Тит ульный лист издания переписки Эразма Роттердамского.

Обрамление т ит ула - гравюра на дереве Урса Графа.

Вверху в триумфальной колеснице изображена Humanitas ( “Человечность")
с книгой в руках, сопровождаемая античными поэтами и философами -
Вергилием, Гомером, Цицероном, Демосфеном.
Издание Иоганна Фробена. Базель, 1521
 РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
НАУЧНЫЙ СОВЕТ ПО ИСТОРИИ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
КОМИССИЯ ПО КУЛЬТУРЕ ВОЗРОЖДЕНИЯ

КНИГА
В КУЛЬТУРЕ
ВОЗРОЖДЕНИЯ

МОСКВА «НАУКА» 2002

УДК 008
ББК 63(0)4
К 53

Редакционная коллегия:
доктор исторических наук Л.М. БРАГИНА (отв. редактор)
кандидат исторических наук В.М. ВОЛОДАРСКИЙ
кандидат исторических наук О.В. ДМИТРИЕВА
доктор исторических наук О.Ф. КУДРЯВЦЕВ
доктор филологических наук Р.И. ХЛОДОВСКИЙ
доктор исторических наук Л.С. ЧИКОЛИНИ

Рецензенты:
доктор исторических наук Н.А. ХАЧАТУРЯН
кандидат исторических наук С.К. ЦАТУРОВА

Книга в культуре Возрождения. - М.: Наука, 2002. - 270 с. 60 ил.

ISBN 5-02-022645-9
Эпоха Возрождения - время информационной революции, связанной с изобретением и широким
распространением книгопечатания как нового средства коммуникации, выполняющего различные функ­
ции в общественной, политической, религиозной и культурной жизни Европы XV - начала XVII в.
В статьях сборника рассматриваются: специфика содержания и оформления различных типов печатных
изданий; своеобразие рукописной книжной традиции; состав ренессансных библиотек, характеризующий
культурные интересы различных слоев общества; вклад гуманистов, художников, печатников, собирате­
лей библиотек, свидетельствующий о гуманистическом культе книги. Сборник иллюстрирован работами
прославленных и безымянных мастеров искусства того времени.
Для искусствоведов, историков, литературоведов, культурологов, книговедов, издателей, полигра­
фистов, а также для широкого круга читателей, интересующихся культурой Возрождения и историей
книгопечатания.

ТП-2001-П-№ 116

ISBN 5-02-022645-9 © Издательство “Наука”, 2002

 ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

Комиссия по культуре Возрождения Научного совета по истории мировой

культуры РАН предлагает вниманию читателей очередной сборник серии ее из­
даний, отражающих комплексный подход к изучению проблем европейского
Ренессанса. Эта задача осуществляется специалистами разных профилей - исто­
риками культуры, искусства, литературы и др. К настоящему времени опубли­
кованы 17 сборников статей: Леон Баттиста Альберти. М., 1977; Типология и
периодизация культуры Возрождения. М., 1978; Проблемы культуры итальян­
ского Возрождения. Л., 1979; Томас Мор. 1478-1978. М., 1981; Культура эпохи
Возрождения и Реформация. Л., 1981; Античное наследие в культуре Возрожде­
ния. М., 1984; Культура Возрождения и общество. М., 1986; Культура эпохи
Возрождения. Л., 1986; Рафаэль и его время. М., 1986; Эразм Роттердамский и
его время. М., 1989; Природа в культуре Возрождения. М., 1993; Культура Воз­
рождения и средние века. М., 1993; Культура и общество Италии накануне но­
вого времени. М„ 1993; Культура Возрождения и религиозная жизнь эпохи. М.,
1997; Культура Возрождения XVI в. М., 1997; Культура Возрождения и власть.
М., 1999; Человек в культуре Возрождения. М., 2001.
В основу настоящего сборника положены материалы Всероссийской науч­
ной конференции “Книга в эпоху Возрождения” (Москва, 2000 г.), организован­
ной Комиссией по культуре Возрождения совместно с Всероссийской ассоциа­
цией медиевистов и историков раннего нового времени. Сборник содержит ста­
тьи историков, искусствоведов, литературоведов, философов Москвы, Санкт-
Петербурга, Саратова, Иванова, Нижнего Новгорода.
В сборнике разносторонне освещается роль книги в культуре эпохи Воз­
рождения. Эта тема, затрагивающая одну из ключевых проблем ренессансной
культуры, впервые стала предметом самостоятельного рассмотрения. Авторы
сборника уделили особое внимание книге как феномену ренессансной культу­
ры, особенностям ее бытования и важной коммуникативной роли в эпоху Воз­
рождения.
В ряде статей сборника анализируется процесс секуляризации книги, из­
менение ее образа и функции в ренессансную пору, что нашло отражение, в
частности, в итальянской иконографии. На английском и немецком материа­
ле рассматривается специфика благочестивой литературы XVI в. в ее печат­
ном варианте. Представленные исследования воссоздают ренессансную кни­
гу в тесном единстве ее содержания и внешнего оформления, текста и иллю­
стративного ряда.

3
 Особый интерес вызывает поднятая в ряде статей тема гуманистического
культа книги и складывания частных и публичных библиотек в эпоху Возрож­
дения, рассматриваемая на материале разных стран в широком хронологиче­
ском диапазоне - с XIV по XVI в. Авторы раскрывают характер культурных ин­
тересов частных лиц, двора, монастыря, духовной семинарии, выявляя их на ос­
нове анализа состава библиотек ренессансной поры. Внимание исследователей
привлекли выдающиеся памятники книжного искусства эпохи Возрождения,
его рукописные истоки, а также социальные аспекты истории книги. В ряде
статей особенно выразительно представлена роль публицистических изданий в
религиозных и социально-политических конфликтах XVI в., в частности роль
публицистики в так называемых памфлетных войнах.
Важной темой сборника стала история книгоиздательского дела в разных
европейских странах и судьба видных печатников XVI в. Авторы рассматрива­
ют специфику организации книгопечатания, например в Чехии и Шотландии,
функции издательского дела, международные взаимосвязи печатников.
Сборник иллюстрирован воспроизведениями памятников искусства различ­
ных видов и жанров, преимущественно графики, созданных в эпоху Возрож­
дения.
 КНИГА КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ

У ИСТОКОВ РЕНЕССАНСНОЙ КНИГИ:

ДВЕ РУКОПИСНЫЕ ВЕРСИИ ТРАКТАТА
ФРИДРИХА II
“ОБ ИСКУССТВЕ СОКОЛИНОЙ ОХОТЫ”
О.С. Воскобойников

Полвека назад австрийский искусствовед Отто Пехт, работавший в те годы

в Англии, написал замечательную статью о том, как в искусстве раннего италь­
янского Ренессанса возникает новый интерес к изображению животных, приро­
ды и ландшафта1. Пехт был специалистом по средневековой книжной миниатю­
ре, каталогизатором, создателем целой школы изучения миниатюры как само­
стоятельного жанра искусства, поэтому и в исследовании данного вопроса его
интересовали прежде всего рукописные книги; в них он искал “источники, сис­
тематическое изучение которых могло бы прояснить ранние этапы истории ста­
новления современных методов изображения животных”2. Однако поднимае­
мые в работе Пехта вопросы касаются гораздо более фундаментальных проб­
лем взаимоотношений науки и искусства, культа книги и интереса к природе
при дворах итальянской знати.
Нельзя сказать, что эта в свое время новаторская междисциплинарная рабо­
та получила достойное продолжение в трудах других ученых. Для нас она инте­
ресна тем, что проводит параллель между двором миланских герцогов Вискон­
ти XIV-XV вв. и двором Фридриха II Штауфена первой половины XIII в. От­
то Пехт ссылается на широко известную и популярную в те годы идею Яко­
ба Буркхардта о “предвозрождении”, одним из ярких представителей которого,
как считает швейцарский историк XIX в., и должен был быть Фридрих II. Обра­
щая внимание на интеллектуальные интересы и на книжную продукцию, изго­
тавливавшуюся по заказу этих двух дворов, Пехт выдвигает идею, что схожесть
миланского двора с двором Фридриха II, несмотря на 150 лет, которые их разде­
ляют, ощущается гораздо сильнее, чем связь со многими современными ему ре­
нессансными дворами3. Для обоих дворов был характерен особый интерес к ок­
ружающей природе и к животному миру, что выражалось и в содержании экзо­
тического зверинца, являвшегося своего рода “знаком власти”, и в богатом ил­
люстрировании зоологических, медицинских и других рукописей. Работа над ни­
ми требовала не только обращения к рукописной традиции, берущей начало в
греческой античности, но и непосредственного внимания к природным явлени­

5
ям. О. Пехт очень верно отметил, что новые приемы в изображении природы
исходили не только - и не столько - из области искусства, сколько из возраста­
ющего интереса к эмпирическому знанию, которое воспользовалось искусст­
вом как средством передачи информации о целебных растениях, о повадках жи­
вотных и о способах их приручения.
Эмпиризм мышления Фридриха II, написавшего огромный трактат по ор­
нитологии (об этом произведении пойдет речь в моей статье), требовал мак­
симальной точности и от художников, работавших над рукописью, породив
таким образом “своего рода натуралистический стиль” (“a kind of naturalistic
style”). Он, естественно, ограничен двухмерным изображением. Художника, с
некоторыми оговорками, можно считать профессионалом в изображении
птиц. Для фигур людей, изображений скал, домов, воды он располагает впол­
не традиционными схематическими формулами, которые легко найти в со­
временной ему живописи4.
Австрийский искусствовед не идет дальше в исследовании иллюминованных
рукописей, связанных с двором Фридриха II. Он лишь упоминает некоторые из
них и приводит возможные параллели. Для него этот материал был важен для
того, чтобы показать истоки ренессансной книги с ее натуралистическим иллю­
стрированием и истоки ренессансного натурализма вообще. Я попробую оста­
новиться подробнее на рукописях книги Фридриха II “Об искусстве соколиной
охоты”, в том числе на чуть более поздней почти не изученной старофранцуз­
ской версии. Внимательное изучение их поможет нам высказать ряд предполо­
жений по важнейшим вопросам, поднятым в свое время Отто Пехтом.

Императору Священной Римской империи и королю Сицилии Фридриху II по­

надобилось много лет, возможно десятилетий, для того, чтобы написать трактат
“Об искусстве соколиной охоты” (“Liber de arte venandi cum avibus”). В конце
третьей книги (всего их шесть) он рассказывает, что еще до крестового похода
1228-1229 гг. он задумал написать этот трактат и “приглашал к себе опытных со­
кольничих из арабских и других стран и принимал к сведению то, что они знали
наилучшим образом”5. Книга была закончена между 1240 и 1250 гг.
Более чем 30-летнее правление Фридриха II в Италии никак нельзя назвать
мирным. Он почти постоянно находился в конфликте либо с Римской курией,
либо с североитальянскими коммунами. Несмотря на войны, император находит
время на занятие охотой. Было ли это для него простым времяпрепровождени­
ем, развлечением?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно уточнить, что представляла собой
охота как социальное явление. Она была не просто развлечением и тем более
не только средством добывания пищи, унаследованным от прошлого. Охота
стала знаком социального достоинства высших слоев общества. Уже во време­
на раннего средневековья победоносный государь должен был быть удачливым
охотником, и в литературе, например у Ноткера Заики, часто возникал мотив
молодого охотника, становящегося князем6. В ХП-ХШ вв. искусству охоты по­
священа специальная литература, оно имеет свои каноны, свою “философию” и
“поэтику”7. Аллен Герро видит в охоте также проявление ритуализированности

6
жизни феодала. Это был один из ритуалов, консолидировавших общество: р и ­
т у а л в л а с т и . Феодал охотился с ручным животным в диком пространстве
леса, либо наоборот: он охотился с едва прирученным соколом в “культурном”
пространстве своего домена, тем самым участвуя в его “освоении” и указывая
границы, на которые распространялась его власть8.
Фридрих II в свое время был широко известен как страстный и опытный
охотник9, его дипломы показывают, какое внимание он уделял воспитанию сво­
их соколов и содержанию других ловчих животных10. Он, несомненно, сознавал
специальное значение охоты, когда писал книгу прежде всего для знатных лю­
дей, которые “с помощью этого занятия могут часто перемежать радостью за­
боты правления. А бедные и менее знатные люди, услуживая знатным, получат
за это необходимое вознаграждение”11. Целая глава посвящена объяснению, по­
чему соколиная охота благороднее других видов охоты: она известна лишь не­
многим, труднее обычной охоты с оружием, поскольку сокол - дикая, прируча­
емая “лишь с помощью ума” (“solo ingenio hominum”) птица12. Большое внима­
ние уделяется описанию благородных качеств сокольничего13. У каждого в и -
д а охоты было свое социальное содержание, свои коннотации14.
Но охота не заслужила бы написания столь подробного трактата, если бы
не была для Фридриха II чем-то гораздо более значительным: ее настоящее до­
стоинство состоит в том, что она “подчинена науке о природе” (“supponitur autem
scientie naturali”); в ней можно увидеть “природу птиц” (“natures avium”); только
в соколиной охоте можно познать “тайны природы” (“secreta de operationibus
nature”), “показать вещи такими, какие они есть” (“manifestare еа que sunt sicut
sunt”)15. Фридрих II непосредственно включает свое произведение в салернскую
традицию philosophia naturalis XII—XIII вв.16
С XII в., например, в “Дидаскаликоне” Гуго Сен-Викторского (ок. ИЗО г.)
venatio, охота, фигурирует в общей схеме наук как одна из artes mechanicae, ме­
ханических искусств и ремесел, которые постепенно приобретали все более вы­
сокое социальное значение, сближаясь с artes liberales. Интеллектуалы, работав­
шие при дворе Фридриха II, хорошо знакомые с достижениями философии
XII в., знали об этом новом престиже охоты: venatio включена в систему наук
наряду с другими механическими искусствами в “Книге введения” Михаила
Скотта17. И все же, подчиняя и с к у с с т в о о х о т ы напрямую scientia natu­
ralis, Фридрих II придавал ему совершенно новое содержание, если учесть, какое
развитие получили сами науки о природе с начала XIII в. Именно поэтому Фрид­
рих II специально подчеркивает разницу между venatio, представляющей собой
“лишь физическое движение и упражнение, с помощью которого ловятся жи­
вотные”, и ars venandi, “сбором сведений, с помощью которых люди могут силой
или хитростью ловить диких животных для своих надобностей”18.
Научное содержание этого трактата, так же как и эмпиризм мышления
Фридриха И, не раз вызывало интерес ученых19. Нас здесь интересует не толь­
ко - и не столько - новаторское содержание текста, сколько трактат Фридри­
ха II к а к к н и г а в е е м а т е р и а л ь н о м в о п л о щ е н и и . Изуче­
ние рукописи в данном случае может многое рассказать о том, как и кем мог ис­
пользоваться этот трактат; насколько “научная направленность” мировоззре­
ния Фридриха II отразилась в книжной продукции, связанной с сицилийским дво­

7
ром; какова была дальнейшая судьба книги “Об искусстве соколиной охоты”
как части культурного наследия Штауфенов после завоевания Южной Италии
Карлом I Анжуйским в 60-х годах XIII в. Для ответа на эти вопросы нам нужно
будет обратить особое внимание на иллюстрации двух ранних рукописей.
Оригинальная версия, принадлежавшая Фридриху II, не сохранилась. На се­
годняшний день рукописная традиция книги “Об искусстве соколиной охоты”
состоит из двух изводов, исходящих от единого прототипа. Первый содержит
“полную” редакцию в шести книгах - ее можно считать полной лишь условно,
поскольку автор вряд ли считал свою работу законченной. Второй извод, назы­
ваемый иногда “манфредовским”, содержит лишь первые две книги, наиболее
интересные с точки зрения орнитологии и ухода за охотничьими птицами (сле­
дующие четыре посвящены тренировке разных пород соколов для специальных
видов охоты). В нем имеются добавления Манфреда, сына Фридриха II, короля
Сицилии в 1258-1266 гг., а также богатейшая (около 900 иллюстраций) иконо-
графическая программа.
Хотя первый извод содержит, казалось бы, более аутентичную версию, ли­
шенную интерполяций и миниатюр, он представляет собой также промежуточ­
ную стадию становления трактата, который в окончательном варианте, следует
это особо подчеркнуть, должен был представлять собой н е р а з д е л ь н о е
е д и н с т в о т е к с т а и и з о б р а ж е н и й . Для обоснования новой нау­
ки о птицах последние значили отнюдь не меньше, чем текст; над ними скорее
всего также шла многолетняя работа20. Для реконструкции такой и л л ю с т ­
р и р о в а н н о й книги оба извода взаимодополняют друг друга. Мы обра­
тимся к двум рукописям “манфредовского” извода.
В Ватиканской библиотеке сохранилась рукопись трактата, сделанная для
Манфреда между 1258 и 1266 гг. (манфредовские дополнения помечены в ней
рубрикой “М a n f r i d u s r e х”)21. Во время битвы при Беневенто 26 февраля
1266 г. роскошный, хотя и не законченный, кодекс должен был разделить судь­
бу всего наследия Фридриха II, находившегося в распоряжении Манфреда: пос­
ле поражения и смерти короля Сицилии рукопись оказалась у победителя, Кар­
ла Анжуйского, получившего сицилийскую корону. Карл Анжуйский не мог не
сознавать ценности книги и, возможно, ее естественно-научного значения, по­
скольку сам умел ценить искусство и покровительствовал ученым22. Его инте­
рес к специальной литературе об искусстве охоты подтверждается и тем, что
гвельф Боттаций, чтобы завоевать расположение нового папского викария в
Италии, посылает ему именно императорский экземпляр “Моамина”, арабского
трактата о соколиной охоте, особо подчеркивая, что он украшен “effigies impe-
ratoris”.
Среди рыцарей, сопровождавших брата Людовика Святого в его “кресто­
вом походе” против mala stirps, Штауфенов, были представители семьи Вриенн,
бывших королей Иерусалима, а также шампанского линьяжа Дампьер-Сен-Ди-
зье, которым он помог получить графство Фландрию. Это немаловажный факт,
поскольку в конце XIII или в самом начале XIV в. манфредовская рукопись ока­
зывается на руках Жана II Дампьера, племянника грозного графа Ги, противни­
ка Филиппа IV Красивого. Рукопись, видимо, была подарена Ги или кому-то из
его родственников за верную службу. Вполне вероятно также, что она попала

8
вначале к кому-то из семьи Вриеннов. Потом она могла быть подарена Жану II,
смею предположить, в связи с его женитьбой на Изабелле де Вриенн. (Напом­
ним, что Фридрих II вторым браком был женат на дочери Жана де Вриенна, ко­
роля Иерусалима, также Изабелле, и этот брак принес ему корону Иерусалим­
ского королевства, хотя его власть там была чисто номинальной.) Жена Жана II
по матери была племянницей святого Фердинанда и Бланки Кастильской, мате­
ри Людовика Святого. Женившись на Изабелле, Жан II породнился с крупней­
шими королевскими домами Европы XIII столетия.
Нам необходимо было реконструировать эти династические связи, посколь­
ку они напрямую связаны с судьбой наших рукописей и их научного и художест­
венного содержания. XIII век стал свидетелем зарождения и очень быстрого
развития светской книги, именно к н и г и , к о д е к с а , предназначенного для
личного пользования все более широкого круга образованных светских читате­
лей. Если в XII в. куртуазная литература была предназначена большей частью
для устной передачи, то теперь, в связи с увеличением числа образованных ми­
рян, она входит в область письменности, становится собственно л и т е р а т у ­
р о й в современном смысле слова23.
Книга была очень ценным подарком, сокровищем, которое, как и предметы
повседневного обихода знати, носила на себе знаки своего обладателя, иногда
автора, писца, художника-миниатюриста, а также издателя, либрария. Книга
все более становилась предметом социально-культурного престижа. Чем рос­
кошнее был кодекс, чем авторитетнее автор, чем более подчеркнуто н е ц е р ­
к о в е н (не обязательно н е р е л и г и о з е н ) был сюжет книги, тем больший
вес она имела в глазах ее обладателя. Если на книге были гербы, изображения
ее обладателя или даже простое посвящение монарху или иному крупному ме­
ценату, она приобретала часть его личного престижа, и от этого во многом за­
висела ее дальнейшая судьба. Таково было общее убеждение в среде крупных
феодальных дворов Северной Европы, а к югу от Альп оно распространялось и
на представителей городской знати. Таков был механизм циркуляции культур­
ных моделей и интеллектуальных интересов, о которых четверть века назад пи­
сал Жорж Дюби24. Книга “Об искусстве соколиной охоты” - яркое тому доказа­
тельство: обладание рукописью, принадлежавшей одному из последних короно­
ванных представителей дома Штауфенов, к тому же родственника (хоть и не
прямого) его жены, способствовало росту нового общественного престижа Жа­
на II Дампьера.
Вернемся к истории нашей рукописи. В 1594 г. ватиканская рукопись нахо­
дится у нюрнбергского врача Иоахима Камерария, а в 1596 г. Маркус Вельзер
делает с нее свою e d i t i o p r i n c e p s трактата Фридриха II у аугсбургского
печатника Иоганна Претория. Затем она попадает в Гейдельбергскую библио­
теку и в 1623 г. вместе с ней входит в состав Ватиканской библиотеки. Но вся
эта история была бы не так интересна, если бы Дампьеры ограничились обла­
данием латинской версией книги. Они заказали ее перевод на французский
язык. Причем заказанная ими книга должна была быть во всем схожей с ориги­
налом. Эта прекрасно сохранившаяся рукопись, сделанная также из очень высо­
кокачественного тонкого пергамена, в настоящее время входит в состав латин­
ской коллекции Национальной библиотеки Франции25. Переводчик, работав­

9
ший на рубеже XIII-XIV вв., очень точно, - но не рабски, - следовал оригиналу:
его пометки на полях французской версии свидетельствуют о внимательном от­
ношении к тексту оригинала, о желании максимально адекватно передать его
содержание. Ту же верность оригиналу демонстрирует и миниатюрист, проявив­
ший немалую изобретательность в балансировании между верностью оригина­
лу и принятым во Франции эстетическим каноном, сильно отличавшимся от
южноитальянских.
Сознательно заданная заказчиком схожесть копии и оригинала проявляется
в размерах кодекса и оформлении текста и миниатюр. Французский текст зани­
мал большое пространство из-за особенностей языка. Это вызвало необходи­
мость решения проблемы соответствия текста и изображений, столь важного в
манфредовской рукописи, при максимально точном копировании всего комп­
лекса маргинальных иллюстраций на каждой странице. Задача была очень важ­
ная и непростая, позже мы увидим, как она решалась французскими мастерами.
Очень многое о средневековой и ренессансной рукописи может рассказать
ее фронтиспис, первый лист. Он представлял собой своего рода ex libris, знак об­
ладателя рукописи, передававшей иногда историю и цель ее создания, дарения,
подношения либрарием, переводчиком или миниатюристом (в зависимости от
того, кто из причастных к изготовлению рукописи лиц имел больший общест­
венный вес).
На лицевой стороне очень плохо сохранившегося 1-го листа ватиканской
рукописи изображены два обращенных друг к другу сокольника, держащих со­
колов на специальной охотничьей перчатке. Слева - Фридрих II, сидящий на еле
различимом сейчас троне. Он показан в одежде благородного человека, но не в
императорском облачении. Его голова украшена лавровым венком, что напо­
минает изображение императора на августалах, выпускавшихся сицилийским
монетным двором с 30-х годов XIII в. и скопированных с античных монет26.
Фридрих II обращается к своему сыну Манфреду, коленопреклоненному в знак
сыновней верности (которую Манфред не переставал подчеркивать во всей сво­
ей политике, утверждая право на династическую преемственность). Держа на
руке сокола, он внимает наставлениям отца, что имеет прямую связь с текстом
введения, в котором Фридрих II обращается к сыну как адресату своего сочине­
ния, чьи “постоянные просьбы” побудили его приняться за труд27. Миниатюра
изображает интимный семейный диалог, лишенный помпезной королевской ат­
рибутики, но отражающий близость участников ученого, “профессионального”
диалога.
Посмотрим на “экслибрис” французской рукописи, которая начинается с за­
нимающего чуть более страницы предисловия переводчика, интересного с точ­
ки зрения восприятия в ином культурном контексте столь подчеркнуто с в е т ­
с к о г о литературного произведения, каким был трактат “об искусстве соко­
линой охоты”. Чтобы как бы оправдаться перед читателем, он пишет: “Учение
мудреца в притчах таково: он учит, что люди должны верить Господу нашему
всем сердцем и что они ничего не узнают сами по себе, но во всех своих путях
должны мыслить о Боге”28. Вписанное в инициал “L” изображение благослов­
ляющего Бога согласуется с текстом: обычное для всякой рукописи этого вре­
мени оно означало присутствие божественной благодати в книге, передавав­

10
шейся таким образом и ее обладателю. С помощью обрамляющего текст ветве­
видного орнамента, населенного разного рода животными, это изображение со­
единяется со сценой, также отсутствующей в манфредовском оригинале: на
нижней ветви изображен заказчик, Жан де Дампьер, через голову чинящего
свое стило писца ведущий явно профессиональный диалог с клириком-пере-
водчиком. Феодал изображен с соколом на руке и одет в темно-синий плащ и бе­
лые охотничьи перчатки - такой костюм подчеркивал его социальное достоин­
ство по сравнению с одетым в серую рясу клириком. По бокам в растительные
мотивы вписаны гербы Фландрии, которые подчеркивают значение сцены и не
оставляют сомнения в том, что изображен именно граф Фландрии. Среди мно­
гочисленных шутовских персонажей - “дролери” - стоит обратить внимание на
обезьянку, сидящую верхом на ветке и сосредоточенную на уринологическом
анализе - обычная в готической миниатюре пародия на ученость29. Французская
исследовательница Элен Тубер заметила в оформлении этого фронтисписа еще
одну немаловажную деталь: ветви, на которых сидит обезьянка, соединены ме­
жду собой кольцами. Эти кольца представляют собой точное воспроизведение
tomettum, которым сокольничие пользовались для привязывания соколов к жер­
дочкам30. Присутствие такого т е х н и ч е с к о г о т е р м и н а на первой
странице книги объясняется несомненным желанием миниатюриста (может
быть, либрария? или заказчика?) придать ей с самого начала некий “професси­
ональный”, “научный” характер. А владелец хочет видеть в ней себя изобра­
женным в качестве “профессионала”. Таким образом, при всей разнице текстов
фронтиспис обеих рукописей несет одинаковую смысловую нагрузку, выразив
ее теми средствами, которыми располагали на тот момент национальные шко­
лы книжной миниатюры.
Обратимся вновь к ватиканской рукописи. На обороте того же первого ли­
ста мы видим слева от текста изображения двух монархов, на этот раз во всем
монаршем величии. В верхней части листа Фридрих II указывает левой рукой на
прикрытого колпачком сокола - этот жест должен был показывать, насколько
хорошо император разбирается в трактуемых им сюжетах, насколько легко ему
дается общение с дикой птицей. В нижней части - Манфред, сидящий в том же
положении, что и отец, одетый, как и он, в парадные одежды с лоросом, длин­
ным шлейфом, спускающимся от шеи к стопам. Он обращается жестом руки к
коленопреклоненным сокольничим. Бросается в глаза контраст между “семей­
ной”, жанровой сценой диалога на фронтисписе и иератизмом этих изображе­
ний, идущим из совершенно иной, скорее всего византийской, традиции, давно
укорененной в Южной Италии31. Вполне вероятно, что они выполнены другим
художником, нежели остальные миниатюры, но из этого еще не стоит делать
вывод, как это было однажды предложено, что вся изобразительная программа
рукописи возникла позже этих архаизирующих “портретов” и, следовательно,
не имеет никакого отношения к научной мысли Фридриха II32. Вполне возмож­
но, что тяжеловесная значительность сцены должна была передать часть царст­
венного величия монархов искусству охоты как сюжету книги, поскольку здесь
изображено именно начало охоты: сокольничие одеты соответствующим обра­
зом, они вооружены приманками (loyrum и trayna, описываемые во второй кни­
ге трактата) и склонились перед Манфредом на лугу, обозначенном тонкой зе­

11
леной полоской. Все эти мелкие детали не случайны - они создают неразрыв­
ную связь между идеей власти и благородным искусством охоты, поясняя тем
самым содержание текста введения, который именно на этой странице показы­
вает, в чем состоит достоинство охоты.
На соответствующей странице французской рукописи (fol. lv) положение
фигур и стиль совершенно изменены: монархи изображены не фронтально, а в
три четверти. Небольшое изображение Фридриха II помещено в инициал “Т”
(“Tres chiers fils Manfroi...”) на золотом фоне. Сохранив корону и скипетр, он
оказался лишенным трона, лороса, соколов. Он сидит, положив ногу на ногу,
как это свойственно французской иконографии данного периода. Он не сверлит
зрителя взглядом, как в ватиканской рукописи, а просто жестом руки представ­
ляет свою книгу. Седые волосы указывают на его преклонный возраст, с чем
контрастирует образ юного белокурого Манфреда, сидящего внутри шатра (не
может ли это быть напоминанием о том, что рукопись попала к ее новому вла­
дельцу после битвы при Беневенто? В конце исследования мы увидим, что это
вполне вероятно). Хотя сокольничие по-прежнему готовы выполнить его при­
казания, он лишен короны. Для заказчика, французского феодала, верного Кар­
лу Анжуйскому, Манфред был незаконным королем Сицилии. По-видимому,
этим и следует объяснить такое изображение Манфреда в начале книги.
Формально оставаясь верным последовательности миниатюр, французский
художник смог изменить их идеологическое содержание. Если в ватиканской
рукописи акцент сделан на majestas и столь важной для Манфреда схожести двух
монархов, лишенных возрастных признаков, то французская версия лишает их
всякого иератизма и величия, включает их в текст с помощью обычных для го­
тической миниатюры выразительных средств. Вне этого текста фигуры коро­
лей теряют всякое значение, миниатюристу важно лишь подчеркнуть авторст­
во Фридриха II. Это немаловажное изменение связано как с французскими эсте­
тическими канонами “текст/изображение”, так и с идеологическими изображе­
ниями. Изображение Фридриха II повторяется и на 3-м листе: он показан в диа­
логе со своим сокольничим. В ущерб величию власти миниатюрист подчеркива­
ет ученость Фридриха II как авторитета в искусстве охоты, “человека весьма
благородного, искателя и любителя мудрости”, что и нужно было Жану де Дам-
пьеру, становившемуся таким образом его учеником.
Обратимся теперь к орнитологической части иллюстраций. Первая книга
трактата содержит исследование анатомии и повадок птиц, поэтому именно в
ней сосредоточено наибольшее количество изображений нескольких десятков
видов птиц. Фридрих II начинает с общего деления птиц на селящихся на суше,
водоплавающих и “средних”, под которыми следует понимать болотных33. Он
объясняет смысл предложенного им деления средой обитания этих птиц, в зави­
симости от которой природа наделила их разными органами и с которой связан
их образ жизни34. На соответствующем развороте (fol. 3v-4r) миниатюрист изо­
бразил все три вида. На первой иллюстрации (fol. 3v, внизу) мы видим лебедей,
пеликанов, цапель, которые, как пишет Фридрих II, живут и питаются в воде; на
листе 4г изображены птицы, которые селятся в водоемах, но выходят кормить­
ся на сушу (разного рода гуси и утки - сверху); селящиеся на земле, но пьющие
воду из водоемов (внизу - павлин, стрепет, различимый, правда, только по чер­

12
ной полоске на шее; к ним же Фридрих II отнес и морского орла); некоторые
птицы, как разного рода аисты справа от текста, хорошо чувствуют себя и на су­
ше, и в водоеме. Художнику нужно было передать имевшимися у него вырази­
тельными средствами жизнь этих птиц в разных средах. Он изобразил водопла­
вающих птиц в профиль на фоне большого водоема светло-зеленого цвета: не­
которые из них спят, другие бодрствуют, добывают пищу, как об этом расска­
зывается в тексте. Те, которые выходят для пропитания на сушу, изображены
на покрытом цветами лугу. Павлин и стрепет находятся на земле, но рядом с ней
есть тонкая зеленая полоска, обозначающая воду; морской орел как хищная
птица изображен здесь же, но сидящим на своего рода постаменте - так на про­
тяжении всей рукописи будут выделяться совы, соколы и орлы. Наконец, аисты
нарисованы в воде, окруженной полевыми цветами (эта иллюстрация сохрани­
лась немного хуже остальных).
Следующая серия иллюстраций посвящена тому, как водоплавающие пти­
цы покидают водоемы для поиска пропитания (for. 6r-7v). Поскольку Фрид­
рих II относит к ним и журавлей, художник изобразил целую стаю взлетающих
птиц; их полет показан в разных стадиях с максимальной точностью (в отличие,
например, от пеликанов они летают, вытянув шею вперед, а не положив голову
на спину). Следующая крупная миниатюра (fol. 7г) неразрывно связана с ее про­
движением, находящимся на обороте того же листа: она показывает, как неко­
торые виды водоплавающих и болотных птиц объединяются, чтобы вместе по­
кинуть свое убежище в поисках пищи. На лицевой стороне 7-го листа изображе­
ны гуси, пеликаны и лебедь, на обороте - предшествующие им мелкие виды
птиц. Автор описывает таким образом “порядок вылета птиц”. Характерно, что
эта рубрика находится в самом конце 7-го листа, а текст расположен уже на обо­
роте: читателю, прочитавшему предыдущую главу и просмотревшему иллюст­
рацию, изображающую отлет самых крупных птиц, предлагается перелистнуть
страницу, чтобы снова углубиться в чтение. В то же время, не прочитав этой
главы (на fol. 7v), читатель не поймет смысла иллюстрации на предыдущей
странице, ибо на ней изображены птицы, улетающие в последнюю очередь.
Значит, при всей неразрывной связи текста и изображений работа с последни­
ми рассчитана на постоянное к ним возвращение, на пользование книгой как
своего рода иллюстрированным альбомом.
Очень натуралистично показаны также способы защиты птиц от хищников
(fol. 8): они спят в водоемах, некоторые на одной ноге, другие - как лебеди, при­
крыв голову крылом. Фридрих II подробно растолковывает все эти повадки и
объясняет, почему птицы недосягаемы для хищников, которых художник изо­
бразил здесь же, справа от спящих птиц (лиса и сокол).
Далее следуют многочисленные изображения птиц различных видов в по­
кое, во время охоты, кормления - часто они изображаются держащими в клю­
ве добычу, также вполне различимую на миниатюре и соответствующую автор­
скому описанию. В частности, объясняя, почему у грифа голова и шея лишены
перьев, он пишет, что это оттого, что во время питания он просовывает голову
в труп животного. Причем над грифами Фридрих II ставил специальные опыты,
чтобы узнать, имеют ли они обоняние и едят ли живую птицу, если им таковую
предложить35. Художник изображает сначала скопление грифов вокруг убито­

13
го на охоте и раздираемого собаками оленя (fol. 11г), затем отдельного стервят­
ника, погрузившегося “с головой” в тело околевшего животного (fol. 1lv).
Много иллюстраций посвящено местам обитания, убежищам птиц. Некото­
рые, как было показано раньше, укрываются в воде, другие, как аист, вьют
гнезда на высоких башнях (fol. 12г), третьи, как павлин, прячутся в кустах
(fol. 12v), иные - просто в поле. Во время своих морских путешествий (напри­
мер, в крестовом походе) Фридрих II имел возможность наблюдать за переле­
том птиц с одного континента на другой через Средиземное море. Он много рас­
суждает о том, почему и куда они летят, почему быстро устают и становятся
легкой добычей охотников (fol. 12v-17v). Художник же изобразил этих “охотни-
ков-естествоиспытателей” с борта галеи внимательно смотрящими в небо. На
корме галеи изображен сокол. На нескольких следующих страницах изображе­
ны перелетные птицы. На листе 16v мы видим также условное изображение
континентов и разделяющего их моря, над которым летят белые и черные
аисты. Впрочем, именно здесь миниатюрист допустил неточность: аисты лета­
ют, вытянув шею вперед, как и журавли, а не втянув ее в плечи, как пеликаны.
Затем следует подробное описание анатомии птиц, что дало, видимо, не­
много материала для фантазии художника, и он ограничился тем, что нарисо­
вал на маргиналиях упоминавшихся в тексте птиц - многие из них подписаны,
но эти подписи появились гораздо позже. Из всех частей тела птиц, описыва­
емых в тексте, только крыло заслужило особого внимания миниатюриста
(fol. 33, 34).
Фридрих II описывает различные способы обороны, которые птицы приме­
няют при нападении на них или их птенцов хищных птиц (fol. 41r-43v). За этими
рассуждениями автора, несомненно, стоят его собственные наблюдения во вре­
мя охоты, на которые он постоянно ссылается. Плохо летающие птицы, вроде
куропаток и фазанов, прячутся в траву и кусты, где они и изображены художни­
ком, нарисовавшим также пикирующего на них сокола (fol. 43г). Гораздо ориги­
нальнее поступают дикие утки и дрофы, которые опорожняют кишечник на
преследующего их хищника, что тоже вполне натуралистично отражено в ми­
ниатюре (fol. 43г; отмечу, что такое физиологическое свойство, связанное со
страхом, характерно для многих видов птиц). Иные птицы, пишет Фридрих II, в
случае опасности прячутся там, где они родились: среди деревьев, в траве, у во­
доема. Миниатюрист смог отразить эти их повадки на четырехсантиметровых
полях слева от текста (fol. 43г). Петухи и некоторые виды уток в случае нападе­
ния топорщат перья, машут крыльями и принимают агрессивные позы - имен­
но это и представлено в миниатюре (fol. 43г). Наконец, случается так, что при
нападении хищника на одну птицу к ней на помощь слетаются птицы разных ви­
дов, например журавли, гуси и т.п., и заклевывают нападающего. На миниатю­
ре изображен сокол, окруженный пернатыми разных видов (fol. 43v).

