Ярослав Гашек

Ярослав Гашек

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Я́рослав Га́шек (чеш. Jaroslav Hašek; 30 апреля 1883 — 3 января 1923) — чешский писатель-сатирик, фельетонист, журналист. Один из самых известных писателей Чехии. Всего Гашек написал около полутора тысяч произведений. Его magnum opus — единственный изданный роман «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны».

Цитаты

	Михаль Каха: Яроуш, почему, собственно, ты так много пьёшь? — Милый человек, а разве можно у нас делать что-нибудь более разумное?:с.19
	— разговор до 1910

	К. Лонгенова: Что будет, если вас возьмут на войну? — Я бы вёл себя как любой другой солдат, чтобы узнать всё гораздо ближе. А потом бы куда-нибудь заглянул, хотя бы в Россию.
	— беседа в конце 1914

	Через несколько минут я уезжаю куда-то далеко. Может, вернусь казацким атаманом. Если же буду повешен, пошлю тебе на счастье кусок верёвки.
	— дарственная надпись другу на книге своих рассказов, 1915 (перед отправкой на фронт)

	Обозы полем выжженным несутся, Грохочут наши пушки там и тут, Шрапнельные снаряды всюду рвутся, И гаубицы грозные ревут. <…> Всего ж страшней для нашей славной роты Избитые Страшлипкины остроты. — конец в переводе Г. Устинова: «Всего страшней, однако, для пехоты / Страшлипки несмешные анекдоты».
	— «В резерве» (Svět zvířat), 1915

	Мы — потомки гуситов, а большевики — прямые продолжатели гусизма. Советская власть осуществляет гуситский коммунизм, а поэтому мы все, без долгих размышлений, должны идти за большевиками и помогать им.</ref>:с.79
	— речи на публичных сходках в типографии газеты «Чехослован» (Киев), 1918

	Если бы у меня была не одна, а десять жизней, я все бы их с радостью пожертвовал за рабочую власть. — со слов некой Гончарской (военного комиссара из Сибири) Ивану Ольбрахту в 1920 г.
	— 1919

Письма

	Скромность украшает мужчину, но настоящий мужчина украшение не носит.
	Skromnost krášlí muže, ale pravý muž se krášliti nemá, a proto nesmíme být skromní přespříliš.
	— «Письмо с фронта», 1917

Неустойчивость свою я утратил за тридцать месяцев неустанной работы в Коммунистической партии и на фронте. Кроме небольшого приключения после того, как братья штурмовали Самару, со мной ничего не случалось. Прежде чем добраться до Симбирска, я два месяца разыгрывал в Самарской губернии печальную роль слабоумного от рождения сына немецкого колониста из Туркестана, который в молодости скрылся из дома и бродит по свету, чему верили даже сообразительные патрули чешских войск. Мой путь с армией от Симбирска до Иркутска, когда на мне лежало множество всевозможных серьёзных обязанностей, партийных и административных, — великолепный материал к полемике с чешской буржуазией, которая, как ты пишешь, твердит, будто я «примазался» к большевикам. Это они не могут обойтись без идеологии, обозначенной словом «примазаться». Они пытались примазаться к Австрии, затем к царю, потом примазались к французскому и английскому капиталу и к «товарищу Тусару». Что касается последнего, тут трудно решить, кто к кому «примазался». Да здравствуют политические спекулянты! Если бы я захотел рассказать и написать, какие я занимал «должности» и что вообще делал, наверняка не хватило бы всего имеющегося у нас в Иркутске небольшого запаса бумаги. Сейчас я, например, начальник организационно-осведомительного отделения 5-й армии, поскольку все командированы в Политическое управление Сибири в Омске, а я остался тут, на востоке. Кроме того, я редактор и издатель трёх газет: немецкой «Штурм», в которую сам пишу статьи; венгерской «Рогам», где у меня есть сотрудники, и бурят-монгольской «Заря», в которую пишу все статьи, не пугайся, не по-монгольски, а по-русски, у меня есть свои переводчики. Сейчас РВС требует, чтобы я издавал китайско-корейскую газету. Тут уж я действительно не знаю, что буду делать. Китайцев я сорганизовал, но по-китайски умею очень мало, а из 86 000 китайских иероглифов знаю всего-навсего 80. А ещё я со вчерашнего дня член редакционной коллегии «Бюллетеня политработника». Мне всегда дают очень много работы, и когда я думаю, что уже больше никто ничего не сможет изобрести, что бы я мог ещё сделать, появляются обстоятельства, которые опять принуждают работать ещё и ещё. Я вообще не ропщу, потому что всё это нужно для революции. — перевод: Н. П. Еланский (1960), С. И. Востокова (1964:с.94,104, 1984)

