Университетский научно-методологический семинар

«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

Марков Борис Васильевич,

профессор, доктор философских наук,
заведующий кафедрой философской антропологии С-ПбГУ.

ПРОБЛЕМА ДУШИ И ТЕЛА

В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРЕ

Проблематизация тела и души произошла задолго до возникновения философии.

Вместе с тем мифы, религии и ритуалы – это не только рефлексия, но и технология
производства присущего той или иной культуре особого типа духовности и телесности.
Античные философы противопоставили грубым практикам инициализации изощренные
методы самопознания. Они учили молодежь управлять телесными желаниями и
душевными аффектами на основе разума. Христианство сохранило старое искусство
заботы о себе философов-наставников. Усилия сконцентрировались на том, чтобы
укротить страсти души. Главный враг внутри нас, и это не тело, а душа. Было изобретено
понятие «плоти», означавшей некий союз греховных желаний и действий. Для
преображения их в нужном направлении католики практиковали «пастырство плоти»,
основанное на аскезе, а православные исихасты психотехнику, призванную уловить грех в
точке возникновения желания
Проблема управления телом остается предметом заботы Декарта и Спинозы.
Истинное знание, как продукт сомневающегося разума становится методом исправления
души. Трудности ее научного познания вызваны тем, что она не похожа на физические
объекты. Поэтому философия и психология разрабатывали методы сведения душевных
интенций к телесным реакциям, т.е. к физиологии. В результате возникла так называемая
механистическая психология, которая, собственно, уже не была наукой о душе.
В ответ на это Дильтей предложил проект "понимающей психологии". Гуссерль
воспользовался его основным понятием «переживание». Однако продолжил попытку
избавиться от субъективности душевных явлений. Его «строгая наука» ищет за
переживаниями ноэмы – идеи сознания. Заслуга М. Шелера состоит в том, что он раскрыл
интенциональный характер эмоциональных актов. Чувства не спонтанны, они
формируются не как попало, а организуются иерархией ценностей, которая лежит в
основе «порядка сердца». Франк тоже предложил проект "философии души", которая
понимается как онтологическая альтернатива интроспективной психологии. Душа не
может быть понята методом наблюдения. Для ее понимания не годятся метафоры зеркала
или "камеры обскуры". Душа это не пассивный приемник информации, а генератор
чувств, желаний, волений и других духовных актов.
Согласно мнению представителей марксизма, душа проходит по ведомству
психологии. Общественные отношения каким-то образом интериоризируются,
отражаются индивидом, группой, классом и целым народом. Не отрицается
существование даже групповой души. Но и она лишь надстройка над реальными
общественными отношениями.
Эта установка сохранилась и в структурализме, изменилось лишь представление о
базисе. Душа трактуется как изнанка власти, как сцена господства. Не только экономика,
но и структуры дискурса определяют душевные процессы. Именно они выполняют
упорядочивающую функцию в сфере чувств. Столь же категоричен и Н. Луман. В своей
работе "Passion" он раскрывает медиумы эмоциональной коммуникации. Ими выступают
религия, мораль, истина и деньги. По Делезу, последние разрушают все коды. Кажется,
что все позволено настолько, насколько хватает денег. Это единственный ограничитель.
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

Сложнее обстоит дело с психоанализом. Кажется, именно он реабилитировал душу,

от которой отказалась механистическая психология. На самом деле бессознательное, по
Фрейду, – это работа, которая осуществляется в режиме Эроса и Танатоса, как игра
принципа реальности и принципа удовольствия. Возможно, Фрейд и реанимировал
христианскую заботу о душе, но все же ее основой считал энергию либидо, которое
понимал натуралистически. Много шуму при этом наделал В. Райх, который собирал,
накапливал и передавал либидо, которое он называл эргоном. Он продолжил теорию
"животного магнетизма" Мессмера. А тот возродил симпатическую магию Фичино и
Бруно. Натурфилософия Шеллинга, теории порыва Бергсона и Шелера, витализм, русский
космизм, холизм Уайтхеда - все эти философские концепции продолжают гностическую
традицию. В современной культуре значимым оказывается не подавление, а производство
желаний. Так эманация снова становится главный принципом понимания работы души.
Она используется как аккумулятор желаний, подзарядка которого осуществляется
современными масс медиа.

Проблема души и тела в аналитической философии.

Мышление мы мыслим как операции с понятиями. И поскольку оно протекает
посредством языка, то подавляет остальные его функции, которые рассматриваются как
побочные. Кажущееся естественным сведение языка к мышлению или мышления к языку
на самом деле обедняет оба понятия и ведет к неразрешимым дилеммам. Мышление как
нечто происходящее в голове, внутри тела, в тайной глубине, называемой духом,
воплощается в слове. Но само слово - аналог тела, внутри которого живет дух - понятие,
задающее значение.
Сегодня традиционное деление человека на тело и душу подвергается сомнению и
деконструкции. Однако нельзя вовсе отрицать такого различия. Оно по-прежнему
значимо. Вместе с тем, необходимо установить границы такого различия, а, главное,
учитывать последствия, когда это различие проводится ортодоксально-догматически.
Для этого необходимо реконструировать типичные философские проблемы
различения и соотнесения души и тела, а также описать и проанализировать аргументы
как «за», так и «против» такого различия.
Во-первых, онтологическая проблема соотношения души и тела. Согласно
Декарту, есть две субстанции: материальные тела и сознание, которые не имеют общих
свойств и поэтому не могут взаимодействовать между собою. Хоть это и противоречит
опыту, свидетельствующему о координации тела и мысли, однако совершенно логично.
Отсюда возникают проблемы.
Декарт не смог принять последовательно механистическую, в стиле новой физики,
доктрину сознания. Он исходил при описании сознания от противного материи. Т.е.
сознание описывается как нематериальное. По Декарту, сознания суть вещи, однако
отличные от тел. Ментальные процессы являются цепочкой причин и следствий, но они
отличаются от телесных движений. Мыслитель сконструировал парамеханическую
модель сознания. Главная ее трудность: как сознание может оказывать воздействие на
тело. Декарт вынужден был постулировать их «параллельность», а Лейбниц предложил
фундаментальную теорию предустановленной гармонии. От того, что душа и тело
мыслятся на основе понятия субстанции, возникают проблемы бытия и мышления,
материального и идеального, телесного и духовного, и как следствие – "великая
противоположность" материализма и идеализма. Если сознание – это субстанция, а она
является причиной всего остального, в том числе и самой себя, то внешний мир и сам
носитель сознания оказываются его эпифеноменами. И наоборот, если субстанцией
является материя, то сознание – это не более чем ее форма.
Во-вторых, гносеологическая проблема. Сознание, носителем которого считается
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