Вторая книга (начинающаяся с листа 45v) носит более “технический”

характер - она посвящена исключительно хищным птицам, их повадкам в дикой
природе, способам их приручения. Фридрих II прекрасно знал разницу между
различными видами соколов как основной охотничьей птицы36. У него был лю­

14
бимый вид сокола - североевропейский кречет (girifalco), самый крупный и до­
рогой, поставлявшийся, в частности, из Исландии37. В книге он называет в це­
лом около десятка видов, уделяя особое внимание кречету и балобану (sacer).
Все виды соколов изображаются обычно одинаково и, возможно, были срисо­
ваны с какого-то образца38, но в том месте, где речь заходит о том, как виды со­
колов различаются по внешнему виду, кречет выделен по крайней мере разме­
ром: на листе 54г он изображен рядом с обычным соколом, и в отличие от ко­
ричнево-желтой окраски последнего его оперение окрашено в холодные серо­
черные тона.
Большой фантазии от художника потребовало отображение жизни соколов
в среде их обитания. Фридрих II пишет (fol. 49v), что для создания гнезда самец
и самка сокола встречаются в скалах, причем один из них может долго ждать
прилета другого - это ожидание изображено художником: один сокол сидит на
скале, другой - подлетает к ней. Иногда бывает, что самец и самка одновремен­
но прилетают к месту будущего гнездовья - это также отражено художником.
Кречеты селятся на дальнем севере, “на краю седьмого климата”, в частности
“на некоем острове между Норвегией и Голландией, называемом по-немецки
Исландия, а по-латински - Замороженная страна”, в скалах, расщелинах, пеще­
рах, иногда на берегу моря, иногда в удалении от него39. Художник изобразил
изрезанные расщелинами скалы, некоторые пустынные, другие покрытые буй­
ной пестрой растительностью. Даже Исландия изображена в виде небольшой
скалы с деревом, стоящей посреди моря и ставшей убежищем сокола. Показано
также, как сапсаны перелетают через океан на гнездовье - от этих дальних пе­
релетов, пишет Фридрих II, они и получили свое название (fol. 49v-50r). Вслед за
автором миниатюрист довольно подробно изображает жизнь соколиной семьи
в покрытых зарослями скалах: откладывание яиц, их высиживание, появление
птенцов, кормление (fol. 51 и след.). Серия иллюстраций посвящена тому, как
самка учит соколят охотиться. Интересно проиллюстрировано также дополне­
ние Манфреда о ночной охоте сокола при полнолунии.
Весь раздел о жизни хищных птиц в естественных условиях предполагал
особую внимательность со стороны миниатюриста, поскольку для Фридриха II
его собственные наблюдения над дикой природой были важнейшим аргументом
в полемике с авторитетами, прежде всего с Аристотелем, у которого он прочел,
что никто никогда не видел гнездо коршунов и их птенцов. Именно эти гнезда
описывает автор. Он рассказывает также, как достать оттуда птенцов, не под­
вергая себя опасности нападения их разгневанных родителей, если гнездо нахо­
дится на дереве (миниатюра на листе 58г) или спрятано в скале (fol. 58v). Тако­
го рода сцены художник либо видел сам и рисовал по памяти, либо его кистью
руководил человек, хорошо знавший, как это происходит.
То же самое следует сказать о большом количестве иллюстраций, относя­
щихся непосредственно к уходу за соколами и их приручению, которыми укра­
шены оставшиеся страницы трактата. Здесь всегда выделено, зашиты ли у со­
кола глаза (временное зашивание глаз, безболезненное для птицы, Фридрих II
считал основным средством приручения хищника, пойманного в зрелом возрас­
те), зашиты ли они полностью или наполовину, когда он уже начинает привы­
кать к окружающей его обстановке и брать пищу из рук. Отдельно прорисова­

15
ны многие специальные предметы: жерди, кольца, бубенчики, приманки и даже
узлы на веревках (fol. 62v и след.). С особым мастерством художник решает до­
вольно сложную для живописи того времени задачу построения художественно­
го пространства в следующей сцене: в том случае, когда сокол, схватив добычу,
садится на противоположном берегу водоема, сокольничий, скинув одежду, дол­
жен переплыть водоем, чтобы поймать птицу. На берегу большого синего пру­
да мы видим оставленные сокольничим одежды; он сам, изображенный со спи­
ны, плывет к сидящему на другой стороне соколу, держащему в когтях только
что пойманную утку (fol. 69). Пруд изображен сверху, как бы с птичьего поле­
та. Действия же человека рисуются обычно с “наземной” точки, по горизонта­
ли. В данном случае это было невозможно, поскольку человек находится в воде
и вся сцена почти напрашивается на трехмерное изображение. Усложненная
еще и наличием сокола, сидящего на берегу, р я д о м с водой, при отсутствии
возможности п е р с п е к т и в н о г о решения, композиция требовала самого
что ни на есть творческого подхода. Южноитальянские миниатюристы умели с
успехом решать эти задачи. Это видно в многочисленных сценах подобного ро­
да в сделанной для Манфреда примерно в те же годы рукописи сочинения Пет­
ра Эболийского “Названия и достоинства целебных источников”40.
Таковы основные особенности и функции миниатюр в книге “Об искусстве
соколиной охоты”, сделанной для Манфреда и предельно близко стоящей к уте­
рянному оригиналу Фридриха II. Проверим теперь, насколько верно это единст­
во текста и изображений было передано во французской версии. Миниатюрист
и стоящий за ним либрарий максимально точно передают изображения отдель­
ных птиц; иногда их можно отличить от оригинала только за счет лучшей со­
хранности французской рукописи.
При анализе французских миниатюр встает очень важный вопрос: понимал
ли французский художник иллюстрируемый им текст так же хорошо, как его
южноитальянский коллега? При всей точности иллюстративной работы есть
основания в этом усомниться. В тексте подробно описан полет стаи гусей, обра­
зующей треугольник. Южноитальянский художник прекрасно это передает41.
Во французской версии этот треугольник отсутствует42. То же самое можно
сказать об уже упоминавшемся изображении утки, обороняющейся от сокола с
помощью выбрасывания помета в нападающего на нее хищника: во француз­
ской копии сокол изображен нападающим сверху (fol. 69v), что лишает описан­
ный в тексте способ защиты всякого смысла. Можно было бы привести еще не­
сколько таких примеров явного непонимания текста или скорее невнимания к
нему, но их немного.
Иногда во французской версии изображение появляется несколько рань­
ше соответствующего текста. Такие случаи объясняются желанием сохра­
нить целостность иконографической программы каждого отдельного листа
ватиканской рукописи из эстетических соображений, а также следуя общей
логике в е р н о г о перевода манфредовской книги в ц е л о м . Поиск ком­
промисса между связью текста и изображений, с одной стороны, и точно­
стью передачи визуальной информации страницы - с другой, объясняет так­
же некоторое количество “лишних” иллюстраций во французской версии
(например, fol. 35г). Все эти видимые несоответствия и компромиссы объяс­

16
няются на самом деле желанием максимально полно передать не только со­
держание, но и сам дух книги Манфреда. И сделано это было на самом высо­
ком уровне. Конечно, перевод огромного комплекса изображений из одного
кодекса в другой потребовал некоторой их перекомпоновки. Но большое ко­
личество абсолютно одинаково оформленных страниц в ватиканской и
французской рукописях служат неопровержимым доказательством того, что
между ними не было посредников.
Предполагает ли такая верность оригиналу р а б с к у ю зависимость
французского художника, тем более столь высоко ценившего свой труд, ка­
ким был Симон Орлеанский43. По идеологически важным иллюстрациям
первых страниц мы могли видеть, что он был не простым подмастерьем.
Точно перерисовывая птиц из оригинала, он вдруг добавляет нечто очень
ему р о д н о е - небольшого улыбающегося льва (fol. 54), абсолютно “го­
тического”, как будто сошедшего со страниц блокнота архитектора Виллара
де Онкура. Таких львов часто можно встретить в бестиариях, в большом ко­
личестве создававшихся в Европе в XIII в. Миниатюрист нередко добавляет
то одного, то другого “лишнего” зверька без ущерба для иллюстрации в це­
лом. Приглядевшись к маргинальным миниатюрам во французской рукопи­
си, можно заметить в их композиции большую, чем в ватиканской рукописи,
упорядоченность. Миниатюристу пришлось работать в необычной для него
манере свободного расположения изображений по краям от текста, не вклю­
чая их в саму ткань письма, как это обычно делалось во французских руко­
писях (они включались в инициалы или же писцы оставляли для них специ­
альное место в н у т р и текста). Не сковывая себя принятой во Франции
схемой, художник последовал за оригиналом. Но, слегка меняя пропорции,
находя равновесие между изображениями на правых и левых полях листа
или, наоборот, вводя легкий дисбаланс между ними, - всему этому он научил­
ся, несомненно, у первоклассных мастеров готической миниатюры, - он по­
казал прекрасное владение художественным пространством листа. Именно в
таком мастерстве было преимущество французской книжной миниатюры
периода ее расцвета и всеевропейской славы.
Миниатюрист должен был также сохранить дидактическое содержание
манфредовской книги - ведь она представляла собой своего рода “зерцало госу­
даря”. “Переодев” сокольничих в соответствующие французской моде синие,
красные, розовые, светло-оранжевые плащи, он зачастую оставляет им остро­
носые шляпы, еще совсем неизвестные к северу от Альп. Это должно было об­
ращать на себя внимание читателя. В изображении зданий, всегда, казалось бы,
подчиненном местным художественным канонам, проявился компромисс: ху­
дожник сохранил их южноитальянские формы, выраженные прежде всего в
круглой арке, давно вытесненной во Франции аркой стрельчатой. Он не устоял
перед соблазном украсить ее традиционным во французском искусстве сочета­
нием оттенков розового и голубого, сохранив, однако, и традиционные для юж­
ноитальянской миниатюры коричневые и охристые тона. Они скорее всего на­
поминали материал, из которого здания были построены44. В этомщветовом ре­
шении сказалось сознательное желание французского мастера сочетать, мест­
ный художественный канон с верностью натурализму оригинала.

17
 В иллюстративной программе французской рукописи есть еще несколько
немаловажных, хотя и не сразу заметных, деталей, в которых проявилась если
не свободная творческая воля миниатюриста, то по крайней мере история ман-
фредовской рукописи, по чьей-то воле (скорее всего, заказчика) воплотившая­
ся в живописи. Важным дополнением к оформлению французской книги стали
орнаментальные и историзованные инициалы. Некоторые из них содержат изо­
бражения животных, более или менее “фантастических” для современного гла­
за. В других мы видим человеческие лица (в 35 из 144 инициалов). Большинст­
во не имеет никаких отличительных признаков, как это и было принято в готи­
ческой миниатюре. Но некоторые могут быть расшифрованы: одно добавление
Манфреда отмечено небольшим изображением короля (fol. 78); имеется изобра­
жение писца (fol. 11г), два изображения переводчика (fol. 23v и 59v). Эти “порт­
реты”, точнее, т и п о в ы е изображения доказывают, что некоторые инициа­
лы рукописи должны были иметь определенное содержание и могли нести идео­
логическую нагрузку.
На протяжении текста мы встречаем несколько таких “портретов”, кото­
рые с большой долей вероятности можно сопоставить с персонажами, упомина­
ющимися в прологе и на последней странице рукописи: Жаном де Дампьером
(fol. 40v), его сыном Гийомом (fol. 31v), изображенным, возможно, также в пол­
ный рост на листе Юг45, Жанной де Виньори, “блондинкой”, как называет ее ав­
тор пролога (fol. 39г), и женой Жара II, Изабель (fol. 42v). Такая же серия “порт­
ретов” сосредоточена в конце рукописи. Таким образом, вся знатная семья ока­
залась представленной в основной, наиболее “ученой” части трактата и в его
конце, указав тем самым свою причастность к престижной рукописи. Жан II как
глава семьи завершает серию семейных “портретов” (fol. 176v) - не случайно
это последний инициал рукописи.
Есть также несколько деталей, которые, как следует предположить, наме­
кают на обстоятельства, при которых рукопись попала к Дампьерам. На листе
92v есть инициал, в который вписано изображение Спаса Нерукотворного,
очень напоминающее соответствующую икону в Ланском соборе. Эта визан­
тийская икона XII—XIII вв. была подарена монастырю Монтрёй-ле-Дам Жаком
Панталеоном, будущим Урбаном IV (1260-1264). Ее прототип в то время уже
находился в Париже, в Сен-Шапель, и 25 марта 1267 г. Людовик Святой принял
крест и дал обет начать крестовый поход именно перед образом Спаса, показав
его подданным наряду с реликвиями Страстей. Рассматриваемый здесь инициал
может быть также соотнесен и с почитаемой римской иконой “Вероника”, по­
ложившей начало культу св. Вероники и хранившейся тогда в соборе св. Петра.
Иннокентий III установил для этой иконы специальное богослужение, и она
также была связана с идеей крестового похода и благочестивого паломничест­
ва в Рим46. Семья Дампьеров, связанная с французским двором, несомненно раз­
деляла общее в этой среде поклонение знаменитым иконам. Почему же изобра­
жение с такими очевидными религиозными коннотациями появляется в тексте,
не имеющем с ним, казалось бы, ничего общего? Первое объяснение дает сам
текст: в нем идет речь о сапсанах - “gentils” и “pelerins”, - чьи прекрасные каче­
ства Фридрих II подробно описывает. Икона, бывшая объектом особого покло­
нения и целью паломничества, соотносится здесь с “птицей-пилигримом”.

18
 Но и это не все объясняет. Идея крестового похода и паломничества прояв­
ляется еще в нескольких деталях: на одном изображении Жан II показан в капю­
шоне с крестом (fol. 40v), на другом (fol. 176v) - в шляпе пилигрима, украшен­
ной медальонами, продававшимися тогда в Риме как свидетельство или “суве­
нир” совершенного паломничества. На листе Юг мы видим галею, которая в ва­
тиканской рукописи иллюстрировала дополнение Манфреда, где он объясняет
особенности полета птиц через движение весел в воде47. Но во французской ру­
кописи в галее уже не только два гребца, но и еще некий персонаж в шляпе па­
ломника. Кроме того, здесь галея снабжена мачтой, на вершине которой уста­
новлен крест.
Зачем нужно было введение идеи паломничества и крестового похода в ико­
нографическую программу рукописи, принадлежавшей Дампьерам? Напомним,
что манфредовская книга попала в руки Дампьеров или Вриеннов во время
итальянского похода Карла I Анжуйского, организованного при поддержке па­
пы римского как крестовый поход против Антихриста. Мы не можем точно уз­
нать, к кому именно она перешла во время первого или какого-либо другого из
многочисленных военных походов Карла Анжуйского по Италии: все они про­
водились при поддержке Курии, были связаны с Римом и, следовательно, с иде­
ей паломничества и крестоносного движения. Вполне вероятно, что в одном из
этих походов мог участвовать и лично Жан II Дампьер, что и объясняло бы его
изображение в подобном костюме.
Я постарался показать, как много о судьбе рукописей могут рассказать ми­
ниатюры, их кажущиеся незначительными детали. Сравнительный анализ ва­
тиканской и парижской рукописей оставляет еще очень много вопросов, глав­
ный из которых состоит в том, насколько формальные законы местного худо­
жественного языка довлеют над миниатюристом при переводе столь необыч­
ной иконографической программы в понятные е г о читателю, е г о заказчи­
ку зрительные образы. Перефразируя Отто Пехта, добавим: где для художника
находилась граница между стилистической последовательностью и натурализ­
мом? И как его собственные представления о стиле соотносились со вкусами чи­
тателей? Ведь он не побоялся в ущерб всем “готическим” нормам построения
художественного пространства точно скопировать сокольничего, смело ныряю­
щего в пруд (fol. 115v). И достиг этим достаточно сильного эстетического эф­
фекта. Напомним: это изображение находится в очень важной с дидактической
точки зрения части текста, посвященной качествам идеального сокольничего,
т.е. потенциального читателя, владельца книги. Все эти вопросы, находящиеся
на пересечении истории и искусствоведения, мы можем лишь сформулировать,
опираясь на наш в данном случае ограниченный материал, оставляя решение
большинства из них коллегам-искусствоведам.

Я подчеркивал, что изобразительный ряд научного трактата - и в средневе­

ковье, и в эпоху Возрождения - зачастую значит ничуть не меньше новаторско­
го текста. Мы увидели, как он н а в я з ы в а е т читателю определенный
ритм чтения, сопровождая текст на всем его протяжении. На рубеже средневе­
ковья и Возрождения еще далеко не все авторы сознавали, как много нового в

19
содержание их текста могли привнести миниатюры - напротив, это хорошо зна­
ли заказчик, художник и либрарий, которые таким образом претендовали на
свою долю в “авторстве”. Например, Брунетто Латини, вернувшись во Флорен­
цию около 1265 г. из своего изгнания и проведя это время в парижских интел­
лектуальных кругах, отдал для копирования (и иллюстрирования) только что
написанную первую редакцию своего “Сокровища”, тут же начав ее перераба­
тывать и дополнять злободневными политическими новостями (падение Штау-
фенов). В Италии и во Франции его книга оформлялась совершенно по-разно­
му, использовалась и читалась также совершенно с разными целями. Его это
вряд ли могло волновать48. Напротив, через сто лет Кристина из Пидзано, зная
силу воздействия миниатюры, сама следила за оформлением одновременно че­
тырех рукописей своих “Превратностей фортуны”49. Но и задолго до нее эту не­
разрывную связь текста и изображений понимали в окружении Фридриха II
и его наследника Манфреда. Авторитет этих двух просвещенных меценатов по­
влиял на все культурное наследие Сицилийского королевства. Рукопись тракта­
та “Об искусстве соколиной охоты”, как и некоторые другие рукописи того же
круга, своим иллюстративным рядом и самим текстом свидетельствовавшая
о принадлежности дому Штауфенов, стала способом передачи научных интере­
сов из одного культурного контекста в другой. Этому способу, зародившемуся
в XIII в., принадлежало большое будущее.

ПРИМ ЕЧАНИЯ

1 Pacht О. Early Italian nature studies and early calendar landscape // Journal of Warburg and Courtauld
Institute. 1950. [N] 13. P. 13^17.
2 Ibid. P. 20-21.
3 Ibid. P. 22-23.
4 Ibid. P. 23.
5 Friderici II imperatoris. Liber de arte venandi cum avibus / Ed. Carl A. Willemsen. Lipsiae, 1942. T. 1.
P. 236.
6 Fried J. Kaiser Friedrich II. als Jager oder Ein zweites Falkenbuch Kaiser Friedrichs П.? // Nachrichten
der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. I. Philologisch-historische Klasse. 1995. S. 116-117.
7 Strubel A., Saulnier Ch. de. La poetique de la chasse au Moyen Age: Les livres de chasse du XlVe s.
P., 1994.
8 Guerreau A. Chasse // Dictionnaire raisonne de l’Occident medieval / Dir. J. Le Goff, J.-Cl. Schmitt.
P„ 1999. P. 172.
9 Иногда это вызывало иронию современников, как это видно, например, в критическом сти­
хотворении - сирвенте - Гильема Фигейры, написанном в 1239 г.: “Е cuja venzer Lombarz / Totz a son
coman; / Pero qar vai chazan / Per bosc e per eissartz / Ab cas et ab leopartz?” (Poesie provenzali storiche re­
lative alPItalia / A cura di Vincenzo De Bartolomaeis (Fonti per la storia d ’ltalia. Scrittori. Secoli ХП-ХШ).
Roma, 1931. Vol. 2. P. 144-145).
10 Historia diplomatica Friderici II / Ed. A. Huillard-Breholles. P., 1859. T. 5, pars 2. P. 674-675, 701,
703,791, 857-858.
11 Friderici II. Op. cit. S. 3.
12 Ibid. S. 3-5.
13 Ibid. S. 161-166. Там же Фридрих П подшучивает над феодалами, которые занимаются соко­
линой охотой лишь затем, чтобы кичиться породистостью своих соколов (S. 165).
14 Относительно дискуссий о социальном значении различных видов охоты в позднесредневе­
ковой литературе см.: Strubel A., Saulnier Ch. de. Op. cit. P. 134-139.
15 Ibid. S. 2-4.

20
 16 Zahlten J. Medizinische Vorstellungen im Falkenbuch Kaiser Friedrichs II // Sudhoffs Archiv. 1970.
[Bd.] 54. S. 71-72, 92.
17 Scottus M. Liber Introductorius. Ms. BnF lat. nouv. acq. 1401, fol. 40.
18 Friderici II. Op. cit. S. 3-4.
19 Одним из первых, кто непосредственно использовал тр ак тат “О б искусстве соколиной
охоты ” для реконструкции интеллектуальной ж изни при дворе Фридриха II, бы л Ч арлз Х ас­
кинс (Haskins Ch.H. Studies in the history of medieval science. Cambridge (Mass.), 1924. P. 299-326;
см. такж е: Van den Abeele B. Inspirations orientales et destinations occidentales du “De arte venandi
cum avibus” de Frederic II // Federico II e le nouve culture: Atti del XXXI Convegno storico inter-
nazionale a Todi, 9-12 ottobre 1994. Spoleto, 1995. О собенно p. 386-389; Fried J. ...Correptus est per
ipsum imperatorem: Das zweite Falkenbuch Friedrichs II // MGH Texte: Uberlieferung - Befunde -
Deutungen. Hannover, 1996).
20 Fried J. Kaiser Friedrich II... S. 150-151.
21 Biblioteca Apostolica Vaticana. Ms. Pal. lat. 1071. Существует факсимильное воспроизведение
этой рукописи, которое, однако, страдает недостаточно точной передачей богатейшей цветовой
палитры: Facsimileausgabe und Kommentar von Carl A. Willemsen. Graz, 1969. Хотя датировка была
однажды подвергнута сомнению (Yapp W.B. The illustrations of birds in the Vatican manuscript of “De
arte venandi cum avibus” of Frederick II // Annals of Science. 1983. [Vol.] 40. N 6. P. 618), она все-таки
представляется мне правильной.
22 Характерно, что в его лагере, в 1269 г. во время осады Лучеры, одного из последних штау-
феновских очагов сопротивления, П ьер де Марикур написал небольшой трактат “De magnete”, од­
но из самых оригинальных, основанных на непосредственном опыте, сочинений о природе, кото­
рые создал XIII век. Такую оценку дал этому замечательному произведению Алистер Кромби
(Crombie А.С. Styles of scientific thinking in the European tradition: The history of argument and explana­
tion especially in the mathematical and biomedical sciences and arts. L., 1994. Vol. 1. P. 349; Petrus
Peregrinus de Maricourt. De magnete / Ed. G. Hellmann // Neudrucke von Schriften und Karten liber
Metheorologie und Erdmagnetismus. B., 1898. Bd. 10: Rara magnetica. 1269-1599).
23 Э тот сложны й процесс хорош о описан в известной р аботе М иш еля Зен ка “Л итератур­
ная субъективность. В ек Лю довика С вятого” (Zink М. La subjectivite litteraire: Autour du siecle de
Saint Louis. P., 1985; см. такж е: Poirion D. L ’epanouissement d ’un Style: le Gothique Litteraire a la fin
du Moyen Age // Grundriss der romanischen Literaturen des Mittelalters. Heidelberg, 1968. T. VI/1.
P. 32 ss.).
24 Duby G. La vulgarisation des modeles culturels dans la societe feodale // Duby G. Hommes et
structures du Moyen Age. Paris; La Haye, 1973. P. 299-308, особенно p. 307-308. Т ак, например,
ф актически все династические браки конца XII - XIII в. мож но проследить по циркуляции (об­
ращ ению ) псалты рей, которы е бы стро стали самым популярным ж анром личного, д о м а ш ­
н е г о , чтения коронованны х особ, поэтому спрос на них резко возрос, технологии их и зго­
товления и оф ормления усложнились. П остепенно эта м о д а н а к н и г у и связанные с
ней функции книги стали распространяться на многие другие ж анры как религиозной, так и
светской литературы .
25 Bibliotheque Nationale de France. Ms. fr. 12400. Факсимильное воспроизведение см.: Federico II.
De arte venandi cum avibus: L ’art de la chace des oisiaus. Facsimile del manoscritto fr. 12400 della
Bibliotheque Nationale de France. Electa; Napoli, 1995.
26 Интерес Фридриха II к античному наследию, иногда почти а р х е о л о г и ч е с к и й , его
вкус к коллекционированию, но и сознательное использование этого наследия в своей идеологии
заслуживают отдельного исследования. Можно назвать несколько очень ценных работ на эту те­
му: Esch A. Friedrich II und die Antike // Friedrich II: Tagung des Deutschen Historischen Instituts in Rom
II Hrsg. A. Esch, N. Kamp. Roma, 1996. S. 202-294; Kantorowicz EH . Kaiser Friedrich II und das
Konigsbild des Hellinismus // Stupor mundi. Darmstadt, 1982. S. 119 ff.
27 По поводу этой адресации в историографии высказывались разные предположения. Н али­
чие в “манфредовском” изводе обращения fili carissime Manfride и, следовательно, связанной с ним
иконографической программы скорее всего было личной интерполяцией Манфреда, стремивше­
гося всеми способами подчеркнуть законность своего положения на сицилийском троне, учитывая,
что он был незаконнорожденным сыном Фридриха II и вступил на престол после смерти Конра­
да IV при невыясненных обстоятельствах.

21
 28 BnF fr. 12400, fol. lr.
29 Подобная же обезьянка явно пародийного характера встречается и на л. 20.
30 Toubert Н. Les enluminures du manuscrit fr. 12400 // Federico II. De arte venandi cum avibus...
P. 389.
31 Схожий образ Фридриха II можно видеть в литургическом свитке “Exultet” (fol. 12) из С а­
лернского собора. О бы товании таких свитков в Ю жной И талии и их художественной тради­
ции см.: Exultet, rotoli liturgici del Medioevo meridionale: Catalogo della mostra / A cura di G. Cavallo.
Roma, 1994; Ladner G. The portraits of emperors in Southern Italian rolls and the liturgical commemo­
ration of the emperor // Ladner G. Images and ideas in the Middle Ages: Selected studues in history and
art. Rome, 1983. Vol. 1. Эти образы государей мож но сопоставить такж е с изображ ениями на пе­
чатях Фридриха II.
32 Volbach W.F. Le miniature del codice Vat. Pal. lat. 1071 “De arte venandi cum avibus” // Atti della
Pontificia Accademia Romana di archeologia. Serie III. Rendiconti. 1939. Vol. 15. P. 154 ff.
33 Vat. Pal. lat. 1071, fol. 3r.
34 К ак уже бы ло сказано, Фридрих II бы л хорош о знаком с philosophia naturalis через са­
лернскую традицию, а такж е с аристотелевской зоологией, с которой много полемизирует на
протяж ении трактата. И з этих двух источников он, несомненно, почерпнул идею зависимости
анатомии и повадок ж ивотны х, в данном случае птиц, от среды обитания. См. об этом подроб­
нее: Zahlten J. Zur Abhangigkeit der naturwissenschaftlichen Vorstellungen Kaiser Friedrichs П. von der
Medizinschule von Salerno // Sudhoffs Archiv. 1970. [Bd.] 54. S. 173-210. Б ольш ое место эта идея
занимает так ж е в учении о человеке в “Liber Introductorius” придворного астролога Фридриха II
М ихаила С котта.
33 Vat. Pal. lat., fol. ll r - l v .
36 Охота с орлами в Европе, судя по всему, вообще никогда не практиковалась в связи с их
слишком значительным весом - этот вид охоты сохранился только в Средней Азии.
37 Арабский историк Абу ал-Фадайл рассказывает, как в 1232 г. посол Фридриха II привез сул­
тану Египта Малику ал-Камилу такого сокола, особенно ценившегося на Востоке, причем посол
специально отметил, - а историк не забыл это записать, - что кречета он купил “у неких людей мо­
ря” за триста золотых (‘Abu al Fadayl Muhammad ‘ibn Abd ‘al Aziz Hamah. Tarih Mansuri // Biblioteca
arabo-sicula: Versione italiana. Appendice. Torino, 1889. P. 64). В Европе кречет по-прежнему ценится
больше всех остальных охотничьих птиц.
38 Yapp W.B. Op. cit. Р. 620.
39 Ms. Vat. Pal. lat. 1071, fol. 49v.
40 Ebulo P. de. Nomina et virtutes balneorum seu de balneis Puteolorum et Baiarum: Codice
Angelico 1474 / A cura di A.D. Lattanzi: 2 vol. Roma, 1962 (факсимильное воспроизведение, транс­
крипция текста и комментарий). В этом небольш ом поэтическом сочинении (рукопись такж е
небольш ого ф орм ата, in 8°), написанном придворным поэтом Генриха VI, а затем и Фридри­
ха II, рассказы вается о достоинствах различны х целебных источников, находящихся в окрест­
ностях Н еаполя. П равильное использование их целебных свойств требовало, по представлени­
ям художников и, главное, заказчиков, столь ж е досконального иллю стрирования, как и искус­
ство соколиной охоты.
4' Ms. Vat. Pal. lat., fol. 16r.
42 BnF, ms. lat. 12400, fol. 26v.
43 В конце рукописи он оставил каллиграфический автограф, свидетельствующий о его само­
сознании и профессионализме: “Simon d ’Orliens anlumineur d ’or anlumina se livre si” (fol. 186r). Н али­
чие О рлеана в имени художника, несомненно, было для Дампьеров гарантией того, что он был свя­
зан и с парижскими художественными мастерскими и, следовательно, работал в исключительно
популярном “парижском”, или “придворном”, стиле, свидетельствовавшем о престиже француз­
ской королевской власти. См. об этом стиле и его идеологическом значении в различных видах ис­
кусства: Branner R. Saint Louis and the Court style in Gothic architecture. L., 1965; Idem. Manuscript paint­
ing during the reign of Saint Louis. Berkeley, 1977. P. 141 ss.
44 Таковы, например, изображения зданий, в которых селят охотничьих птиц (BnF. ms. fr.
12400, fol. 96r, 96v, 151v, 152r, 154v, 158r). Другие изображения свидетельствуют об определенном
влиянии готических форм, впрочем вполне заметном и в самой штауфеновской архитектуре Юж­
ной Италии (fol. 149г, 149v).

22
 45 В ватиканской рукописи на соответствую щ ем месте (fol. 5v) рядом с рубрикой “Rex” -
изображ ение М анф реда, сидящего на троне. Во французской версии добавление оставлено, но
надпись, обозначаю щ ая авторство М анфреда, стерта. Вполне возмож но, что молодой Дампьер
захотел таким своеобразным способом присвоить себе ученое вы сказы вание своего предш ест­
венника.
46 Об этих иконах и связанных с ними ритуалах и общественных функциях см.: Grabar A. La
Sainte Face de Laon: Le mandilion dans l ’art orthodoxe. Prague, 1931; Belting H. Bild und Kult: Eine
Geschichte des Bildes vor dem Zeitalter der Kunst, Munchen, 1993.
47 Ms. Vat. Pal. lat. 1071, fol. 5r.
48 Такие выводы позволил мне сделать анализ наиболее ранних рукописей “Сокровища”, соз­
данных в Италии и Северной Франции.
49 В результате того, что первый экземпляр послужил образцом для выполнения последую­
щих, знаменитый библиофил и меценат герцог Жан де Берри получил его с большим опозданием
(см.: Toubert Н. Fabrication du manuscrit: intervention de l ’enlumineur // Mise en texte et mise en page du
livre manuscrit / Ed. J. Vezier. P., 1990. P. 418).
 НАЧАЛО ФОРМИРОВАНИЯ
ГУМАНИСТИЧЕСКОГО КУЛЬТА КНИГИ
В ЭПОХУ ПЕТРАРКИ
Н .И . Д евя т а й к и н а

Время Возрождения ознаменовалось особым отношением к книгам, к лич­

ным и публичным библиотекам, писателям и поэтам прошлого и настоящего,
создателям книг. Но в чем ренессансное отношение к книге отличалось от
прежнего, того, что бытовало в широкой общественной среде, в чем именно со­
стоял ренессансный культ книги - это во многом еще предстоит выяснить. По­
пыткой ответить на некоторые вопросы и является данная статья. Материалы
для нее были почерпнуты в основном из писем и сочинений Петрарки, его био­
графий и автобиографических свидетельств, текстов завещаний. Наиболее ин­
тересным и информативным представляется диалог “О множестве книг” трак­
тата “О средствах против превратностей судьбы”.
Попытаемся выяснить вначале, каким было отношение к книге во времена
Петрарки до появления гуманистически ориентированного круга творческих и
ученых личностей. Здесь наиболее показателен пример его отца, вначале фло­
рентийского, а после изгнания авиньонского нотариуса Пьетро ди Паренцо, или
Петракко. Факты, которые удается выявить из писем Петрарки, показывают,
что он был великим почитателем античных авторов и при малейшей материаль­
ной возможности приобретал их сочинения. Это он при комиссионной распро­
даже Вергилия купил манускрипт, который стал одним из ценнейших его при­
обретений, имел собственную драматическую судьбу, был подарен сыну, стал
для него особой книгой, а ныне составляет гордость коллекции библиотеки Ам-
брозиана в Милане1. В детские годы, как вспоминает поэт, он “с головой ушел
в книги Цицерона то ли по внушению природы, то ли по подсказке отца”2. Зна­
чит, книги Цицерона имелись в доме, и не в единственном числе. Когда Франче­
ско и его младший брат Герардо начали университетское обучение, отец отдал
им для занятий многие манускрипты из домашней библиотеки. Но с некоторы­
ми он так и не расстался: как свидетельствует цитированное выше письмо,
“один редчайший том Цицерона, равный которому едва ли найти, обнаружился
после смерти отца среди его вещей”. Обратим внимание на дальнейшую показа­
тельную ремарку: “Отец держал этот том вместе с драгоценностями”3. Таким
образом нотариус Петракко, представитель флорентийской городской среды
начала XIV в., высказывает сложившийся интерес к книге, при этом светской,
античной и не связанной непосредственно с его профессией. Очевидно, мы мо­
жем говорить о существовании в доме Петракко культа книги, о понимании ее
великой ценности, вполне сравнимой с традиционными материальными богат­
ствами.
Конечно, подобное отношение к книгам во времена Петрарки не стало
обычным явлением: как он пишет, исполнители завещания отца разграбили
значительную часть имущества, а том Цицерона “спасся” из-за их невежества и

24
недосмотра. В диалоге “О множестве книг” трактата “О средствах против пре­
вратностей судьбы” Петрарка, сетуя на то, что переписчики смешивают тексты
разных авторов, выдают одно за другое, чем способствуют гибели книг, с горе­
чью заключает: “...потерю книг вы считаете самой незначительной из потерь”4.
“Вы” - это и читатели, и нечитатели, т.е. многие. Особенно возмущает Петрар­
ку отношение к книгам знатных мужей (“ваших знатных мужей”, - говорит он,
чтобы подчеркнуть, что речь идет о современниках). Эти мужи “не только до­
пускают гибель книг, но горячо желают ее, пренебрегают самым прекрасным и
ненавидят самое прекрасное”5. Возможно, гуманист имеет в виду вполне опре­
деленных лиц, но не называет их в ученом трактате по имени, тем самым обли­
чая невежество и отсталость многих представителей благородного сословия.
Но представители образованного общества, при этом самого разного соци­
ального происхождения и положения, вкус к книге и домашней библиотеке уже
имели. Среди лиц, знакомых Петрарке, знатоков книг и обладателей больших
коллекций, встречаются нотариусы, правоведы, епископы, кардиналы, папы,
правители, учителя. В письме Луке из Пенны он упоминает о “почтенном стар­
це” Раймунде Суперанции, авиньонском правоведе, как о человеке, имевшем
“огромное множество книг”, среди которых - Тит Ливий, Варрон, Цицерон6.
Сам Лука из Пенны, известный в свое время правовед и комментатор законов,
несколько лет по поручению папы Григория XI, собирателя книг Цицерона, ра­
зыскивал его утерянные сочинения. (Заметим, сколь красноречивым знаком
времени являются эти поиски - важно, интересно, явно престижно иметь в биб­
лиотеке книги именно античных авторов, прилагать усилия к их поиску, тратить
на это большие деньги.) Петрарка даже досадует, что порой один “праздный и
жадный” человек владеет тем, в чем нуждаются “многие усердные”7.
Еще показательней в отношении собирательства книг факты, связанные с
сочинениями самого Петрарки. Широко известно, как расходились копии его
сонетов, писем, трактатов в гуманистической среде. Едва ли найдется среди его
друзей-гуманистов хоть один, который не просил бы или не заказывал бы копий
его сочинений. Ярчайший пример - Боккаччо. Он делал это столь же пылко и
неустанно, как сам Петрарка поступал в отношении Цицерона и других антич­
ных авторов. Порой даже вопреки желаниям поэта.
Конечно, гуманистическим кругом дело вовсе не ограничивалось. Если пе­
речитать письма, то обнаружится - кто только ни обращался с просьбами: им­
ператор Карл IV - по поводу трактата “О знаменитых мужах”, еще не завер­
шенного (1351); его секретарь - относительно трактата “О средствах против
всякой судьбы”, едва законченного в первой редакции (1362); епископы, карди­
налы, горожане, правители городов. Великое множество лиц готово платить пе­
реписчикам, сколько те ни запросят, готовы ждать очереди и т.д. У Петрарки
постоянно трудились пятеро переписчиков. После его смерти дочери пришлось
удвоить их число - столько было заказов. Один из изготовленных в те времена
(1388) рукописных экземпляров трактата “О средствах против превратностей
судьбы” находится ныне в Публичной библиотеке Санкт-Петербурга и являет­
ся раритетом: сохранились только четыре точно датированные копии XIV в. На
нескольких страницах этой прекрасно выполненной и иллюстрированной руко­
писи есть и портреты Петрарки8.