— Ярославу Салату-Петрлику, 17 сентября 1920

	… в России я за все годы службы у большевиков ни разу не пил.
	— Ярмиле Гашековой, 1921

Рассказы

• См. отдельную статью

Публицистика

Человек не имеет права выступать в одиночку. У меня нет этого права, но есть право присоединить свой голос к тем остальным голосам, которые решают, что от нас кто-то туда пойдёт, чтобы сказать, что столько-то и столько-то тысяч людей должны мириться с величайшим бесправием, которое именуется правом, то есть написать на листке чьё-то имя, чтобы этот кто-то выступал за меня в парламенте, к которому я не могу иметь доверия, поскольку он является таким же предрассудком, как и религия. Мы отвергаем старые предрассудки, но никак не можем, хорошенько поразмыслив, отвергнуть парламент, позор которого тянется через всю историю человечества. — перевод: Н. Шахурина

— «О парламентах» (O parlamentech), 1907

	Иван Грозный придумал спорт, который приносил ему настоящее отдохновение после государственных забот. Он приказывал колесовать и мучить своих дворян, и сам не чурался физической деятельности. Царь собственноручно ломал узникам руки и ноги, вырывал им языки и т.д. <…> Один датский король в семнадцатом веке занимался более приличным спортом. Он подкидывал вверх груши и ловил их открытыми королевскими устами. Одна попытка не удалась. Поскольку придворный этикет требовал, чтобы королевский лекарь, прежде чем предстать пред очи короля, исповедался и причастился, датский король тем временем отдал богу душу. Некоторые государи предпочитали иной спорт. Они привязывали строптивых людей к деревьям в лесу и потом стреляли в них из лука. Другие, наоборот, были захвачены горячкой деятельности вроде русского царя Петра Великого, который ради спорта взялся за чёрную работу, а когда она ему надоела, вернулся к старому, испытанному спорту государей всех веков и народов и принялся воевать. <…> В детских хрестоматиях можно найти много упоминаний о разных спортивных увлечениях государей. Прочтите, пожалуйста, нижеследующие строчки. Маленький принц идёт в свите своего отца, короля, на прогулку. Вдруг они видят нищего, который держит шляпу в руке и просит милостыню. Папу-короля осеняет мысль, и он велит сыночку забрать у нищего шляпу и просить подаяние за него. Прохожие бросают деньги, они сыплются дождём, принц счастлив, король счастлив, бедняку не достаётся ничего, он плачет, а дети наконец читают об этом под заглавием: «Благородный поступок наследника трона».
	Ivan Hrozný pěstoval jiný sport, který přinášel mu velké osvěžení po panovnických starostech. Dával své dvořany čtvrtit a mučit a sám prováděl též tělesná cvičení, jako vlastnoručně vězňům lámal nohy a ruce, vytrhával jazyk z úst a podobně. <…> Jeden dánský panovník ve století sedmnáctém měl slušnější sport. Vyhazoval do vzduchu hrušky a chytal je do svých otevřených královských úst. Jednou se mu to nevyplatilo. Hruška uvízla mu v hrdle, a poněvadž dvorní etiketa vyžadovala, aby se královský lékař, než jde ke králi, vyzpovídal a přijal Tělo Páně, udusil se zatím dánský král. Někteří panovníci provozovali ten sport, že dali odbojné pány přivázat ke stromům v lese a pak na ně stříleli z luků, jiní na naproti tomu byli zachváceni horečkou pracovat, jako rusky car Petr Veliký, který ze sportu dělal nádeníka, a když ho to omrzelo, vrhl se na jiný a starý sport všech panovníků, všech věků a všech národů, na válečnictví. <…> Ve spisech mládeže nacházíme mnoho zmínek o různých sportech panovníků. Přečtěte si, prosím, tyto články: Malý princ jde v průvodu svého táty, krále, na procházku. Najednou uvidí žebráka, který má klobouk v ruce a prosí o almužnu. Tatínka krále něco napadne a pošle synáčka aby vzal žebrákovi klobouk a žebral za něho. Kolemjdoucí házejí peníze, peníze prší, princ má radost, král má radost, sami nedali žebrákovi nic, žebrák pláče a nakonec to čtou děti v obrazech z mocnářství pod názvy: „Šlechetný čin následníka trůnu“.
	— «О спорте» (O sportu), 1907