душа, считается образом, картиной воспринимаемой реальности. Понимание сознания как

зеркала природы кажется вполне естественным. Однако анализ убеждает в том, что эта
метафора оказывается слишком упрощенной. Уже Бэкон показал, насколько кривым
является это зеркало. Образная теория заставляет разыскивать предметы, картиной
которых является сознание. Идущая еще от Платона концепция души как зеркала мира
идей критиковалась еще Аристотелем. Однако и он не освободился от теории
соответствия. Последняя предполагает, что мы способны сопоставлять высказывания с
тем, о чем мы говорим или думаем. Но на самом деле предмет нашего рассуждения дан
нам посредством чувств и понятий и это не позволяет установить истинность наших
знаний. Высказывания сопоставляются с другими высказываниями, а не с предметами.
Кроме того, не всякий акт сознания является картинкой, у которой должен быть оригинал.
В-третьих, методологическая проблема. Картезианское разделение души и тела
предполагало, что сознание нельзя постигнуть методами эмпирических наук, т.е. изучая
его как наблюдаемый объект. Отсюда допускается возможность понимания. Так
складывается методологическое различие наук о природе и наук о духе. Сознание дано
лишь тому, кто сознает. Гуманитарные науки, вынужденные учитывать желания,
намерения и цели действующих субъектов, должны опираться на метод интроспекции. Но
сознание может быть ошибочным, его необходимо постоянно контролировать. Осознание
сознания требует специального усилия рефлексии. Мышление понимается как
метасознание, как метод, способствующий исправлению ошибок сознания, ведущий к его
рационализация. Но на этом пути возникает проблема другого, душа которого недоступна
нашему опыту. Трудность в том, что постороннему наблюдателю не ясна связь между
ментальными состояниями и поступками. Например, тот, о ком мы, наблюдая за его
поведением, думаем как о ненормальном, расценивает свое поведение как рациональное.
И наоборот, тот, кто ведет себя вполне рационально, может быть безумцем в душе. Мы не
можем в рамках картезианства ни отличить человека от машины, ни разумного поведения
от неразумного. Вопрос о том, является то или иное действие разумным, неправильно
решать на основе допущения о некой тайной внутренней работе. Его следует решать,
рассматривая способности, умения и привычки. Нет единого признака, позволяющего
судить о разумности поступка. Мы судим об этом учитывая, во-первых, результаты
разных действий, во-вторых, другие свидетельства в виде пояснений и советов, которые
один человек дает другому. Так мы можем различать, было ли причиной успешного
действия везение или размышление.
В четвертых, лингвистическая проблема, которая обобщает следующие
затруднения:
А) Душа и тело описываются разными языками, которые непереводимы. Тезис о
невозможности радикального перевода вполне логичен и вместе с тем, мы как-то
понимаем и переводим самые экзотические языки.
Б) Поскольку разговоры о сознании, о теле и душе ведутся в ключе картезианской
парадигмы, постольку они мыслятся ошибочно, причем речь идет о категориальной
ошибке. Сознание представляется как "дух или призрак в машине". Из этого мифа и
проистекают основные затруднения теории познания. Душа – это иная категория, нежели
слова, означающие конкретные ментальные способности. Поэтому нельзя указать и не
надо искать какую-либо сущность, соответствующую слову «душа».
В) Постороннему наблюдателю не ясна связь между ментальными состояниями и
поступками. Мы не можем в рамках картезианства ни отличить человека от машины, ни
разумного поведения от неразумного.
Представители аналитической философии предприняли попытку разрешения
указанных конфликтов. Противоположность между Материей и Духом исчезает, но не
путем редукции или "синтеза", а благодаря осознанию, что эти термины относятся к
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