25
 Реакцией Петрарки на “книжный бум” века стал диалог “О множестве
книг”, упоминаемый выше. Остановимся на нем подробно. Точного времени его
создания назвать нельзя, так как из 253 диалогов трактата пока удалось устано­
вить датировку лишь 10-12, поскольку сам автор этого не сделал. Он поставил
лишь дату завершения всего сочинения - 1366 г. Время начала работы над диа­
логом тоже известно - 1354 г. Так что диалог, как и все другие, написан в пери­
од творческой зрелости гуманиста, во второй половине его жизни, в Италии
(первую половину Петрарка по большей части провел за пределами отечества -
в Авиньоне и Воклюзе). Следовательно, диалог может отражать и авиньонский,
и итальянский общественный и личный опыт.
Петрарка четко определяет в диалоге цели собирательства книг. С его точ­
ки зрения, они могут быть совершенно разными: одни покупают книги ради уче­
бы, другие - ради удовольствия собирать, третьи - из тщеславия, четвертые -
для украшения жилища, пятые - ради выгоды (“еще одна разновидность алчно­
сти”), наконец, шестые - ради “глотания”, т.е. чтения без разбора.
В диалоге говорится, что стремление иметь книги перестало быть уделом
ученых мудрецов, школьных учителей, университетских профессоров. Книги
интересуют многих, они становятся объектом общественного внимания. Это са­
мо по себе - знак новой эпохи и другого отношения к книге. Кроме того, появ­
ляется особый род людей, которых мы назвали бы коллекционерами: книги по­
глощают их деньги, время, помыслы. Новая эпоха формирует новые чувства,
сами по себе вполне благородные. По наблюдению Петрарки, вид книг, их при­
сутствие на полках воодушевляют, радуют, наполняют их владельца гордостью.
Такого не могло бы быть, если бы книга не стала одним из важных атрибутов
жизни общества, определяющим статус личности в рамках ее социального ок­
ружения.
Если страсть коллекционеров ориентирована все-таки прежде всего на соб­
ственный интерес, есть выражение внутренних потребностей, дело для души, то
приобретение книг ради желания прославиться изначально направлено вовне,
на публичное признание: славы ждут и славу обретают не только через проис­
хождение, или военные подвиги, или важную политико-общественную деятель­
ность, или ученость, но и через обладание книгами. Книга начинает соперни­
чать с традиционной рыцарской отвагой, голубой кровью, как бы отбрасывая
тень своего внутреннего благородства, значимости на обладателя. По крайней
мере - в глазах обывателей, окружения, знакомых.
Замечание, что книгами украшают жилища, тоже говорит об изменении
вкусов, пусть лишь поверхностном: книга начинает благородно соперничать с
парадным оружием, охотничьими трофеями, вазами, картинами, статуями, го­
беленами. Но для этого она должна иметь по крайней мере красивый вид, доб­
ротный переплет и быть написана на хорошем пергамене. Такого рода запросы
должны были привлечь к изготовлению книги многих мастеров - и каллигра­
фов, и миниатюристов, и переплетчиков, и пр., т.е. дать мощный толчок разви­
тию книжного дела. Наконец, присутствие книг дома не проходило, думается,
бесследно для его обитателей: если рука отца или деда не часто тянулась к кни­
ге, то к ней могла потянуться рука сына или внука. Удовольствие внешнее по­
степенно могло обратиться во внутреннюю потребность.

26
 Что касается слов Петрарка о покупке книг ради выгоды, то опять-таки
нельзя не обратить внимания на то, как должны были измениться общественное
настроение и общественные потребности, чтобы вкладывание денег в подоб­
ную покупку стало рассматриваться как выгодная операция. Значит, владелец
такого товара был уверен в рынке его сбыта, в том, что приобретение книг -
надежное вложение капитала, способное дать хорошие проценты.
Последним в ряду перечисленных целей стоит “книгоглотательство”. Оче­
видно, Петрарка сталкивался с такого рода новой страстью. Вопреки, казалось
бы, одобрению невинной и благородной устремленности Петрарка остерегает
против нее, полагая, что главное - это “переварить” прочитанное. “Как желуд­
ку, так и уму, - продолжает он, - несварение приносит вред чаще, чем голод”9.
Это имеет отношение и к вопросу о читательской культуре, который мы впра­
ве рассматривать в качестве составной части проблемы о роли книги в эпоху Ре­
нессанса.
Итак, Петрарка определил основные причины “книжного бума” своего вре­
мени. Как бы сам он ни относился к разным его проявлениям, он показал, что
книга как книга, а не только как ученый, нарративный или художественный
текст уже в эпоху раннего Ренессанса заявила о себе в качестве объекта инте­
реса разных слоев общества, по крайней мере городского. Естественно, Петрар­
ка не был бы Петраркой, если бы не осудил всякое собирание книг, когда оно
не идет на пользу познанию. Так рождается ренессансное отношение к книге
именно как к источнику знания и нравственного опыта.
В диалоге Петрарка прибегает к своей обычной аргументации “от про­
шлого”, демонстрирующей его эрудицию и глубокое видение вопроса. Рассу­
ждая о количестве книг, он припоминает Александрийскую библиотеку с ее
40 000 томов, приводит мнение Тита Ливия и Сенеки относительно причин
заботы о ней египетского царя Птолемея и высказывает свое одобрение его
намерений, считая их “общественно полезными”. В то же время Петрарка
сомневается в необходимости иметь в личном распоряжении 62 000 томов
книг, которыми обладал Серен Саммоник, учитель римского императора
Гордиана Младшего.
Из античных авторов помимо Тита Ливия и Сенеки упоминаются Теренций
и Гораций, из текстов которых приводятся яркие выражения, усиливающие впе­
чатление от написанного, а также церковный историк Евсевий в связи с тем, что
император Константин поручил ему заботиться о том, чтобы “книги переписы­
вались только мастерами, знакомыми с наследием древности и владеющими
своим ремеслом в совершенстве”10. Затем Петрарка почтительно и одновремен­
но по-дружески обращается к Цицерону, Ливию, Плинию Младшему, сетуя на
искажение их текстов современными переписчиками.
Нетрудно заметить, что в диалоге не приводятся факты из средневекового
прошлого, гораздо более важной оказывается античность.
Обратимся к вопросу об отношении самого Петрарки к книге как таковой.
Пожалуй, оно яснее всего вырисовывается в связи с кодексом Вергилия - тем,
что когда-то был подарен будущему поэту отцом. Он представляет собой пре­
красный пергаменный манускрипт XIII в. с красивыми инициалами, выполнен­
ными разноцветными чернилами. В него вошли “Буколики”, “Георгики” и

27
“Энеида” с известными комментариями римского грамматика IV в. Сервия. Это
за его чтением (вместо присутствия на лекциях по праву) отец когда-то застал
Петрарку в Болонье, бросил книгу вместе с другими в огонь, потом сжалился,
выхватил ее из очага со словами: “На, вот тебе, чтобы тешить изредка душу”11.
Края пергамена успели слегка обгореть. Затем, в 1326 г., кто-то украл этот ко­
декс у поэта, и он по счастливому стечению обстоятельств вновь оказался в его
руках в 1338 г.12 С этого времени Петрарка с ним не расставался.
Петрарка попросил художника Симоне Мартини нарисовать фронтиспис
для книги, подробно изложив, что именно хотелось бы видеть. Художник изо­
бразил на миниатюре Вергилия в длинном белом одеянии с бородой философа.
Он сидит под пушистым фантастическим деревом, изображенным на темно-го­
лубом фоне. К нему приближается ученый муж Сервий, который ведет за собой
Энея (он изображен у края страницы). Внизу, в другой части картины, человек
обрезает лозу - символ “Георгии”, а неподалеку находится пастух с овцами -
символ “Буколик”. Поля книги украшены причудливым орнаментом.
Затем Петрарка подклеил к обложке страницу и стал записывать на ней
особенно памятные даты: встречи с Лаурой и смерти ее, ухода из жизни сына и
друзей. Книга стала и дневником, но не перестала от этого играть главную роль:
ее поля усеяны пометками Петрарки, причем при повторном чтении ее возни­
кали новые мысли - появлялись новые замечания. Поэт всюду возил книгу с со­
бой, несмотря на ее внушительные размеры и увесистость.
В 1350 г. Петрарка по случаю покупает сочинение Плиния Старшего “Есте­
ственная история”. В том месте книги, где Плиний упоминает реку Соргу, или
самим Петраркой, или (по мнению В. Бранки) его другом Боккаччо на полях
сделан рисунок Воклюза - местечка, вблизи которого протекала река и в кото­
ром у поэта был дом. Рисунок украшает скромную страницу. В молодости Пет­
рарка немало приумножал библиотеку и собственным трудом. И всегда не толь­
ко переписывал текст, но и украшал книгу красивой оправой, миниатюрами.
Часто рисовал что-то сам. С большим вкусом оформлял он и собственные соне­
ты: переписывал их на украшенные листы бумаги (некоторая часть из них нахо­
дится ныне в Ватиканской библиотеке). Как признавался Петрарка, он испыты­
вал чувство особого физическом комфорта, держа книгу в руках, зарываясь
пальцами и глазами в листы пергамена и забывая при этом про холод или жару.
Итак, для Петрарки было важно, чтобы красота и содержательность текста
находили достойную внешнюю оправу в виде каллиграфии, хорошего материа­
ла и чернил для письма, художественного оформления. Перед нами рождение
ренессансного отношения к книге, требующее гармонического сочетания внеш­
ней и внутренней сторон. Новизна в том, что такое требование остается и тог­
да, когда книга перестает быть редкостью и роскошью, становится повседнев­
ной потребностью большого круга лиц. Увеличение потребности в книгах при­
водило к поспешности в их переписке, привлечению не самых квалифицирован­
ных специалистов, использованию дешевого материала. Все это угрожало кра­
соте и каллиграфии и не устраивало гуманиста - не отвечало его эстетическим
и ученым запросам.
Судя по отдельным репликам диалога “О множестве книг”, у Петрарки воз­
никают некоторые соображения общественного, государственного характера.

28
Он заявляет, что правители должны заботиться о книгах и их переписке, как в
свое время это делал, скажем, император Константин13. (Заметим попутно: к
образу идеального правителя, который складывается у Петрарки на протяже­
нии долгого времени, добавляется и особое требование - забота о книгах.)
Отметим еще ряд моментов. С Петрарки начинается систематическая забота
о научной идентификации текста: установление авторства, правильного названия
книги, речи, письма, восстановление первоначальной структуры того или иного
произведения, времени его создания, подготовка комментариев, внутри тексто­
вые исправления и т.д. Напомним, что Петрарка в молодые годы блестяще про­
явил себя на этом поприще, взявшись за очень сложное дело - восстановление
аутентичного текста известных тогда книг сочинения Тита Ливия “История Рима
от основания города”. Он сопоставил все имеющиеся варианты, дополнил одни за
счет других, сделал много исправлений, подготовил комментарий14. Много усилий
прилагал он и для уточнения текстов, принадлежавших перу Цицерона, и посто­
янно сокрушался, что некоторые из них дошли до его дней “искалеченными и
обезображенными”, особенно сочинения “Об академиках” и “О законах”15.
Как гуманистическое отношение к книге проявляется и в рекомендациях от­
бирать для чтения самое важное и лучшее, а остальное откладывать. Петрарка
рекомендует именно “откладывать в сторону”, а не “отбрасывать”, поскольку
может возникнуть нужда в том, что прежде казалось бесполезным16. В этом
проявляется метод работы с книгами, при котором они не делятся на авторитет­
ные и верные и неавторитетные и неверные, что было характерно для прежней
традиции. Выбор зависит только от того, каким именно вопросом сейчас чело­
век занят, и от того, насколько полно и содержательно раскрыт в книге интере­
сующий его сюжет.
Эпоха Петрарки положила начало и настоящему культу авторов книг и их
героев. Самому Петрарке, как мы видели, было важно иметь на драгоценном
манускрипте портрет Вергилия. Его современникам и поклонникам столь же
важным оказалось иметь и его портрет. Так, Пандольфо Малатеста, кондотьер,
служивший у миланских правителей Висконти (затем правитель Римини) и
очень восторженно воспринимавший творчество поэта, заказал для себя порт­
рет Петрарки “на доске”, не будучи с ним лично знаком, и за немалые деньги.
Позже случай свел полководца и поэта, и они сдружились. Малатеста счел, что
портрет мало схож с оригиналом. Тогда он нашел другого художника, “одного
из редчайших” по таланту, и заказал второй вариант17, который держал среди
самых дорогих вещей.
Правитель Падуи, который пригласил Петрарку на почетное жительство в
свое государство, также нашел повод заказать его портрет вместе с портретами
героев трактата гуманиста “О знаменитых мужах”. Он украсил ими главный зал
своего дворца. Как пишет У. Дотти, следующий, XV в. соревновался в изобра­
жении героев античности, о которых рассказал Петрарка, - и на миниатюрах, и
на щитах, и на стенах дворцов и зал18. Широко известно, что и герои книг Пет­
рарки, и многие их темы вдохновляли художников и последующих столетий.
У Петрарки мы находим много свидетельств отношения к книгам как к жи­
вым существам. Он беседует с ними, спрашивает, отвечает, радуется, сердится,
смеется, льет слезы. Даже когда не может прочитать их из-за незнания языка,

29
на котором они написаны. Вот он благодарит Николая Сигероса, служившего
какое-то время послом византийского императора в папском Авиньоне, за при­
сылку “Илиады”: «...твой Гомер лежит передо мной немым. Вернее, я пред ним
сижу глухим. Впрочем, радуюсь одному его виду и часто, прижимая его к серд­
цу и вздыхая, говорю: “О великий человек, как я хотел бы тебя услышать” ... но
и просто видеть греков в их собственном облике приятно»19.
А вот остроумное повествование о том, как над поэтом “подшутил Цице­
рон”. Петрарка рассказывает адресату, что у него есть огромный том писем Ци­
церона, переписанный собственной рукой. «Он обычно стоит при входе в биб­
лиотеку, чтобы быть под рукой. Случилось так, что я зацепил его краем тоги;
падая, он ушиб мне левую голень чуть повыше лодыжки. Поднимаю его с шут­
кой: “В чем дело, Цицерон, за что меня бьешь?” Он молчит, но на следующий
день вхожу, и опять такой же удар, и опять я водружаю его на прежнее место...
Он ранит меня еще, и еще раз я поднимаю его и ставлю повыше, думая, что он
возмущен близостью к земле»20. (Нога от ударов тяжелого фолианта проболе­
ла целый год.) Изящный и живой рассказ о неприятном случае, игра, в которую
сразу веришь, сценка, которую живо представляешь. Петрарка действительно
мог так вслух обратиться к фолианту, мог такое подумать и, конечно, поставил
повыше. Потому что книги в его доме - живые и ведут себя как члены семьи.
Потому что Цицерон для него - живой и ближе многих, что перед глазами во
плоти. С ним можно беседовать, шутить, перед ним следует извиняться. Ему
можно написать письмо. Назвать “другом Цицероном”, упрекнуть в человече­
ских и политических ошибках, а потом - в следующем - извиниться и рассказать
о своих делах и своем времени21.
Подобных примеров можно найти у Петрарки немало. И не только в пись­
мах. В разных случаях рассуждая о преимуществах уединения, он всегда выдви­
гает на первое место аргумент: там можно обрести желанный покой, и самое
желанное для ученого - множество книг, которые позволяют общаться со свя­
тыми, философами, поэтами, ораторами, историками. Опять подчеркивается
общение, внутренний диалог, живая близость.
Книги стали для Петрарки жизненно необходимым условием бытия в пря­
мом смысле этого слова. Более того, оказалось, что без книг Петрарка не спо­
собен прожить не только в душевном равновесии, но и в добром физическом
здравии буквально ни одного дня. Он рассказал как-то, что однажды его близ­
кий друг, дабы дать ему передохнуть от непрестанных трудов, запер книги в
шкаф. В первый день поэт скучал и не находил себе места, на второй у него за­
болела голова, а на третий началась лихорадка. Друг вернул ключи, обеспоко­
ившись таким оборотом дела.
Чертой нового, гуманистического отношения к книге, ко всякому новому
слову становится и жажда их популяризации. Некоторые сочинения Петрарки и
Боккаччо на латинском переводят уже при их жизни на итальянский язык. На­
пример, друг Петрарки Донато Альбанцани, учитель грамматики из Равенны,
перевел на итальянский язык трактат Петрарки “О знаменитых людях” и трак­
тат Боккаччо “О выдающихся женщинах”. Ради европейского читателя, в мас­
се своей знакомого с латынью и незнакомого с итальянским, сам Петрарка (и
при жизни автора “Декамерона” только он) переводит с “материнского языка”

30
знаменитую новеллу “Гризельда” из “Декамерона”. Все спешат поделиться друг
с другом новыми сочинениями и новыми приобретениями. Особенную миссию в
этом отношении взваливает на себя Боккаччо. Он собственноручно переписы­
вает для своих друзей десятки весьма объемистых сочинений: для Петрарки, на­
пример, “Божественную комедию” (1351), “Жизнь святого Петра Домиани”, для
других - все, что выходит из-под пера Петрарки.
Особым знаком гуманистического отношения к книге, понимания ее роли
как культурно связующего разные эпохи звена, как одной из немногих вещей,
способных хранить память о прошлом, обессмертить имя и дело, можно рассма­
тривать посвящения. Понимание этого мы находим у Петрарки: в с е его зна­
чительные произведения и сборники писем, даже отдельные письма-трактаты,
посвящены тем или иным лицам. Чаще всего - это близкие друзья, среди кото­
рых были и персоны, занимающие высокое общественное положение, кое-кто
из его покровителей и одновременно поклонников его таланта. Гуманист впол­
не отчетливо осознает, что посвящение прославляет человека, и тем самым Пе­
трарка дарит ему бессмертие. Как правило, он кратко рассказывает о том, ко­
му посвящает то или иное произведение, чтобы будущий читатель понял причи­
ны посвящения и масштабы личности. Перечислим наиболее значительные ад­
ресаты: трактат “Об уединенной жизни” посвящен епископу Кавейона, полу­
чившему затем титулы патриарха Иерусалима и кардинала, Филиппу де Кабас-
солю; трактат “О средствах против превратностей судьбы” - другу юности Ац-
цо да Корреджо, правителю Пармы, человеку драматической политической и
личной судьбы; письмо-трактат “О наилучшем управлении государством” - пра­
вителю Падуи Франческо да Каррара (в ответ на многие его просьбы). Сборни­
ки своих писем гуманист посвятил близким друзьям и постоянным адресатам -
фламандцу Людовику ван Кемпену (“Сократу”), советнику неаполитанских ко­
ролей Барбато да Сульмона, флорентийскому нотариусу, поэту и гуманисту
Франческо Нелли.
Наконец, в качестве одного из важнейших по значимости признаков гума­
нистического культа книги можно рассматривать идею публичных библиотек,
призванных удовлетворять возросшие потребности в книге. Петрарка интере­
совался историей публичных библиотек древности, главные из которых специ­
ально перечислил в диалоге “О множестве книг” и о которых нередко вспоми­
нал в письмах. Он намеревался начать важное дело возрождения таких библио­
тек - заключил с Венецианским правительством договор, по которому его кни­
ги должны были после его смерти перейти в собственность республики и соста­
вить первую публичную библиотеку. Венецианцы с огромным воодушевлением
отнеслись к этой идее и предоставили Петрарке большой дом, по меркам того
времени дворец, для проживания. Но судьба распорядилась иначе. Петрарка по­
кинул Венецию, и столь важная для культурной жизни республики сделка не со­
стоялась. Отметим само понимание обществом, правительством республики не­
обходимости подобных учреждений. Библиотеки начинают рассматриваться
как составная часть общественного богатства. Правда, подобные заботы еще не
укоренились в практике того времени: Петрарка не решается в своих наставле­
ниях Франческо Каррара или в письме к наставнику молодого неаполитанского
короля рекомендовать создание библиотек.

31
 Венеция потеряла многое. Не рассматривая в данной статье специального
вопроса о составе библиотеки Петрарки, достаточно полно описанном в свое
время П. Нолаком и лучшим биографом Петрарки Э.Х. Уилкинсом, только ука­
жем принципы ее формирования, отразившие, со своей стороны, гуманистиче­
ские устремления и гуманистическое отношение к книге ее владельца. Извест­
но, что уже к 1333 г., т.е. ко времени, когда Петрарке не исполнилось еще и
30 лет, список его любимых книг содержал сочинения 50 авторов. Как ясно из
сказанного выше, на первом месте стояли сочинения Цицерона и Вергилия, Ти­
та Ливия, а позже - Плиния Старшего и малоизвестного тогда Квинтилиана.
Всю жизнь Петрарка посвятил поискам и покупке или снятии копий с трудов
Цицерона. “Не сосчитать, - пишет он Луке из Пенны, - сколько я рассылал
просьб, сколько денег, причем не только по Италии, но и по Галлии, Германии,
Испании, Британии прежде всего в поисках Цицерона...”22. Он посещал старин­
ные монастыри, просматривал библиотеки знакомых и друзей. Как известно, в
Вероне он сделал величайшую находку: в 1345 г. открыл в церковной библио­
теке свиток, содержащий собрание писем Цицерона к Аттику, а также к брату
Квинту и к Бруту. Но он так и не смог найти сочинений Цицерона “О государ­
стве”, “Об утешении”, “О похвале философии”. Он рассказывает драматиче­
скую историю одного из томов Цицерона, бывшего в его библиотеке: его взял
старый учитель грамматики будто бы для работы и отдал в залог. Том не вер­
нулся к владельцу. По словам Петрарки, это был трактат “О славе”. Если это
так, то он исчез навсегда.
В поисках Петрарки надо отметить целенаправленный подбор многих книг
для работы, очевидное преобладание интереса к античным авторам, что не ме­
шало приобретению сочинений Августина, Абеляра, Бернара Клервоского, Пет­
ра Ламбардского и мн. др. Состав библиотеки позволяет говорить о разносторон­
ности культурных интересов Петрарки, понимании ценности книги как духовно­
го наследия, независимо от того, как воспринимается ее идейное содержание.
В целом гуманистический культ книги в эпоху Петрарки и Боккаччо нашел
выражение в стремлении открыть, отыскать забытое и ввести его в научный и
широкий культурный оборот, в понимании ценности книги, старой и новой, ан­
тичной и средневековой, религиозной и светской. Отношение к книге отмечено
глубоким эстетическим чувством, а также чувством личной причастности к ней.
Все рассуждения о книгах у Петрарки, а за ним и у других гуманистов находят­
ся в контексте гуманистических представлений о славе, благородстве, доброде­
тели, учености, труде. Гуманистический культ книги влиял на формирование
культурной и этической ориентации общества.

ПРИМ ЕЧАНИЯ

1 Wilkins Е.Н. Life of Petrarch. Chicago; London, 1963. P. 1.

2 Петрарка Фр. Старческие письма, XVI, 1 / Пер. с лат. В.В. Бибихина // Библиотека в саду.
М„ 1985. С. 127.
3 Там же. С. 132.
4 Petrarca Fr. De remediis utriuque fortunae, I, XLIII. Bern, 1610. P. 173. Диалог был опубликован
в кн.: Книга: Исследования и материалы / Пер. Г.И. Ломонос-Равновой. М., 1972. Вып. 25; Биб­
лиотека в саду.

32
 5 Petrarca Fr. Op. cit. P. 173.
6 Петрарка Фр. Указ. соч. с. 132.
7 Petrarca Fr. Op. cit. P. 175.
8 Страница рукописи с одним из портретов опубликована (впервые) в кн.: Хлодовский Р.И.
Франческо П етрарка: Поэзия гуманизма. М., 1974. С. 65. А втор считает временем появления спи­
ска трактата 1366 г., но это расходится с данными, приведенными в каталоге: Итальянские гума­
нисты в собрании рукописей Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щ едри­
на / Сост. Е.В. Вернадская; науч. ред. А.Х. Горфункель. Л., 1981. С. 2. (В списке дата - 1388 г. - про­
ставлена рукой писца - “миланского пресвитера Андрея”.) П ортреты П етрарки вписаны в боль­
шие цветные инициалы. Все листы с миниатюрами украшены бордюром из листьев аканта синего,
красного и сиреневого цветов с завитками и золотыми “солнышками”.
9 Petrarca Fr. Op. cit. P. 170.
10 Ibid. P. 173.
11 Петрарка Фр. Указ. соч. С. 128. Отец вытащил из огня вместе с Вергилием еще и “Ритори­
ку” Цицерона со словами, что она Франческо пригодится как пособие по гражданскому праву.
12 Wikins Е.Н. Op. cit. Р. 23.
13 Петрарка Фр. Книга писем о делах повседневных, XXIV, 3 // П етрарка Фр. Эстетические
фрагменты / Пер. с лат.; вступ. ст., прим. В.В. Бибихина. М., 1982. С. 233.
14 К ак выявил Э. Уилкинс, текст, подготовленный Петраркой (ныне находится в Британском
музее), использовался не только для изготовления манускриптов, но и для ранних печатных изда­
ний (Wilkins Е.Н. Op. cit. Р. 16).
15 Петрарка Фр. Книга писем о делах повседневных. С. 233.
16 Petrarca Fr. Op. cit. P. 174.
17 Эту историю Петрарка поведал молодому флорентийскому ритору Франческо Бруни (Пет­
рарка Фр. Старческие письма, I, 6 (1362 г.) // Петрарка Фр. Эстетические фрагменты. С. 268-271).
18 Dotti U. Vita di Petrarca. Roma; Bari, 1987. P. 149.
19 Петрарка Фр. Книга писем о делах повседневных, XVIII, 2. С. 172.
го Там же. XXI, 10. С. 189.
21 См.: Петрарка Фр. Книга писем о делах повседневных, XXIV, 3, 4. С. 229-233.
22 Петрарка Фр. Старческие письма. С. 130.

2. Книга в культуре Возрождения

ИЛЛЮСТРАЦИИ
 К статье О.С. Воскобойникова

ШИ1ШПН

Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II

“Об искусстве соколиной охоты". Ватиканская библиотека Апоаполика.
Ms. Vat. Pal. lat. 107I,fol. Iv
 Q|s&l- $»u ntmnanr tfc «teeJ wu»ui>«i>
|йяб»спФттха rtnptftqBur «SjU# поив t«H
date» rtnoC tacrt&mnH a
itn*«гю*мраqnr6>вц*м« ,xr qut ucnronrnpjeo nouf
aicettse leareetf partaftt?*
pumemoeatftnbta Wad»4 efiTtnirt«0ГОЙаЯвП АрК#в
-<>r ocfomgnc mrt»w?®c cn limctarrtt 1л тлпстс tc tatU
{«I тешек cwufmtt crmdht aWtfrte uu «qneitaufesi*
a {miquclMcr tenon» «»few tietf peopnet land tenpin#
tcpcm aim tie antic (iigmtt m\nr .tmuntc «<k pKftnt# *
jilnf KUmiiOuit cn шогегппг are Coutt ttotc itatif auott»
cU qtulcUttmrcn ftitntr i*nr jueiwojnie amaui’ cc «trtfct
g a r cn elatt uoilrc p o p e
р»ЙгД|кеИ ‘■”1' absences p rm r-o n e- Air
nettf ttcmtixeifnuc tef ititr
eod4<W~
riuluUiM qne поиГрп&сиО foufitt (hp
roreqneftrt pic nc cn aage neаг ftetcsfa
m proton# utnftqm nouf tttnfSotr Otoir
notifaace ceftc car nonCinutten# onqtteo
СИИГСППС lew q«C nuttf fed* JtUiUtr no
qm ctuVnnmcnc baillic W
net eluettonf mmwdini® ec
tn«rp:c.®aii a twitter tore tc
«attest#севЛшсс- Диаш»
ctftt piefencr etutr cwuwc cc ■ ptaao puttee cChcur bfc tati.
U »U tuam f par font ve 6it
iwuf tamuf max a q«<noe
n dittos dnuicr a оiter learn .wpift'pottr « par ptafeuttr
tj pUifcws ijw 6tnf ittf on г
tempo cc p tr mttmourOtU
ufHTtctqtuctotntarc qm gmcqiouCcnqmimco c#U*e
dbofcf q at efhertrtc ceil* ate
ltmtttOtt-rt«^;W '0m§nC*
tn one mefoe a >uifttanrles «t nottf «сккяп г ptr ptrsas
hurt* nicnfonjttai ittucunf qm ccp it enutt « ocUc# metfine-
ейкпрсиийДчт pif c,uft в? pure# qneaUptrftnUoaf

Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II

"Об искусстве соколиной охоты".
Национальная библиотека Франции. Париж. Ms. lat. 12400. fol. lv
 итл>П№ ••-»***»** *■* «**- •
lh<w.inffru^»* nnli4 .
,гЛ*г [ГИЫ1ЮГ.ШГ1 wnu'Hioi'
к. ppfrmb-mmrnv >-гог 4»1ПМШП HW5 Я W"<
л „ЯИ»Г.ч«сШтгл,МмГ i4TCttiJ!ir ОПЛ • fninr
4Ш|1шн ■?ип\*лпгш m$\Н*
ф и ,- uf>? .к и г л и г п ^ Л # ' Uro f.TOiine l.-'r
tnwm. - Jti.VnrtOI’hi»» Гит r . i t t i i v » l « 'r - } 4 i a m f u « N .

<*im iltfp fth W u e f- «и mi rrrmfre IviH'finofuimti

Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II “Об искусстве соколиной охо т ы ".

Ватиканская библиотека Апост олика. Ms. Vat. Pal. lat. 1071 ,fol. 6v
 Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II
"Об искусстве соколиной охоты". Ватиканская библиотека Апостолика.
Ms. Vat. Pal. lat. 107I,fol. 43r
1’?‘>туц5 'и Миниатюра из рукописи
arncmir,mrc
lUrrvqAi; j,|„ трактата Фридриха II
пинте- "О б искусстве соколиной
m pfftnfiot,» охо т ы ". Фрагмент.
r.tt’-H 'u r IMS Ватиканская библиотека
4 «m pcfH ujj Апост олика. Ms. Vat.
Пс> cn tirtrtr 16 Pal. lat. 1071 ,fol. 43 r
full m л и с е
k tp n im rc a e .
1ГЛГО.ТПЛГСР
tP.UUti Горл
f plm m e-»gn
fnr.iLifl Orp«
I* т о м ! ja il®

Mtrfmc lunar
;ipmie wnf
paintnir.iii?
га^лггГ
Гrcftijpiir дэ
M1gTrg-.lgniC
ft tir tn r c je .
-
t r rohlln-crm
дН с€м тстгг
Миниатюра из рукописи
l .igTtmia ro
трактата Фридриха II
feamlWfOr "Об искусстве соколиной
a n c n n r c i«
л и п а m fenc
охо т ы ". Ватиканская
jit-ftg ttu m c ' библиотека Апостолика.
Ms. Vat. Pal. lat. I071.fol. 53r
 q*щ*л«пг nsfiMMBraAlfitmi- ЦЫДЛШ!m&U e#*rnr \)g
йигtmwmn т э * ф я т ,7 ф Ш п в м т * m &

r t W # mWmftaiiHW «wrt*%wwm№ лек'

mm ^йД ^адцм т ш л к к m tf < a £ ® r f& n tF x m $ * m p 4 г4д

pkwt» 4 <ss*%#p.'jiix* ОЛ ?i34<U*»r

itcn»(t 4&«Ktum <трда^ «4 4 Г
ьмгfinwtsat I wt^e#«Surf*<ta£ TO«рв$>в«ГCxrr-«Rfrprfa«t
ilfly ttfsnSCt”*f f { tm tir (irnn.l й»ffr ter ud4frn^
Cfp W- r m s r c m - й ф fir m i I d&»- rr^f |W fj^
f»%CO aPTCWW 1*^? jj|*n-
i ‘•’кя {**j?r«»«I, « m jn h
ГЛ',\иТ* tl •, c\nf w*i лшц ;<npf
k ^ n ^ tn r* -if I|t» U«1***Sra* ati
fmt» ^nrs* ' ‘|rr©ffc*w.irr.ttf nmi .iBf^mnn
tj*tirc*t*m<J'*4.*&«*s,hw\ir*4 n v u lt s*4«4 »W*f**# « ю
иiCufiart??' .»kJ»rr,!ипфrtj пф^алг • il^^lEST. fi*E8>
mart ■;Ли* m Jfr»> !K"* »«»>f.wn m J i ^ a i a r t >« i i ) i ^
-tu rn *?i.ftrnr itMMM# I 'l d t e i l frni!«fe# 4***^nrt-iki
лЛ»«Ьгсе *~ •0 •miH&tmr <mUipm**bm.,»r ’
>JX
>fame->fip# ' fl«a ' firt^isOu^i|*:!Г#»н4
e»w4 ж4»§**#**«цn-лл*’-»ло - Ь1Щпл- Лигчaim4f .f u^i
him* *Г#й||пг г* »a# ПЛfoinr**Я * .ntotf-
fyuomt- Щ&0Шмпг mf pntfhi <$»tn ttfie mmidr -пап
Лtn #£f4arm.'hmifT# cf IT?fi Г»П-«ТГЯ«m'cvrn^"
a№t nu^is; 4*i«mis**s«i,n •T f» **s ф т * € l^ r
ftcuw.mvfta ^уадк1{«н» t«» Mvrt^p
f.«r«*um<&mxitm*я$вд%«зл***» «ГИГm #14Гг*jpn# #а&*га*ак
ШнЩив&ш?mCw«* ©ssswtw $ j«t! 4*№*}r~fmeep*"
reiWIWI -; iJAtrsj f.lfnrw*'mffffdana
>1р т ф » * » fa*r*«m *- e » «m f » » r Uin ’r^icmu-; и.щ>!№«i№Hai
m
<**&
*m.? *мимм«я# «at* Ф» »»*r#|^»d Лмм
**8***&*азгmтгш*ф4щпп 7 «wfctfMSrar **»»** fffw m
«л-' «|S**t«raSu€ss®efa»#s** .- m w**?t e r
йглп# йуггтт«т^£^-&14м>; млЛ«г**«г е*г>**и>- й*»«
*** д«п * eaf*«* ifbt& -\<«ае4мс Ш JM
BPt.sHbfc4f*£mre**3аа^мГ

Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II

"Об искусстве соколиной охоты". Ватиканская библиотека Апостолика.
Ms. Vat. Pal. lat. 1071 ,fol. 49v
 Миниатюра из рукописи трактата Фридриха II
"О б искусстве соколиной о хот ы ". Ватиканская библиотека Апостолика.
Ms. Vat. Pal. lat. 1071 Jo l. 69r
 К статье В.Е. Анисимовой

Филиппино Липпи. Видение Марии св. Бернарду. 1485-1490-е годы.