	Однажды один словацкий литератор где-то под Татрами попал в лапы медведя. «Какая это экзотическая страна — Словакия! — говорили читатели. — Сказочная Словакия!» — перевод: С. И. Востокова
	— «Чернова» (Černová), 1908

	«Шантажирование с помощью почтовых голубей», «Китайские певчие мыши», «Исторические надписи на надгробьях собак»
	— названия заметок в «Мире животных» (Svět zvířat), 1909

В атлетических кругах большой интерес вызывает система гимнастики главного редактора нашего журнала Ладислава Гаека, который каждое утро проводит небольшой сеанс борьбы с взрослым бенгальским тигром. Правда, поначалу он чувствовал после такого сеанса известную усталость, но сейчас, когда сеансы практикуются им ежедневно, они уже не утомляют его. Эта гимнастическая система обостряет также мысль, и, как уверяет Ладислав Гаек, он всегда испытывает приятное чувство облегчения, когда тигр уже с плеч долой. Нам не остаётся ничего иного, как горячо порекомендовать этот новый вид гимнастики всем тем, кто проявляет интерес к физическому воспитанию и крепкой закалке.

— заметка в «Мире животных», 1 апреля 1909

Сезон, когда газеты пишут о встречах с морским змеем, длится всего лишь несколько недель, у меня же в бытность мою редактором «Мира животных» этот сезон стал непрерывным. Годами редакторы этого журнала выколачивали, где удастся, материал о животных, и когда я принял редакцию, я убедился, что не осталось уже ни одного животного, о котором в журнале не писали бы. Таким образом, я вынужден был придумывать новых животных, что требовало от меня и меньших затрат труда, чем писать о животных, давно уже открытых. Первым таким открытием был «обжора устрашающий», называемый туземцами Блаженных островов «айяроро», живущий в море с десяти часов утра до четырёх часов дня. Остаток дня, по моим словам, он проводит на Блаженных островах, пожирая детей. Я писал: «Животное это не велико, но отталкивающая внешность делает его ужасным. Естествоиспытатель доктор Эверих, близкий друг нашего журнала, прислал из Сан-Франциско следующее описание <…>: «Он принадлежит, судя по скелету, к ящерам. Я полагаю, что это единственный вид, сохранившийся до наших дней от эпохи крупных ящеров-ихтиозавров и иных гигантских допотопных животных. На брюшной части его панциря находятся надкрылья, которыми этот «обжора» трещит, приходя в возбуждение, отчего возникает страшный шум, слышный за две английских мили. Мне удалось приманить один экземпляр этого чудовища туземным мальчишкой. Посаженное в большую бамбуковую клетку, за ночь оно сожрало её и половину хижины, где клетка находилась, убежало в центр континента и было там в конце концов застрелено из пулемёта. В желудке «обжоры» был обнаружен майор запаса. Несчастный в этом желудке, написав карандашом на его коже: «Передайте последний привет моей несчастной жене», умер с голоду». <…> Я написал, что бегемоты очень любят, когда туземцы дуют им в ноздри, и что муравьёв можно приманить музыкой из «Травиаты». Одновременно я опубликовал статью о том, как предупредить бешенство буйволов, опрыскивая оводов скипидаром. <…> я намерен основать новый природоведческий журнал, в котором буду писать о психических особенностях сороконожек. — перевод: В. В. Чешихина, 1974