разным логическим типам. Словом "существование" именуются два разных

несопоставимых вида существования. Философы языка предложили отказаться от
субстанциализма и анализировать дискурсы. Проблема не в душе и теле, которые якобы
не могут примириться в человеке, а в материализме и идеализме как философских
концепциях или дискурсах. Это разные способы описания. Один годится для объяснения
одних фактов, другой лучше подходит для описания других ситуаций. Надо выбирать
подходящую языковую игру, не смущаясь принципиальными предпочтениями.
Противоречия, строго говоря, не присущи "самой реальности". Парадоксы и
дилеммы - это столкновение высказываний, подтверждаемых обыденным опытом, с
теоретическими рассуждениями, относящимися к идеальным моделям. Противореичя –
это, по существу, соединение разных родов высказываний. Утверждение, что есть души и
тела, что существуют ментальные и механические причины телесных движений,
равноценно фразе "Она приехала домой в машине и в слезах". Фраза "ментальные
процессы существуют" относится к иному типу, чем фраза "существуют физические
процессы".
Признавая необходимость отличать противоречия между высказываниями от
противоположностей в природе, нельзя согласиться с утверждением о бессмысленности
философских проблем. Различие духа и тела, а также споры об их приоритете, играли и
играют важную роль в познании вообще и в науке, например в психологии, в частности.
Конечно, то, что происходит на идеальном уровне, не следует принимать за реальность. И
все-таки теория строится для объяснения фактов, а последние являются основой ее
проверки. Теоретические модели реализуются на основе экспериментальных и
технических устройств. Отсюда отношения между кажущимися осмысленными и
кажущимися неосмысленными выражениями необходимо выстраивать не столь
прямолинейно, как в формальной логике. Вместо лобового столкновения противников,
каждый из которых уверен в своей правоте, собираются играть роль арбитров и
распутывать словесные причины их спора.

Компьютерная метафора.
Пытаясь преодолеть трудности понимания взаимодействия души и тела,
представители аналитической философии предприняли атаку на допущение о
существовании ментальных процессов, которые предшествуют поступкам. Эта критика
была стимулирована не только старыми философскими спорами, но и новыми
проблемами, возникшими в ходе реализации программы построения искусственного
интеллекта. Дарвинизм стремился показать, что организм человека является наиболее
совершенной машиной, которая наделена разумом, который ныне воспринимается
наподобие компьютерной программы. Компьютерная метафора есть ни что иное, как
модернизация старой модели «духа в машине». Связь сознания и тела мыслилась
наподобие того, как связаны "железо" и программа в компьютере. Критика этой
программы тоже аргументирует старыми затруднениями картезианской философии,
постулировавшей принципиальное различие материальных и духовных процессов.
Я произвожу вычисления, слышу шум ветра, перебираю в памяти события жизни и
т.п. Почему выражение "напрячь мозги" является столь выразительным и подходящим?
Потому, что это метафора. Если во мне звучит музыка, никто не верит, что во мне сидит
маленький оркестрик. Но ведь когда я слушаю настоящий концерт, то и в этом случае
трудно сказать, где звучит музыка: внутри или снаружи. Конечно, идиома "в моей голове"
часто употребляется расширительно и это приводит к парадоксам, но это не означает, что
от нее надо отказаться. Возникает вопрос, как мы сегодня можем употреблять выражение
«душа» и «тело»?
Прежде всего, необходима коррекция сложившегося представления о теле как о
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

бездушном автомате или машине, созданной Богом или природой. Дарвинизм стремился
показать, что организм человека является наиболее совершенной машиной, управляемой
разумом, который ныне воспринимается наподобие компьютерной программы.
Компьютерная метафора есть ни что иное, как модернизация старой модели «духа в
машине».
Компьютерная метафора полезна и безобидна, когда она не принимается
буквально. Это можно показать на примере понимания переработки информации. Этот
процесс сегодня описывается по аналогии с машиной, в которую закладывается исходная
информация. Она перерабатывается на основе фиксированных правил и выдается в виде
конечного продукта. Но на самом деле, например, калькулятор не занимается
переработкой информации, а, так сказать, пародирует акты человеческого сознания, хотя
повторяет те же шаги, что и человек. Подсчитывая стоимость покупок в магазине, человек
знает, что цифры означают деньги и знает их цену. Калькулятор же не знает ничего. Он
потому и считает быстрее, что не затрачивает никаких ментальных усилий, т.е. не мыслит.
Совершенно недопустимо смешивать реальную мыслительную обработку информации
человеком с теми фиктивными действиями, которые совершает компьютер.
Более того, столь же недопустимо отождествлять нейрофизиологические процессы,
происходящие в мозге, и психологический процесс, называемый мышлением. Конечно,
можно предположить, что «переработка информации» и есть то общее, что объединяет
работу мозга и вычислительную программу компьютера, но вряд ли верно утверждение,
что исчисление объясняет все, в том числе и ментальные процессы. Компьютерная
программа - это набор чисто формальных процедур, не содержащих в себе значения и
интерпретации, которая налагается извне. Одни и те же формальные процессы могут быть
интерпретированы как ураган ветра, экономический бум, трепетный танец или вообще
затейливый, но непонятный узор. Но они не имеют по отношению к ним никакой
объяснительной силы.
Главная трудность когнитивной психологии состоит в сохранении прежнего
дуализма тела и духа, так как он трактуется как нечто нематериальное, формальное, не
являющееся частью физического и биологического мира. Поэтому среди представителей
когнитивной науки не так много консервативных исследователей настаивающих на том,
что мозг буквально является вычислительной машиной, а разум – компьютерной
программой.
Проблема понимания.
Сегодня очевидна девальвация учений о духе и душе. Психология, социология,
позитивистская философия - все они отвергают возможность анализа сознания как
относительно самостоятельного процесса, протекающего "внутри" человека. Причина
отказа от изучения того, что происходит внутри нас, вызвана недоступностью душевных
актов для объективного наблюдателя. Наука предлагает отказаться от мифа о душе и
исследовать телесное поведение. Однако существует и другой подход, развиваемый
феноменологией и герменевтикой, согласно которому единственным предметом
исследования может быть только мир сознания. На самом деле конроверза понимания и
объяснения не верна, ибо метод (объяснение) сопоставляется с чем то, что не является
методом (понимание). Понимание - искусство постижения значения знаков передаваемых
одним сознанием и воспринимаемым другим сознанием через их внешнее выражение
(речь, жест и т.п.) понимание проникновение в сознание другого с помощью внешнего
обозначения, а интерпретация - операция, применяемая к пониманию, направленному на
знаки.
Когда поведение людей характеризуется с помощью ментальных предикатов, речь
идет об описании не каких-либо призрачных потоков сознания, а о публичных способах и
манерах поведения людей. Человек, не умеющий играть в шахматы, может наблюдать за
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