Бадия. Флоренция
Фчлиппино Липпи. Благовещение. Около 1495 г. Фрагмент.
Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург
Доменико Гирландайо. Св. Иероним. О коло 1480-х годов.
Фреска из церкви Оньисанти. Флоренция
Йос ван Гент. П ортрет Федерико да М онтефельтро с сыном Гвидобальдо.
О коло 1476 г. Палаццо Дукале. Урбино
Симоне Мартини. Миниатюра из рукописи "Virgilio Ambrosiano”. 1340-е годы.
Библиотека Амброзиана (А 79 inf.). Милан
►>«.«<; iv m w t o ^ r w r t r l n c r i c m t.
<>' •- O c l c i u c l’U tn \0 '-7 KtV4 nr I' " ' ••
" v -1 с д г r e U n t « i m n r ,\ f t s n c r . ‘
£.*raiViwitnr щяйсг* :* '
i cU n - j W t t y " 't in ^ r c •:« $ » •
C; I t c n e l i t e s (Tr.'Sflrc^bif •
rt Д *' 4* 1 <•
f l f у |м t o r ХЧ'упдгщг, belle t m w f f

4 ]c \Thnr.
^ p T m t o liln e it f t tn m ie gvi r rv •

C 16 m r h -* .„ I с е ш к » *
1_%CU*1 ! W n № T t K '7 » m r IM« -
C «tou If f r i b r f t n t t • r
ir г г . a a u i c r u r n c .xlefcnn *. m s s
q \Cl ‘T ПШГ lf< n w £T«i mJTTWt • <% X" 'mm,
«ГЩ.-Г.Г.-, g~.~
f i yeer le m t d c b tic Urt* t r r U b * r > *гл»П*«Е>»
<* le m c c ’n ttrflrm fr» р й к 1лг\*э cn
* <; tptixstffrn f e r v n r m 'W . ГГ
, i\ e co« фК'^.хпип-
$ <ir wrtfie? un? i? *W'” 4

Миниатюра из рукописи “История о разрушении Трои" Дарета Фригийского.

Северная Италия, XIV в. Ватиканская библиотека Апостолика
(Reg. tat. 1505)
 Миниатюра из рукописи "Mischellanea grammaticale",
составленная для Массимилиано Сфорца. Конец XV в.
Библиот ека Тривульциана (ms. 2167). Милан
Джованни Беллини. Благословляю щ ий Христос.
О коло 1460 г. Лувр. Париж
Фра Беато Анджелико. Мадонна с младенцем, св. Домиником и св. Фомой Аквинским.
Около 1430 г. Фреска из монастыря Сан Доменико во Фьезоле.
Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург
Вит торе Карпаччо. Сон св. Урсулы. 1495.
Галерея Академии. Венеция
А нт онелло де Салиба. Мужской портрет. О коло 1495 г.
ГМ И И им. А.С. Пушкина. Москва
Баччо П онт елли. Книжный шкаф. Фрагмент интарсий студиоло
Федерико да Монтефельтро. 1476. Палаццо Дукале. Урбино
А нт онелло да Мессина. Св. Иероним. О коло 1450-1455.
Национальная галерея. Лондон
Карло Кривелли. Сан Джакомо Миноре. Часть полиптиха из Асколи.
1473. Кафедральный собор Сант Эмидио. А сколи
Якопо де Барбари (?) Портрет Л уки П ачоли с учеником. J495.
Музей и национальная галерея Канодимонте. Неаполь
Джузеппе Арчимболъдо. Библиотекарь. 1560-е годы.
Стокгольм
 К статье О.Г. Мако

Карло Кривелли. Оплакивание.

1493. Брера. Милан

Карло Кривелли. Оплакивание.

1493. Фрагмент
Сандро Бот т ичелли. Магни-
фикат. 1483-1485. Галерея
Уффици. Флоренция

Винченцо Фоппа. М альчик,

читающий Цицерона.
1462-1464. Галерея Уоллес.
Лондон
Джулиано да Майано и Франческо ди Джованни (Франчоне). Дверь Зала Лилий. 1480.
Палаццо Веккьо. Флоренция. Фигуры Данте и Петрарки - по картонам Сандро
Бот т ичелли или Филиппино Липпи
Сандро Бот т ичелли. Святой Август ин. 1480. Церковь Оньисанти. Флоренция
Витторе Карпаччо. Видение блаженного Августина. 1507. Фрагмент
Вит торе Карпаччо. Видение блаженного Август ина. 1507. Скуола ди Сан Джорджо дельи Скиавони. Венеция
Кабинет Федерико да Монтефельтро. 1476. Палаццо Дукале. Урбино
Фра Джованни да Верона. О т крыт ый шкаф. 1519-1522.
Церковь Санта Мария ин Органо. Верона
 РИСУНКИ БОТТИЧЕЛЛИ
К “БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ” ДАНТЕ.
ТРАДИЦИОННОЕ И ОРИГИНАЛЬНОЕ
Т.В. Сонина

Иллюстрации к “Божественной комедии” Данте необычайно органично

включаются в художественное наследие Боттичелли, несмотря на то что ма­
стер не был миниатюристом в профессиональном смысле, хотя рисовал
очень много и “исключительно хорошо”1. Вазари писал, что даже после его
смерти художники стремились заполучить его рисунки2. Обращение к Данте
было совершенно естественным для Боттичелли прежде всего как для фло­
рентийца и как для образованного человека конца XV столетия, “глубоко­
мысленного”, по замечанию того же Вазари. Даже приведенный Вазари
анекдот о спровоцированном в шутку судебном разбирательстве (выходка,
впрочем, довольно грубая и вполне во флорентийском духе), на котором
Боттичелли обвинил одного из своих приятелей в ереси на основании того,
что тот, будучи неграмотным, осмеливается толковать Данте3, свидетельст­
вует в пользу этой органичности.
Внимание исследователей иллюстрации привлекали неоднократно4. Сохра­
нившаяся серия рисунков Боттичелли, первоначально собранная в кодекс,
включает 92 листа. Из них 85 хранятся в Кабинете гравюр в Берлине, 7 - в соб­
рании Ватикана. История берлинских листов прослеживается с парижской биб­
лиотеки Клаудио Молини, откуда они были проданы герцогу Гамильтону, пере­
везшему их в Глазго. В 1854 г. там их видел и описал Вааген5. Берлинский му­
зей приобрел их из этого собрания в 1882 г.
Ватиканские листы принадлежали шведской королеве Кристине, умершей в
Риме в 1689 г. В следующем году их купил папа Александр VIII Оттобони6 в со­
ставе библиотеки королевы. Как работу Боттичелли их определил Й. Стржи-
говский7.
Когда был разрознен кодекс и где находились рисунки с момента их испол­
нения и до конца XVII в. - неизвестно. Очевидно, они очень рано оказались вне
Флоренции. Во всяком случае, уже Вазари, обращаясь к графическим работам
Боттичелли, их не упоминает. По-видимому, первоначально серия состояла из
103 листов и в этот полный комплект входил, по некоторым предположениям,
также портрет Данте, который хранится в швейцарской коллекции Бодмер8.
Все листы размером 32,5 х 47,5 см изготовлены из козьего пергамена. Рисунки
расположены на их внутренней стороне, а на стороне, где была шерсть, поме­
щены каллиграфически написанные строфы поэмы. При раскрытом кодексе
иллюстрации соотносились с песнями. Выполнены иллюстрации серебряным и
свинцовым штифтами, затем контур обводился пером черными или коричневы­
ми чернилами, причем первоначальный рисунок стирался. На некоторых листах
обводка выполнена только частично, на иных отсутствует вообще. Четыре ли­
ста иллюстраций к “Аду” раскрашены темперой: план “Ада” и иллюстрации к

34
песням XV и XVIII - полностью, а в иллюстрации к песни X - только фигуры
Данте и Вергилия.
Первые упоминания об этих рисунках встречаются в манускрипте Анонимо
Гаддиано9, написанном около 1540 г., где говорится, что Боттичелли “исполнил
на пергамене историю Данте для Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, которая
есть вещь удивительная” (“dipinse et storio un Dante in cartapecora a Lorenzo di
Pierofrancesco de Medici che fu cosa maravigliosa”10). Следующим по времени за
этим упоминанием является сообщение Вазари: «Закончив же и раскрыв пору­
ченную ему часть росписи (в Риме в Сикстинской капелле. - Г.С.), он тотчас же
возвратился во Флоренцию, где, будучи человеком глубокомысленным, частич­
но иллюстрировал Данте, сделав рисунки к “Аду”, и выпустил это в печать, на
что потратил много времени...»11. Таким образом, текст Вазари не повторяет и
не разъясняет текста Гаддиано. Во-первых, Вазари не упоминает заказчика, и
деятельность Боттичелли в его изложении выглядит самостоятельным начина­
нием. Во-вторых, бросается в глаза утверждение, что Боттичелли иллюстриро­
вал Данте ч а с т и ч н о и “выпустил это в печать”, т.е. по рисункам были сде­
ланы гравюры. Наконец, не упомянут материал, на котором выполнялись ри­
сунки, тогда как в рукописи Анонимо Гаддиано ясно говорится, что иллюстра­
ции были на пергамене. Создается впечатление, что Вазари сообщает о какой-
то другой серии и, похоже, не знает о существовании кодекса.
Группа иллюстраций, к которой текст Вазари имеет прямое отношение, как
известно, связана с изданием “Божественной комедии” Кристофоро Ландино.
Книга увидела свет 30 августа 1481 г. и содержала 19 гравюр на меди, исполнен­
ных Баччо Бальдини по рисункам Боттичелли. Но с этим фактом не согласовы­
вается утверждение Вазари, что художник выполнил рисунки, вернувшись из
Рима, поскольку из папской столицы, где он находился с лета 1481 г., Боттичел­
ли приехал во Флоренцию самое раннее —весной, самое позднее - в августе
1482 г. Возможно, Вазари точно не знал, когда Боттичелли вернулся во Флорен­
цию, либо (что нам кажется более правдоподобным) сведения о серии рисунков,
выполненных позднее, связал с более ранними. Вряд ли он невнимательно от­
несся к дате выхода в свет книги. Издание Ландино - не рядовое явление, оно
было знаменитым и “расценивалось, как символический акт поклонения фло­
рентийцев Данте”12. Предисловие к этому изданию писал Марсилио Фичино,
комментарии - сам Ландино, и книга долгое время была настольной для многих
образованных людей Возрождения, в том числе и для художников13. Следова­
тельно, вторая серия иллюстраций не была широко известна. К моменту напи­
сания Вазари биографии художника она могла находиться уже вне Флоренции,
и в поле зрения автора остались лишь гравюры.
Существование первой несохранившейся неполной серии, послужившей ос­
новой для гравюр, подвергалось сомнению, и, по одной из гипотез, прерванную
поездкой в Рим работу Боттичелли просто закончил по возвращении. Однако
эта гипотеза не объясняет, почему рисунки, предназначенные для дальнейшего
перевода в гравюру, выполнялись на дорогом пергамене вместо бумаги, а так­
же с какой целью на их обороте тщательно переписывался весь текст Данте.
Гораздо убедительнее выглядит предположение, согласно которому Ботти­
челли, вернувшись из Рима, заново иллюстрировал поэму, положив в основу но­
2* 35
вых рисунков к “Аду” свои прежние композиции14. Но тогда вряд ли этот тита­
нический труд, требовавший к тому же применения дорогого материала, худож­
ник выполнил исключительно ради собственного удовольствия. У такого ко­
декса должен был быть заказчик, и на эту роль идеально подходит Лоренцо ди
Пьерфранческо, названный в первом же известном упоминании о рисунках.
Лоренцо ди Пьерфранческо (1463-1503) был для Боттичелли близким чело­
веком. Для него художник работал уже с конца 70-х годов, со времени отроче­
ства Лоренцо. Когда в 1477 г. умер Пьерфранческо Медичи, Лоренцо Велико­
лепный, осуществляя опеку над его детьми, купил виллу Кастелло. Там, в кол­
лекции Лоренцо-младшего, находились лучшие работы Боттичелли: “Весна”,
“Рождение Венеры”, “Паллада и кентавр”. На этой вилле в 1497 г. Боттичелли
с помощником выполнял “украшения”15. Известно, что какие-то работы для Ло­
ренцо он собирался исполнить в 1495 г. на другой вилле, в Треббио. Есть и та­
кой факт: 2 июля 1496 г. Микеланджело послал Боттичелли из Рима во Флорен­
цию письмо, предназначенное для Лоренцо16.
О том, что именно Лоренцо побудил Боттичелли возобновить работу над
иллюстрациями, пишет Беллини, правда не объясняя своей точки зрения. Он
считает также, что это могло произойти около 1496 г., в период активной дея­
тельности Савонаролы и в то время, когда Боттичелли гостил на вилле Кастел­
ло17. Логично предположить, что, зная первые опыты Боттичелли по иллюст­
рированию “Комедии” и увидев далеко не совершенный результат перевода ри­
сунков в гравюру, Лоренцо захотел иметь в своем собрании рукописный кодекс,
иллюстрированный самим художником.
Впрочем, при всем упрощении рисунков Боттичелли18 гравюры книги все
же отчасти восполняют для нас недостающие листы кодекса. В кодексе нет ри­
сунков к песням со II по VII, а также к XI и XIV, но гравюры к ним имеются. Од­
нако гравюр нет к песням VIII и X, зато к XIX существуют две зеркальные ком­
позиции.
Особенно интересно то, что композиции рисунков кодекса не являются зер­
кальными по отношению к гравюрам. Это, по нашему мнению, представляет со­
бой косвенное доказательство того, что гравюры делались не с них, а с каких-
то утерянных экземпляров и сами, в свою очередь, послужили для решения ком­
позиций кодекса. А поскольку Боттичелли пришлось обратиться для новой ра­
боты к гравюрам, можно предположить, что первые рисунки были утрачены
уже в конце XV в.
Пергаменный кодекс с иллюстрациями на каждом листе - для конца XV сто­
летия в Италии еще не анахронизм. Роскошные рукописные книги создаются в
довольно значительном количестве и в первой половине XVI в. С развитием
книгопечатания они становятся предметом коллекционирования, выражая
стремление собирателей к утонченности, изяществу быта, призванному, в свою
очередь, выразить изысканный вкус и гармонию внутреннего облика владельца
коллекции. Так, в период между 1478 и 1482 гг. группой феррарских миниатю­
ристов во главе с Гульельмо Джиральди были выполнены иллюстрации к так
называемому Урбинскому кодексу (Ватикан. Библиотека), к рукописи “Божест­
венной комедии”, предназначенной для герцога Федерико да Монтефельтро,
своего рода идеального читателя Ренессанса19. Но если миниатюры Урбинско-

36
го кодекса “отвечают новым (ренессансным. - С.Т.) требованиям визуализации
литературного содержания”20, если в них «главный акцент в претворении смыс­
ла “Комедии” переносится на изобразительность»21 и при этом композиционная
связь иллюстраций с текстом продолжает традицию миниатюры XIV в., то ри­
сунки Боттичелли демонстрируют качественно новую форму соотнесенности
зрительного образа и текста, таящую огромные возможности для будущего раз­
вития книжной графики.
Своеобразие этой новой системы иллюстрирования выражается, в частности,
в том, что композиционное и образное решение миниатюр не связано жестко с
изобразительной стилистикой эпохи. Боттичелли использует не только арсенал
художественных приемов, созданных и отшлифованных к концу столетия масте­
рами Возрождения. Он обращается и к средневековым традициям, прежде всего
к приему неоднократного повторения фигур Данте и Вергилия и к соединению
нескольких эпизодов песни в композиционное целое. Причина этой сознательной
архаизации, отказа от иллюстрирования какого-либо отдельного, пусть и вырази­
тельного, эпизода песни, заключается, на наш взгляд, не в том, что в конце кват­
роченто еще не были забыты элементы средневекового искусства, а как раз в том
новом, что предлагает Боттичелли читателю “Божественной комедии”.
Как уже говорилось выше, при раскрытом кодексе иллюстрации соответст­
вовали песням, т.е. читатель одновременно держал перед глазами весь текст
песни и изобразительное “пояснение” к нему. В процессе чтения он мог много
раз обращаться к рисунку, находя в нем подтверждение описанным в терцинах
событиям. Этим же объясняется и непривычный, “альбомный”, формат кодек­
са, ширина которого значительно больше высоты. Традиционный тип кодекса,
с высотой, превышающей ширину, диктовал соответствующий формат и вклю­
ченной в него миниатюры. Пространство, переданное в такой миниатюре, что­
бы быть поместительным, неизбежно должно было развиваться в глубину и тем
самым отдалять от зрителя и “преуменьшать значение” большинства эпизо­
дов22. Миниатюры же, имеющие ширину, превосходящую высоту, в кодексах та­
кого типа не могли занимать целую страницу, и находящееся в них изображе­
ние оказывалось либо слишком мелким, либо включало очень немногочислен­
ные фигуры, иллюстрирующие один-два эпизода. Третий вариант иллюстрации,
когда изображение располагается перпендикулярно к тексту, был неприемлем
по эстетическим соображениям. Решение, найденное Боттичелли, снимало
большинство проблем.
С принципиально новой системой иллюстрирования литературного произ­
ведения связана одна из загадок рисунков Боттичелли - их незаконченность, ко­
торую можно трактовать по-разному. Листы пергамена явно не знали перепле­
та, а рисунки находятся в различной стадии завершенности. Вызвано ли это
смертью заказчика, как иногда считается, или другими объективными причина­
ми, по-видимому, останется неизвестным.
Своеобразие рисунков и их незавершенность позволили Алессандро Паррон-
ки выдвинуть любопытное предположение. Согласно его гипотезе, иллюстра­
ции кодекса представляют собой сохранившуюся часть проекта фресковых рос­
писей и, возможно, мозаик в подкупольном пространстве и в куполе флорентий­
ского Собора23.

37
 Идею создания такого декора Парронки приписывает Филиппо Брунелле­
ски, который, по словам его биографа Антонио Пуччо Манетти, преклонялся
перед Данте и изучал его. Впрочем, безотносительно к тому, в чьей голове мог­
ла эта идея зародиться впервые, само ее появление симптоматично для Флорен­
ции. Тот же Парронки напоминает, что, начиная с Боккаччо, Данте читали и
комментировали в церкви и что одним из таких мест был флорентийский Со­
бор24. Там находилась и широко известная фреска Доменико Микелино, изобра­
жающая Данте между “Адом”, “Раем” и “Чистилищем” (1465. Флоренция. Уф­
фици).
Большое подкупольное пространство Собора (tribuna) действительно
позволяет разместить значительное число композиций “Ада” и “Чистилища”,
хотя, разумеется, и не все25, а внутренняя поверхность купола, оформленная в
технике мозаики, могла включать сцены “Рая” - композиции с крупными фигу­
рами в тондо, - которые корреспондировали бы с круглыми окнами барабана.
Это предположение кажется нам вполне правдоподобным, несмотря на то
что сведений о деятельности Боттичелли в этом направлении не сохранилось.
Идея такого рода вполне могла увлечь художника; ее могли выдвинуть и под­
держать члены дома Медичи. Как известно, Лоренцо Великолепный обращал­
ся к вопросу о “возвращении” останков Данте в его родной город, вопросу, ко­
торый Синьория обсуждала и ранее - уже в 1396 и 1430 гг. В этом смысле впол­
не правомерно рассматривать кодекс иллюстраций как часть проекта комплек­
са росписей.
В то же время самостоятельное значение рисунков не только не уменьшает­
ся, но, напротив, утверждается благодаря их “незавершенности”. Действительно,
в чем не завершена работа? В качестве раскрашенных миниатюр? Или эту неза­
конченность следует видеть в том, что не все рисунки обведены чернилами? Но
рисунки штифтом исполнены в с е , хотя и не все тщательно проработаны. Но ес­
ли нас восхищает в них прежде всего совершенство линии, то почему бы не пред­
положить, что это же вызывало восхищение и у современников художника?
Четырех раскрашенных рисунков вполне достаточно, чтобы убедиться в
том, что красота линии безвозвратно исчезает под слоем краски, и прекратить
эксперимент. Очевидно, опыт был проделан самим Боттичелли, хотя есть и дру­
гие мнения: раскраску считают делом рук учеников или даже чьей-то поздней
работой, неясно, правда, какого времени26. В авторстве Боттичелли не сомне­
вался, например, Ф. Липпманн, указав, что “не привыкший к технике работы на
пергамене Боттичелли не смог добиться удовлетворительных результатов. Ис­
кусный миниатюрист сделал бы это гораздо лучше”27. Но в том-то и суть, что
поручить такую работу другому, пусть и искусному, мастеру - значило потерять
свое лицо, свой почерк. А это, в свою очередь, означает, что и автором, и заказ­
чиком рисунок начинает осознаваться как самоценное произведение, стоящее
того, чтобы оставить его в первозданном виде, причем именно в качестве иллю­
страции. И если бы волею судьбы автор или другой мастер потратил силы и вре­
мя на иллюминирование рисунков, мы сейчас имели бы, бесспорно, роскошный
кодекс, но лишились бы чуда поэзии.
Исключительная содержательность лучших произведений Боттичелли, род­
ственная содержательности поэзии, постоянно провоцирующая к разгадыванию

38
скрытого смысла и приводящая каждый раз к неудовлетворенности результа­
том и очередному убеждению в том, что “мысль изреченная есть ложь”, в выс­
шей степени присуща рисункам к “Божественной комедии”. Эту поэтическую
емкость имел в виду Г. Арган, когда писал, что “Боттичелли... решил, что поз­
нание не нужно и невозможно. Искусство обходится без него, так же как без
действия. Это та ценность, которая проявляется, когда знание и действие поте­
ряли свое значение”28.
Действительно, несмотря на то что герои рисунков Боттичелли передвига­
ются по пространству загробного мира, вступают в общение с душами умерших,
по телу Люцифера перебираются в противоположное полушарие к горе чисти­
лища, их деятельность не выглядит обусловленной личным волевым усилием.
Давно замечено, что Боттичелли “проходит мимо сцен, где отразились чувства
политического гнева или нравственной неприязни Данте”29. Но и в самой поэме
передвижения Данте и Вергилия по аду и чистилищу, Данте и Беатриче по
раю - не активные действия, а лишь необходимые перемещения, дабы увидеть,
осмыслить, почувствовать многообразие аспектов мира, обыкновенно скрыто­
го от земных очей. Благодаря этому осмыслению и переживанию происходит
очищение и совершенствование души, которых невозможно достичь, опираясь
лишь на собственную волю, без божественной благодати. Не случайно в рисун­
ках Боттичелли отсутствует ясность пространственных построений, прекрасно
переданная у того же Джиральди, а фигуры Данте и Вергилия, появляясь по не­
скольку раз в одной композиции, размещаться могут как угодно, даже вниз го­
ловой. Благодаря таким приемам в совокупности с легкостью и прозрачностью
линейного рисунка возникает ощущение сна или видения, которое во многом
созвучно характеру поэмы, несмотря на переполненность ее яркими пережива­
ниями и обращениями к событиям современности и недавней истории.
При всей конкретике фактов, географически точных координатах30, почти
осязаемости и экспрессии образов поэмы Данте, собственно, нигде не говорит о
том, что его путешествие не является видением. Поэту, безусловно, была из­
вестна легенда, очень распространенная в средние века, о нисхождении в ад апо­
стола Павла. Хотя “путешествия” по загробному миру осуществлялись в виде­
ниях, это не избавляло путешествующих от опасностей. Так, ирландский монах
VII в. св. Фурсей всю жизнь носил следы опаленности адским огнем, несмотря
на то что в аду его сопровождали три ангела31. Видели ад и Карл Толстый
(839-888), и ирландский рыцарь Тундал (XII в.), и монах Альберих (XIII в.), ко­
торого еще ребенком в возрасте девяти лет провели по аду св. Петр и два анге­
ла32. Таким образом, Данте не нарушил установившихся правил, рассказывая о
своем путешествии. Но «чтобы создать эти миры, которые были едва намече­
ны в немощных произведениях средневековой литературы - хождениях, леген­
дах, миры, неясные даже для теологов... необходима была фантазия, равной ко­
торой не знала Европа со времен Гомера. Воображение Данте поистине пре­
взошло и восточный вымысел автора “Книги лестницы”... и “Видение апосто­
ла Павла”»33.
Рай тоже не остался без внимания в средневековой литературе. В нем побы­
вал тот же апостол Павел, будучи вознесен до третьего неба, и некоторые дру­
гие святые, и прежде всех Мария Магдалина, которую во время ее аскетической

39
жизни в пустыне ангелы ежедневно носили на небеса, где она слушала райскую
музыку. Но “Комедия”, однако, имела несравнимо более глубокое содержа­
ние34. Это - “поэма... о человеке, который, нисходя и восходя по ступеням Все­
ленной, очищается и приобретает совершенное познание”35. Восхождение к по­
знанию абсолюта - “не физически проделанный путь, а как бы внутреннее дви­
жение”36. Поэтому предпринятые самим Данте по ходу развития сюжета поэмы
действия немногочисленны и вызваны нахлынувшими на поэта чувствами.
Акцент на созерцании, размышлении, оценке и переживании представшего
очам, а также картина вселенной, развернутая в поэме37, были созвучны пред­
ставлениям флорентийских неоплатоников, которые трактовали Данте “как по­
эта и философа, принадлежащего к числу мыслителей, выразивших истину язы­
ком платонизма”38. Благодаря им утвердился “безусловный авторитет Данте в
ренессансной культуре”39. “Хотя флорентийский неоплатонизм носил характер
эзотерического учения, чей язык и содержание доступны лишь посвященным,
его понятия и образы выходили далеко за пределы круга знатоков. Художники
приобщались к ним через своих меценатов или дружбу с гуманистами. Для бо­
лее широкой публики эта система взглядов и преломление в ней распространен­
ных мировоззренческих образов также становились привычными благодаря
возросшей возможности ознакомления с типографскими изданиями, как и бла­
годаря публичным чтениям и объяснениям знаменитых авторов в духе плато­
низма”40.
Среди ренессансных художников Боттичелли, как никто другой, был спосо­
бен в зримых образах воплотить пронизанный земной страстностью мистиче­
ский духовный опыт, выраженный Данте в поэме.
Возвращаясь к незаконченности рисунков, позволим себе предположить,
что художник отказался раскрашивать кодекс не только потому, что слои тем­
перы уничтожали красоту линии, но и потому, что традиционные приемы вели
к тривиальности, не давая ощутить внутреннее единство поэзии и графики.
Путешествие Данте, символизирующее духовное очищение, передано в по­
эме не только передвижением в пространстве - спуском и последующим восхо­
ждением. Ему соответствуют и сопутствуют изменения света - от сумрака леса
через вечные сумерки Лимба к мраку Каины и сквозь рассеянный свет чистили­
ща к всепронизывающему сиянию рая. Свет в огромной мере формирует образ­
ное впечатление от картин второй и третьей кантик, особенно последней, где
появляются мириады огней и огненная река. Передать все это красками в сис­
теме живописи XV в. абсолютно невозможно. Впрочем, невозможность зри­
тельного восприятия мира, открытого лишь внутреннему зрению, - общее мес­
то в культуре средних веков. Если бы Боттичелли разделял эту точку зрения (а
его обращение к искусству средневековья в поздний период творчества обще­
признано), он должен был бы неизбежно воспользоваться обычной системой
образов-символов. Однако в рисунках возникает нечто иное. Художник отказы­
вается от традиционных для Ренессанса объемных пластических форм, матери­
ализующих образы; но он не обращается и к заполненному цветом контуру, ко­
торый уплощает изображение. Растворение же форм в потоке света для Ренес­
санса было слишком преждевременной новацией. Боттичелли находит единст­
венно возможный выразительный прием, при котором источником света стано­

40
вится сам лист пергамена, а фигуры, переданные легким прозрачным контуром,
кажутся как бы пронизанными этим светом. Идеальная находка для решения
композиций “Рая” вполне подходила и к “Чистилищу”, где фигур значительно
больше и, следовательно, больше заполненность листа линиями и меньше его
светоносность. Даже для “Ада” такое решение оказалось вполне приемлемым,
так как переполненность листов фигурками грешников создавала если и не впе­
чатление отягощенности материей, концентрирующей зло, то по крайней мере
убедительности физических страданий.
Темные, мрачные глубины ада диктовали, в общем, другое решение. Но при­
менить его - значило создать дисгармонию с оформлением остальной части “Ко­
медии”. Возможно, этой попыткой передать почти физиологическое воздействие
сцен “Ада” на читателя (души, мучающиеся в аду, судя по описаниям Данте, явно
не отличаются от тел: они испытывают вполне реальную боль, кровоточат, по­
крываются коростой, даже пахнут) объясняется и то, что раскрашены четыре ил­
люстрации именно к этой кантике. Конечно, они относятся к числу первых, а на­
чинать работу естественно с начала. Тем не менее создается впечатление, что ху­
дожник не методично и последовательно работал над иллюстрациями, а “приме­
рялся”: раскрашены листы не подряд. К тому же полностью - только лист к пес­
ни XVIII, в иллюстрации к песни XV осталась в контуре фигура Данте, которого
хватает за одежду его учитель Брунетто Латини, в рисунке к песни X, как уже бы­
ло упомянуто выше, оставлен без раскраски фон. Может быть, в работе темпе­
рой Боттичелли привлекала еще одна возможность: фигурки грешников в разно­
образных поворотах были великолепными штудиями нагих тел. Трудно найти сю­
жет, который, так же как сцены “Ада”, позволил бы столь свободно обращаться
с самым интересным для художников Возрождения объектом. С точки зрения пе­
редачи движения тела Боттичелли проявил себя блестяще: он не повторяется,
изображая бесчисленные сложнейшие позы.
Уникальность иллюстраций Боттичелли выделяет их из всего, что на про­
тяжении столетий было создано под влиянием великой поэмы. В практике
итальянской миниатюры и гравюры его времени они выглядят особенно не­
обычно. Разумеется, содержание поэмы диктовало в какой-то мере своеобразие
решения иллюстраций41, но при всем желании найти даже в лучших из них “воз­
можность передачи пространственно-пластических и цвето-световых образов
Данте”42 приходится признать: «трудно утверждать, что мастера глубоко прочи­
тывают образы “Комедии”»43, они просто передают их “в их зримо-живописной
привлекательности”44. Собственно, в этой привлекательности и заключен спе­
цифически ренессансный подход к восприятию образов “Комедии”. Та же осо­
бенность характерна и для гравюр в ранних изданиях поэмы, предназначенных
для массового читателя. Технические несовершенства компенсируются в них
декоративностью и занимательностью45. Именно в этом “живописном” смысле
следует понимать, на наш взгляд, известное высказывание Л.Б. Альберти о
сходстве живописи и поэзии: “И хорошую живопись... я буду созерцать с не
меньшим наслаждением, чем читать хорошее повествование. Живописцы ведь
оба: и тот, кто живописует словами, и тот, кто поучает кистью”46. Таким обра­
зом, задачу живописи и поэзии видели в умении ярко, образно и точно передать
некую идею, мысль, “поучение”. “Искусство вымысла, изящество языка и мно­

41
гостороннее знание”47 - качества, которыми должны обладать поэты, как счи­
талось в XV столетии, в равной мере можно отнести и к художникам. Перед че­
ловеком Возрождения не вставал ныне сделавшийся банальным вопрос: а мож­
но ли вообще иллюстрировать поэзию? Ответ был однозначен: невозможна за­
мена одного вида искусства другим, но возможно в силу сходства их задач рас­
крыть одно с помощью другого. Боттичелли - первый, кто почувствовал, что
соотносимость поэзии и живописи кроется в эмоциональном созвучии их языка
и что совершенство этого созвучия зависит прежде всего от личностного вос­
приятия. В этом смысле справедливы слова И. Анненского: “...в усиленно стро­
гих штрихах нежного кватрочентиста мы видим не столько Данте, сколько лю­
бовь Боттичелли к Данте”48.

П РИМ ЕЧАНИЯ

1 Вазари Дж. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. М., 1963.
Т. 2. С. 531.
2 Там же.
3 Там же.
4 Ephrussi С. La “Divine Comedie” illustre par Sandro Botticelli // Gazette des Beaux-Arts. Parigi, 1885;
Perate A. Dessins inedits de Botticelli pour illustrer l ’Enfer de Dante // Gazette des Beaux-Arts. 1887;
Strzygowski J. Zeichnungen von Sandro Botticelli zu Dante’s Goetlicher Komoedie nach den Originalen in
Berlin. B., 1886; Lippmann F, Drawings by Sandro Botticelli for Dante’s Divina Commedia. London, 1896;
Steinman E. Botticelli, Bielefeld; Leipzig, 1897; Venturi A. II Botticelli interprete di Dante. Firenze, 1921;
Shaeffer E. Sandro Botticelli: Die Zeichnungen zu Dante Alighieri “Die Gottlicher Komodie”. B., 1921;
SupinoJ. Idisegni per la “Divina Commedia” di Dante. Bologna, 1921; Venturi A- Un grande miniatore quat-
trocentesco // L ’Arte. 1925. [Vol.] 28. P. 191-194; Gamba C. Botticelli. Milano, 1936; PetrucciA. La “Divina
Commedia” nella incisioni del’400 // Accademie e Biblioteche d ’ltalia. Roma, 1940. [Vol.] 15, Ottobre. N 1;
Batard Y. Les dessins de Sandro Botticelli pour la Divina Comedie. Paris, 1952; Bertini A. I grandi maestri
del disegno: Botticelli. Milano, 1953; Donati L. II Botticelli e le prime illustrazioni della Divina Commedia.
Firenze, 1962; Becherucci L. I disegni danteschi del Botticelli // L ’Arte. 1966. [Vol.] 65. P. 3-19; Bonicatti M.
Botticelli // Enciclopedia Dantesca. Roma, 1970. T. 1. P. 689-690; Baconsky A.E. Botticelli: Divina Comedie.
Bucarest, 1977.
5 Bellini P. Le due serie di disegni del Botticelli per la Commedia // Botticelli e Dante. Milano, 1990.
P. 43.
6 Raffaello e la Roma dei Papi: Catalogo della mostra / A cura di G. Morello. Roma, 1986. P. 38.
7 Strzygowski J. Die acht Handzeichnungen des Sandro Botticelli zu Dante’s Gottliche Komodie im
Vatican. B., 1884-1887.
8 Botticelli e Dante. P. 351; Bo C., Mandel G. L ’Opera completa del Botticelli. Milano, 1967. P. 97.
N 73.
9 Манускрипт хранится в Национальной библиотеке Флоренции. Приведенная в тексте цита­
та о Боттичелли находится на листе 84. См.: Frey С. II codice Magliabechiano cl. XVII. 17. В., 1892;
Fabriczy C.V. II Codice dell’Anonimo Gaddiano // Archivio storico italiano. Firenze. 1893. T. 12.
10 Bellini P. Op. cit
11 Вазари Дж. Указ. соч. С. 528.
12 Козлова С.И. Данте и художники Ренессанса // Дантовские чтения. М., 1982. С. 108.
13 Козлова С.И. Иллюстрации Джулиано да Сангалло к “Божественной комедии” // Дантов­
ские чтения. М., 1973. С. 263.
14 Bellini Р. Op. cit.
15 Их характер неизвестен. См.: Сальвини Р. Хронологическая справка // Боттичелли: Сб. ма­
териалов о творчестве. М., 1962. С. 95.
16 Там же.
17 Botticelli е Dante. Р. 350. Создание рисунков относят и к периоду между 1482 и 1496 гг. См.:
Rafaello е la Roma dei Papi. Р. 38.

42
 18 Lippmann F. Zeichnungen von Sandro Botticelli // Jahrbuch der preussischen Kunstsammlungen.
1883. Bd. 4. S. 63-72.
19 Козлова С И. Данте и художники Ренессанса. С. 120; Ulivi F. Dante, Botticelli е la paghina bian-
ca // Botticelli e Dante. P. 82.
20 Козлова С И. Данте и художники Ренессанса. С. 122.
21 Там же. С. 121.
22 Примером может послужить гравюра, иллюстрирующая первую песнь “Ада”, в издании “Б о ­
жественной комедии” Маттео Капказа (Венеция, 1493). При некотором сходстве с иллюстрацией
Боттичелли к этой же песни, к которой она со всей очевидностью восходит, гравюра производит
чрезвычайно архаичное впечатление прежде всего из-за развития композиции по вертикали. Под­
черкивание значительности эпизодов достигается за счет предельного уменьшения глубины изобра­
женного пространства и тем самым нарушения ренессансного принципа построения места действия.
23 Parronchi A. Le illustrazioni del Botticelli per la Commedia e il progetto di un “Pantheon” fiorentino
// Botticelli e Dante. P. 77-80.
24 Ibid. P. 77.
25 Парронки приводит схему возможного размещения росписей в соборе (Parronchi A. Op. cit.
Р. 78).
26 Bertini A. Op. cit. Р. 11.
27 Lippmann F. Zeichnungen von Sandro Botticelli zu Dantes Gottlicher Komodie. B., 1954. S. 16.
28 Argan G. Sandro Botticelli. Geneve; Paris, 1957. P. 16.
29 Козлова С.И. Данте и художники Ренессанса. С. 129.
30 Там же. С. 115. В 1587 г. Галилей был приглашен во Флоренцию, чтобы “завершить давний
спор о форме, положении и величине Дантова ада” (Голенищев-Кутузов И.Н. Творчество Данте и
мировая культура. М., 1971. С. 329). Первоначальную архитектоническую схему составил и вычис­
лил Антонио Манетти в 1406 г. О топографии поэмы см. также; Голенищев-Кутузов И.Н. Гали­
лео Галилей // История эстетики. М., 1969. Т. 2. С. 616; Кузнецов Б.Г. Галилей. М., 1967. С. 47-50;
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. М., 1933. Т. 3: Галилей и его время.
С. 121-123.
31 Амфитеатров А.В. Дьявол. Харьков, 1991. С. 198.
32 «Народное воображение, знакомое с этими картинами, которые оно любило отыскивать в
барельефах и живописи священных зданий, делало их даже сюжетом для зрелищ и торжеств: в
1303 году одна веселая флорентийская компания пригласила своих соотечественников, желавших
получить “вести с того света”, прийти посмотреть на Арно своего рода пантомиму на воде, в кото­
рой посредством барок, нагруженных “нагими душами” и ведомых дьяволами, изображались ад­
ские сцены “среди криков и бурь”. Это необыкновенное развлечение окончилось катастрофой:
мост “alia Carraia”, тогда деревянный, обрушился под тяжестью зрителей, и множество людей, тол­
пившихся на нем, в тот день получили вести с того света, гораздо более верные, чем они желали»
(Оветт А. Итальянская литература. М., 1922. С. 65).
33 Голенищев-Кутузов И.Н. Творчество Данте и мировая культура. С. 248.
34 «На исходе средних веков писатели думали сложно и многомысленно. По-своему они были
реалисты, так как прежде всего требовали, чтобы событие, о котором повествуется, происходило
в действительности; затем оно уже могло толковаться как содержащее некую моральную истину
и в аллегорическом смысле; наконец, следовало “аналогическое” понимание, по которому данное
событие было не только тем, чем оно казалось сначала, но говорило об истине, скрытой под по­
кровом обычных слов. Это высшее символическое толкование связывалось с восхождением души
к тайнам небес. В средние века оно предполагалось первоначально только для объяснения текстов
св. Писания; его применение к светской поэзии и светской литературе было дерзким новшеством.
Только у Данте такое символическое понимание поэзии становится обычным» (Там же. С. 225).
35 Там же. С. 251.
36 Козлова С.И. Данте и художники Ренессанса. С. 134. Так, поднимаясь к небу Луны, Данте
не знает, “поднимался ли он телесно, или во сне, или в каком-либо ином состоянии. Он говорит,
что в начале полета пресуществился” (Голенищев-Кутузов И.Н. Творчество Данте и мировая
культура. С. 276).
37 Система мироздания, представленная Данте, как известно, восходит к неоплатонику Псев­
до-Дионисию Ареопагиту. См. подробно: Голенищев-Кутузов И.Н. Творчество Данте и мировая
культура. С. 273-274.