— «В журнале природоведения» (V přírodovědeckém časopise), 1911

	Тротуар на проспекте Палацкого в Вршовицах настроен весьма антимилитаристски. Вчера на нём поскользнулся поручик 73-го пехотного полка Франтишек Когла и вывихнул ногу. Ведётся строгое расследование с целью установления степени виновности тротуара.
	— «Жертва антимилитаризма» (Oběť antimilitarismu), 28 января 1912

	Работники оптового торговца скотом Жака на Краловых Виноградах выгружали на Франтишковом вокзале в Праге скот. При этом от них убежали два осла. Один осёл проник в туннель под Жижковом, где попал под товарный поезд и погиб на месте. Другой осёл добрался аж до прокуратуры.
	— «История двух ослов», 2 февраля 1912

	Женщины стремятся к полному равноправию с мужчинами, за исключением тех случаев, когда пользуются хотя бы минимальным преимуществом перед последними. — перевод: Н. Рогова, 1959
	— <Мучительней всего то, что от фельетониста…> (Nejtrapnější je, že se žádá od fejetonu…), 1912

	Сколько шуму, например, было создано вокруг имени Наполеона. Сложилась даже так называемая «наполеоновская литература». Когда же человечество созреет наконец до такой степени, что перестанет греметь мечами и задумается с жалостливой усмешкой над крошечными мозгами тех, кто считал таких людей славными и великими! — перевод: С. И. Востокова
	— «Цена славы» (?), 1913

В последнее время немецкие газеты в слезливых статейках напоминают чешскому народу, что император Карл I в своё время, в 1909—1910 годах, будучи ещё эрцгерцогом, пребывал в Праге, где изучал чешский язык и держал экзамены на юридическом факультете Чешского университета. Вот подробности его пребывания. <…> Однажды веселая компания, возвращаясь ночью в императорский дворец Градчаны на автомобиле, встретила возле Карлова моста старую торговку сардинками пани Марию Лизнерову из Бржевнова. Собутыльники забрали её с собой, и в замке, в гостиной номер XXIV (так называемой «желтой комнате»), опоили шампанским, раздели донага и облепили шоколадным тестом. Некий Роушек, проживающий ныне в Аргентине, в то время состоявший в штате гофмейстера, вывел пани Лизнерову из императорских покоев, и где-то за собором св. Вита она наткнулась на полицейский патруль. После того как старая женщина обо всем рассказала, её некоторое время держали в тюрьме; позже она купила в Давле прелестную виллу и небольшое хозяйство. Поэтому следовало бы поскорей, пока ещё император Карл властвует, включить в школьные хрестоматии очерк «Карл I — благодетель». — перевод: Н. А. Аросева, 1966