игрой, но не увидит того, на что обратит внимание специалист. Верно ли, что он понимает
процессы в сознании шахматистов, подобно тому, как мы понимаем следствия из
причины? Никто не может посещать сознание другого, что бы рассмотреть процессы,
происходящие в нем в качестве причин. Аналогия с причинностью здесь недопустима.
Никто не знает устройства сознания, а взаимодействия между операциями сознания и
движениями руки непостижимы. Но отсюда следует, что понимание текстов другого вовсе
невозможно. Мы можем читать Евклида и Ньютона, но не можем реконструировать их
сознание. На самом деле мы понимаем действия других людей и даже можем их
предусмотреть. Но это не связано с психологической диагностикой сознания. Точно также
недостаточно аналогии с собой: мы не можем знать собственную корреляцию внешнего
поведения и внутренней жизни.
Поскольку поступок является внешним мускульным усилием, постольку он
является не ментальным, а физическим. Если мы его характеризуем как "рациональный"
или "моральный", то тем самым допускаем, что он предварялся неким невидимым,
производимым умом действием. Есть серьезные основания разделять духовное и телесное.
Другое дело, что это различение в каких-то случаях начинает давать сбои. Например,
намерение может быть хорошим, а поступок, как его исполнение, плохим. Моральность,
рациональность, искусность, воплощенные в действии, невозможно зафиксировать не
потому, что отсутствуют подходящие средства измерения, а потому что они не являются
событиями, т.е. в принципе не подлежат фиксации физическими инструментами.
Практическое проявление интеллекта неверно понимать как двойное действие -
предварительное рассмотрение предписаний и последующего их выполнения. Поступать
разумно - значит делать не два, а одно действие. Считается, что перед тем как
действовать, мы долго думаем и перебираем разные варианты действий, вспоминая
правила. Но чаще всего мы не думаем о них, ибо для этого нет времени, а поступаем
автоматически. Более того, мы даже не всегда можем объяснить, как добились хороших
результатов. Можно правильно говорить, не зная правил логики и грамматики, ибо знать
правила, не значит хорошо играть. Привычки формируются дрессурой, а умственные
способности научением, включающим критику и рефлексию.
Понимание слов и поступков другого человека не имеет ничего общего с
угадыванием тайных процессов сознания, даже если бы они существовали. Понимание
связано с компетентностью. Правила и критерии, которые применяет исполнитель, те же,
что заставляют зрителя ему аплодировать. Наделенный разумом субъект действует
критично, и наблюдатель критично оценивает его действия. Для этого не требуется
перемещаться во внутренний мир автора. Способность оценивать действия однотипно
способности его исполнить. Требуется лишь компетентность. При этом не надо ее
преувеличивать. Чаще всего мы ограничиваемся умением выполнять действия и не
способны к рефлексии по их поводу. Поэтому кажется разумным предложение
представителей аналитической философии отказаться от поиска тайников сознания и
отождествить его с тем, что люди делают.
Телесные действия не аналогичны движению. Действие есть регулируемое
нормами поведение. Оно осуществляется на основе некоторых общепринятых кодов и
поэтому может быть прочитано и интерпретировано. Действие осуществляются на основе
моральных, а и технических, стратегических, эстетических предписаний. Действие
отличается от физического движения символической нагруженностью, оно понимается в
терминах «намерение», «цель», «мотив», «интерес» и т.п. Мотивация интересна тем, что
соединяет силовой и смысловой аспекты действия. Человек может повлиять на
физическое состояние системы с помощью знания. Инициатива, или как говорил Гегель
«хитрость разума» состоит в том, что он сталкивает между собою различные силы и
добивается нужного результата.
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

Таким образом, необходимо обратить внимание не на полярные

противоположности «душа - тело», а на, так сказать, «промежуточные» понятия,
выражающие такие способности человека, благодаря которым он дистанцируется от
физического контакта с природными объектами. Речь идет не только о технике и
инструментах, благодаря которым происходит «выключение тела», но и о таких
наполовину телесных наполовину душевных практиках, как сдержанность,
самодисциплина, терпение, мужественность и т.п

Трансформация представлений о теле и душе в философской антропологии.