43
 38 Козлова С.И. Данте и художники Ренессанса. С. 105.
39 Там же. С. 102. Об изменениях в отношении к творчеству Данте на протяжении XIV-XV вв.
см.: Голенищев-Кутузов И.Н. Творчество Данте и мировая культура. С. 319-324.
40 Козлова С.И. Данте и художники Ренессанса. С. 106.
41 В предшествующем, XIV столетии “строгое церковное представление о стиле миниатюры
препятствовало тому, чтобы художники искали новую форму, даже для нового содержания” (An­
tal F. Die florentinische Malerei und ihr sozialer Hintergrund. B., 1958. S. 212).
42 Козлов С.И. Данте и художники Ренессанса. С. 122.
43 Там же.
44 Там же. С. 123.
45 См., например, издание “Божественной Комедии” 1487 г. (Бреша).
46 Альберти Л.Б. Десять книг о зодчестве. М., 1938. Т. 1. С. 242.
47 Де Санктис Ф. История итальянской литературы. М., 1964. Т. 1. С. 441.
48 Анненский И. Что такое поэзия // Аполлон. 1911. № 6. С. 55.
 СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ КНИГИ И КНИГА
КАК ЭЛЕМЕНТ СЕКУЛЯРИЗАЦИИ
В ИТАЛЬЯНСКОЙ ЖИВОПИСИ XV в.

О.Г. Махо

Книга как вместилище священной мудрости, символ божественного знания

и откровения широко бытовала в средневековом изобразительном искусстве.
Она являлась атрибутом людей, наделенных пророческим даром, получивших
божественное откровение или прославившихся своей ученостью. Закрытая
книга символизировала тайну божественного. С книгами в руках изображали
пророков, евангелистов, апостолов, отцов церкви. Нередко она являлась атри­
бутом Марии, особенно в сцене Благовещения, и Христа, открытая книга в ру­
ках которого - это Книга Жизни, в которую вписаны имена праведников.
В живописи Италии эпохи Возрождения книга продолжала выступать и в
прежнем качестве - как атрибут в традиционном смысле, но вместе с тем ее
роль сделалась существенно более разнообразной: прежде всего, расширился,
включив в себя не только христианские, но и более разнообразные светские
значения, круг символических смыслов, которые могла иметь книга. Вместе с
тем ее изображение стало одним из весьма широко распространенных мотивов,
входящих в композиции повествовательного характера, где аллегорическая со­
ставляющая продолжала присутствовать, но одновременно с ней появилась кон­
кретная, реальная составляющая этого образа. Подобные изменения происхо­
дили особенно интенсивно в искусстве второй половины XV столетия, внося
свою лепту в формирование его характера. Это становится очевидным при рас­
смотрении творчества художников из самых разных регионов, различной ори­
ентации, произведений как монументального, так и камерного характера, свя­
занных не только с религиозной, но и со светской тематикой, выполненных не­
посредственно живописными средствами или в технике интарсии, в ту пору весь­
ма близкой к живописи.
Книга как традиционный атрибут святого чрезвычайно широко бытовала в
большом числе разнообразных произведений многих итальянских художников.
Обратимся, например, к творчеству Карло Кривелли1, мастера отчасти архаизи­
рующего, у которого интересующий нас мотив именно в таком качестве присут­
ствует едва ли не в каждом из его созданий. В многочисленных произведениях,
представляющих собой как большие монументальные алтари с изображением
Мадонны с младенцем, а также некоторых святых, величаво стоящих или тор­
жественно восседающих на троне, так и камерные композиции с поясным изо­
бражением персонажей перед парапетом или в нише, книга может находиться в
руках, а может оказаться и лежащей на парапете. Иногда она имеет у Кривел­
ли весьма скромные размеры, но даже при этом воспринимается не просто как
знак, но как вещь, живущая своей собственной жизнью. Этому способствует
чрезвычайно характерная для мастера склонность к наделению предметов ис­
ключительной иллюзионистической убедительностью.

45
 Одним из наиболее ярких свидетельств этого является “Оплакивание”
(Милан, Брера), где атрибуты святых изображены отдельно от персонажей и
вынесены в боковые части композиции. Книга вместе с чернильницей и пе­
ром, говоря о присутствии в сцене оплакивания Иоанна-Евангелиста, объеди­
няется с горящей свечой и образует самостоятельную часть композиции, ко­
торая может иметь собственное символическое прочтение. Оно особенно яв­
но при восприятии этой группы предметов вместе со второй, аналогичной по
своему месту и структуре группой, находящейся по другую сторону фигур.
Входящие в нее сосуд с благовониями Марии Магдалины и тлеющий фитиль,
связанные с предыдущими предметами, создают образ вечности священной
мудрости, которой противопоставлена бренность всего земного. В соотноше­
нии с фигурами персонажей предметы кажутся здесь несколько увеличенны­
ми по размеру, и это еще один аргумент в пользу того предположения, что мы
встречаем в данном случае у Кривелли один из первых в итальянской живо­
писи примеров композиции типа “Vanitas”, которая будет развиваться в на­
тюрморте XVII столетия. Не порывая с христианской символикой, так начал
намечаться отход от более ранней традиции в алтарной живописи, где безраз­
дельно господствовали образы святых.
Если обратиться к искусству Сандро Боттичелли2, то в целом ряде его работ
можно встретить книгу, как и другие предметы, обладающие аллегорическим
смыслом, которая включена в действие, вовлечена в движение персонажей.
У Боттичелли в этом проявляется не только тяга к повествованию вообще
(свойственная многим мастерам XV в.) - об этой тенденции речь еще впереди, -
но и склонность к особому, пластически-символическому повествованию. В по­
добном качестве книга-атрибут присутствует в целом ряде изображений Марии
с младенцем Христом, но особенно показательна композиция “Магнификат”
(Флоренция, Уффици)3, в которой и книга-предмет является в значительной ме­
ре ядром пластической композиции, и книга-текст играет столь же существен­
ную роль в программном отношении, воплощая как божественное откровение,
так и триумфальное торжество. В результате она во многом отличается от тра­
диционного атрибута, становясь пластическим символом, заключающим в себе
вместе с обмакиваемым в чернильницу пером элемент действия, олицетворяю­
щий творческое начало.
Однако книга-атрибут начинает обретать и другую жизнь. Этому способст­
вует прежде всего характерное для того времени расширение круга аллегориче­
ских смыслов, которыми может быть наделена книга: помимо сугубо христиан­
ских здесь появляются и такие, которые вовсе не были чужды средневековому
искусству, но теперь становятся все более светскими, а именно: книга - это сим­
вол правосудия и закона, целомудрия и благоразумия, диалектики, размышле­
ния, эрудиции, достоинства, воздержания, уединения4. Если некоторые из этих
значений и бытовали в отдельных светских аллегориях средневековья, то те­
перь не только растет число таких аллегорических изображений (“Риторика”
или “Диалектика”), но и появляются изображения другого рода. В XV в. распро­
страняется тип аллегорического портрета ученых и поэтов, как древних, так и
современных, которые в первую очередь входят в циклы изображений великих
мужей, занимая там определенное место среди отцов церкви и полководцев.

46
В свое время программа подобного цикла была заказана, как известно, Петрар­
ке. Одной из наиболее знаменитых является серия росписей Андреа дель Каста-
ньо для виллы Пандольфини в Леньяйя (сейчас - Флоренция, Уффици)5, где на­
ряду с прочими присутствуют и изображения Данте, Петрарки и Боккаччо. По­
явление книги как атрибута оказывается здесь естественным в руках и Сивил­
лы Кумской, и Данте. Изображения подобного типа примыкают к традицион­
ной аллегории; само практически обязательное наличие книги как атрибута ти­
пологически сближает его с закрепленными каноном изображениями святых;
контекст, в котором они оказываются, тоже отчасти, если можно так выразить­
ся, сакрализует их. Однако в первую очередь весьма показателен сам факт рас­
ширения как круга светских персонажей, так и сферы их бытования - можно
обратить внимание, например, на интарсии дверей Зала Лилий Палаццо Веккьо,
где в манере, весьма близкой к изображениям с виллы в Леньяйя, Данте и Пет­
рарка с книгами в руках представлены стоящими в нишах, под которыми нахо­
дятся полуоткрытые шкафы, заполненные книгами, однако об этом мотиве
речь еще впереди.
Отсюда весьма логично книга как атрибут переходит в портреты, уже ли­
шенные или почти лишенные аллегорического смысла. Здесь работы итальян­
ских художников имеют определенные отличия от работ заальпийских живо­
писцев. Если в произведениях северных мастеров книга нередко является сим­
волом благочестия (достаточно вспомнить так называемые “Благочестивые
диптихи”), то в работах итальянских художников гораздо явственнее звучат мо­
тивы светского характера. На грани между собственно портретом и дидактиче­
ской аллегорией стоит известное изображение Луки Пачоли, выполненное Яко­
по де Барбари (?) (Неаполь, Галерея Каподимонте)6, где главный герой предста­
влен демонстративно занятым учеными штудиями и где лежащие перед ним
книги играют весьма значительную роль. Сходная тенденция отличает и более
раннюю фреску Винченцо Фоппы (Лондон, Галерея Уоллес), предположитель­
ный портрет или Джангалеаццо Висконти, или Лодовико Сфорца7, где юный
персонаж изображен за чтением Цицерона и роль среды столь активна, что
композиция воспринимается в большей мере жанрово-повествовательной, не­
жели собственно портретной. Впрочем, особенно распространенным аксессуа­
ром книга становится в итальянских портретах XVI столетия. В качестве приме­
ра хрестоматийного и вместе с тем едва ли не парадоксального по сути своего
содержания можно привести портрет папы Льва X кисти Рафаэля (Флоренция,
Уффици), где роскошно выполненная книга, которая, казалось бы, должна го­
ворить о благочестии папы, кажется, в первую очередь выдает его скорее свет­
ские пристрастия.
Другой важнейший аспект интересующей нас проблемы раскрывают ком­
позиции, представляющие святого-ученого в келье за работой. Чаще всего это
были изображения святого Иеронима и затем Августина, абсолютное большин­
ство которых было выполнено в XV - первой трети XVI в. В высшей степени
показательны и их многочисленность, и период наиболее частого их появления:
это свидетельствует о том, что мы имеем здесь дело с гуманистической иконо­
графией и что по мере приближения краха ренессансных идеалов исчезают и
композиции на эти темы8. В них персонаж был представлен, как правило, в ка­

47
бинете, заполненном не только книгами, но и разного рода научными инстру­
ментами, которые в целом ряде случаев могли иметь и аллегорический смысл.
В произведениях итальянских художников, в особенности к концу XV столетия,
они все более делались элементами, наделяющими интерьер конкретностью ре­
ального и, таким образом, привносящими в изображение святого-ученого опре­
деленно светские черты9.
В первой половине XV столетия композиции подобного рода в произведе­
ниях южноитальянских мастеров, очевидно знакомых с изображением святого
Иеронима Яна ван Эйка, несли на себе отпечаток воздействия северной тради­
ции. Показателен в этом отношении “Святой Иероним, освобождающий льва
от стрелы” Антонио Коллантонио (Неаполь, Галерея Каподимонте) с его тес­
ным, не очень подробно разработанным пространством и тяготеющим к равно­
значности и ориентированным на перечисление отношением ко всем элемен­
там, включенным в композицию. Однако вполне закономерно в живописи Ита­
лии существенно изменились как общий характер композиции, изображение
пространства, так и количество и характер изображения книг и других предме­
тов. У близкого на определенном этапе своей творческой эволюции к Коллан­
тонио Антонелло да Мессина10 в “Святом Иерониме в келье” (Лондон, Нацио­
нальная галерея)11 мы встречаем уже иное понимание пространства: несмотря
на компромиссный характер его интерпретации, оно более обширно и более
рационально проанализировано, книгам в нем принадлежит свое, более выве­
ренное логически место. Тенденция к тому, что принято называть скрытой се­
куляризацией, здесь уже намечена.
Вероятно, можно считать естественным, что эта тенденция значительно
более ощутима во флорентийской живописи. В “Святом Иерониме”, выпол­
ненном Доменико Гирландайо для церкви Оньисанти во Флоренции12, тяга к
бытовой повествовательности, присущая этому мастеру, заставляет его под­
робно перечислять всевозможные детали, не только книги и бумаги, но бук­
вально все вплоть до капелек разбрызгавшихся чернил. Фреска Гирландайо
была, как известно, выполнена в пару к “Святому Августину” Сандро Ботти­
челли13. Сравнивая эти две работы, А. Вентури заметил об образе, созданном
Гирландайо, что “медитация святого” сведена здесь “к раздумьям врача, выпи­
сывающего рецепт”14. Очевидные различия в сущности созданных образов,
которые непременно отмечаются всеми исследователями, обращающимися к
анализу этих композиций, впрочем все же не столь радикальные, как считают
некоторые из них, возникают, конечно, из-за различия программных задач,
поставленных перед собой авторами15, но формируются они и характером ин­
терпретации предметов, в том числе книг. Последних у Боттичелли немного,
но они кажутся полными достоинства и даже пафоса, как и сам Августин, об­
раз которого приобретает “героический” характер. Не будучи воплощением
доблести в древнеримском ее понимании, он несет в себе героическую сущ­
ность творческой деятельности. Во фреске можно явственно усмотреть обо­
ротную сторону скрытой секуляризации - некоторую сакрализацию научной
деятельности, воплощенный образ “ученой религии” (docta religio) Платонов­
ской академии, которая есть, по справедливому замечанию Э. Гарэна, “истин­
ная философия и абсолютное совпадение интеллекта (sapienza) и воли (sacer-

48
dozio)”16 и идеалы которой были бесспорно ближе Боттичелли, нежели Гир­
ландайо.
Значительное место в интерпретации рассматриваемой темы принадлежит
и мастерам Северной Италии. Во фресках Никколо Пиццоло17 в капелле Ове-
тари церкви Эремитани в Падуе, выполненных в середине XV в., изображения
отцов церкви за своими занятиями даны в округлых обрамлениях (dissotto insu).
Это придает не только персонажам, но и окружающим их книгам особенное ве­
личие, свидетельствующее, очевидно, и об особом отношении к патристике, ха­
рактерном для Ренессанса и ставшем в Италии широко распространенным.
Приведенный пример весьма показателен - ведь в данном случае мы имеем де­
ло с работой мастера далеко не крупного масштаба.
Однако наибольшей степени обмирщения композиция подобного типа,
особенно характерная для итальянской кватрочентистской живописи, со всей
очевидностью достигает в “Видении блаженного Августина”, выполненном
Витторе Карпаччо для Скуола ди Сан Джорджо дельи Скиавони в Венеции в
самом начале XVI столетия18. Не случайно эту композицию называли “симво­
лом венецианского гуманизма”19 и “гуманистическим раем”20. В обширном
кабинете святого книги создают особую атмосферу, они повсюду: на столе
Августина и на подиуме, на котором этот стол стоит, на полке вдоль стены и
на пюпитре в глубине. Отчасти они живут своей собственной жизнью: здесь
есть, выражаясь театральным языком, и премьеры, и актеры второго плана,
и массовка. Присутствие некоторых можно считать лишь обозначенным, в то
время как другие представлены так, что позволяют зрителю прочесть свой
текст. Подобная узнаваемость, явленная книгами, возможно, была не менее
очевидна для современников и тогда, когда дело касалось изображения само­
го святого, в котором, вероятно, можно видеть скрытый портрет кардинала
Виссариона, как и в других такого рода изображениях не исключена портрет­
ная составляющая образа21.
В мире, созданном Карпаччо, книги - неотъемлемая часть жизни, причем не
только такого ученого мужа, как блаженный Августин: в девичьей светелке
святой Урсулы появляется шкафчик с книгами, кажущийся обязательной ча­
стью интерьера (“Сон святой Урсулы”. Венеция, Академия). Вообще, живопись
рубежа XV и XVI вв. рождает впечатление, что обилие книг - некая едва ли не
обязательная характеристика итальянского интерьера. Весьма показательна в
нашем контексте далеко не самая значительная композиция Филиппино Липпи
“Благовещение” из коллекции Эрмитажа (Санкт-Петербург), где на столе перед
Мадонной изображена не одна книга, как это было традиционно принято, а це­
лая их стопка.
На более широкое распространение в последней четверти XV в. компози­
ций, представляющих святого ученого в келье-кабинете, безусловно оказало
воздействие утверждающееся преобладание идеала vita contemplativa над vita
activa, господствовавшего в предшествующий период. Достаточно вспомнить
“Диспуты в Комальдоли” Кристофоро Ландино, где решительно отстаивается
превосходство созерцательной жизни над жизнью деятельной: “...Те, кто всеце­
ло предается деятельности, несомненно, приносят пользу, но лишь в настоящем
и ненадолго. Напротив, те, кто постигает таинственную природу вещей, прино­

49
сят пользу на века. Дела умирают вместе с людьми; мысли побеждают столетия,
остаются бессмертными и торжествуют над вечностью”22. Этот идеал сущест­
венно повлиял и на образ жизни, в частности, итальянских владетельных кня­
зей, что привело к формированию особого типа помещения - studiolo, кабинета,
который превращается в своеобразное святилище для ученых занятий и уеди­
ненных размышлений23.
Безусловно, книге здесь принадлежит особая роль: она и источник этих раз­
мышлений и занятий, и продукт их, она приобщает к кругу избранных, не толь­
ко современников, но и великих древних. Поэтому не случайно книги, которые,
несомненно, и физически присутствовали в таком кабинете, становятся одним
из наиболее важных изобразительных элементов оформления studiolo, их изо­
бражения проходят через все его убранство. При этом трудно утверждать, что
было первично, а что вторично: живописные композиции повествовательного
характера воздействовали на формирование убранства studiolo или новый тип
интерьера - на живопись. Скорее всего процесс шел параллельно, при непосред­
ственном взаимодействии - достаточно вспомнить, например, что Сандро Бот­
тичелли считают причастным к созданию оформления кабинетов Федерико да
Монтефельтро24. Действительно, studiolo являют собой один из не столь уж
многочисленных примеров действительно реализованной ренессансной идеи
гармонии антропоцентрически организованного мира, но и в своем воплощении
остающейся утопической.
В высшей степени показательно в этом отношении оформление кабинета
Федерико да Монтефельтро в его дворце в Урбино (1476). Книга присутствует
там, с одной стороны, как атрибут отцов церкви, ученых, писателей в живопис­
ных портретах, расположенных в верхней части стен. Кроме того, она много­
кратно изображается на панно, выполненных в технике интарсии25, которые по­
крывают нижнюю часть стен, являясь одним из наиболее часто повторяющих­
ся элементов натюрмортных композиций. В полуоткрытом шкафу на одном из
таких панно надписи на корешках позволяют узнать и Библию, и сочинения Го-
мера, Вергилия, Цицерона, Сенеки, т.е. дают возможность судить о предпочте­
ниях хозяина кабинета. Сам же Федерико да Монтефельтро на портрете, вы­
полненном для этого кабинета, очевидно, Педро Берругете, зримо воплощает
ту позицию, согласно которой, активно действуя на благо общества, человек со­
вершенствуется, но лишь затем, чтобы подготовиться к полному обретению се­
бя в созерцании. Книга в этом портрете, в противоположность отставленному в
сторону шлему, является инструментом этого созерцания. В действительности
же отношение к жизни Федерико существенно отличалось от того образа, что
был заложен в программу studiolo, образа скорее идеального, как и сам умозри­
тельный мир кабинета.
Такая отстраненность в еще большей мере свойственна атмосфере кабине­
та того же Федерико да Монтефельтро в его дворце в Губбио26. Атмосфера пас­
сивной созерцательности сильнее ощущается здесь даже в характере представ­
ления предметов в натюрмортах панно интарсий, в которых более последова­
тельное использование геометрической перспективы словно заставляет находя­
щегося в кабинете человека не менять точку зрения, т.е. по существу не сходить
с заданной позиции. Свободные искусства, воплощенные в виде аллегорических

50
фигур в живописных композициях верхнего яруса стен, вручали портретно изо­
браженным Федерико и его друзьям свои атрибуты, в том числе и книги, сам же
хозяин studiolo был представлен вместе с сыном даже не читающим, как в Ур-
бино, а слушающим, что делало превосходство созерцательного идеала еще бо­
лее очевидным.
На распространенность и органичный для конца XV в. характер подобно­
го рода декорации может указывать тот факт, что в апартаментах Борджа в
Ватиканском дворце, живопись которых связана с Пинтуриккьо, в люнетах
стен кабинета находятся изображения Свободных искусств, которые иконо-
графически можно считать весьма близкими к аналогичным композициям stu­
diolo в Губбио. Вместе с тем композицию Браманте для Каза Панигарола (сей­
час - Милан, Пинакотека Брера) “Плачущий Гераклит и смеющийся Демок­
рит”27 по характеру изображения отличает значительная близость к живописи
верхнего яруса стен кабинета в Урбино, а программно - к идеям флорентий­
ской Платоновской академии.
Если подобного рода интерьеры были светскими и изображения книг в них
во многом подчеркивали именно это, то одновременно присущая studiolo особая
сосредоточенность на интеллектуальной деятельности превратила их и в своего
рода святилища; не случайно кабинет, как правило, составлял единый комплекс
с капеллой. Что же до изображения книг, вместе с научными инструментами
входящих в предельно иллюзорные натюрморты, которые особенно характер­
ны для оформления этих помещений, то, вероятно, можно считать неслучай­
ным, что второй - и более многочисленной - группой подобного рода изобра­
жений являются панно на стенках шкафов сакристий и на спинках скамей хоров
церквей. Для всех интарсий особенно характерно исключительное внимание к
последовательному воплощению иллюзионистического эффекта, которое де­
лается возможным благодаря и особым свойствам материала, в котором выпол­
нено изображение, и последовательному применению геометрической перспек­
тивы, что в результате приводит к ощущению практически абсолютной пласти­
ческой достоверности28. Таким образом, мы снова сталкиваемся с двойственно­
стью, отличающей процесс секуляризации изображения книги: она, с одной сто­
роны, несет в себе светское начало, с другой же - наполняется новой ренессанс­
ной сакральной сущностью.
Таким образом, в итальянской живописи эпохи Возрождения, в особенно­
сти XV в. и связанной с кватрочентистской традицией, изображение книги пе­
реживает некоторую секуляризацию, привнося определенные черты светско­
сти даже в изображения на темы священной истории. Однако одновременно и
сама книга, и интерьер, в котором она живет, будь то живописное пространст­
во кельи святого Иеронима или кабинета Луки Пачоли, равно как реальный
кабинет Федерико да Монтефельтро в Урбино или сакристия церкви Санта
Мария ин Органо в Вероне, наполняются новым ренессансным сакральным
смыслом.

51
 ПРИМ ЕЧАНИЯ

1 О К. Кривелли см.: Carlo Crivelli е crivelleschi: Catalogo / А сига di Р. Zampetti. Venezia, 1961;
Davies M. Carlo Crivelli. L., 1972; Bovero A. L ’opera completa del Crivelli. Milano, 1975; см. также: Ap-
сенишвили И.В. Н атю рморт в творчестве венецианского художника Карло Кривелли // Изв.
А Н ГССР. Сер. “История, археология, этнография и история искусства”. 1977. № 1. С. 115-122.
2 Литература о творчестве Боттичелли исключительно обширна; см. одно из наиболее позд­
них исследований: Lightboun R. Sandro Botticelli: Life and work. N.Y., 1989. Vol. 1, 2. Лучшей в отече­
ственной литературе остается работа: Дунаев Г.С. Сандро Боттичелли. М., 1977.
3 Анализ этой композиции непременно вклю чает в себя и рассмотрение в той или иной мере
роли предметов; впрочем, Г.С. Дунаев, например, делает множество интереснейших наблюдений,
связанных главным образом с изображением граната (Дунаев Г.С. Указ. соч. С. 149-153).
4 Verneuil М.Р. Dictionnaire des symboles, emblemes et attributs. P., [s a.]. P. 107-108; Chevalier J.,
Gheerbrant A. Dictionnaire des symboles. P., 1973. T. 3. P. 138-139.
5 Данилова И.Е. Итальянская монументальная живопись: Раннее Возрождение. М., 1970.
С. 127-128.
6 Venturi A. Storia dell’arte italiana. Milano, 1913. Vol. 7, parte 2. P. 122-123; Yamey B. Art and
accounting. New Haven; London, 1989. P. 126-133.
7 Waterhouse E.K. The fresco by Foppa in the Wollace Collection // Burlington Magazine. 1950.
Vol. 92, N 567. P. 117; Ottino della Chiesa A. Pittura lombarda del Quattrocento. Bergamo, 1961. P. 63.
8 Н екоторы е данные о распространении подобных изображений содержатся в статье: Чер­
няк И.Х. Культура Возрождения и проблема гуманистической религиозности // Культура Возрож­
дения и религиозная жизнь эпохи. М.: Наука, 1997. С. 11.
9 В связи с анализом предметной среды в итальянской живописи XV в. такого рода компози­
ции рассматриваются в статье: Анисимова В. Предметная среда в итальянской живописи XV века
// Вопр. искусствознания. М., 1996. [Т.] 8 (1/96). С. 259-263.
10 Fiocco G. Collantonio е Antonello // Emporium. 1950. N 2.
11 Little N J. A note of the London “St. Jerome in his Study” by Antonello da Messina // Arte Veneta.
1076. Vol. 30. P. 154-157.
12 Kecks R.G. Ghirlandaio: Catalogo completo. Firenze, 1995. P. 111-112.
13 См.: Дунаев Г.С. Указ. соч. С. 83-94.
14 Venturi A. Op. cit. Parte 1. P. 724.
15 См., например: АрганД.К . Сандро Боттичелли // Боттичелли: Сб. материалов о творчест­
ве. М., 1962. С. 60.
16 Гарэн Э. Платонизм и достоинство человека // Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрож­
дения. М., 1986. С. 126.
17 Rigoli Е. Niccolo Pizzolo // Arte Veneta. 1948. P. 141-147; Николаева H.B. Творчество Н икко­
ло Пиццоло // Искусство. 1976. № 5. С. 60-65.
18 Точному определению сюжета этой композиции посвящена статья: Roberts H J. The St.
Augustin in “St. Jerome’s Study”. Carpaccio’s paintings and its legendary source // The Art Bulletin. 1959.
Vol. 16, N 4. P. 283-287.
19 Pignatti T. Carpaccio: San Giorgio degli Schiavoni. Milano, 1967. P. 7.
20 Muraro M. Carpaccio. Firenze, 1966. P. 92.
21 См., например: Анисимова В. Указ. соч. С. 260, прим. 26-28.
22 Цит. по: Гарэн Э. Указ. соч. С. 117.
23 О studiolo в интересующем нас аспекте см.: Bombe W. Une reconstruction de Studio du due
Frederic d’Urbin // Gasette des Beaux-Arts. 1930. Vol. 4. Nov. P. 265-275; Lavalleye J. Guste de Gant:
Peintre de Frederic de Montefeltro. Bruxelles; Rome, 1936; Sterling C. La nature morte de l’antiquite a nos
jours. P., 1959. P. 31-32; Chastel A. Renaissance meridionale: Italie. 1460-1500. P., 1965. P. 251, 306-307;
Clough C.H. Federigo da Montefeltro’s private study in his Ducal palace of Gubbio // Apollo. 1967, Oct.
P. 278-287; Bo C. Palazzo Ducale di Urbino. Novara, 1982; Biscontin J. Le studiolo a la Renaissance // Le
studiolo d ’lsabella d’Este. P., 1975; Ferretti M. I maestri della prospettiva // Storia dell’arte italiana. Torino,
1982. Parte 3, vol. 4. P. 517-520; см. также: Maxo О.Г. Оформление кабинета итальянского правите-
ля-гуманиста от Федерико да М онтефельтро до Франческо I Медичи // Итальянский сборник.
СПб., 1997. № 2 . С. 5-13.

52
 24 Lavalleye J. Op. cit. P. 104; Biscontin J. Op. cit. P. 20; Bo C. Op. cit. P. 58; Sterling C. Op. cit.
P. 31-32; Clough C.H. Op. cit. P. 278-287.
25 Из весьма обширной литературы об интарсии следует выделить прежде всего основопола­
гающую работу: Chastel A. Marqueterie et perspective au XV siecle // La Revue des Arts. 1953. N 3.
P. 141-153 (см. переиздание: Chastel A. Fables, Formes, Figures. P., 1978. T. 1. P. 317-332), а также
весьма полное, использующее многочисленные источники, с обширной библиографией исследова­
ние: Ferretti М. I maestri della prospettiva. Р. 457—485.
26 Весь комплекс интарсий этого кабинета хранится сейчас в Метрополитен-музее в Нью-
Йорке; из семи живописных изображений аллегорий две находятся в Национальной галерее (Лон­
дон), две были прежде в Музее Кайзера Фридриха (Берлин), три - неизвестны, портрет Федерико
да Монтефельтро с сыном находится в Хэмптон-корте (Лондон). См.: Lavalleye J. Op. cit. Р. 109-127;
Biscontin J. Op. cit. P. 20; Bo C. Op. cit. P. 16, 58; Clough C.H. Op. cit. P. 278-287; Chastel A. Le mithe de
la Renaissance. 1420-1520. Geneve, 1969. P. 38.
21 Данилова И.Е. Указ. соч. С. 186-187.
28 О такого рода композициях нам уже приходилось говорить, см.: Махо О.Г. Интарсия в цер­
ковном интерьере Италии эпохи Возрождения // Культура Возрождения и религиозная жизнь эпо­
хи. М.: Наука, 1997. С. 200-207.
 ГИМН КНИГЕ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ
И ЕГО ПАРАДОКСЫ
К изображению книги в итальянской живописи кватроченто
В.Е. Анисимова

...Когда бы ло провозглаш ено, что Б и бл и о тека объ ем -

л ет все книги, п ервы м ощ ущ ением бы ла безудерж ная
радость. К аж ды й чувствовал себя владельцем тайного
и нетронутого сокровищ а. Н е бы ло проблем ы - ли ч­
ной или мировой, для которой не наш лось бы убеди­
тельного реш ения... В селенная обрела смысл, вселен­
ная стала внезапно огромной, как надежда.
Хорхе Луис Борхес. Вавилонская библиотека

Борхесовское уподобление Мироздания Библиотеке и их вместе Лабирин­

ту - по своей сути идея XX в., естественно чуждая позднему средневековью. Од­
нако некие аналогии этой строго упорядоченной и одновременно запутанной
(для непосвященных) системе можно найти в любой идеальной конструкции бы­
тия, в том числе и возрожденческой. Простота, объясняемая логикой пользы, и
запутанность, вытекающая из той же логики, свойственны как фантастическо­
му описанию Вселенной-Библиотеки Борхеса в XX в., так и описанию идеаль­
ной библиотеки, оставленному Альберти в середине XV в. Автор “Десяти книг
о зодчестве” в одном месте своего трактата предписывает размещать библиоте­
ки вблизи спальни мужей, обращая их окнами на “восток равнодействий”1, объ­
ясняя это тем, что таким помещениям “нужен свет зари”. Тут же, однако, он со­
ветует хранить книги в помещении, обращенном к югу и западу, чтобы оградить
их от “червоточины, выцветания и плесени...”2, а уже в десятой главе девятой
книги он пишет: “...также я не требую точного знания звезд, чтобы знать, что
библиотеки следует обращать к северу”3. Впрочем, основным требованием
Альберти к библиотекам остается не столько их ориентация относительно сто­
рон света, сколько содержимое этих помещений: “Я не умолчу о следующем:
главным украшением в библиотеках будут книги многочисленные и редчайшие,
в особенности же собрания ученой древности”4. Современному читателю труда
Альберти покажется по меньшей степени странным акцент, сделанный им на
книгах, ибо для чего же еще обустраивать библиотеки, как не для их хранения?!
Однако этот пассаж в первую очередь показывает изменившееся отношение в
эпоху Возрождения к интересующему нас предмету.
Книга, один из инструментов “интеллектуала” зрелого средневековья5,
опять превращается в драгоценность раннего средневековья. Ее снова начина­
ют обильно украшать миниатюрами, одевают в роскошные переплеты и зачас­
тую приковывают цепями к пюпитрам6 в общественных библиотеках и даже в
частных покоях, предупреждая тем самым кражу “дорогостоящего имущества”.
Под частным помещением подразумевается studiolo, совмещающий функции ка­
бинета, оратории, библиотеки и cabinetto di cose rari preziosi. По своему назначе­

54
нию и смыслу светский studiolo также наследует монастырской келье и скрип-
торию - месту трудов по переписке рукописей, размышлений, уединенного по­
знания себя и мира. Уже с конца XIV в. studiolo становится обязательным для
любого образованного человека и сохраняется в XVI в., недаром Антонфранче-
ско Дони вкладывает в уста Сенеки, которого сделал героем одной из своих но­
велл, назидание: “Ты ничего не сказал мне, есть ли в этом доме комната для те­
бя самого... Какими бы ты личными или общими делами ни занимался, всегда
оставляй для себя, по крайней мере, три часа между днем и ночью, чтобы поду­
мать о самом себе и о своей жизни... Каждый должен иметь такую комнату, в
которую никто не смел бы входить, кроме него самого, и в которой должны бы­
ли бы находиться его книги, его писания и другие вещи по его вкусу. Такая ком­
ната будет советчиком его и убежищем его тайных мыслей, и особенно хорошо
сделает он все то, что раз десять обдумает в этой комнате, прежде чем вынести
из нее свое решение”7. Studiolo, ради чего, собственно, и следовало бы возводить
здание, по мнению Антонфранческо Дони, это и есть и сам Дом, и его владелец
со своим характером, вкусами и пристрастиями. Книги - главное пристрастие
гуманиста (и не только) кватроченто. Теперь они формируют не только биб­
лиотеку, но и самого человека, влияют, как мы видели выше, на его решения и
даже на его судьбу.
Среди знаменитых диалогов Петрарки из трактата “О средствах против вся­
кой судьбы” есть один, посвященный интересующей нас теме (I, XLIII)8. В нем
ученый спор ведется от имени Радости, представляющей эмоциональную сторо­
ну человеческой души, трепещущей и рвущейся ввысь, и Разума, старающегося
образумить и возвратить душу на землю. Эти и другие персонажи, участвующие
в петрарковских диалогах, принадлежат стоической традиции, где Радость, На­
дежда, Скорбь и Страх олицетворяли “неразумные эмоции”. Диалог, именуе­
мый “Об изобилии книг“, раскрывая многие аспекты взаимоотношений челове­
ка и книги, на самом деле строится вокруг одной проблемы, обозначенной в его
названии, - это их количество. В отличие от других диалогов упомянутого
трактата, где аргументы обеих сторон весьма разнообразны, в данном диалоге
Радость сосредоточивается на одной проблеме. Она на все лады повторяет
“очень много книг”, “книг имеется изобилие”, “количество книг огромно”, “ко­
личество книг неизмеримо”... И строгий Разум, пытаясь образумить восторжен­
ное легкомыслие, вначале методично по-сократовски заводит разговор о мере,
изобилии и достатке, ссылаясь на древних, призывает избегать крайностей - на­
до всегда помнить слова комедиографа: “Ничего слишком”. Но, кажется, Ра­
дость не слышит его, она восклицает: “книг - неисчислимое множество!”, “мои
книги неисчислимы!”, “я приобретаю много книг” и т.д. Уравновешенный Разум
начинает сердиться, он долго говорит с самим собой, упрекая уже неизвестно
кого в неразумности и заблуждениях, исходящих от книг, сетует на бессилие ума
вместить необъятное, ругает переписчиков, допускающих ошибки, искажаю­
щие смысл произведения. Однако, спотыкаясь то тут, то там об эти восторжен­
ные “много”, “множество”, “неисчислимо”, незаметно сам ступает на путь, дик­
туемый ему его оппонентом. Несмотря на краткость своих реплик, диалог ведет
“неразумная Радость”, и вопреки всему Разум подчиняется ей, оставляя главной
проблему количества: “Многое трудно учащимся, ученым достаточно малого”,

55
“многих книги привели к безумию, потому что эти последние поглощали боль­
ше, чем могли переварить”, “книги следует хранить не в шкафу, а в уме, в про­
тивном случае никто не может прославиться больше, чем общественный биб­
лиотекарь или сам книжный шкаф”. Под конец диалога мрачный голос Разума
мог бы уподобиться стенаниям Скорби, персонажу из других петрарковских
диалогов: “Среди стольких руин человеческих творений сохраняется неруши­
мым Священное Писание... Другие же достойнейшие книги гибнут и уже в зна­
чительной части погибли!” И далее, обращаясь явно не к Радости: “...потерю же
книг вы считаете одной из самых незначительных потерь... Что сказать о ваших
знатных мужах, которые не только допускают гибель книг, но и горячо желают
ее?” После этого пассажа высказывание Радости звучит утешением “скорбяще­
му” Разуму: “Я храню много выдающихся книг, - говорит она, - книг накопи­
лось весьма много”.
Последняя фраза как нельзя лучше иллюстрирует ситуацию в ренессансной
Италии, отраженную и в живописи этого периода. Книги буквально хлынули в
жизнь, неся с собой потоки тысячелетней, но по-прежнему свежей информации.
Античные авторы, завлекая читателя в свои сети звучностью и богатством язы­
ка, беседуют и наставляют, учат красноречию и достоинству, посвящают в
арифметику и “редкостные творения природы” и, главное, дают толчок к полу­
чению нового знания. “За последние сто лет не только стали очевидны вещи,
прежде сокрытые во тьме невежества, но оказались известны такие, которые
были полностью неведомы древним... - восклицает историк XVI в. Леон Ле-
руа, - новые моря, новые земли, новые типы людей, законов, обычаев, нравов,
новые травы, деревья, минералы, новые изобретения, такие, как книгопечата­
ние, артиллерия, компас...”9. Новая информация порождала новые книги, а но­
вые книги давали пищу для новейших и т.д.
В виде непременного атрибута эпохи книги вошли в контекст живопис­
ного произведения, заполоняя собой не только комнаты ученых мужей, ли­
тераторов и философов, но и кельи персонажей священной истории, превра­
тив их в своего рода “библиотеки”. В картине Филиппино Липпи из флорен­
тийской Бадии “Видение Марии св. Бернарду” (ок. 1485-1490 гг.) прихотли­
вый абрис одинокой скалы отгораживает условное пространство монаше­
ского “грота” от внешнего мира, не подозревающего о чудесном видении
святому, и одновременно самого святого, не подозревающего о чудесном ми­
ре10. По преданию, сосредоточенная внутренняя жизнь обесцветила для него
весь мир (что художник изобразил буквально) и позволила не замечать ниче­
го внешнего (красочной предстает лишь Мария в окружении ангелов, разу­
меется, донатор и книги в цветных переплетах). Бернард Клервосский до яв­
ления Богородицы, сидя за простым письменным столом, сделанным из
засохшего дерева, писал, очевидно, проповедь на первую главу Евангелия от
Луки (1, 26-31), поскольку именно этот текст, начинающийся словами Missus
est Angelus11, находится на развороте крупноформатного кодекса, обращен­
ного к зрителю. А на страницах кодекса, объединяющего двух главных геро­
ев и находящегося у них под руками, среди плохо различимых слов читают­
ся все те же Missus est Angelus, придающие еще большее правдоподобие изо­
браженному в сложном ракурсе предмету.