— «Карл был в Праге» (Karel byl v Praze), 1917

Вы наверняка припомните, что на родине, в деревенских трактирах, нередко встречали господ подобного толка — они умеют бойко болтать, без устали острят, способны говорить на любую тему, наплетут вам с три короба, так что уши вянут. В углу трактира за спиной такого господина обычно висит охотничье ружьё, ибо он обязательно ещё и горе-охотник. Люди такого рода — чаще всего судьи из мелких округов. Разумеется, они сохранили старую патриотическую закваску, но при этом остаются провинциальными буржуа, которым раньше и в голову не приходила какая бы то ни было антигосударственная деятельность. С утра они судили бедняков, а после обеда предавались самым различным увлечениям, <…> но всегда и во всём оставались дилетантами. Всё для них было спортом, средством как-то прославить в обществе своё имя, хотя бы на чьих-нибудь похоронах. Но в прежнюю пору слава таких господ никак не распространилась бы далее границ двух округов, зато ныне, когда над нами нет былых начальников, им кажется, что настал момент прославиться среди широких масс. <…> Неинформированным широким массам нравятся их театральные выступления, но критик напишет, что они потерпели фиаско в политической роли, которую сами для себя избрали, ибо играли слишком навязчиво, демонстрируя зрителю одно лишь своё честолюбие — в ущерб хорошему вкусу, и играли исключительно ради того, чтобы их имена писались на афишах Клуба сотрудников Союза, вернее — Клуба чешских Пиквиков.

— «Клуб чешских Пиквиков», 1917

	Вероятно, чешско-словацкие белогвардейцы в настоящее время по поручению «союзников» будут в Китае вешать китайских кули во имя спасения славянства, родины и китайского «Учредительного собрания».
	— «Англо-французы в Сибири», 6 сентября 1919

	Красный свет бьёт в окно, но в комнатах сидят люди с воспоминаниями о кадетской жизни, не интересующиеся в настоящее время ничем, кроме сосиски с капустой. Если бы их раздеть, то на груди их можно было бы найти портрет губернатора.
	— «Замороженные чиновники», 6 марта 1919

	Штыки Красной Армии — это международный язык пролетариата, который понятен для буржуазии во всех государствах.
	— «Международное значение побед Красной Армии», 22 февраля 1919

Анализируя всю эсеровскую литературу, приходишь к выводу, что они все свои дешёвые диссертации и ненужные проекты писали от скуки. Творчество эсеров стало синонимом нелепости и безумия. Только эсеры могли говорить в своих брошюрах такой вздор, потому что человек обыкновенно говорит глупости, когда сам знает, что неправ. Эсеры — «люди грустного подвига» — ставили себя в центре мира, который представляли себе, как огромное Учредительное собрание. <…> Учредилка эсеров не пережила морскую бурю. Спаслось несколько человек, которые совсем голые вылезли на берег, пали на колени и сказали: «Боже, не позволяй мне больше осуждать, чего я не знаю и не понимаю». И, стуча зубами от холода, пошли согреться к большевикам.

— «Творчество эсеров», 26 февраля 1919

	Журналистика — поистине грозное оружие в борьбе за новые способы искажать факты. — вариант трюизма; перевод: Н. Рогова, 1955
	— «Заметки» (Poznámky)

Статистика говорит языком цифр. В Чехии, Моравии, Силезии и Словакии от нищеты и голода погибает ежегодно лишь незначительная доля процента всего населения. А сколько народа умирает от голода в Индии, откуда к нам вагонами прибывает рис? Полмиллиона! Столь незначительный процент смертности в Чехии по сравнению с Индией есть лучшее доказательство в глазах каждого беспристрастного человека. Наше вечное недовольство способно вызвать на устах статистика лишь улыбку сострадания. <…> Кто толкует о репрессиях, пусть поглядит на Сиам. Там царит полное самовластие: иначе говоря, монарх может по своему усмотрению отрубить голову любому, кому вздумает. У нас же люди добровольно обходятся без головы. — перевод: Д. А. Горбов, 1960

— «Какие я писал бы передовицы, если бы был редактором правительственного органа» (Jaké bych psal úvodníky, kdybych byl redaktorem vládního listu), 1921