Как ставить вопрос о психике в культурно-антропологической перспективе?
Вообще говоря, психология (механицизм, бихевиоризм), социология (интеракционизм) и
культурология стараются, скорее, отделаться от психического, а не интенсифицировать
разговоры о ее своеобразии в понятиях духовности. Аналитическая философия начала
агрессивную борьбу с понятием ментальных состояний. Всем этим якобы научным, а на
самом деле редукционистским подходам к анализу сознания явно не хватает смелости
признать переживания чем-то самостоятельным. Поэтому следует помнить о традиции
философии духа.
В современных теориях антропогенеза становится все более популярным тезис
Пауля Альсберга о выключении тела и теория неотении амстердамского антрополога Л.
Болька. В этом направлении осмысляли человеческий организм родоначальники
антропологического поворота в философии ХХ в. М. Шелер, М. Ландманн и А. Гелен.
Они писали о незавершенности и природной недостаточности человека, которая
компенсируется культурой и изобретением социальных институтов. Я бы уточнил или
дополнил этот тезис. С одной стороны, речь идет о несовершенстве адаптационных
механизмов у человека. Но с другой стороны, необходимо принять во внимание и
излишние с точки зрения приспособления к среде параметры. Например, усиленная
церебрализация, пластичность, превращение морды в лицо, забота о младенцах, которая
становится наиболее важным фактором развития человеческого сообщества. Есть
множество других «излишеств», которыми в отличие от животного в избытке наделен
человек. Его жажда веселья, праздника, экстаза, конечно, внушает опасения, но без
стремления к роскоши и удовольствиям не было бы культуры.
Ребенок рождается слишком рано и формируется целый год после рождения. Если
принять во внимание беспрецедентно длинный период детства, то надо признать, что
человек, его тело и душа в значительной мере являются продуктами не природы, а
культуры, т.е. защиты, заботы, воспитания. Ребенок не смог бы выжить в естественных
условиях, и долгое время пребывает в материнском и инкубаторе. И в дальнейшем
человек избегает прямого контакта с опасной окружающей средой, он дистанцируется от
нее, используя в качестве посредников твердые орудия. Таким образом, его тело меняется
в результате приспособления к инструментам и орудиям труда, ибо адаптируется к
искусственной, а не естественной среде. В свете этого становятся понятными темные
слова Хайдеггера о человеке как просвете бытия.
Итак, тело скорее продукт природы, чем культуры. Человеческий организм
принципиально отличается от животного. В этом нетрудно убедиться, сравнивая,
например, морду животного и лицо человека. Отсутствие волосяного покрова,
прямохождение, развитие руки и даже удивительное устройство стопы (животные
плоскостопы) – все это не встречается у животных. В. С. Соловьев в своей статье о
красоте в природе также подчеркивал, что эстетическая привлекательность человека
необъяснима эволюционными механизмами и является скорее ошибкой, аномалией
природы. Это дает мощный стимул биоэстетике и ее становление обнаруживает
интересную тенденцию синтеза различных дискурсов, которые прежде не встречались.
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

А что же душа, включая высшие духовные способности, которые столь резко

отличают человека от животного? Это только кажется, что человек отличается от
животных разумом, моралью, способностью к языку. Еще М. Шелер говорил о наличии
интеллекта у высших животных, оставляя за человеком высшие акты духа. Биология
подтверждает это предположение. Попытки говорить с обезьянами на языке жестов дали
потрясающие результаты, они также обнаружили способности к решению
интеллектуальных задач и использованию орудий. Тоже касается зачатков социальности и
моральности. Дарвиновский закон борьбы за выживание был стимулирован
мальтузианской философией, которая соответствовала духу капитализма и
индивидуализма. Наоборот, еще Аристотель полагал, что некоторые животные
объединяются не только в социальные, но и в этические общности и обнаруживают
удивительные примеры кооперации и взаимопомощи. Это дало стимул развития
современной биоэтики, появление которой также можно считать очень важным
проявлением тенденции на сближение прежде разорванных дискурсов о теле и духе.
Отсюда можно сделать вывод, что формирование человеческих и
предчеловеческих ментальных способностей необъяснимо механизмами отбора и
выглядит скорее неким излишеством, нежели продуктом нужды и приспособления к
среде.
В дарвиновской парадигме допускалось подобие человека и животного. Во всяком
случае, мало кто сомневался, что по своей телесной природе мы наиболее близки к нему.
После Гексли место Бога заняла обезьяна. Однако уже в начале ХХ в. представители
философской антропологии заявили, что формирование человеческих и предчеловеческих
ментальных способностей необъяснимо механизмами отбора и выглядит скорее неким
излишеством, нежели продуктом нужды и приспособления к среде. Но не создает ли отказ
от эволюционизма еще больших проблем. Если раньше дискутировали о происхождении
интеллекта, языка, этического долга, эстетического вкуса и других высших духовных
способностей, то теперь к загадке духа добавляется еще и загадка тела.
Возможно, это одна и та же проблема. Ницшеанская генеалогия морали дала
мощный стимул для выведения высших ментальных способностей из своей
противоположности, т.е. из телесных практик. Как известно, Ницше давал разные
названия своему методу: то «физиология и психология познания», то «химия понятий и
чувств», то «генеалогия морали». Он использовал биологические метафоры и искал
космологические и биологические основания воли к власти. Но на самом деле его метод
является полной противоположностью не только традиционной гуманистике, но и
механистическому естествознанию. Ницше выводил мораль, язык, миф из потребностей
общины, т.е. первичного социума. Древний человек не только сообща добывал и съедал
пищу, но его чувства и мысли также были «коллективными представлениями». Отсюда
интеллект, мораль, эстетика людей на самых ранних этапах эволюции отличались от
способностей животных к использованию орудий, общению и кооперации. Это отличие
обусловлено тем, что человек не приспосабливается к естественной среде, а строит для
себя искусственную среду обитания. Именно она определяет особенности как души, так и
тела человека.
Современная культурная антропология также внесла весомый вклад в загадку
соотношения тела и души. Повсюду и особенно в философии языка, начиная с
«Философских исследований» Л. Витгенштейна, можно видеть применение ее методов и
результатов в гуманитарных науках. Раньше других, по-видимому, возникла антропология
религии, согласно которой идея Бога (религия и мораль) являются, как это впечатляюще
раскрыл Н. Луман, важнейшими медиумами коммуникации. Точно также антропология
науки раскрывает истину не только как объективную информацию о мире, но и как
социальную норму, на основе которой в рамках письменной культуры достигается
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