56
 Каменные изломы скалы служат святому сиденьем и полками для множества
манускриптов, должных свидетельствовать о его солидных знаниях Священного
Писания, житий отцов церкви и святых, сочинений Амвросия Медиоланского,
Августина и Григория Великого. Знанию как таковому, впрочем, Бернард Клер-
восский отводил второстепенное место в своей духовной деятельности, так же
как и систематизации своих религиозных воззрений в письменных трудах, пред­
почитая им устные импровизированные проповеди, принесшие ему славу орато­
ра12. Художник же сознательно заменяет средневековую устную “традицию” воз­
рожденческой “письменной”. В картине нет традиционного атрибута святого -
улья13, намекающего на сладость речей проповедника. Вместо него повсюду мы
видим уже знакомые нам приметы ренессансного времени, перефразируя Ричар­
да де Бери, - “многообразный рой превосходных томов”14. В отличие от самого
святого художник, его изобразивший, пленялся окружающим миром, представив
его во всем вещественном, но обесцвеченном многообразии.
“Книжность” культуры коснулась и изображения такого популярного сюже­
та, как Благовещение, например во фреске Филиппино Липпи из церкви Санта
Мария сопра Минерва “Благовещение с Фомой Аквинским и кардиналом Оливь-
еро Карафа” (1488-1493) или в более позднем эрмитажном “Благовещении”
(ок. 1495 г.) того же мастера, где комната Богородицы буквально превращается в
читальню. Архангел Гавриил, врываясь с потоком света в сумрачную келью (ога­
рок свечи догорел), застает Деву Марию за чтением. Подбор ее книг, само собой,
не выходит за рамки религиозной литературы, однако нарушает канон, согласно
которому Дева Мария всегда изображается в сцене Благовещения погруженной в
чтение Книги Пророка Исаии, содержащей слова, предвещающие главное собы­
тие в ее жизни: “...се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему:
Еммануил” (Ис 7 , 14)15. Сама Богоматерь далека от сосредоточенности и созерца­
тельности, присущих ее традиционному образу в итальянской и тем более в ни­
дерландской живописи. Она как будто не столько просто читала священный
текст, сколько изучала его, делая пометки и оставляя закладки16.
Удивляет нас и нарочитая небрежность в отношении к книгам, являющим­
ся в ту эпоху не только объектами благочестивого почитания, но и просто до­
рогостоящими предметами. Книги буквально валяются полураскрытые, с об­
трепанными страницами, затертыми корешками. Но это лишь кажущаяся не­
брежность, свидетельствующая о лихорадочном поиске и обретении нового ми­
ра, молодости, ненасытности, жадности и щедрости первооткрывателя, еще го­
тового делиться со всеми. Жажда знания, сколь бы ни был священ его источ­
ник, - страсть мирская. Оттого немного смущена ренессансная Мадонна. Отто­
го разрывается блаженный Иероним между Псалтырью и Горацием, между
Евангелием и Мароном, между Апостолом и Цицероном. Один шаг разделяет
их. “И вот я, злосчастный, - писал Иероним в письме к дочери св. Павлы, - по­
стился, чтобы читать Туллия. После еженощных молитвенных бодрствований,
после рыданий, которые исторгало из самых недр груди моей воспоминание о
свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к са­
мому себе, я пытался читать пророков, меня отталкивал необработанный [их]
язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а
солнце”17. Однако именно этот знаменитый текст позволил итальянским гума­

57
нистам превратить блаженного Иеронима в своего предшественника, предста­
вив его как ученого-филолога, окружив соответствующими атрибутами не
только духовного, но и светского знания и в конце концов примирив в нем то, с
чем было не под силу примириться самому Иерониму, в конце концов отказав­
шемуся от литературной языческой традиции. Блаженный Иероним кватрочен­
то не аскетичный старец, побивающий себя камнями, а почтенный муж, воссе­
дающий в кардинальских одеждах в своем studiolo, окруженный манускриптами
на разных языках, а также другими инструментами ученого-гуманиста: арми-
лярной сферой, измерительными приборами, песочными часами, чернильницей
и т.д. Таким предстает перед нами “Иероним в своей келье” во фреске Домени­
ко Гирландайо из церкви Ognisanti во Флоренции 1480-х годов, таким же оказы­
вается более ранний образ “героя” в маленькой картине Яна Ван-Эйка из Дет­
ройта (ок. 1435 г.).
В Италии XV в. на многочисленных портретах ученых мужей, Иеронимов,
Августинов, евангелистов, “uomini famosi”, сивилл и пророков, на портретах
правителей, тиранов и гуманистов, портретах Данте, Петрарки, Боккаччо и
Луки Пачоли и других лиц мы встретим множество вариантов изображения их
общения с книгами. Книги будут писать и изучать, над ними будут корпеть, на­
писанное в них рассматривать через увеличительное стекло, выставлять вро­
де наглядного пособия или музейного экспоната, в конце концов, можно уви­
деть даже сон над книгой, но почти никогда мы не увидим просто читающего
человека. Homo Legens, столь ярко воспетый в гуманистических сочинениях,
был чужд самому изобразительному строю итальянской картины, и живопи­
сец старается избегать изображения созерцательного otium’a, который в эту
эпоху сопряжен прежде всего с понятием studia humanitatis, т.е.
“р е в н о с т н ы м (разрядка наша. - В.А.) изучением всего, что составляет це­
лостность человеческого духа”18. В этом контексте роль книги становится
двойственной. Она оказывается одновременно о б ъ е к т о м изучения и
и н с т р у м е н т о м интеллектуала. Как объект она требовала рассматрива­
ния, как инструмент - манипуляции. Всепоглощающее чтение, чтение ради по­
лучения удовольствия, заставляющее забыть, где ты находишься, в каком вре­
мени живешь, - это сюжет для литературы XV в., но не для живописи. В из­
вестной новелле Франко Сакетти некий флорентиец, человек умный и состо­
ятельный, в субботу после трех часов дня придался своему обычному заня­
тию - чтению Тита Ливия. Дойдя до места, повествующего о том, как вскоре
после принятия закона против роскоши римские матроны побежали на Капи­
толий, требуя его отмены, он настолько разъярился, что обрушился с гневной
речью на мастеров, производивших у него в доме каменные работы. Прокли­
ная римлянок как негодяек и распутниц, дерзнувших бежать на Капитолий ра­
ди своих украшений, он взывал к мастерам: “О, римляне! Неужели вы допус­
тите это? Вы, которые не допустили, чтобы какие-нибудь цари или императо­
ры стояли выше вас?” На следующий день, придя в себя, этот флорентиец из­
винялся, говоря, что “накануне вечером у него были свои печали”19.
Фреска Винченцо Фоппа, датированная 1464 г. и получившая название
“Мальчик, читающий Цицерона”, - едва ли не единственный случай в живопи­
си этого периода, когда перед нами предстает фанатик чтения, и иногда возни­

58
кает желание отождествить его с самим Петраркой, в молодости упивавшимся
языком Туллия настолько, что это заставило отца сжечь книги, дабы они не ме­
шали его сыну изучать право20. Другой пример сосредоточения на одной-един-
ственной книге - это портрет “Федерико да Монтефельтро с сыном Гвидобаль-
до” (ок. 1476 г.) Иоса ван Гента, который скорее всего первоначально был ис­
полнен для studiolo самого герцога в Урбино21. Хотя здесь речь идет о человеке,
известном своими литературными пристрастиями22, впечатлению сосредото­
ченности на тексте и отрешенности герцога от окружающего его мира поспо­
собствовала невозможность передачи его образа не иначе как в профиль. Кро­
ме того, автором портрета был нидерландец, не отступавший от медитативного
переживания бытия не только в сакральных композициях, но и в светских изо­
бражениях.
Иллюстрацией этой северной традиции может послужить хотя бы луврская
картина начала XVI в. Квинтина Массейса “Меняла с женой”. Героиня заворо­
жена не только событиями священной истории, открывающимися ее внутренне­
му взору, но самой драгоценностью предмета, который она бережно держит в
руках, осторожно переворачивая страницы и разглядывая миниатюры. Даже ес­
ли поверить обличительной трактовке этого произведения, противопоставляю­
щей книгу, т.е. духовную ценность, золотым монетам и жемчугу, впечатление
чудесной заколдованное™ и благочестия героев не исчезает23. Книга сотворена
из того же материала, настолько же хрупка и бесценна, как и все другие пред­
меты мира героев этих картин.
Отношение к фолианту в руках Федерико да Монтефельтро как к драгоцен­
ности - свойство северной живописи и одновременно итальянского менталите­
та. Если Ричард де Бери в “Филобиблоне”, ссылаясь на Иеронима, противопос­
тавляет книгу и все мирские богатства: “Не может один и тот же человек ува­
жать и золото и книги”24, то Петрарка, скорее, уподобляет книги сокровищам,
а их обладателя - “сказочным богачам”25. Между тем нам трудно представить,
что именно за книга находится в руках герцога. Это не Священное Писание, но
и не просто занимательное чтиво. Большой размер книги - in folio (две застеж­
ки по бокам) - выдает сочинение, скорее, научного содержания. Однако для ху­
дожника и самой модели оказывается не так уж важным, что читает герцог -
Аристотеля или Августина, Цицерона, Тацита или Евсевия, все эти книги во
множестве списков хранились в библиотеке герцога Урбинского. Важным ока­
зывается намек на образованность человека, одетого в латы. Этот двойной
портрет под разным углом зрения раскрывает идею дуалистического существо­
вания этих героев, одновременно объединяя и противопоставляя друг другу Фе­
дерико и Гвидобальдо, старость и юность, латы и мантию, шлем и корону, же­
сткость металла и мягкость горностая26. В этом контексте меч и книга - мета­
форы активной и созерцательной жизни, - логично продолжая друг друга, явля­
ются противоположными концами одной диагонали, разделяющей картину на
две половины. Если рассмотреть этот портрет в ансамбле оформления всего
studiolo, с его двумя рядами портретов древних и современных “знаменитостей”,
расположенных над иллюзионистическими интарсиями, то в этом реконструи­
руемом пространстве он окажется той умозрительной точкой схода всех идей,
без которой это пространство невозможно помыслить. Вытянутый в высоту

59
портрет герцога находится над изображенным в интарсии оконным проемом,
слева от которого - иллюзорный шкаф для доспеха, а справа - маленький, так­
же иллюзорный кабинет с книгами. Таким образом, множественность книг и
оружия в нижнем ряду превратились в сжатую ф о р м у л у этих предметов в
портрете Йоса ван Гента наверху. В портретах на стенах Гомер восседает с за­
крытой “Илиадой”, Иероним - с Псалтырью, Моисей - со скрижалями, а Аль­
берт Великий - с книгой, выдающей в нем авероиста. И один только владелец
кабинета и всех этих книг и портретов предстает не с книгой, а с ее образом. До­
вольно скромный раскрытый кодекс в руках Федерико да Монтефельтро (но за­
крытый для нас, поскольку мы никогда не узнаем его содержания) - Книга во­
обще, это е г о книга, сумма е г о размышлений н е г о жизни. А акт чтения -
вечно повторяющийся священный ритуал.
Приземленный вариант этой же темы в литературе предлагает Пьер-Пао-
ло Верджерио, наставляя сына падуанского правителя Убертино Каррара:
“Выпадают также часы и моменты, когда от дел мы освобождаемся по необ­
ходимости, ведь и от государственных дел мы часто не по своей воле удаляем­
ся, и не всегда ведутся войны, в иные дни и ночи случается что-то, что застав­
ляет задержаться дома и остаться самому с собой, вот тогда-то, когда ничем
другим извне мы не будем заняты в свой досуг, и приходит на помощь чтение
книг, разве только не пожелаем мы всецело предаваться сну, изнывать в без­
делье или подражать привычке императора Домициана, который ежедневно в
определенное время тайком от всех, [вооружившись] железным прутом, пре­
следовал мух”27.
Другой вариант упомянутого дуализма портретного образа представляет ху­
дожник, не чуждый нидерландским влияниям. В небольшой картине Антонелло
да Мессина “Св. Иероним” из лондонской Национальной галереи (в облике
главного персонажа находят сходство с Альфонсом Арагонским) отец церкви и
одновременно ученый обрели слитность, недоступную более раннему итальян­
скому художественному гению, представлявшему Иеронима в одной из его ипо­
стасей как святого отшельника либо как филолога и знатока языков. В окруже­
нии раскрытых манускриптов, разложенных на столе и фронтально расставлен­
ных в крохотной келье-studiolo под сводами готического храма, св. Иероним
восседает на постаменте как герой, облаченный в кардинальские одежды. Вы­
разительный профиль, как и в предыдущем портрете Федерико да Монтефельт­
ро, усиливающий отстраненность персонажа, создает образ человека, чуждого
раздвоенности реального Иеронима. В образе героя Антонелло Иероним - гу­
манист второй половины XV в., согласовавший свои научные притязания и ду­
ховные устремления, превративший otium в negotium.
Гораздо раньше “человека читающего” на живописную сцену выходит
“человек пишущий”, многократно представленный в средневековом искусст­
ве. Евангелисты и богословы, теологи и магистры, изображенные в неустан­
ном труде над своими сочинениями, предстают перед нами во фресках, и пре­
жде всего в миниатюрах манускриптов, как авторы данных текстов. Уже в
XIV в. их ряды пополняются изображениями античных авторов, поэтов и фи­
лософов, иногда предпочитающих творчество на лоне природы работе в душ­
ных комнатах. Ранние изображения могут быть компромиссными: носить от­

60
голоски средневековой трактовки образа и одновременно включать какие-ни­
будь новые детали. Так, один Вергилий начала XIV в. предстает перед нами в
кодексе “Энеиды” из Ватиканской библиотеки (Vat. lat. 2761)28 одетым, ско­
рее, в монашеские одежды с длинным капуччо за спиной, а его голову увенчи­
вает докторская шапочка. Он сидит под балдахином на четырех колоннах, за
столом с молитвенно сложенными руками и взглядом, обращенным... к ма­
ленькой фигурке крылатой музы, появляющейся с небес. Раскрытая книга, ле­
жащая перед ним, обращена к зрителю, и на страницах ее явственно читают­
ся первые строки из “Энеиды”.
Иной образ античного поэта мы видим в миниатюре Симоне Мартини 40-х
годов XIV в. Художник иллюстрирует текст сочинений Вергилия, изготовлен­
ный специально для Петрарки, имеющий его маргиналии на полях и сегодня но­
сящий название “Петрарковский Вергилий” либо “Virgilio Ambrosiano” (A 79inf)
по месту его хранения29. На миниатюре во весь лист, в аллегории, авторство ко­
торой приписывается самому заказчику, представлено содержание Вергилие-
вых трудов. В глубине справа под деревьями предстает одетый в тогу сам автор,
увенчанный лавром. Он возлежит под крайним из трех деревьев, чередой вы­
строенных на заднем плане и символизирующих помимо леса три литературных
шедевра поэта. На коленях его - раскрытая книга (по-видимому, “Энеида”), а в
руке - калам. Два персонажа слева представляют Энея и Сервия; последний ука­
зывает герою на поэта, одновременно приоткрывая прозрачный занавес. Внизу
расположились герои “Буколик” среди стад и “Георгии”, обрабатывающие ви­
ноградную лозу. На миниатюре поэт не смотрит в книгу, его взгляд и рука с ка­
ламом обращены вверх: он сочиняет свои величественные вирши, черпая вдох­
новение с небес.
Порой, изображая автора или авторов текста, художник не только повест­
вует о судьбе произведения, но и показывает историю книги как материально­
го предмета и историю письменности. Одной из любимейших в средние века бы­
ла “История о разрушении Трои” Дарета Фригийского. “Не читавшая по-грече­
ски Европа знала Троянскую войну не по Гомеру, а по Дарету”, - обобщает ав­
тор Предисловия к современному изданию этого труда30. Уже тогда это произ­
ведение было переведено почти на все европейские языки и имело свою лите­
ратурную традицию. Долгое время эта книга переписывалась и издавалась вме­
сте с другими текстами: “О Троянской войне” Диктиса Критского и француз­
ским “Романом о Трое” Бенуа де Сент-Мора, конца XII в. В среде гуманистов (за
исключением Поджо Браччолини, переведшего Дарета на итальянский) книгу
считали “примитивной и нелепой до неприличия”31. Не найдя почитателей в
эпоху Возрождения, книга оставалась читаемой и переписываемой. Один из
списков XIV в., объединяющий все три произведения, был изготовлен в цент­
ральной Италии и хранится в Ватиканской библиотеке (Reg. lat. 1505)32. Текст
богато иллюстрирован. На самой последней миниатюре рукописи, как обычно,
представлен ее автор, вернее, авторы. В центре за скамьей-конторкой восседа­
ют Диктис Критский в капуччо, подшитом горностаевым мехом, и Дарет Фри­
гийский в красном, также подбитом горностаем плаще. Оба сочиняют свои ис­
тории, записывая их на свиток. Внизу изображен Бенуа де Сен-Мор в одежде
монаха, записывающий свой текст уже в кодекс, размещенный на пюпитре.

61
В руке его - перо, а не калам, как у его собратьев-писателей. Таким образом,
миниатюрист представил нам историю письменности: замену древнего volu-
men’a современным кодексом, а калама - пером.
В XV в. изобразительный список авторов “неких” литературных трудов
расширяется. Писателем может оказаться любой пишущий человек. Сици­
лийскому мастеру Антонелло да Салиба приписывается мужской портрет из
ГМИИ им. А.С. Пушкина, выполненный в Венеции в конце века, где неиз­
вестная модель в красном берете, изображенная на фоне панорамного пейза­
жа, держит в одной руке черную книгу с золотыми наугольниками, а другую -
с пером - прижимает к груди. Меланхолический взгляд этого человека выда­
ет в нем не ученого с инструментами - атрибутами своего труда, а писателя.
Даже Мадонне в эту эпоху приписываются литературные занятия. В “Мадон­
не делла Магнификат” Сандро Боттичелли из Уффици Мария, обмакнув пе­
ро, записывает в книгу свои слова, обращенные к сестре Елизавете, заимст­
вованные из Евангелия от Луки (Лук 1, 46-48): “...величит душа Моя Госпо­
да, И возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем...”, вследствие чего кар­
тина и получила название “Величание Мадонны”33. А ангелы заботливо под­
держивают кодекс и чернильницу.
Литературный репертуар допечатного и инкунабульного XV в. был разно­
образен. По-прежнему религиозные сочинения - часовники, миссалы, литурги­
ческие книги и бревиарии - составляли большую часть переписываемой и пе­
чатной продукции. В числе светских произведений издавались древние и совре­
менные сочинения из всех областей знания. Гуманисты писали не только этиче­
ские и философские трактаты, истории и новеллы, но и труды по педагогике и
воспитанию и даже кулинарные книги. Большим спросом пользовались учебни­
ки, в основном книги простые, ординарные, чисто практического назначения,
но в некоторых случаях они превращались в роскошные издания, если перепи­
сывались и оформлялись на заказ. Такого рода манускрипты часто украшались
миниатюрами, иллюстрирующими сам процесс обучения. Например, “Грамма­
тическая смесь” - “Mischellanea grammaticale” (ms. 2167), составленная специаль­
но для обучения молодого Массимилиано Сфорца в конце XV в., - принадлежит
к таким произведениям34. На одной явно дидактической иллюстрации из этой
рукописи представлен сам принц, смиренно сидящий за письменным столом в
окружении аккуратно разложенных книг на уроке латыни своего наставника
Джан Антонио Секко. Маэстро восседает в кресле с высокой спинкой в красных
докторских одеждах и увенчанный лавровым венком. Массимилиано - само
прилежание, что особенно заметно при обилии дурных примеров вокруг него.
Другие дети спят, играют с животными и кормят птиц. Среди этой суеты недви­
жимыми остаются только Массимилиано, маэстро и книги. Иллюстрация во
многом следует предписаниям о правилах учения, взятых из основного для этой
эпохи педагогического трактата “О благородных нравах и свободных науках”
Пьер-Паоло Верджерио, уже цитированного выше. Гуманист предостерегает от
беспорядочного чтения: “Ведь те, кто читает книги беспорядочно, то начиная с
конца, то читая в середине и узнавая в конце то, что должно было быть в нача­
ле, те будут иметь такой результат, который получили бы, если [бы] вообще
всем пренебрегли”35. Однако здесь художник отступает от жизненной правды,

62
добавляя величественные детали, чуждые утилитарности Верджерио: “Не подо­
бает сидеть на занятиях (in literatoria schola) увенчанным (coronatum) или в корот­
кой одежде, как не подобает идти в военное сражение в ниспадающей одежде с
длинными рукавами”36.
Итак, книга для человека Возрождения и художника этой эпохи представ­
ляется не столько символом высокой мудрости, “сосудом знания” (духовного
или светского), сколько носителем информации и хранилищем памяти. В этой
роли, включенная в контекст изобразительного поля, она способна конкрети­
зировать образ, рядом с которым представлена, несмотря на то что и мы, и ху­
дожник иногда лишь догадываемся, что изображено в руках, на парапете, на
столе, на полках, пюпитре и т.д. Редко в живописи встречаются названия про­
изведений и имена авторов, а если и встречаются, то в непривычном для нас ме­
сте - не на корешке, а на обрезе книги, как в “Портрете математика Луки Па-
чоли” Якопо де Барбари из неаполитанского Национального музея Каподи-
монте или в интарсиях из Урбино или Губбио. Однако догадаться о содержании
закрытой книги или ее нечитаемых каракулей на раскрытых страницах, а так­
же о времени ее написания иногда можно по форме манускрипта и характеру
письма.
Уже в средневековой живописи ветхозаветные персонажи, в противопоста­
вление новозаветным героям, держали в руках свитки. Эта ситуация сохранит­
ся и разовьется в эпоху Возрождения. В полиптихе из Асколи Карло Кривелли
(1473) апостолы и святые изображены с кодексами и лишь один Сан Джакомо
Младший - со свитком, старинные письмена которого (закорючки курсива) он
с нескрываемым любопытством рассматривает, отвернувшись от зрителя. Гир-
ландайо во фреске “Св. Иероним” из церкви Ognisanti во Флоренции изобража­
ет обращенный к зрителю латинский манускрипт, где, кроме латинского ини­
циала “Р”, все буквы изображены схематичными штрихами, зато красным цве­
том на полях выделены рубрики. И зритель понимает, что это - “Вульгата”.
А рядом - один из ее источников, которым пользовался св. Иероним, - свиток
“Торы”. Греческий текст присутствует в виде небольшой записки, прикреплен­
ной к полке. В уже рассматриваемом “Явлении Марии св. Бернарду” Филиппи-
но Липпи в гроте разложены различные манускрипты, представляющие четы­
ре варианта письма. Прикрепленная к скале небольшая записка содержит над­
пись, воспроизводящую четкий римский капитул и соответствующий латин­
ский текст, воспринимаемый как impresa святого: SVBSTINE ЕТ ABSTINE
(Терпи и воздерживайся). Обращенное к зрителю раскрытое Евангелие от
Луки принадлежит следующему временному отрезку - оно написано готиче­
ским минускулом; текст проповеди, над которой работал святой, имитирует
круглое гуманистическое письмо XV в., а согнутые ничем не скрепленные ли­
сты на втором плане, являющиеся скорее всего черновиком переписываемой
проповеди, написаны беглым, почти не читаемым письмом, представляющим
нечто среднее между готическим минускулом и гуманистической антиквой37.
Так художник не только достигал необычайного правдоподобия изображенно­
го, но и давал понять, какая запись какой предшествовала.
В XV в. изображение большого кодекса квадратного формата свидетельст­
вует еще и о том, что перед нами или античный предмет, или выполненный под

63
античность, поскольку поначалу стремящиеся к подражанию древним гумани­
сты, вопреки существующим нормам, заключали античные тексты в античную
форму38. К концу XV в. художники начинают передавать в живописи и декора­
тивные особенности переплета. Так, “Благословляющий Христос” Джованни
Беллини из Лувра (ок. 1460 г.) держит в руках не просто Библию, а древнейший
список Священного Писания, “одетый” в строгие, но дорогие ренессансные оде­
жды. A studiolo Блаженного Августина, изображенный Витторе Карпаччо в
Скуола ди сан Джорджо в Венеции в конце XV в., наполняется уже роскошны­
ми изданиями более позднего периода.
С течением времени изменяется и облик раскрытой книги. Ранняя тра­
диция - изображение святого с фронтально развернутой и обращенной к
зрителю книгой в руках - имела дидактический смысл: демонстрацию оп­
ределенных слов текста. В XV в. иногда при сохранении той же схемы ме­
няется подтекст изображения. Фра Анжелико может совместить на одной
изобразительной плоскости двух святых в идентичных позах, как и было
принято ранее, демонстрирующих зрителю страницы священного текста.
На его фреске “Мадонна с младенцем, святым Домиником и святым Фомой
Аквинским” (ок. 1430 г.) из монастыря Сан Доменико во Фьезоле, хра­
нящейся ныне в Эрмитаже, книга Аквината (слева от Мадонны) содержит
ясно читаемый текст 18-го Псалма: “Небеса проповедуют славу Божию, и
о делах рук Его вещает твердь” (стих 2), а на книге св. Доминика - имита­
ция надписи с латинскими и греческими буквами39. На другом изображении
Фомы Аквинского из монастыря Сан Марко во Флоренции в руках - также
обращенная к зрителю развернутая, но абсолютно пустая книга. И в “Б ла­
говещении” Фра Анжелико из того же монастыря мы напрасно будем пы ­
таться найти слова пророка Исаии. Карло Кривелли, напротив, повсемест­
но размещает в книгах своих персонажей иллюзионистически верно подан­
ные, но нечитаемые тексты, имитирующие, скорее всего, курсив “куриа­
ла”. Таким образом ренессансный живописец зачастую хочет проиллюст­
рировать просто свое мастерство и владение перспективой. Интарсии Бач-
чо Понтелли, исполненные для studiolo Федерико да М онтефельтро в Ур-
бино, свидетельствуют как раз об этом. Недаром авторов интарсий называ­
ли “maestri della prospettiva”. Однако в изображении книжного ш кафа с на­
ходящимися в нем книгами интересна еще одна деталь, раскрывающая на­
значение этого кабинета. Размещая, как обычно, на обрезах некоторых
книг имена их авторов и перекрывая инициалы другими мелкими предме­
тами, якобы расположенными перед книгами, Баччо Понтелли воспроиз­
водит эти имена латинских и греческих авторов в итальянизированной ф ор­
ме: Virgillio, Tulio, Omero... Следовательно, надписи эти были сделаны не
для хорошо знакомого с латынью герцога, а для его гостей, не всегда бле­
щущих филологическими познаниями.
К концу XV в. столь бурный поток книг в живописные изображения упоря­
дочивается. Книги обретут естественную им среду обитания и займут положен­
ные места на полках и в шкафах. Благодаря изменению их формы и уменьше­
нию размера они примут вертикальное положение, как в “Видении св. Августи­
на” у Витторе Карпаччо. Ранее манускрипты хранились горизонтально, что хо­

64
рошо видно в мозаике V в. из мавзолея Галлы Плацидии в Равенне или во фре­
ске начала XV в. “Триумф Фомы Аквинского” из церкви Сан Доменико в Спо-
лето. Но уже в кодексах “De rebus bellicis” и “Notitia dignitatum” (Barb. lat. 157 и
Vat. lat. 3715)40, переписанных на рубеже XV-XVI вв., изображение Scrinium’a,
т.е. канцелярии, показывает расположение книг в новом порядке. К тому же в
это время книги, изображенные в живописных произведениях, перестают лихо­
радочно листать и выставлять напоказ в развернутом виде. Книга становится
обычным предметом обихода, фрагментом повествовательного изображения.
Зачастую незадействованная в самой истории, она остается ее молчаливым сви­
детелем. В картине “Сон св. Урсулы” Витторе Карпаччо (Венеция, Академия)
книги играют именно эту роль.

В заключение хотелось бы привести еще один отрывок из уже цитирован­

ного педагогического трактата Верджерио. Описывая полезные и важные свой­
ства книг, Верджерио постепенно переходит на патетический тон, переводящий
отношения между человеком и предметным миром на совершенно новый уро­
вень. Не будь здесь обращения к книге, можно было бы подумать, что это мо­
рализирующая хвала добропорядочной жене из “Укрощения строптивой” Шек­
спира: “О, книги, славное украшение (как говорим мы) и приятные слуги (как
справедливо называет их Цицерон), честные и послушные в любых обстоятель­
ствах! Они ведь никогда не надоедают, не заводят ссор, не жадны, не хищны, не
дерзки, по твоему желанию говорят или замолкают и всегда наготове по любо­
му приказу; от них никогда ничего не услышишь, кроме того, что хочешь и
сколько хочешь...”41. “Очеловечивание” предмета мы встречали и раньше, но
никогда еще оно не доходило до такого утилитаризма, как у Верджерио. В сере­
дине XVI в. Арчимбольдо в “Портрете библиотекаря” уже не книгу уподобит
человеку, но человека низведет до вещи, сочинив гимн этажерке или книжному
шкафу.

П РИМ ЕЧАНИЯ

1 АльбертиЛ.-Б. Десять книг о зодчестве. М., 1935. Т. 1. С. 171 (I; 18).