С трудом приподнявшись на подушках, она сообщила присутствующим: «Девушки должны ходить по ночам только в сопровождении взрослых мужчин. Классным дамам на уроках танцев запрещается говорить своим воспитанницам двусмысленности. Декольтированные пожилые дамы из хорошего общества должны пудрить животы». Это были её последние слова. Вскоре она вновь потеряла сознание и уже не приходила в себя. Она скончалась спокойно и тихо, так, словно вся жизнь её прошла в мирном согласии с держателями акций «Народни политики». Никогда не забуду своей первой встречи с покойной Ольгой Фастровой, которая произошла после моего возвращения из России, 19 декабря 1920 года. <…> Наша встреча была по-настоящему сердечной, и первое, что я услышал, был вопрос: «Правда ли, Яроушек, что большевики в России питаются мясом китайцев, выбракованных из армии?» Я спросил, как она, собственно, представляет себе всю эту процедуру. И она ответила, что большевики отправляются в Китай большими группами, примерно так, как индусы на ловлю слонов. Специальные отряды большевистских войск расставляют на пограничных китайских территориях капканы на китайцев и копают волчьи ямы. Попавшихся в них китайцев связывают дюжинами и доставляют в Москву и Петроград, где в специальных казармах они упражняются во владении оружием и осуществляют террор по отношению к русской интеллигенции. Ими, помимо других, были замучены Милюков, Горький и Чириков. К концу второго года воинской службы из них обычно выбраковывают десятую часть, откармливают, а потом их мясо раздают советским комиссарам. — Я уже и фельетон написала об этом. А вы, Яроушек, тоже ели китайцев? — Пока не привык, все время чувствовал привкус мускуса, — ответил я. — Крайне важно, уважаемая, посильнее приправлять пряностями вспотевшие ступни китайцев, тех, что потолще. Думаю, однако, что от такого неприятного привкуса можно отлично избавиться, если завернуть их в «Народни политику», в те её номера, где есть рубрика «События в России», да ещё прокоптить как следует. — перевод: Р. Хрипунова, 1984

— «Памяти Ольги Фастровой» (Za Olgou Fastrovou), 1922

Антигосударственный заговор в Хорватии (Пособие по массовому производству государственных изменников)

Velezrádná aféra v Chorvatsku (Recept na výrobu velezrádců ve velkém), 1909; перевод: В. Суханов. Отклик на сфабрикованный властями провокационный Загребский процесс 1909 г., инициированный хорватским баном Павелом Раухом.

— Главное <…> снискать доверие народа к правительству нашего светлейшего бана Рауха… А это можно сделать, лишь организовав процесс против государственных изменников. Но за печкой или в собственном брюхе их не отыскать. А надо найти. Терпение и труд всё перетрут. Барону Рауху нужно закусить изменниками. Мы их ему состряпаем. Из сахара их не слепишь, оглядимся вокруг себя. Куда это годится, если среди такого обилия людей в Хорватии не найдётся 57 изменников! Хвать здесь, хвать там, глянь, и отыскалась хотя бы курительная трубка с надписью. Порядок. Вот тебе и изменник, который курил эту трубку. А кто ему сделал надпись на трубке? Снова — хвать, и берёшь фабриканта трубок и торговца, у которого владелец трубки покупал табак. А вдруг ещё — тот первый за табачком сам не ходил, посылал кого-то. Снова — хвать, и ещё один «hazaáruló» — изменник. Господи, а да кто же торчит в мире, будто гвоздь на ровном месте? У всех арестованных родственники. И тех тоже перехватать.