единство коммуникации. Как известно, с обоснованием истины, на постижение которой

претендовали религия, философия, наука, очень много проблем. Дело дошло до того, что,
например, П. Фейерабенд вообще не видел отличия между шаманами и учеными. Но
именно культурная антропология спасает идею объективной истины и позволяет отличать
науку от суеверия. Еще Витгенштейн заметил, что, поскольку недоказуемо, что 2 + 2 = 4,
то возможна такая математика, в которой 2+2 = 5. Однако для этого надо радикально
изменить не только систему образования, но и другие основополагающие практики
расчетов и покупок. Означает ли это относительность истины?
Витгенштейновская философия языка не сводится к социологии знания. Вместо
понятия «истины» он предлагает использовать понятие «правила» и определяет различные
дискурсы философии, науки и религии как «языковые игры». Однако это не означает
релятивизма или конвенционализма. Согласие людей в принципиальных вопросах
достигается вовсе не благодаря тому, что философы и ученые узнают истину и сообщают
ее остальным. То, что признается всеми за «истину» по большому счету остается
недоказуемым. Но и сомневаться в них невозможно. М. Фуко, полагал, что истины на
самом деле являются устоями власти, и ссылался при их обосновании на принуждение.
Предложения становятся высказываниями об истине в рамках суда, на заседаниях ученых
советов и т.п., т.е. истина поддерживается огнем мечом. Вряд ли это аутентичное
прочтение тезиса о языке как форме жизни. Правила не навязываются насильственно
сверху, а складываются в самих жизненных практиках, являются продуктами
взаимодействия и баланса человека и природы. Это именно тот опыт, о котором писал
Гадамер. Опыт не только покорения природы, но изменения самого себя.
Человек приспосабливается к природе не только познающим разумом, но и телом.
Рука человека, использующего инструмент, становится иной, чем лапа животного. Здесь
можно говорить о некой респонзивности, о диалоге человека, природы и техники.
Базисные постулаты культуры – это не априорные истины чистого разума, насильственно
воплощаемые в природе, которая рассматривается как сырье, а некие правила и коды,
регулирующие взаимодействие людей с окружающим миром. Такое обоснование является
более фундаментальным, чем ссылки на чистый разум или эксперимент.
Хайдеггер поддерживал антитехническую истерию и многие сегодня испытывают
страх перед техникой, боятся последствий цивилизации и зовут назад к природе. Но такой
возврат невозможен. Люди живут не в природе, а в культуре. Что касается страха перед
техникой, то они имеют основания в прошлом. Собственно, традиционная техника и
задавала принципиальное различие тела и души, где душа мыслилась в сначала роли
надсмотрщика, а потом управленца-начальника тела. Мне кажется, что современные
технологии выбивают почву мышления, основанного на двузначной логике, ведущего к
дилеммам.
С философской точки зрения важно, что современные технологии опираются на
идеи кооперации, сотрудничества человека и природы, телесного и духовного. В процессе
взаимной игры тел и механизмов меняется не только естественная окружающая среда, но
и тело человека, а вместе с ним и ментальность. В процессе такого взаимодействия
постижение природы приспособление к ней достигается более эффективно, чем в прежних
моделях. Раньше считалось, что сначала ученые должны открыть истину, а затем
сообщить ее людям, чтобы они могли изменить свое поведение. Ученые здесь
олицетворяют душу или дух, а темная масс – тело. Но на самом деле ученые, философы и
теологи не могут знать того, чего не способны знать другие. То, что мы считаем истинами,
основами нравственности и эстетического вкуса, не привносится извне, а добывается в
процессе жизненных практик. И это не менее, а, может, более надежный способ
постижения сути бытия.
Сегодня апокалипсический взгляд на технику и телесную культуру как на источник
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