2 Там же. С. 171.
3 Там же. С. 335 (IX; 10).
4 Там же. С. 300 (VIII; 9).
5 О книге как “орудии труда” средневекового интеллектуала см.: Le Goff J. Les intellectuels au
Moyen Age. P., 1960. P. 69, 93-97 (Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. Долгопрудный, 1997.
С. 78-79, 107-112); см. также: Уваров П.Ю. И нтеллектуалы и интеллектуальный труд в средневе­
ковом городе // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 1999. Т. 2: Жизнь горо­
да и деятельность горожан. С. 221-263. Впрочем, книга становится одновременно и “продуктом”
труда, приносящим помимо дохода прижизненные лавры и посмертную славу ее автору. Искусст­
во было призвано еще более закрепить эту славу. П оказательно, что в надгробии Леонардо Бру-
ни, выполненном Бернардо Росселино, герой изображен на смертном ложе не с Библией на груди,
а со своей “Историей Флоренции”, которая и обессмертила его.
6 О подобной раннесредневековой практике см.: Киселева Л.И. О чем рассказы ваю т сред­
невековы е рукописи: (Рукописная книга в Западной Европе). Л., 1978. С. 121; Она же. Западно­
европейская рукописная и печатная книга: К одикологический и книговедческий аспекты. Л.,
1985. С. 247-288. О схожей ситуации в начале XV в. см.: ФеврЛ. Главные аспекты одной циви-

3. Книга в культуре Возрождения 65

лизации [1925] // Февр Л. Б ои за историю. М., 1991. С. 303, где он пишет: “М анускрипты - это
предметы роскош и, более того, предметы драгоценные. С амые редкие приковываю тся цепями
к пюпитру, на котором они леж ат в бдительно охраняемой библиотеке принца, аббатства, уни­
верситета”. Эта ситуация отраж ена и в живописи того периода. Н апример, в небольш ом обра­
зе сиенского мастера Сассеты “П роклятие души скупца” из Лувра (1437-1444) в центре мона­
стырского зала возвы ш ается пюпитр с раскры ты м манускриптом, прикрепленным к нему це­
пью с гирями.
7 Новеллы итальянского Возрождения, избранные и переведенные П. Муратовым. М., 1913.
Ч. 3. С. 202-203.
8 Петрарка Фр. О средствах против всякой судьбы / Пер. Г.И. Ломонос-Ровной // Книга: Ис­
следования и материалы. М., 1972. [Вып.] 25.
9 Цит. по: Горфункель А.Х. Гуманизм и натурфилософия итальянского Возрождения. М.,
1977. С. 18. Ф. Бродель тоже ссылается на Л. Леруа, говоря об изобретениях XV-XVI вв. (Бро­
дель Ф. Структуры повседневности. М., 1986. Т. 1: М атериальная цивилизация, экономика и капи­
тализм. XV-XVIII вв. С. 424).
10 Согласно легенде, Бернард К лервосский целы й день ш ел по берегу Ж еневского озера и
не заметил его, погруж енный в свои размы ш ления. Следуя этой истории, художник создает
дуалистичный образ святого. С одной стороны, он предстает перед нами монахом-отш ельни-
ком, аскетом, разучившимся воспринимать прекрасное в мире и лю боваться природой, с дру­
гой - св. Бернард, монах, живший в XII в., не только одет в одежды цистерцианца XV в., но и
обнаруж ивает свою страсть к литературному труду и знание круглого гуманистического пись­
ма - humanistica, - вош едш его в употребление только в XV в. Текст под рукой святого воспро­
изводит именно это письмо. См.: Киселева Л.И. Западноевропейская рукописная и печатная
к н и га... С. 94—107; Covi D.A. Lettering in fifteenth century Florentine painting // The Art Bulletin. 1963.
Vol. 45. March. P. 17.
11 “В шестый же месяц послан был Ангел Гавриил от Б о г а ...” - этот текст оказывается не
только темой его проповеди, но и предвосхищает явление самой Мадонны с ангелами св. Бернар­
ду, тем самым служа метафорическим обоснованием подобной иконографии святого.
12 Карсавин Л.П. Бернард Клервосский // Христианство: Энциклопедический словарь. М.,
1993. Т. 1. С. 200-202.
13 Х олл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М., 1996. С. 99. Улей как атрибут
св. Бернарда, однако, отсутствует в фундаментальном иконографическом справочнике К афтала
(Kaftal G. Saints in Italian art: Iconography of saints in Tuscan paintings. Florence, 1952).
14 Бери P. de. Филобиблон, или О книголюбии / Пер. Я. Боровского // Библиотека в саду: Пи­
сатели античности, средневековья и Возрождения о книге, чтении, библиофильстве. М., 1985.
С. 116.
15 Майкапар А. Новый Завет в искусстве: (Очерки иконографии западного искусства). М.,
1998. С. 38.
16 Наивное, но очень характерное описание этого произведения можно найти в популярной
книге: Кустодиева Т.К. Произведения Филиппино Липпи в Эрмитаже. Л., 1962. С. 12-13. Более
полный список литературы об этой картине см.: Эрмитаж. Собрание западноевропейской живопи­
си: Каталог. Итальянская живопись XIII-XVI века. СПб., 1994. С. 233.
17 Иероним. И з письма к Евстохии, дочери св. П авлы (цит. по: Идеи эстетического воспи­
тания / Сост. В.П. Ш естаков. М., 1973. Т. 1. С. 407). И нтересно, что в середине XVII в. история
И еронима воспринималась к ак церковная выдумка, лиш енная основания и логики, в то время
как гуманисты кватроченто не подвергали ее сомнению, а только переставили в ней акценты,
усилив пафос. Дж он М ильтон писал в своей “А реопагитике”: “И это, долж но бы ть, сатана сек
св. И еронима в его великопостном сне за чтение Ц ицерона или то бы л просто бред, вызванный
лихорадкой, от которой он тогда страдал. Ведь если допустить, что его бичевал ангел, причем
не за чрезмерное его туллианство и не за порок тщ еславия, а за самое чтение, то бы ло бы
слиш ком несправедливо, во-первых, наказы вать его за серьезного Ц ицерона, а не за развязно­
го П лавта, которого, по его признанию, он читал незадолго перед тем; во-вторых, наказы вать
его одного, одновременно позволяя множеству других древних отцов всю ж изнь наслаждаться
этим изысканны м чтением, не подвергаясь наставительной порке”. М ильтон имел в виду Б л а ­
ж енного Августина, которы й отчасти унаследовал от И еронима в живописи кватроченто ико­

66
нограф ию святого в своей “к ел ье-studiolo”. П одробнее см.: Hall Е. The Detroit Saint Jerome in
search of its painter // Bulletin of the Detroit Institute o f Arts. A special issue: Early Netherlandish paint­
ing. 1998. Vol. 72, № 1/2. P. 11-37.
18 Петров M.T. Итальянская интеллигенция в эпоху Ренессанса. Л., 1982. С. 19.
19 Саккетти Ф. Н овеллы / П ер. с итальянского В.Ф. Ш ишмарева; Изд. подгот. А .А . Смир­
нов, Д.Е. М ихальчи, Т.В. Ш ишмарева. М.; Л., 1962. С. 104—105. Э тот отры вок можно бы ло бы
сопроводить известной цитатой из письма М аккиавели о самозабвенном чтении и другими ли­
тературны ми примерами, где авторы сознательно очеловечиваю т образ книги, изображ ая ее в
роли умного собеседника. В одном из “Старческих писем” (Письмо Луке из П енны о книгах
Ц ицерона) П етрарка пишет: “ ...получил Гомера, которы й, придя ко мне греческим, благодаря
моим хлопотам сделался латинским и теперь в земле латинян с удовольствием поселился у м е­
ня” (пер. В.В. Бибихина).
20 Факт, описанный самим П етраркой в цитированном выше письме к Луке из Пенны: “Рас­
скажу тебе о вещи совсем смешной и плачевной. Однажды случилось так, что по неведомым, но
явно не возвышенным соображениям все раздобытые мною Цицероновы книги вместе с несколь­
кими поэтическими как якобы противные моим прибыльным штудиям были извлечены из тайни­
ка, где я их спрятал из боязни того, что как раз и случилось, и, словно еретические писания, на мо­
их глазах брошены в огонь...”
21 Сейчас возвращен в Палаццо Дукале в Урбино, но помещен в другом зале.
22 Федерико да М онтеф ельтро, герцог Урбинский с 1474 г., воспитанник знаменитого учи­
теля первой половины XV в., Витторино да Ф ельтре, собирал свою библиотеку более 14 лет.
С обрание вклю чало только манускрипты, часто изготовленны е по его собственным заказам и
богато украш енны е. П равда, есть версия, противоречащ ая этому ф акту, почерпнутому из
“Ж изнеописания замечательны х лю дей XV века” книготорговца Веспасиано да Бистиччи, о
том, что по крайней мере одна инкунабула входила в его библиотеку, но, возмож но, не вош ла
в инвентарии (см.: Clough C.H. Pedro Berruguete and the court of Urbino: a case of wishful think­
ing // Notizie da Palazzo Albani III/I. Urbino, 1974. P. 23-24). Герцог обладал обш ирным собрани­
ем латинских и греческих текстов, “добы че” которы х способствовал его друг кардинал Висса­
рион, а такж е еврейских и нескольких коптских книг. К ром е того, манускрипты вклю чали весь
набор известных “наук” Trivium ’a и Quadrivium’a. О собым его увлечением в последние годы
бы ли геометрия и арифм етика; возмож но, эта страсть передалась ему от его учителя В иттори­
но, которы й ради изучения математики в молодости даже нанялся слугой к известному в этой
области профессору Б ьядж о П елакан е (Корелин М.С. О черки итальянского Возрождения. М.,
1910. С. 192). Ф едерико да М онтеф ельтро, впоследствии украш ая studiolo, сознательно вклю ­
чил портрет Витторино да Ф ельтре в галерею “uomini famosi” и разместил его напротив Е вк ­
лида. О б этом см.: Cheles L. The “uomini famosi” in the “ studiolo” of Urbino: an iconographic
study // Gazette des Beaux-Arts. 1983. СП. P. 1-7. О библиотеке см.: Clough C.H The library of the
dukes of Urbino // Librarium. Revue de la Societe des bibliophiles suisses IX. Zurich, 1966. P. 101-105.
23 О дуалистической трактовке этой картины, а также мотива “денег” и “жадности” в север­
ной живописи XVI в. см.: Vlam G.A.H. The calling of Saint Matthew in sixteenth-century Flemish paint­
ing // The Art Bulletin. 1977. LIX, 4. P. 566; Соколов M.H. Бы товы е образы в западноевропейской жи­
вописи XV-XVII веков. М„ 1994. С. 135-138.
24 См. прим. 14.
25 “ ...Один редчайший том, равный которому едва ли найти, я обнаружил среди отцовских ве­
щей; отец его держал вместе с драгоценностями, и спасся он не потому, что исполнители завеща­
ния решили сберечь его для меня, а потому, что либо были заняты разграблением более ценной в
их глазах части наследства, либо просто по невежеству и недосмотру”, - говорится в письме П ет­
рарки к Луке из Пенны.
26 См. одну из последних статей об этом и о других портретах из studiolo: Bernini D. “Come un
uccello sacro”: Sui ritratto di Federico da Montefeltro // Storia dell’arte. 1999. 95. P. 5-34; см. также:
Clough C.H. Art as power in the decoration of the study of an Italian Renaissance prince: The case of Federico
da Montefeltro // Artibus et historiae. 1995. XVI, 31. P. 19-50; Evans M.L. ‘Uno maestro solene’: Joos van
Wassenhove in Italy // Nederlands kunsthistorish Jaarboek. 1993. 44. P. 75-110.
27 Пьер-Паоло Верджерио. Трактат “О благородных нравах и свободных науках” (цит. по:
Итальянский гуманизм эпохи Возрождения / Пер. Н.В. Ревякиной. Саратов, 1988. С. 86-87).

3* 67
 28 См.: Vedere I Classici: l’illustrazione libraria dei testi antichi dall’eta romana al tardo medioevo.
Roma, 1997. P. 245-247.
2« Ibid. P. 257-259.
30 Захарова А.В. Об истории книги // Дарет Фригийский. История о разрушении Трои. М.,
1997. С. 7.
31 Там же.
32 См.: Vedere I Classici... Р. 276-283.
33 Lightbown R. Sandro Botticelli. Life and work. L., 1978. Vol. 1. P. 54—55; Vol. 2: Complete catalogue.
P. 42-44.
34 Vedere I Classici... P. 492-494.
35 Пьер-Паоло Верджерио. Указ. соч. С. 95.
36 Там же. С. 106.
37 Covi DA. Op. cit. P. 17.
38 Киселева Л.И. О чем рассказывают средневековые рукописи... С. 18.
39 Эрмитаж. Собрание западноевропейской живописи... С. 56-57.
40 Оба хранятся в Ватиканской библиотеке (см. Vedere I Classici... Р. 507-513).
41 Пьер-Паоло Верджерио. Указ. соч. С. 88-89.
 ЛЮБЕКСКАЯ БИБЛИЯ 1534 г.
КАК ПАМЯТНИК КНИЖНОГО ДЕЛА
ЭПОХИ РЕФОРМАЦИИ

Н.А. Багровников

В настоящей работе речь пойдет о первой полной лютеровской Библии, из­

данной на нижненемецком языке в апреле 1534 г. в Ганзейском городе Любеке
в типографии Людвига Дитца. Целью является исследование Любекской Биб­
лии как памятника книжного дела эпохи Реформации.
Источником для нашей работы послужил оригинальный, принадлежащий
автору экземпляр Любекской Библии1, который имеет следующие характери­
стики.
Обрезанный фолиант. Ширина - 250 мм, длина - 327 мм, толщина - 96 мм.
Объем в листах - 626 (фолиация). Количество строк на одной стороне листа -
59 (шах). Из 82 ксилографий сохранились 74 гравюры, из них - три повторения.
Переплет кожаный, на картонной основе, без застежек, толщиной 5-6 мм. Ко­
жа переплета - темно-коричневая, в немногих полностью сохранившихся фраг­
ментах - лощеная, с черным, а иногда с черно-бордовым оттенком. Во многих ме­
стах она отслаивается от основы. На многочисленных потертостях и прорывах (с
тыльной части вплоть до основы) кожа переплета светло-коричневого цвета.
Бумага серая, по краям с желтизной, местами подмоченная, с подтеками и
потемнениями. На просвет видны продольные полосы формы-сетки толщиной
до 1 мм. Расстояние между этими полосами составляет 24 мм. Иногда встреча­
ются водяные знаки в виде розетки - цветка (d - 0,7 мм) из четырех лепестков,
один из них укороченный.
Исследуемый палеотип начинается с листа VI (Genesis / Dat Erste Bock Mose -
Бытие, Первая книга Моисеева). В нем утрачены: шмуцтитул; титульный лист
к полной Библии; издательский знак Людвига Дитца; предисловия Лютера и Бу-
генхагена (листы с I по V); листы X, XII Первой книги Моисеевой; полнофор­
матная ксилография “Рай”; титульный лист Второй части Ветхого Завета с кси­
лографией “Иисус Навин”; титульный лист Третьей части Ветхого Завета; лис­
ты CXXVIIII, СХХХ, CXXXV Откровения Иоанна Богослова с шестью ксило­
графиями. Среди них наиболее качественными являются две гравюры - “Четы­
ре всадника” и “Избрание праведных”.
Многие ксилографии сильно потерты, надорваны, имеют разводы, поедены
жучком. Их воспроизведение крайне затруднено, так как при фотосъемке они
дают не свойственные ксилографии тоновые эффекты2. Очень ветхий вид у по­
следнего листа Апокалипсиса, который является последним листом “всей пол­
ной Библии”. Особенно сильно повреждена верхняя левая часть его обратной
стороны (сторона В), где напечатаны оглавление и колофон. В сохранившемся
фрагменте колофона сведений о тираже нет. Таково общее описание первоис­
точника. Перейдем к его исследованию.

69
 Ганзейская Прибалтика уже в XV
столетии стала одним из центров не­
мецкого книгопечатания. Первой ти­
пографией в этом регионе стала “пе­
чатня” Лукаса Брандиса в Любеке3,
второй - основанная около 1470 г. ти­
пография “Братьев общей жизни
св. Михаила” в Ростоке. Вторая типо­
графия Ростока принадлежала секре­
тарю городского совета Герману
Баркгуссену. Он был известен в кругах
книгоиздателей как человек с гумани­
стическим и естественно-научным об­
разованием. Некоторые свои издания
он правил сам либо переводил их на
нижненемецкий язык. Есть предполо­
жение, что ему принадлежит перевод
на нижненемецкий “Корабля дураков”
Себастьяна Брандта, вышедший в
1519 г.4 С типографией Германа Барк-
гуссена связано начало профессио­
нальной деятельности Людвига Дит­
ца - печатника и издателя, благодаря
усилиям которого в апреле 1534 г. уви­
дела свет Любекская Библия.
Людвиг Дитц переселился из
Шпейера в Росток между 1503 и 1505 гг. Здесь он поступил на службу в типогра­
фию Баркгуссена, в 1512 г. стал ее управляющим и впоследствии находился в
этой должности более десяти лет. Сотрудничество с Германом Баркгуссеном
имело для Людвига Дитца очень большое значение: с самого начала своей про­
фессиональной деятельности ему посчастливилось работать с яркой, неорди­
нарной личностью, стремящейся в своей издательской деятельности не только
к материальной выгоде, но и к осуществлению научных и просто познаватель­
ных интересов. Людвиг Дитц почерпнул у своего патрона элементы гуманисти­
ческой образованности и приобрел навыки научного редактирования текстов.
Работа под руководством Баркгуссена сделала из него профессионала высокой
пробы, осуществившего издание текста полного лютеровского перевода Биб­
лии на нижненемецком языке.
Предположительно, что в 1522-1524 гг. Герман Баркгуссен передал часть
владельческих прав своему управляющему. По-видимому, к этому же времени
относится появление собственного издательского знака Людвига Дитца. На нем
под виноградной лозой (символ плодородия) выгравированы львы, держащие
щит с изображением жёрнова, в который вписаны инициалы “L D”, и крыльев
ветряной мельницы. Последние символизируют “перемалывание” типографией
авторских рукописей как сырого, неоформленного, нуждающегося в обработке
словесного материала и “выпечку” из полученной “муки” книг.

70
 В 1524 г. Людвиг Дитц подает за­
явку в городской совет Любека, и
вскоре здесь, в городе на Траве, в сто­
лице Ганзейского союза открывается
филиал его ростокского предприятия5.
§E>t! tt)Iir
x>tb Oar>rblcggin^
6

Таким образом была образована мате­

риальная база для создания Любек- деЮ осгоп бЖ я Р *
ской Библии.
Предпосылки к появлению этой Uni Сифеге у п Ьуф bt!befc!?e
книги появились в 1521 г., когда Мар­ »1Шф xnbgefettet/ mft fun/
тин Лютер, скрываясь в Вартбурге, на­ Bergen опЬстф ппдсп/
чал переводить на немецкий язык Но­ elfc men feen т и ф .
вый Завет. Результатом этой работы
стало “Сентябрьское Евангелие”, вы­ Jnn bet -&crfcrftFcn0Mbf£ilbcct'
шедшее в 1522 г. в Виттенберге. В пос­ by Ги&оинф ^icr>gct>!iirfcf.
ледующие годы один за другим Лютер
переводил новые разделы Библии. Од­
нако параллельно шел другой процесс.
Все те части, которые переводились MCKXXXIIb
Лютером и его помощниками на верх­
ненемецкий язык, одновременно - бук­
вально “след в след” - перекладыва­ Титул Любекской Библии
лись на нижненемецкое наречие. Объ­
яснялось это тем, что потребность в
Священном Писании на родном языке на Севере Германии - в нижнем течении
Рейна и Эльбы, в приморских ганзейских городах - была в то время очень вели­
ка. Инициатором и активным участником этой работы был ближайший спо­
движник Лютера Иоганн Бугенхаген6. Ее итогом стало издание полной Библии
на нижненемецком наречии, осуществленное на основе лютеровского перевода.
Надпись на титульном листе гласит: “Библия доктора теологии Мартина
Лютера на немецком, переведенная с греческого, с особыми разъяснениями, ко­
торые сделаны этим мужем. Отпечатана в имперском городе Любеке у Людви­
га Дитца. 1533 год”7. В самом конце книги, в колофоне, имеется уточнение: “Это
преисполненное благодатью творение именем всемогущего Бога с чувством
смирения и почтения, согласно заповедям Христа, нашего Господина, полно­
стью отпечатано в первый день апреля тысяча пятьсот тридцать четвертого го­
да в имперском городе Любеке, у Людвига Дитца, с милостивой помощью все­
могущего Бога, с хвалой, честью и благодарностью, во веки веков. Аминь”8.
Из этой надписи следует, что Любекская Библия стала действительно п е р ­
в о й полной лютеровской Библией. Она на полгода обогнала Виттенбергскую,
изданную в сентябре у Ганса Люфта. Поэтому в Любеке ее шутливо назвали “ку­
рицей, появившейся раньше яйца”9.
Нам известны имена граждан Любека, которые имели честь быть спонсора­
ми этого роскошного и дорогостоящего издания. Это Якоб Грапп, Годеке Эн-
гелыитедт и Иоганн фон Альхен10. Однако главой предприятия и собственни­
ком издания был Людвиг Дитц.

71
 Ш MiitstrE>ttl tJfs iDl*
&m(TtQammtfs.
^ «>У
i.

Заглавие на т ит ульном листе Вт орой части Ветхого Завета

Книги Любекской Библии снабжены пространными предисловиями и ком­

ментариями. Первые из них написаны Лютером и Бугенхагеном, вторые - Лю­
тером. Большой интерес представляет следующий фрагмент Предисловия к
Первой части Ветхого Завета: «Переложение доктора Мартина Лютера, моего
любимого господина во Христе... было тщательно переведено с верхненемец­
кого языка по моему личному побуждению. В дополнение к главам Ветхого и
Нового Завета я написал разъяснения и кроме этого дал указания по их исполь­
зованию, с тем чтобы было ясно, насколько они нам необходимы. Это я тоже
совершил с одобрения и согласия доктора Мартина. Поскольку он, по милости
Господней, показал столь великую ученость, прилежание и труд в переводе, та­
ком доступном и открытом теперь для нас, то по справедливой мудрости никто
другой не является ближе к Богу, чем он. Поэтому его перевод должен иметь
имя и называться “Библией Лютера’’»11.
Особенность сделанного Бугенхагеном перевода заключалась в том, что его
текст не всегда полностью соответствовал лютеровскому. Поэтому впоследст­
вии он повергался критике со стороны ортодоксальных протестантских фило­
логов. Эта критика была направлена против допущенных Бугенхагеном поэти­
ческих отклонений от лютеровского текста12. Бугенхаген сделал перевод Люте­
ра еще более образным, живым и удобным для восприятия в нижненемецкой
языковой среде. Но его критики, жившие уже в иной мировоззренческой атмо­
сфере, не понимали, что в той конкретной исторической обстановке допущен­
ные Бугенхагеном “романтические погрешности” представляли исключитель­
ную ценность, так как усиливали воздействие Священного Писания и слова
Мартина Лютера.
Любекская Библия увидела свет в тот период развития европейской культу­
ры, когда было еще очень далеко до распространения массовых изданий с неиз­
бежно сопутствующей им девальвацией слова, печатного текста. В то время не­
возможно было предположить, что когда-нибудь станут возможными его по­
верхностное восприятие и утрата авторской и издательской ответственности за
него. В эпоху Лютера, Ганса Люфта и Людвига Дитца слово еще оставалось

72
с л о в о м , п р е и с п о л н е н н ы м с м ы с л а . Более того, применительно
к Любекской Библии оно было тем словом, которого с нетерпением ждали.
Это не могло не сказаться на исследуемой книге. Она отличается строгой изда­
тельской концепцией, исключительно изысканным и при этом не подавляющим
текст оформлением инициалов, рациональным (в смысловом и сюжетном отно­
шениях) размещением иллюстраций и расположением текста на страницах.
Большой интерес представляют развороты и отдельные листы сплошного,
без инициалов и наименований глав основного текста, поскольку именно они яв­
ляются критерием профессиональной культуры наборщика и издателя. Подоб­
ных мест в Любекской Библии немного. Как правило, это предисловия13. В них
налицо строгая, преисполненная достоинства красота печатного текста. Они яв­
ляются свидетельством того, что Людвиг Дитц и его наборщики понимали, что
суть искусства оформления книги - в полиграфической стройности отдельной
страницы, в той “красоте без пестроты”, которая не привлекает внимания, но
является фундаментом книги как архитектурного целого. Основание же этого
фундамента составляет по возможности одинаковое расстояние между слова­
ми - правильная, безукоризненно равномерная выключка. Без нее все осталь­
ные декоративные элементы книги как бы повисают в воздухе, целиком утра­
чивая свой смысл.
Далее, характерным для всей книги является то, что в самом низу рабочего
поля листа, по окончании последней строки и несколько ниже справа, напечата­
но одно, а иногда и два слова, с которых начинается следующий лист. А при “за­
висающем”, т.е. находящемся на последней строке листа названии следующей
главы, например, Dat ander Capittel:

© at ant'cr Capittel.

Чуть ниже и правее ее напечатаны первые слова, с которых на следующем

листе или обороте начинается эта глава14. Так проявляет себя забота издателя
о визуально-смысловом восприятии текста, в результате чего на уровне зри­
тельной памяти читателя осуществляется последовательная преемственность
между его топографически различными частями.
Примечательно и то, что “зависающие” названия глав являются архитекто­
ническим завершением конкретного листа (в том случае, если они находятся в
левой части разворота) или разворота в целом (если они располагаются в его
правой части)15. Последнее определяется их связью с используемым Дитцем
“живым”, или “переменным”, колонтитулом, т.е. названиями конкретных книг
Ветхого или Нового Завета, напечатанных капительным шрифтом.
Строки этого “живого” колонтитула, расположенные на левом верхнем по­
ле разворота, находятся на одной высоте с колонцифрами, напечатанными рим­

73
 скими цифрами на правом внешнем по­
ле. По мнению выдающихся типогра­
фов первой половины XX в., “такой ко­
лонтитул оправдан лишь там, где он
способствует лучшей обозримости
книги”16. Это условие последовательно
соблюдено Людвигом Дитцем.
В Любекской Библии мы сталки­
ваемся со строго рассчитанной гармо­
нией заполненных и чистых про­
странств. Она настолько выверена, что
способна подсказать читателю эмоцио­
нальный режим восприятия. «Предста­
вим себе книжный разворот, где на ле­
вой странице располагается начальный
столбец, а на правой - заключитель­
ный, занимающий всего половину
страницы; из-за этого справа образует­
ся ничем не уравновешенное пустое
пространство и страницы не будут гар­
монировать друг с другом. В подобной
ситуации лучше всего по примеру ста­
Тит ульный лист Книги Пророков
рых мастеров завершить заключитель­
ный абзац острием, или “косынкой”», -
пишет в своей лекции Карл Эрнст Пе-
шель (1874-1944), типограф и теоретик книжного дела, оказавший значитель­
ное влияние на развитие немецкого книгопечатания в XX в.17
Подобным образом справлялся с такими затруднениями и Людвиг Дитц, яр­
ким подтверждением чему является Книга Пророков. В полиграфическом отно­
шении эта часть Ветхого Завета выполнена с особой изысканностью, начиная с
титульного листа. Его своеобразие заключается в том, что на нем нет никаких
изображений, он содержит только одно название, которое не набрано специаль­
но изготовленными литерами, а вырезано Эрхардом Альтдорфером в виде кси­
лографии большими, в одну восьмую часть листа, буквами лютеровской фрак­
туры18 и являет собой поистине удивительный синтез артистизма и аскетично-
сти. Строгое сочетание белого (пустого) пространства и черных с причудливы­
ми росчерками букв действует завораживающе. Перед нами стройное графиче­
ское воплощение изречений библейских пророков с их глубочайшим сокровен­
ным смыслом, имеющим вневременное значение.
Таким образом, полиграфический язык исполнения титульного листа зара­
нее настраивал читателя, подготавливал его восприятие и способствовал выяв­
лению и осознанию смысла следовавшего за ним текста. Есть основания счи­
тать, что сам Эрхард Альтдорфер рассматривал эту ксилографию как выдаю­
щееся личное достижение, как произведение высокого искусства. Об этом сви­
детельствует его сигнатура, размещенная в расположенном внизу росчерке - за­
главная буква “А ” с перекладиной в виде буквы “Е”.

74
 Bontbr up Ь
p b c tc n З о и л .
т ш
tхс

€flm фадфг* ten З о н а xptllen crlrk c

bar v>0! (?о!Ьсн/ alfe Pirrrnymue vrbwy*
ftr/bafl?c|y bet wsbtxvm lone дсгос|гrl;o
Airy bad; by ?нЬуи/Ь у bin pu'pljtKit
(Irlnt ttuftrbr jti bir bttrtlt tybt / ym «Jim
boFcbirfointHK Cap.ynn|.v>nbt .Ciiu Hij.
iu' iiu'Mbmbcinfali: barl?c |uf by; |y(m|r
Afmc» (one Липф.ч bar ус. «mu
|A k bt‘bwail?aftnjb'n be wyk bat fvii mo *
biv r!?o Cilia (pMit bo l;c rit p.1111 babe op *
flwcdjtl?abbc: Пи wed? lit' bat be tt'bc
byiice number ivarbalfrid) ye. Oar Ibye
wolbaywtl n t loucr!iid?t випЬм tvn r.s
bn ЛпшЬ.и (TtlKKn tl)ol.ini)i in •
raj* i>p Ortbt|VI> iv>arl>affiid) i'mbr ye ;Tewe|t van <Ааг1?Пср1?<г wdifm* |rabr lid.n yin
{(.imiiic01 'btiloii joliia.viv.UX’im'iolfiifaiii.>4ii|.Capittil ym anbrniibofy bet ’«.bum*
«к ещегаки O r ftbmiut jerabcam btad?tc wrbbfr beubo by fircnfV jjrad van l "Vmad?
an bed? an bat m ar ym fiactVn ivibc na bon woibc bin l?<ir К b" V? / bra tAaboi j|ia d /
bar Ih*.tiTibit babbebind? fVttm bettor join) ben 0 nc blmirljai bm p*opl?ffoi ran d \u b
i \у>(пт,C 4 f t o m a r be »W b«wfd?ctl?b 5arpl?atl?ttiK Peybonldn-froimn' a lb ^ b :i|u ttH 4 f
txnm dbcf CuciMHj.bl!iiT|f jc m a lx f.n t l?yrym olfenC apittil bc|eycm P d n rw v .
too In bbe rov mi bat btjfy jo n a g « w |? re tbo b n rybt joain-am , wcUtm-o ctm< oa*
biTtnae be H bniinf jd ? n tb o m d cfrrtv b tb e K om inf I'jia |ii ju b a irflo b r tbo tw lcfrr
d b to tfiT itv ib ii (rut |n b o n (rtiu o i MbmntVrytV jii.n l be ptopl?cr«i l \ '|e a ’Im or intbe
j o d . ii .mbo-.il o.'boi ru b e |W ben.5'arurt? men wot (ponit t'tibt aft'iii'moi ban m d d o n
ii»?nti.tt'5it!uf brttbar m an belle jo n a ym AeUttiKfryfe j f r r d «ич\х-Ц ye w b e dVobt

Начало Предисловия Лютера к Книге Пророка Ионы

Дальнейшие развороты с предисловиями, началами и окончаниями книг

можно также рассматривать как шедевры полиграфического искусства. Они
нуждаются в подробном описании.
Прежде всего, следует отметить Предисловие к Книге Пророка Иезекииля
и начало этой книги. “Зависающее” название ее второй главы (Dat Ander
Capittel) определяет и завершает ритм листа LII А. Более того, оно обусловли­
вает типографский ритм и придает классическую стройность и завершенность
всему развороту, на котором Предисловие Лютера и начало Книги Иезекииля
(во взаимодействии заголовков, выделенных черным “красных” строк и отпеча­
танных с ксилографических литер фигурных инициалов) образуют абсолютное
единство19. То же самое можно сказать о Предисловии к Книге Пророка Осии,
о Предисловиях к Книгам Пророков Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, Нау-

75
 Ш п Ы upitmum
pbctatgcpboiifa.

едшшшШоЬгг
0(Wfj{/ W f firehf (jfftr otibtt 6«I| Д01«'« 0« >fto go
wvflifltr/fllft jcrcinia/elftfrii rytdl ct!;w>fcr. £ж<
imime (v rp 0<rl>t0cf fiirtjbflffttlfjt*/b.if jkrcmfaft
nMlJhiT^/iK^niyffii/bLUjfcruf.tkm mibc 3‘ib*fettle
кг/ m b t banwilcf rofd? (tender wtrbtn/vinMie
trfft K*tibiHl>frrbf(i«i Mfni kucti6c<uvilkii,|> nJiwt
aun jf bin IC'iimd' фо Xtolnl «id/f/btrn fluff w »
(Wit'iiftf wuV iidoirtViijftrфччк^с» I’d/iMbf/.life 'jfmin.w bur/ ©tilibirjird?r fkci>ftWCMt
0Vbt |.'!if vitAdtlriV vhibepl.itHVwillr rtiur |VЬшцкпД'р b.ifl/c ff фо» botr l«n'/floi iiuSk #'

Начало П редисловия Лютера к Книге Пророка Софонии

ма20. На основании приведенных примеров можно сделать вывод, что разворот,

т.е. два соседних листа раскрытой книги, рассматривался и оформлялся Людви­
гом Дитцем как единая, самостоятельная целостность.
Изысканность этого раздела Библии объясняется еще и тем, что для пе­
чатания заглавий входящих в него книг, а также заголовков лютеровских
предисловий к ним Людвиг Дитц использует один из вариантов старого готи­
ческого шрифта (текстуры). Здесь налицо связь с давней традицией, ибо тек­
стурой была напечатана 42-строчная Библия Гутенберга. В то же время в
данном случае сказалась зависимость Дитца от нижненемецкой традиции:
примененный им шрифт очень похож на шрифт заголовков Библии, издан­
ной в Любеке в 1494 г. Стефаном Андерсом, и скорее всего является произ­
водным от него.
Отметим, что крупной капительной текстурой выполнены только первые
строки заголовков и первые, т.е. “красные”, строки основного текста. Если же за­
головок не умещается на одной строке, его продолжение печатается на следую­
щей капительным швабахером, используемым для названий глав и колонтитулов.
Этот же шрифт используется для второй строки основного текста, следую­
щей за набранной текстурой “красной” строкой21. Так же обстоит дело с книга­
ми Третьей части Ветхого Завета - Псалтырью, Книгой притчей Соломоновых,
Книгой Екклесиаста, или Проповедника, блоком неканонических книг, отне­
сенных к апокрифам, и Откровением Иоанна Богослова22.
Во всех подобных случаях Людвиг Дитц достигает четкого, весьма вырази­
тельного, буквально “красочного” взаимодействия шрифтов. Это взаимодейст­
вие, не разрушая архитектонической целостности листов и разворотов, придает

76
его монохромному типографскому творению благородное сходство с рукопис­
ной книгой.
В Любекской Библии хотя и редко, но на достаточно больших пространст­
вах встречается набор в два столбца. Таким набором отпечатаны: разъяснения
Иоганна Бугенхагена к седьмой главе второй части Книги Самуила23, Псал­
тырь24, Книга притчей Соломоновых25 и апокрифическая Книга Иисуса, сына
Сирахова, Проповедника26. При этом если в первом случае достигалась задача
максимально рационального соотношения разъяснений Бугенхагена с текстом
лютеровского перевода, то в Псалтыри, Притчах Соломона и в Книге Иисуса
Сираха главной целью было облегчить читателю восприятие коротких, но об­
разных и многозначных в смысловом отношении фрагментов текста и помочь
ему соотнести их содержание. Следует подчеркнуть, что в лютеровско-бугенха-
генском переводе Книги Иисуса Сираха впервые заявила о себе идея професси­
онального призвания, столь важная и для протестантизма, и для немецкого на­
ционального самосознания. “Blyffby Gades worde” - “Оставайся со словом Божь­
им” или “Следуй Божьему слову” (в смысле: “будь призван”) - читаем мы в ее
11-й главе27. Отметим, что это положение было подчеркнуто одним из первых,
как мы полагаем, читателей этой книги, а рядом, на полях, этим же пером по­
ставлен знак “ NB ”.

fpimitrbta.
D tS p io b t S a lo m o n s

Заглавие Книги притчей Соломоновых

Большой интерес представляет XVIII глава Книги Иисуса Навина. Она со­
провождается обширными комментариями Бугенхагена, расположенными по
правому краю листа X А28и занимающими по ширине почти его половину. В ре­
зультате на данном листе напечатаны фактически два столбца текста, неодина­
ковых по ширине и, кроме того, различающихся размером кегля и частично ри­
сунком шрифта. Однако эта вынужденная асимметрия, предопределенная бу-
генхагеновской интерпретацией библейского текста, не бросается в глаза. На­
оборот, она представляется как гармоническое единство. При этом уменьшен­
ный размер кегля и другой шрифт, которым напечатаны комментарии, удержи­
вают в равновесии все элементы этого листа29.
Кроме того, один раз в Книге Руфь30 и трижды в Новом Завете встречают­
ся инициалы в виде квадратных заставок-миниатюр с растительным и живот­
ным орнаментом, ведущие свое происхождение от рукописной книги. Они при­

77
 сутствуют в 14-й главе Евангелия от
Матфея, в 1-й главе Евангелия от Луки
и в начале 1-й главы Евангелия от
Иоанна, где по сторонам заглавной бу­
квы, на фоне растительного орнамента
из листьев и плодов земляники, тончай­
шими штрихами вырезано изображе­
ние лисицы, преследующей петуха31.
Любекская Библия, как выдающий­
ся памятник искусства книгопечатания,
имеет и ряд особенностей. Они не толь­
ко подчеркивают ее своеобразие, но и
являются отражением тех непростых
условий, в которых она создавалась.
Прежде всего необходимо сказать
об использовании Людвигом Дитцем
уже устаревшего для того времени спо­
соба нумерации н е с т р а н и ц , а
листов книги - ф о л и а ц и и
вместо пагинации32. Это означает, что
номер н е с т р а н и ц ы , а л и с т а
латинскими цифрами ставился в верхнем колонтитуле правой страницы. При­
чем в нашем случае фолиация не была сквозной, что объясняется явным не­
удобством последовательного обозначения 626 листов громоздкими латински­
ми цифрами. Кроме того, ее применение вдвое сократило расходы литерной
кассы на колонцифры. Так что этот архаический прием вряд ли следует рассма­
тривать как недостаток, тем более что фолиация Любекской Библии, начинаясь
и завершаясь шесть раз, строго совпадает с основными частями и разделами
Священного Писания.
В первый раз она начинается с предисловия Иоганна Бугенхагена, охваты­
вает все Моисеево Пятикнижие, т.е. Первую часть Ветхого Завета, и составля­
ет 94 листа33. Во второй раз фолиация начинается с Книги Иисуса Навина (Вто­
рая часть Ветхого Завета), завершается с окончанием Книги Есфирь и состав­
ляет 127 листов34.
Третья часть Ветхого Завета начинается с Книги Иова, а завершается Кни­
гой Песни песней Соломона. Ее объем составляет 75 листов35.
В четвертый раз фолиация используется для Книги Пророков. После титу­
ла Альтдорфера на 3,5 непронумерованных листов напечатано предисловие Бу­
генхагена, за ним следует Книга Пророка Исаии, с которой и начинается фолиа­
ция, включающая 112 листов36.
В пятый раз Людвиг Дитц использует фолиацию в блоке неканонических
книг, не вошедших в Вульгату и впервые переведенных Лютером с греческо­
го языка. Им предшествует титульный лист с оглавлением, на котором напе­
чатано: “Книги, которые не обнаружены в иудейской Библии и которые
согласно старому Священному Писанию несправедливо отнесены к апокри­
фам”37.

78
 В шестой раз фолиация начинается с обращений Лютера и Бугенхагена к
читателям Евангелий. Она охватывает весь Новый Завет, который составляет
139 листов38. “Конец Нового Завета. Конец всей полной Библии”39 - читаем мы
на лицевой стороне последнего листа.