У первого лица: перочинный ножик с красной рукояткой, белая рубашка, особенно подозрительно, что у обвиняемого синие глаза, так как в совокупности получается трёхцветный славянский флаг. У второго лица: кувшин с надписью на сербском языке. У третьего лица: ничего не было найдено, что вдвойне подозрительно, ибо свидетельствует о нечистой совести вышеупомянутого обвиняемого, оказавшегося столь опытным преступником, что успел уничтожить все следы преступных связей. У четвёртого найден альбом с открытками, и среди них — две из Белграда. Ввиду того что подписи отправителей неразборчивы, можно сделать вывод, что сербские круги были хорошо информированы о том, что корреспонденция носит антидинастический характер. <…> Восьмое лицо подвергнуто предварительному заключению, так как имеет отчима, который числится под номером пять и у которого ничего не было найдено. Существует обоснованное подозрение в том, что оба они состоят между собой в преступном сговоре, разыгрывая из себя невинных. <…> У лиц 27, 28, 29, 30 и по 35-е найдены гантели. По мнению правительства, гантели безусловно были приобретены обвиняемыми с целью специальными упражнениями укрепить мускулатуру и оказывать энергичное сопротивление правительственным органам. Тем самым они совершили преступный акт противодействия властям, включающий все признаки государственной измены. У лиц с 35 и по 50-е включительно найдены различные документы, свидетельствующие о связях обвиняемых с сербскими кругами. Главным доказательством является их религия — та же самая, что и у сербов в королевстве Сербия. Лицо пятьдесят первое внезапно умерло, находясь в предварительном заключении, что свидетельствует о стремлении любой ценой избежать справедливого приговора.

— Что было найдено у подозреваемых лиц (согласно официальному протоколу)

Д-р Карел Крамарж

Dr. Karel Kramář, 1909; перевод: В. Петрова, 1960. Один из самых острых довоенных памфлетов Гашека. Открыл цикл «Галерея „Карикатур“».

… благодаря своему ораторскому таланту он с успехом добивался лицензий на табачные лавки для жителей Табора. Когда же правительство увидело, что вымогание лицензий на табачные лавки увеличивает популярность в народе и он становится опасен, его выдвинули в законодательную комиссию, дабы одним махом убить к нему народное доверие. Это коренным образом изменило жизнь д-ра Карела Крамаржа. С тех пор он таскается то по комиссиям, то по Крыму. И удивительное дело: то, что ему следовало бы говорить в комиссиях, он произносит в Крыму, а то, что хотел бы сказать в Крыму, говорит в комиссиях. Здесь следует упомянуть о его новой идее помощи чешскому народу. Дело в том, что д-р Крамарж взял себе за правило во времена серьёзнейших политических конфликтов, когда чешскому народу приходится особенно туго, уезжать в Крым, а когда он возвращается — буря уже миновала. Это не случайность: так подсказывает д-ру Крамаржу опыт. Именно это легло в основу нового политического метода: предоставлять событиям свободно развиваться, не вмешиваться в ход истории, держаться в сторонке и ждать, когда буря пролетит, — в полной уверенности, что не пролететь она не может. Это и есть основы так называемой позитивной младочешской политики, вождём которой является д-р Крамарж. Позитивная политика — открытие д-ра Крамаржа, и это — нечто великолепное, захватывающее и чистое. Позитивная политика напоминает стакан кристально прозрачной воды, в которой ничего не видно, которая чиста от инородных тел и не вызывает никаких последствий. <…> в философии позитив — противоположность тому, что достигнуто мышлением; позитивизмом называется целое философское направление; всюду позитив (позитивный) что-то значит, лишь «позитивная политика» не значит ничего, потому что, говоря языком философии, это такая политика, которую выдумали, не прибегая к мыслительным процессам. Позитивизм вообще запрещает думать, вот почему д-р Крамарж является поборником позитивной политики. Позитивная политика означает такую политику, когда ничего нельзя поделать, когда ситуация сама по себе является позитивной — то есть такой, когда события должно принимать такими, как они есть, когда нельзя ничего изменить — разве что реорганизовать младочешскую партию.

О том, что политическая деятельность д-ра Крамаржа известна даже за границей, можно было бы и не упоминать. Следует лишь заметить, что редакция французской газеты «Курье эропеен» обратилась в 1905 году к д-ру Крамаржу с просьбой написать статью о результатах позитивной политики. С тех пор прошло уже четыре года, но д-р Крамарж не послал ещё ни строчки. Итак, если мы даже одобряем не все, что предпринимает д-р Крамарж для процветания чешских дел, то всё-таки желаем ему и впредь трудиться на благо чешской нации с помощью частых поездок в Крым, позитивной политики, реорганизации младочешской партии, а главное — неустанных хлопот о лицензиях на табачные лавочки. Нация, которая кроме позитивной политики имеет ещё и табачные лавки, не погибнет. В этом главная заслуга д-ра Карела Крамаржа.