всех неприятностей выглядит как дремучее невежество или фанатизм. Современная

техника не является причиной зла. Наоборот, она раскрывает новые возможности для
коммуникации человека с природой и другими людьми. Причина лежит в старом
онтологическом различии души и тела, в котором подразумевается, что душа источник
высоких ценностей, а тело требует низменных удовольствий.
Между тем, хотя отношение к технике остается если не негативным, то
настороженным, отношение к телу радикально меняется. Происходит реабилитация
чувственности. Но в философии это затрудняется традиционным пониманием тела, как
чего-то бездуховного. Между тем, даже некоторые теологи пришли к мысли о
возможности одухотворения тела. Это допущение перечеркивает старую дилемму.
Слотердайк считает оппозицию материи и духа изрядно устаревшей. Как пример, он
приводит понятие информации, которую невозможно отнести ни к одной из этих
противоположностей. Но значит ли все это, что от различия тела и души следует
отказаться? Не идет ли речь о трансформации этой и подобных ей понятийных пар?
Проблема души и тела в современной культуре.
Сегодня проблемы души и тела задает не столько философия, сколько масс медиа.
Это заставляет отвлечься от вопросов об их сущности и сосредоточиться на вопросе,
какими методами, практиками она формируется. Неверно рассматривать их как нечто
готовое – природное, божественное или дьявольское. Современные практики работы с
телом и душой обнаруживают, что все наши желания и аффекты являются
искусственными.
С одной стороны, мы видим нарастание скепсиса в отношении традиционных
практик гуманизации. С другой стороны, наблюдается взрыв интереса к телу и желаниям.
Фитнес, медицина, лицевая хирургия – все это новейшие практики формирования тела.
Они свидетельствуют о пришествии чего-то нового? С одной стороны, забота о своей
внешности столь же древняя, как и человек. С другой стороны, очевидно, что искусство
представлять себя на сцене жизни охватило широкие массы и стало главным занятием
современного человека. Посмотришь на некоторых теледив и диву даешься: люди это или
боги. Они обладают новым искусственным телом, которое является продуктом хирургии,
фитнеса и аэробики, диэтики и парфюмерии.
Производство желаний тоже поставлено на поток. Сегодня слово экономика
означает нечто противоположное тому, что она описывала раньше: вместо реального
производства – символическое, вместо экономии и накопления – трата, вместо обмена –
дар, вместо потребности – соблазн. Все это подорвало прежние технологии аскезы,
экономии, откладывания потребления. Сегодня люди живут по формуле: чего бы мне еще
пожелать? Как известно, душа – это вместилище аффектов. Поэтому во всякой культуре
происходила нормализация желаний и влечений. Раньше они табуировались. Сегодня эти
запреты сброшены. Звучат новые лозунги: «освобождайтесь», «растабуируйтесь». Но что
же пришло взамен? Какие новые коды пришли на смену галантности, наконец, просто
вежливости и приличному поведению? Происходит прямая (помимо рефлексии)
кодификация тела и нормализация аффектов
Что такое «новая чувственность»? Очевидно, что с телом что-то происходит. Оно
уже не конструируется как тело рабочего. Сегодня приличные деньги не зарабатываются
тяжелым непосильным трудом. Иногда это пугает. Но все же надо помнить, что если
раньше один человек мог прокормить двух, трех, пятерых, семерых (как у Щедрина), то
сегодня в развитых странах три процента аграрных рабочих обеспечивают остальное
население продуктами питания. При этом раздувается сфера символического
производства. Поскольку на теле уже не лежит нагрузка, подобная той, которую
символизировали Атланты, держащие на своих плечах глобус, то и разговоры о теле и
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

всякого рода упражнения, развивающие его выносливость должны остаться в прошлом.

На самом деле наблюдается интенсивное развитие культуры тела.
Причина в том, что время труда и время развлечений сегодня уравнялось. При этом
свободное время тратится в основном на чувственные удовольствия. Тренд на
развлечения вошел в резонансе с разгрузкой труда. Сегодня молодежь охотно занимается
производством воздуха, строительством финансовых пирамид, словом, спекуляцией.
В качестве реакции философам необходимо позаботиться о восстановлении старых
или введении новых техник тела, которые бы сделали нас жизнеспособными относительно
независимо от уровня образования, способности к рефлексии и осуществления
правильного морального выбора. Надо развивать не только религиозные, но и социальные
и культурные техники. Хорошее воспитание всегда понималось как такое, которое
получено в глубоком детстве. Послушность, вежливость, уважение к старшим, терпение,
усидчивость и т.п. качества являются фундаментом, на котором строится высокая
культура.
Начать следует с таких человеческих качеств, как мужество и терпение. Дефицит
по этой части в современном обществе очевиден. Раньше терпение культивировалось как
средство против страдания, точнее это способ жить с болью, унижением,
несправедливостью. Оно воспитывалось во всех культурах. Уже обряд инициации
сопровождался тяжелыми испытаниями. Греки тоже подвергали молодых людей
закаливанию, гимнастике, словесным атакам, заставляли их участвовать в состязаниях.
При этом слово "агон" означало страдание и соревнование одновременно. Человек
приучался нести не только физическую, но метафизическую нагрузку. Он несет на своих
плечах заботу о семье, друзьях и государстве. Т.е. все то, что сегодня люди сбрасывают с
себя.
Есть еще один аспект терпения. Греки культивировал и мужество и терпение. При
этом мужество имело более пассионарный характер. Когда терпение иссякало, а его
хватало не на долго, мужчины впадали в ярость. Ницше писал о балансе аполлонического
и дионисийского в античной культуре. Аристотель намекает в «Поэтике» на патетический
строй души. И при этом подчеркивает меланхолию. Греки переживали страсть как нечто
господствующее над людьми. Очевидно, что Ахилл был рабом такого рода страсти и впал
в неистовство. Это состояние ярости и гнева греки называли «меносом». Для него
характерен временный наплыв энергии, идущей либо от коварных и безжалостных
демонов, которые толкают к преступлению, либо от богов, которые ведут на подвиг.
Платон осуждал музыку именно за то, что она приводит человека в состояние
«меноса». Но он признавал и благотворное влияние экстаза, благодаря которому человек
соединяется божеством. Неистовство, идущее от богов, прекраснее человеческой
рассудительности. Весьма двойственно он относился к вакхическим обрядам. Вроде бы с
их помощью добивались очищения, однако Платону не нравилось, что это достигалось
оргиастическим путем. Во всяком случае, два раза в году дионисийский ритуал
освобождал греков от накопившейся энергии инстинктов. Трудно сказать, способствовало
это упадку или расцвету культуры греков. Может быть, это была плата за излишнюю
рационализацию.
Гуманитарии с ужасом воспринимают римский культ «хлеба и зрелищ». Они видят
в нем бестиализацию человека. Но на самом деле кровавые зрелища отвлекали людей от
внутренних драм. Наблюдая за убийством, они не убивали сами. И еще один важный
момент, отмеченный Слотердайком. Бои гладиаторов напоминают о неизбежности
смерти. Победив, ее можно отложить, но это не гарантирует от будущего поражения.
Жизнь одного продолжается за счет убийства другого, который воспринимался как
противник. Современность добавила к этому жестокий секс, насилие, азартные игры и
спекуляцию на бирже. Но принцип прежний: победи или умрешь.
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