Моя исповедь

Moje zpověď, 1921; перевод: Д. А. Горбов, 1955

Журнал «Двадцать восьмое октября» в ряде фельетонов старается очернить меня в глазах всей чешской публики. Подтверждаю, что всё, там обо мне написанное, — правда. Я не только отпетый прохвост и негодяй, каким изображает меня «Двадцать восьмое октября», но ещё гораздо более страшный злодей. Приношу эту чистосердечную повинную перед всем чешским обществом <…>: В возрасте трёх месяцев я укусил кормилицу, вследствие чего высшей инстанцией уголовного суда в Праге матушка, ввиду моей неявки, была приговорена к трём месяцам по обвинению в недостаточном надзоре за ребёнком. Уже в то время я был таким извергом, что и не подумал явиться на суд, чтобы сказать хоть слово в защиту бедной матушки. Напротив, я как ни в чём не бывало продолжал расти, проявляя зверские наклонности. В возрасте шести месяцев я съел своего старшего брата, украл у него из гроба образки святых и спрятал их в постель к служанке. Служанку выгнали за кражу и присудили за ограбление покойника к десяти годам тюрьмы. Там она померла насильственной смертью, подравшись с другими арестантками на прогулке. Жених её повесился, оставив шесть человек внебрачных детей, из коих несколько единоутробных братьев и сестёр стали впоследствии международными жуликами, промышлявшими по отелям, а один — прелатом у премонстрантов. Этот последний, самый старший, сотрудничал в «Двадцать восьмом октября». К тому времени как мне исполнился год, в Праге не было кошки, которой я не выколол бы глаза или не отрубил бы хвост. Когда я гулял со своей бонной, все собаки, завидев меня издали, убегали прочь. Впрочем, моя бонна недолго гуляла со мной, так как, достигнув возраста полутора лет, я отвёл её в казармы на Карловой площади и отдал её там за два кисета табаку на потеху солдатам. Не пережив позора, она кинулась возле Велеславина под пассажирский поезд, который, наткнувшись на это препятствие, сошёл с рельсов, причём восемнадцать человек было убито и двенадцать тяжело ранено. Среди убитых находился торговец птицами; все его клетки были разнесены в щепы, а из птиц по милости провидения спасся лишь модрачек (cyanecula suescica), пернатый из породы гудцов <…>. В три года я превосходил распутством всю пражскую молодёжь. В этом нежном возрасте я состоял в любовной связи с женой одного высокопоставленного лица; если бы эта преступная тайна стала достоянием гласности, это был бы скандал на всю страну. В возрасте четырёх лет я убежал из дому, так как проломил швейной машиной голову сестре Мане. При побеге похитил у родителей несколько тысяч золотых, которые прокутил в пражских трущобах в воровской компании. После того как деньги вышли, жил попрошайничеством и карманными кражами, выдавая себя за сына князя Туна (тогда ещё графа). Был задержан и отдан для исправления в Либеньский исправительный дом, который поджёг. В огне погибли все преподаватели, так как я запер их в помещении. <…> я пошёл пешком в Вену, до которой добрался в возрасте шести лет. Не имея средств на переезд в Прагу, был вынужден совершить кражу со взломом в банке на Герренштрассе, предварительно задушив на всякий случай одного за другим четырёх сторожей. <…> Перо вываливается у меня из рук. Я хотел бы продолжать, хотел бы исповедаться до конца. Но поток жарких покаянных слез туманит глаза мои. Я плачу, горько плачу над своей юностью, над прошлым своим, в то же время искренне радуясь успехам вашего журнала. Это является и пребудет дополнением к моей исповеди.

Статьи о произведениях

• см. Категория:Произведения Ярослава Гашека

О Гашеке

• см. отдельную статью и категорию