Христианство решает проблему смерти, обещая бессмертие тем, кто посвятил себя
Богу. Оно создает культ страдания, что меняет характер терпения. Это довольно-таки
странная конструкция, которую мы уже слабо понимаем. Ницше вывел ее из
мировоззрения рабов. Ключевский приписал страдание и способность получать от него
наслаждение русскому народу в целом. На самом деле христианское терпение не сводится
к мазохизму. Во-первых, христиане восставали против угнетения: не все, как Борис и
Глеб, смиренно шли на казнь, именно христианские идеалы подпитывали революции. Во-
вторых, даже если христианское мужество проявляется в смирении, непротивлении и
терпении, то эта пассивность проявляется как стимул для чувства сострадания.
Возьмем литургию. В храм приходят страдающие, обиженные, обездоленные
люди. В ответ им рассказывают о муках Христа. И сострадая ему, люди прощают
несправедливость, забывают обиды. Таким образом, общественная связь, солидарность на
время восстанавливается. Люди идут домой, на рынок, там опять ругаются и дерутся,
потом приходят в храм и снова обнимаются и целуются. Так что страдание и сострадание
– весьма эффективные формы связи людей. Отсюда государственное значение религии.
Теория обманщиков-жрецов явно не объясняет функций религии в обществе. Она,
действительно, связывает общим страданием и состраданием, покаянием и прощением.
Дефицит по этой части у нас очевиден.
Терпение и мужество в современном обществе под воздействием дисциплинарных
практик трансформируются в сдержанность, самодисциплину, предусмотрительность и
расчетливость. По Веберу, цивилизованный человек является продуктом соединения
капитализма с протестантской этикой. Но есть и другие объяснения. Н. Элиас считал его
мотором придворное общество, где на место непосредственной разрядки чувств симпатии
и антипатии, пришло сдержанное учтивое поведение. Например, наиболее нетерпеливо и
эгоистично мужчина ведет себя за столом и в постели. Пользование ножом, вилкой,
салфетками, превращение жирного куска мяса в подобие художественного произведения
все это делает поведение человека во время приема пищи вполне приемлемым для другого
человека. Что касается любовных утех, они организуются галантными речами и
правилами учтивого поведения. Техника работы по созданию тела как машины терпения
задается механизмами дисциплины и муштры. Они используются не только в казарме, но
в школе и на фабрике. Разного рода бальные танцы и манеры благородных девиц - это
ведь тоже своеобразные технологии по формированию телесной сдержанности и
самодисциплины. В результате мужество – это не пассионарный порыв, а методичная
служба. Точно также терпение, как самоконтроль и самодисциплина, больше не связанно
с удовольствием от страдания.
Сегодня каждый заботится о собственном комфорте. Люди думают о доходах и
расходах, о теле, о здоровье, о наслаждении и развлечении. И вместе с тем, несмотря на
заботу о себе, они, по-прежнему, оказываются рабами общественных функций и кодов.
Как говорил Хайдеггер, никто не принадлежит сам себе, его живут другие. Эти несколько
темные слова означают, что все мы воспитаны так, чтобы выполнять необходимые
общественные роли. Кроме того, буквально во всем, и не только в труде, но и в отдыхе,
даже когда едим или целуемся, делаем это по общепринятым кодам, и социально
значимым нормам.
Таким образом, можно говорить как об усилении, так и трансформации техник
души и тела. Машиной терпения и ожидания когда-то был дом. Раньше люди жили в
ужасающей тесноте. Трудно представить, как они переносили вид и запах друг друга.
Конечно, дело не обходилось без конфликтов, но они протекали не за дверьми спальни, а
на виду у всех, и поэтому не заканчивались смертельным исходом. Судя по всему, сегодня
нам труднее всего переносить тело другого. Если граждан античного полиса связывали
воедино телесная дружба и философия, то сегодня мы уже не способны терпеть другого
Университетский научно-методологический семинар
«Актуальные проблемы современности сквозь призму философии»

на близком расстоянии. Абстрактная любовь к дальнему есть, а конкретной любви к

ближнему нет.
Фитнес, эстетическая хирургия, парфюмерия, сексология и психотерапия
предпринимают усилия для того, чтобы превратить другого в источник наслаждения. Тем
самым другой исчезает. Мы даем ему право на существование лишь постольку, поскольку
он удовлетворяет нашим требованиям. На самом деле следует уважать право другого быть
другим. И это означает реанимацию способности терпения. Например, если мужчины и
женщины не равны, не надо одних превращать в подобие других. Пусть женщины
остаются женщинами, и мужчины не должны подчинить их своей логике. Они имеют
право и на каприз. С некоторой долей юмора можно утверждать, что философу-мужчине,
если он рационален и расчетлив, педантичен и аккуратен, нужна не обязательно красивая,
но капризная и даже вздорная женщина. Именно, благодаря ей, он откроет для себя
истину бытия. Но для этого нужно поистине воловье терпение. К сожалению, приходится
признать дефицит терпения и сострадания. Причина тому – установка на свободу и
независимость. Современное общество освобождается от бедности и насилия, изобретает
способы анестезии, обеспечивает благоденствие и достаток. Но заодно сбрасываются и
забота о родине, семье и детях, т.е. о том, что наши предки терпеливо несли на своих
плечах.