Cube bee йрей (EefHmciitee/*t

(Eubebcr gtmtoCit SSiblie. ш

Завершение Любекской Библии

Наконец в Библии Людвига Дитца имеют место такие особенности, кото­

рые вполне могут рассматриваться как недостатки. К ним прежде всего можно
отнести отсутствие единства в нумерации глав и наборе самого слова “глава”.
Отсутствие единства в нумерации глав проявляется в том, что в “Бытии” с 1-й
по 25-ю главу нумерация обозначается словами40, а далее набирается цифрами.
В “Исходе” - с первой по девятую главу - словами41, затем - цифрами. В “Леви­
те” и “Числах” нумерация в словесном выражении дана с первой по десятую гла­
ву42, а во “Второзаконии” - с первой по девятую43. В дальнейшем наборщики
стали придерживаться более определенного стандарта - нумеровать главы сло­
вами с первой по девятую либо с первой по десятую, а следующие главы обозна­
чать цифрами. Однако вся нумерация Книги Пророка Захарии (14 глав) для еди­
нообразия выполнена словами44. Так же обстоит дело с книгами “Юдифь”
(16 глав), “Мудрость царя Соломона” (19 глав), “Товий” (14 глав)45.
Многочисленные различия в наборе слова “Capittel” встречаются исключи­
тельно на узком пространстве двух столбцов Книги Иисуса Сираха, Проповед­
ника46. Они нуждаются в подробном перечислении:
Dat verde Са. (XXI A); Dat Souende Capit. (XXII В); Dat Negende Capit. (XXIII
В); Dat Dorteinde Capit. (XXIIII В). Сокращением “Capit.” обозначены главы 14,
15, 16 (XXVA-XXV В). Глава 17 напечатана как “Cap.” (XXV В). Обозначение
18-й главы, начинающейся в самом низу левого столбца (лист XXVI А), напеча­
тано римской цифрой прямо напротив “залезшего” на ее строку инициала; при
этом само слово “глава” обозначено в виде буквы “С”. Точно так же обстоит де­
ло и с 30-й главой (лист XXX А), на обозначение которой “налезает” инициал
“W”. В обозначении главы 32 (лист XXXI А) явно для экономии места пропуще­
на буква г, а в главе 33 мы читаем “Capitte” вместо “Capittel” (лист XXXI А). Да­
лее, уже выборочно, стоит отметить: Dat XXXVII Capit (лист XXXII В); Dat
XXXVIII Capi (лист XXXIII A), Dat XLXIII Сар (лист XXXVI В) и название 45-й
главы на листе XXXV В, номер которой неожиданно оказывается набранным
буквами - Dat Vyst unde veerigefte Capittel.

79
 Создается впечатление, что Книга Иисуса Сираха набиралась с максималь­
ной быстротой и пошла в печать практически без корректуры. По-видимому,
неспокойное время подгоняло Людвига Дитца и его наборщиков и у них просто
не было физической возможности привести наименования глав к вербальному
и визуальному единству.
Наконец, в Библии нами были замечены следующие опечатки:
1. В Предисловии к Книге Пророка Даниила на листе LXXVIII А стоит ко­
лонцифра LXXVI. 2. В Предисловии к Книге Пророка Осии - Vorrede up den
Propehten Hosea, на листе LXXXVIВ в слове “Propehten “ буква h стоит не на сво­
ем месте; следовало бы напечатать “Propheten”. 3. Вторая такая же ошибка име­
ется в заглавии Предисловия к Книге Пророка Иоиля (лист ХС В). 4. На этом
же листе и в этом же заглавии допущена еще одна неточность: в имя пророка
ошибочно вставлена буква h - оно напечатано как “Iohel”. 5. В Предисловии к
Книге Пророка Ионы не напечатана колонцифра на листе LXCVII А, а в самой
книге отсутствует колонцифра на листе LXCVII В. 6. В Книге Пророка Михея
на листе С А набран колонтитул “Rahum”. 7. В Новом Завете, в Евангелии от
Луки, на листе XXX А стоит колонтитул “S. Markus”. 8. В Евангелии от Марка
на листе ХХПП А напечатан колонтитул “S. Mattheus”.
Мы считаем, что эти очевидные огрехи не могут быть поставлены в вину ге­
роическим создателям первой полной немецкой Библии. Перед нами скорее ис­
торическое свидетельство многочисленных трудностей, которые приходилось
преодолевать этим первопроходцам. Они являются подтверждением их тороп­
ливости и порожденной ею невнимательности, причины которых определялись
сложной социальной обстановкой и мировоззренческой ситуацией в Любеке,
“стучавшимися” в стены типографии Людвига Дитца.
Наше описание было бы незавершенным, если бы в нем не было сказано о
расположении иллюстраций в тексте47. Последнее всегда представляет собой
достаточно сложную проблему. Существует точка зрения, что иллюстрация,
взятая сама по себе, не имеет отношения к искусству книги и что только типо­
граф способен объединить иллюстрацию и текст в произведение книжного ис­
кусства48.
Расположение иллюстраций в тексте было осуществлено Людвигом Дитцем
так, что их визуальное, эмоционально-образное и содержательно-смысловое
взаимодействие с текстом оказалось обеспеченным в максимальной степени.
Это было достигнуто следующими средствами:
1. Все ксилографии Любекской Библии не только отграничены от текста
белым фоном, но, чтобы еще четче подчеркнуть это отграничение, каждая из
них заключена в черную рамку. При этом все они гармонично взаимодействуют
с колонтитулами, колонцифрами, названиями глав и примечаниями.
2. Как правило, отдельная иллюстрация является не просто централь­
ным, но организующим и концептуально оформляющим звеном данного ли­
ста, а иногда и целого разворота. В том случае, если гравюрами снабжены
обе страницы разворота, между ними возникают поля динамического взаи­
модействия.
3. Рисунок и поперечный размер линий используемого Людвигом Дитцем
шрифта идеально соответствуют творческой манере иллюстратора Любекской

80
 ЗоГшз. ИИ
П п о р А’и дп;?с5'фггфс>! erbe tw be ЬсЬсЬсcn дп/oftbc fp.ucFф о cm: YOat fcd>t т р и I?c- <ic.
iVnc.ii Рпефгс: Ь иЬ сЬ г_fФ | tcдисгЪлгJ?eccbcsD3 Н <£П fp:acf фо J o fu r. СфсЬрпс sH
>о »ф одп Ьрпси оогсп/юспгс Ьс }?сЪс Ьдс Ь« оррс |fey(f/r« 1?Ииф. ЪпЬе jo fiw ЬсЬс д1[о.

©at *56ttc£mttcl
^ L . (Eribo o n e # годе ф о д ф г т w jb e m w a rcte m m c bcrftnbcr jfM cln -u U a t/0 )
” ^ с Ь а г и ш 1Д1и»ф с&Ьег)п!!д т с п 1:оп&с. C *u « r(? b c D 0 2 ^C ГрмЛф о j o fn,
с* к w i > A Сш ш г Itvm А л т п ere » n b f FrvcrfftinPcil 1И bv* <

Л \ Гл f i ti N ■*T,' l iliH1

Эрхард Альт дорф ер. Разрушение стен Иерихона. Любекская Библия

Библии Эрхарда Альтдорфера. Например, самые тонкие штрихи букв не явля­

ются более тонкими, чем самые тонкие штрихи альтдорферовских гравюр, а
наиболее насыщенные линии ксилографий не превосходят своей толщиной
штрихов шрифта.

81
 В итоге каждая страница и каждый разворот образуют завершенные одухо­
творенные сущности, в свою очередь связанные с единым и одухотворенным це­
лым. Из этого формируется и утверждается бытие данной книги как умопости­
гаемого идеального мира, в котором, по выражению Плотина, “всякая часть
происходит из целого, причем и целое и часть совпадают’49. Из этого единства,
созданного творческой волей издателя, художника и кропотливым трудом на­
борщиков, формируется целостность Любекской Библии как произведения ис­
кусства, выдающегося памятника книжного дела и книжной иллюстрации эпо­
хи Реформации.

Перейдем к выводам. Во-первых, ростокский печатник Людвиг Дитц хоро­

шо знал характер этого произведения, понимал значение Священного Писания
для своего времени и осознавал обусловленные им требования к облику книги.
Он детально учитывал особенности текста, способы его расположения, стре­
мился к максимальному эффекту в сфере эстетического воздействия шрифта.
Во-вторых, он прекрасно понимал значение пустоты - белого, не заполнен­
ного стройными шеренгами букв пространства. Строгая ритмическая динамика
его набора как раз и объясняется четкостью синтеза и одновременно - контра­
стностью сочетания черного и белого.
В-третьих, зная, что сущность искусства книгопечатания состоит в красоте
и логической стройности отдельной страницы или разворота, он достигал этого
равномерной выключкой, архитектоническим взаимодействием колонтитулов,
колонцифр и наименований глав, сочетая все это с красотой и ритмом располо­
жения иллюстраций.
В-четвертых, он сумел сочетать размер ксилографий с величиной полей,
блоков расположенных на них комментариев и интервалов между колонтитула­
ми, колонцифрами, словами основного текста и заголовками.
Таким образом, Людвиг Дитц и его помощники, находясь в самом начале пу­
ти, на практике осуществляли те высокие принципы типографского искусства,
к рациональному осознанию и пониманию которых их соотечественники подо­
шли только в начале XX столетия.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Выражаю глубокую признательность доктору исторических наук, профессору Владимиру

Ивановичу Марковину и его жене Марии Ивановне Каленкиной (Москва), подарившим автору эк­
земпляр Любекской Библии и тем самым предоставившим ему счастливую возможность осущест­
вить исследование этого палеотипа.
2 Фотографии инициалов, заголовков и постраничных фрагментов текста первоисточника,
столь качественно воспроизведенные в данной статье, сделаны моим другом, художником и дизай­
нером Евгением Борисовичем Копытовым (1954—2001).
3 См.: Reich К. Das grope plattdeutsche Bilderbuch. Hamburg: Hoffmann und Campe, 1986. S. 172.
4 Ibid. S. 172, 173, 175.
5 Cm.: Jurgens W. Erhard Altdorfer: Seine Werke und seine Bedeutung fur die Bibelillustration des 16
Jahrhunderts. Liibeck; Leipzig: Otto Quitzow Verlag, 1931. S. 15.
6 Иоганн Бугенхаген - “среди верных Лютеру наивернейший”, как о нем говорили современ­
ники, - родился в 1485 г. в Воллине. Учился в Грейфсвальдском университете. В 1504 г. стал рек­

82
тором городской школы в Трептове. С 1509 г. выполнял обязанности священника. С 1523 г. - глав­
ный пастор Виттенберга, с 1525 г. - ректор Виттенбергского университета. После смерти Лютера
веротерпимость Бугенхагена стала поводом для активных нападок со стороны ортодоксальных
протестантов. Скончался он 20 апреля 1558 г. в возрасте 73 лет. Главная заслуга Бугенхагена со­
стоит в том, что он явился инициатором осуществления Реформации на севере Германии и был ор­
ганизатором церковного и школьного дела в этом регионе (Reich К. Op. cit. S. 88).
7 Ср.: “De Biblie uth der vthlegginge Doctoris Martini Luthers yn dyth diidesche vlitich vthgesettet / mit
sundergen vnderrichtingen / alse шел seen mach. Inn der Keyserliken Stadt Liibeck by Ludowich Dietz
gedriicket. M.D.XXXIII”.
8 Cp.: “Dyt lofflyke werck / ys also / Godt Almechtich tho laue vnd eeren / Na Christi vnses Heren gebort
/ ym Dusent vyffhundert vnde veer unde dortigesten yare / am ersten dage Aprilis jn der Keyserliken Stadt
Liibeck / by Ludowich Dyetz / dorch den druck vullendet / mit gnade unde hiilpe des Almechtigen Gades /
dem loff / prys / eere vnde danck yn ewicheit sy. Amen” (цит. по оригиналу).
9 Jurgens W. Op. cit. S. 33.
ЮIbid.
11 Цит. no: Reich K. Op. cit. S. 88.
12 Ibid. S. 89.
13 Например: Vorrede up den Propheten Daniel // De Propheten... - LXXXIIIIВ - LXXVI A; Vorrede
up de Episteln Sunte Paulus tho den Romem // Dat Nye Testament. - LXXVI A, LXXVI B, LXXVII A;
Vorrede up de Apenbaringe S. Johannes // Dat Nye Testament. - CXXV A-CXXVII A.
14 Перечисление этого заняло бы слишком много места. Ограничимся первой частью Книги
Самуила. См.: Dat Erste deel des Bockes Samuel. - XXVIII A-XLIII B.
15 В трех частях Ветхого Завета таких примеров можно насчитать более 50. Самые яркие из них
находятся в Книге Иова и в Книге пророка Исайи. В первой - такими “зависающими” заглавиями яв­
ляются обозначения глав: X, ХХПП, XXVII, XXIX. - Dat Bock Hiob... - ПП В, VIII А, VIII В, IX А. Во
второй - главы XII, ХИН, LIX, LXII. - De Propheten... De Prophete Jesaia - ПП В, V A, XX A, XXI A.
16 Реннер П. Современная книга // Книгопечатание как искусство: Типографы и издатели
XVIII-XX веков о секретах своего ремесла: Пер. с нем. М.: Книга, 1987. С. 254.
17 Пешелъ К.Э. Искусство книгопечатания, соответствующее духу времени // Книгопечатание
как искусство... С. 185.
18 Фрактура - от nar.fractus - “излом”. Это разновидность готического шрифта, конкурирую­
щая со швабахером со второго десятилетия XVI в. Развилась из шрифта канцелярии императора
Максимилиана. Важную роль в развитии фрактуры сыграл Нюрнберг, где каллиграф Иоганн Ной-
дёрфер и пуансонист Иероним Андре разрабатывали этот ш рифт совместно с А. Дюрером (см.:
Владимиров Л.И. Всеобщая история книги: Древний мир. Средневековье. Возрождение. XVII век.
М.: Книга, 1988. С. 186; Книгопечатание как искусство... С. 324, 326).
19 Vorrede up den Propheten Hesekiel // De Propheten... - LI B; De Prophete Hesekiel // De
Propheten... - LII A.
20 Vorrede up den Propehten Hosea... - LXXXVI В (здесь опечатка в слове “пророк” - мы следу­
ем за оригиналом); De Prophete Hosea... - LXXXVII A; Vorrede up den Propheten Iohel... - XC B;
Vorrede up den Propheten Amos... - XCII B; De Prophete Amos... - XCIII A; De Prophete Ahadia... -
XCVI B; Vorrede up den Propheten Iona... - должен быть лист LXCVII А, но его колонцифра не на­
печатана; De Prophete Iona... - LXCVII В; Vorrede up den Propheten Micha... - XCVIII B; Vorrede up
den Propheten Rahum... - Cl A; De Prophete Rahum... - Cl B-CII A.
21 De Propheten... - 1 A, XXIII A, XLIX A ... и т.д., т.е. все Книги Пророков и предисловия к ним.
22 De Drudde deels des Olden Testamentes. - XIII В, XV A, LVIII B, LIX B, LXX A, LXX B; De Boke
/ welckeremen in der Hebreichen Bibeln nict findet... - XXIA-XXXVIII A; Dat Nye Testament - CXXVII A.
23 Dat ander deel Samuel // Dat bock der Richter. Vorklaringe desser Prophete dorch D. Johannen Bug:
Pamem. - XLVI B-XLVII.
24 De Psalter // Dat Drudden deels des Olden Testamentes. - XVIII A-LVIII B.
25 Duth Synt de Sprahe Salomonus // Dat Drudden deels des Olden Testamentes. - LXI B-LXIX B.
26 De Boke / welckeremen in der Hebreischen Bibeln nict findet... - XXI A-XXXVIII A.
27 Dat Bock Jesus Syrach. - Dat Elfste Capittel. - ХХПП А. О толковании Лютером греческих пер­
воисточников, вариантах его перевода и развитии этой идеи к понятию “B eruf ’ см.: Вебер М. П ро­
тестантская этика и дух капитализма // Избр. произведения: Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. С. 126.

83
 28 Dat Bock Josua // Dat Ander deel des Olden Testamentes.
29 “Серьезные трудности подстерегают печатника при наборе примечаний... Старые масте­
р а... либо группировали примечания вокруг текста, либо встраивали их в текст, подобно иллюст­
рации... но всегда располагали их таким образом, чтобы они не оказались чужеродным телом”
(Петель К.Э. Указ. соч. С. 185).
30 Dat Bock Ruth // Dat Ander deel des Olden Testamentes. - XXVII B.
31 Dat Nye Testament. - X В; XXIX B; XLVI B.
32 Нумеровать не листы, а страницы в 1470 г. - впервые в Германии - начал печатник Н ико­
лай Гётц из Кёльна. Но только в самом конце XV в. венецианский типограф Альд Мануций стал
использовать нумерацию страниц систематически (Владимиров Л.И. Указ. соч. С. 105). В Любек-
ской Библии, как и во “Всемирной хронике” Гартмана Шеделя, выпущенной Антоном Кобергером
в Нюрнберге в 1493 г., применяется фолиация.
33 Vorrede (И А-Ш В); Genesis / Dat Erste Bock Mose (VI A) - De ende der Vyff Bocker Mose
(ХСПП A).
34 Dat Bock Josua (II A) - Ende des Bockes Esther. Ende des Andem deels des Olden Testamentes
(CXXVII).
35 Dat Bock Hiob (I A) - Ende des Hogeledes Solomo. Ende des Drudden deels des Olden Testamentes
(LXXV B).
36 De Prophete Jesaia (I A) - Ende des Propheten Maleachi / Unde des Olden Testamentes (CXII B).
37 Cp.: “De Boke / welckeremen in der Hebreischen Bibeln nicht findet / unde van den older Veders tho
der hilligen Schrifft nicht gerekent / funder Apocryphi genomet werden”. К ним относятся: 1. Judith. 2. De
Wuszheit Salomonis. 3. Tobias. 4. Jesus Syrach. 5. Baruch. 6. Dat Erste bock van den Machabeyem. 7. Dat
Ander bock van den Machabeyem. 8. Etlike Stucke van Esther. 9. Etlike Stucke Danielis. Две последние
объединены в одну главу с единым предисловием (LXV В), в которой находится такж е не указан­
ная в оглавлении Historia van Susanna Unde Daniel (LXVIII A).
38 I В - CXXXIIII B.
39 Ende des Nyen Testamentes. Ende der gantzen Biblie (CXXXVIIII).
40 Genesis // Dat Erste bock Mose. - IX A-XVI A.
41 Erodus // Dat Ander bock Mose. - XXVn B-XXXI A.
42 Leviticus // Dat Drudde bock Mose. - XLVIII A -LI B; Rumen // Dat Veerde bock Mose. -
LXI A-LXVI A.
43 Deuteronominion // Dat Voffte bock Mose. - LXXVIII B-LXXXIII A.
44 De Propheten... - CVII B-CXI A.
45 De Boke / welckeremen in der Hebreischen Bibeln nicht findet... - II A-VII A; VII B-XV A;
XVI A-XX A.
46 De Boke / welckeremen in der Hebreischen Bibeln nicht findet...
47 Гравюры на дереве к первой полной лютеровской Библии были выполнены в 1530-1533 гг.
уроженцем Регенсбурга, представителем “Дунайской школы”, выдающимся нижненемецким ху­
дожником и архитектором Эрхардом А льтдорфером (1490-1562). См.: Багровников Н.А. Диалог
традиций и новаторства в ксилографиях Любекской Библии. Нижний Новгород: Изд-во Нижего­
родского университета им. Н.И. Лобачевского, 1999. 247 с. 107 ил.
48 См.: Чихольд Я. Изготовление книги как искусство // Книгопечатание как искусство...
С. 276.
49 Цит. по: Лосский Н.О. Избранное. М.: Правда, 1991. С. 400.
 “СОЖАЛЕНИЯ” ДЮ БЕЛЛЕ КАК КНИГА
А Д . Михайлов

Для эпохи Возрождения вообще и для ренессансной поэзии в частности ти­

пичны и симптоматичны разнообразнейшие попытки создания завершенной,
самозамкнутой книги, состоящей из самостоятельных элементов, в данном слу­
чае стихотворений, которые могут существовать и автономно, но в книге обре­
тают новое звучание благодаря четкому месту в ней и корреляции с конкрет­
ным стихотворным окружением. Коль скоро речь идет о поэтической книге, то
принято говорить о “поэтическом дневнике”, о “лирической исповеди” и т.д.
Акад. А.Н. Веселовский недаром дал название своей известной работе - “Пет­
рарка в поэтической исповеди Canzoniere”1. Установка на создание поэтической
книги возникает со столь явной определенностью, пожалуй, у Петрарки (“Но­
вая жизнь” Данте - это несколько иное, здесь велик удельный вес прозы). Впро­
чем, Петрарка называл свою “Книгу песен” “rerum vulgarium fragmenta”. Компо­
зицию книги Петрарки можно в самой общей форме представить так: кроме
всяческих вступлений книга начинается с рассказа о первой встрече с возлюб­
ленной, о зарождении любовного чувства; далее, как оправдание этого чувства
следует описание возлюбленной, т.е. ее внешний и, так сказать, душевный порт­
рет; затем начинается основная, самая обширная часть - рассказ о радостях, му­
ках, противоречивых душевных переживаниях, выпавших на долю поэта. По­
том Петрарка повествует о смерти возлюбленной (и многие поэты, например
Ронсар, этот мотив тоже используют), затем, естественно, изображается скорбь
поэта.
Дальнейшее развитие ренессансной лирической поэзии - это, как правило,
модификации схемы Петрарки. Схема стала привычной, отклонения от нее ча­
сты, но не кардинальны. Вот почему замечательную книгу сонетов Жоашена
Дю Белле “Сожаления” при выходе из печати в 1558 г. ждал более чем скром­
ный прием. Это и понятно: содержание сборника, его структура были не толь­
ко необычны, но просто беспрецедентны. Ведь до того, как уже говорилось, со­
нет, столь распространенная в эпоху Возрождения стихотворная форма, был не­
пременным спутником любовной лирики. Сатирические, пародийные, описа­
тельные сонеты, сонеты-эпитафии, конечно, тоже встречались, в том числе уже
у Петрарки, да и раньше, но в подавляющем большинстве сонеты бывали посвя­
щены различным оттенкам любовных переживаний, тем более сонетные циклы
и сборники. А в “Сожалениях” не было любовных стихов совсем. Ни одного.
Книга была посвящена совсем иным темам, иным проблемам, иной гамме раз­
думий и переживаний.
“Сожалениям” Дю Белле посвящена немалая научная литература, которая
особенно умножилась в 90-е годы. В большинстве из этих очень разных работ -
и это вполне естественно - непременно затрагивается вопрос о единстве книги,
ее композиции, ее характере как законченного и продуманного сонетного цик­
ла, как книги.

85
 В этом вопросе, однако, мнения ученых не были едины. Основываясь на соб­
ственных заявлениях поэта, который на страницах самой книги не раз возвращал­
ся к ее поэтике и структуре, некоторые исследователи утверждали, что книга но­
сит характер свободной серии заметок, дневниковых записей или коротких мак­
сим, рожденных раздумьями и наблюдениями автора. Вот наиболее важное заяв­
ление поэта, которое он делает уже в первом сонете книги. Оно широко извест­
но, однако напомню его (цитирую в не очень удачном переводе В.В. Левика):
Когда мне весело, мой смех звучит и в них,
Когда мне тягостно, печалится мой стих, -
Так все делю я с ним, свободным и беспечным.

И непричесанный, без фижм и парика,

Незнатный именем, пусть он войдет в века
Наперсником души и дневником сердечным.

Да, это именно заметки, комментарии, которые столь часто встречаются в

путевых записках и дневниках. Как писал наш исследователь Ю.Б. Виппер, раз­
вивая верное наблюдение Фредерика Буайе2, «Дю Белле, распределяя сонеты, в
известных пределах соблюдает характерные для поэтического дневника принци­
пы хронологической последовательности. Так, например, стихи о Риме предше­
ствуют сонетам, написанным во время возвращения на родину, воспроизводя­
щим путевые впечатления поэта. В этой небольшой серии, охватывающей соне­
ты от 132-го по 138-й, поэт строго следует проделанному маршруту: Урбино, Ве­
неция, область Граубюнден (les Grisons), Лион и, наконец, Париж. Сонеты - пу­
тевые зарисовки, в свою очередь, предпосланы произведениям, созданным уже
после прибытия во Францию и посвященным французской действительности.
Однако Дю Белле не пытается выдержать этот принцип до конца (этого доби­
вался скажем, Гюго, автор “Созерцаний”. Гюго стремился во что бы то ни стало
сохранить за своим сборником облик интимных дневниковых записей, непосред­
ственно следующих за вызвавшими их к жизни событиями. Ради этой цели он за­
частую сознательно видоизменял даты написания тех или иных стихотворений).
Построение же “Сожалений” подчинено одновременно и в первую очередь опре­
деленным идейным темам»3. В то же время Ю.Б. Виппер полагал, что «исследо­
ватели, до предела рационализирующие расположение отдельных сонетов в
“Сожалениях”, невольно приходят к выводу, что сонеты этого сборника сочиня­
лись в том временном порядке, в каком они расположены в сборнике. Тем самым
они незаметно для себя соприкасаются со сторонниками противоположной точ­
ки зрения, рассматривающими “Сожаления” как хронологически последователь­
ный, лишенный общего четкого плана поэтический дневник»4.
Мне представляется, что это не вполне так. Созданные в разное время и
продиктованные разными жизненными обстоятельствами и душевными настро­
ениями, сонеты при объединении их в книгу заняли в ней вполне определенное,
если угодно, тщательно взвешенное и продуманное место. Рациональность по­
строения книги не противоречит спонтанности, непредсказуемости возникнове­
ния отдельных составляющих ее стихотворений. Поэтому мне кажется, что та
схема композиции “Сожалений”, которую предлагал в свое время Анри Шамар

86
(и которую принимают в той или иной мере и другие исследователи, в том чис­
ле и Джордж Хьюго Таккер, чья книга вышла в феврале 2000 г.5), действитель­
но убедительна и весьма обоснованна; Таккер, например, вносит в нее лишь не­
значительные изменения, на которых не имеет смысла останавливаться.
Вот в кратком изложении схема Анри Шамара6:
Сонеты 1-5: пролог, где освещаются основные задачи книги.
Сонеты 6-49: элегии, отражающие настроения скуки, ностальгии и т.п.
Сонеты 50-76: постепенный переход к сатире, подготавливаемый рассужде­
ниями на моральные темы.
Сонеты 77-127: сатирическое осмысление действительности; среди этих со­
нетов можно выделить такие микроциклы:
80-83 - описание папского двора;
84—86 - описание французов в Риме;
87-100 - сатирическое изображение римских куртизанок;
102-111 - сатирическое изображение разных лиц;
112-119 - сопоставление двора папы с французским двором, а также
описание военных приготовлений;
120-122 - описание римских праздников;
123-126 - реакция на перемирие в Воселе.
Сонеты 128-138: описание возвращения во Францию.
Сонеты 139-191: восприятие парижской действительности; среди этих соне­
тов тоже можно выделить такие микроциклы:
139-151 - иронические сонеты об успехах при дворе;
152-158 - прославление поэтов и поэзии;
159-191 - панегирики французским придворным и членам королев­
ской семьи.
Нельзя не признать, что не все в этой схеме безупречно. Так, некоторые со­
неты (например, 77, 78, 79, 101, 127) оказываются изолированными и с трудом
укладываются в предназначенные им рубрики. К тому же Анри Шамар и его по­
следователи берут за основу лишь внешние признаки, не учитывая многие важ­
ные моменты внутреннего содержания, т.е. лишь имплицитно намеченного
смысла целого ряда сонетов.
Позволю себе привести суждение такого тонкого исследователя, как Анри
Вебер. О построении “Сожалений” он писал: “Общая композиция сборника от­
вечает одновременно двум задачам - воссоздать внутреннюю душевную эволю­
цию поэта, которая как бы основывается на хронологической последовательно­
сти событий, и создать логически убедительное повествование, повествование
гармоничное и устойчивое. Группы сонетов, которые мы можем выделить, до­
статочно подвижны, между ними происходят контакты, происходит незаметное
перетекание из одной группы в соседнюю, и границы этих групп всегда в извест­
ной мере произвольны. Но вводимая схематизация дает возможность лучше по­
чувствовать эволюцию тем книги и их взаимодействие”7.
Важно отметить, что для каждой группы сонетов, объединяемых и по жан­
ру, и тематически, и идейно, можно выделить как бы своеобразные моменты
кульминации, некие “вершины”. Так, для сатиры такими вершинами кульмина­
ции будут, во-первых, картины жизни папского двора, во-вторых, разоблачение

87
французских придворных нравов. Но, с другой стороны, не менее характерно
для “Сожалений” и наличие своеобразных “разрядок”, смягчающих резкий тон
окружающих их сонетов. В качестве примера подобной “разрядки” и ее компо­
зиционной роли укажем на сонеты 87-100, изображающие, как уже отмечалось,
быт куртизанок. Эти сонеты написаны в более спокойном повествовательном
тоне, чем предшествующие и последующие, где речь пойдет о трех римских па­
пах. Сонеты забавны, юмористичны и контрастируют по тону с горечью и сар­
казмом соседствующих сонетов. Другим примером “разрядок” может служить
сонет 135, в котором создан гротескный образ женевских буржуа. Этот сонет
подготавливает читателя к восприятию следующего, 136-го сонета и создает не­
которую “передышку”.
Роль “разрядок” выполняют в “Сожалениях” по большей части юмористи­
ческие сонеты, в которых сатирический накал сознательно ослаблен автором.
Эти веселые, искрометные пьески, вклиниваясь в длинный ряд “серьезных” со­
нетов, обильно насыщенных политической или философской проблематикой,
придают сборнику тон непринужденной интимной беседы, внешне хаотическо­
го и непоследовательного поэтического дневника.
Однако дневниковый характер книги, о котором было заявлено во вступи­
тельном сонете сборника, постоянно и сознательно нарушается поэтом. Дейст­
вительно, с нарушением принципа свободного излияния души, неизбежного в
любом истинно искреннем дневнике, мы сталкиваемся в “Сожалениях” не раз.
Вот один из примеров, о котором мы уже кратко упоминали. Поэт жил в Риме,
часто бывал по долгу службы в Ватикане, бродил по городу, видел жизнь рим­
ской улицы. Обо всем этом он рассказал в своих сонетах. Но вот что примеча­
тельно. Эти свои наблюдения он тщательно группирует. Так, после длинной че­
реды сонетов, которые можно было бы назвать элегическими, он переходит к
собственно описанию Рима. И начинает он с резко сатирических сонетов, рису­
ющих неприглядный облик папской курии. Рассказав о “Риме кардиналов”, Дю
Белле столь же подробно рассказывает о “Риме куртизанок”, чтобы затем пе­
рейти к сонетам, описывающим самих пап. Почему же сонеты о куртизанках
поставлены на это место? Они, думается, подготавливают наиболее политиче­
ски острые сонеты о папах. Подготавливают не только как некая “передышка”,
“разрядка” (что, конечно, присутствует), но и идеологически. Ведь для Дю Бел­
ле и папская курия, и мир куртизанок - явления во многом одного порядка. По
крайней мере, явления друг с другом тесно связанные. Связанные и фактически,
и в моральном плане. Отсюда и то место, которое отвел Дю Белле четырнадца­
ти сонетам о куртизанках в своей книге. Однако трудно предположить, что, при­
ехав в Рим, поэт сначала увидел курию, кардиналов и лишь потом увидел курти­
занок. Эти впечатления и, наверное, навеянные ими стихотворения переплета­
лись, перебивали друг друга. А вот при издании сборника они были организова­
ны, выделены в четкие микроциклы.
Нарушает Дю Белле подчас и хронологию. Вот красноречивый пример. Мы
уже не раз отмечали элегический характер книги, свойственные автору настро­
ения, полные стоицизма и даже пессимизма. Это можно сказать относительно
многих сонетов. И все-таки “Сожаления” не оставляют впечатления полной
беспросветности, отчаяния. Это обнаруживает себя, например, в вопросах поли­

88
тики, для нашего поэта столь важных. Четыре сонета (123-126) Дю Белле по­
святил перемирию, заключенному французским королем Генрихом II и импера­
тором Карлом V 5 февраля 1556 г. в Воселе. Интересно обратить внимание на
то место, которое они занимают в общем композиционном плане книги. Пере­
мирие, заключенное сроком на пять лет, уже в сентябре было нарушено, воен­
ные действия возобновились. Эти военные приготовления поэт описал в целом
ряде сонетов книги (57, 83, 116), но поместил он их до четырех сонетов, посвя­
щенных перемирию, тем самым нарушив хронологическую канву сборника. Ду­
мается, сделано это было не случайно. Этими сонетами заканчивается та часть
“Сожалений”, которая была написана в Риме и в которой отразились римские
впечатления поэта. Это не итог римских наблюдений и замет; это, скорее, их ес­
ли и не прямое отрицание, то их смягчение; это обретение оптимизма, приглу­
шающего некоторый пессимизм книги, о котором столь охотно пишут те, кто
видит в Дю Белле лишь певца тоски и отчаяния. К тому же эти четыре сонета -
своеобразный пролог к описанию возвращения на родину, это некая “скрепа”,
соединяющая разные части книги и придающая ей известную непрерывность.
Отметим в продуманной композиции “Сожалений” еще некоторые черты.
В книге можно обнаружить определенное кольцеобразное построение. Так, на­
чинается книга, как известно, с прославления свободы творчества, с размышле­
ний о поэзии. Эта тема возникает вновь в последних сонетах, но теперь это свое­
образный “подхват-антитеза”: речь уже идет о несвободе поэзии, о незавидной
участи придворного поэта. Или обратимся к проблемам политическим, которые
также глубоко волнуют Дю Белле. В первой трети книги поэт резко и прозор­
ливо критикует внутреннюю и внешнюю политику папства. В конце книги по­
литические проблемы возникают вновь. И опять трактуются они антитетиче­
ски; теперь поэт пишет о политической роли своей страны, противопоставляя
ее Риму.
Как полагает Джордж Хьюго Таккер8, единство книги основывается на по­
стоянстве образа автора, у которого изменчивости подвержены настроения,
взгляд на окружающее и его оценка:, но не внутренняя сущность и неизменная
квазиэпистолярная форма, пусть и с самыми разными тематическими и эмоци­
ональными настроениями. Нам же представляется, что единство “Сожалений”
состоит в сознательной установке, в конструировании книги как целого. Вот по­
чему книга является не хаотическим собранием сонетов, а тщательно продуман­
ным и построенным циклом. Во имя этой внутренней стройности поэт отступа­
ет от формы незамысловатого поэтического дневника, постоянно меняет сти­
листические и эмоциональные регистры, изобретательно группирует сонеты,
иногда нарушает хронологию и т.д.
Почему же тем не менее книга Дю Белле производит на нас впечатление
легкой непринужденности, собрания беглых заметок, разрозненных дневнико­
вых записей и моральных максим? Потому, как представляется, что поэт очень
искусно объединил в одной книге композиционные структуры по меньшей ме­
ре четырех жанровых разновидностей (имеем в виду сонетную форму) - путево­
го дневника, переписки с друзьями, сатирического памфлета и, наконец, тракта­
та на политические темы. Смена жанровых регистров происходит подчас неза­
метно, ненавязчиво, но эту смену в то же время нельзя не почувствовать. И эту

89
смену, которая бесспорно всегда сознательна и продуманна, поэт постоянно
умело обыгрывает. В этом он достигает виртуозного мастерства.
Известно, что одновременно с “Сожалениями” Дю Белле создавал в Италии
другую книгу - “Древности Рима”. Обе книги и изданы были одновременно.
В наши дни их часто печатают вместе, в одном томе. С читательской точки зре­
ния, это, быть может, и удобно, но с эстетической - совершенно неверно, хотя
переклички между двумя книгами бесспорно есть, их просто не могло не быть.
“Древности Рима” - книга совсем иная. Она, если хотите, в большей мере “кни­
га”, чем “Сожаления”; она более единообразна, более сконцентрированна и
пряма.
Единство “Сожалений”, их “книжность” - немного в другом: и во все объ­
единяющем образе автора, о чем писал Таккер, в неизменной форме сонета, но
также - в ее тщательно взвешенном и сбалансированном многообразии, в ее на­
рочитой пестроте.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 См.: Веселовский А.Н. Избранные статьи. Л., 1939. С. 153-242.

2 Boyer F. Joachim Du Bellay. P., 1958. P. 91.
3 Виппер Ю.Б. Поэзия Плеяды: Становление литературной школы. М., 1976. С. 301.
4 Там же. С. 303.
5 См.: Tucker G.H. Les Regrets et autres oeuvres poetiques de Joachim Du Bellay. P., 2000.
6 C m.: Chamard H. Histoire de la Pleiade. P., 1939. Vol. 1. P. 256-257.
7 Weber H. La Creation poetique au XVIе siecle en France de Maurice Sceve a Agrippa d’Aubigne. P.,
1956. P. 419.
8 Tucker G.H. Op. cit. P. 101.
 LIBELLI В ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ
ВО ФРАНЦИИ
ЭПОХИ ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН XVI в.
И.Я. Элъфонд

Значение политической пропаганды в развитии идейной и социально-по­

литической борьбы эпохи гугенотских войн стало понятно уже современни­
кам, и раньше всего тем из них, кто оказался непосредственно втянут волей
обстоятельств или логикой развития событий в организацию пропаганды и
написание публицистических сочинений. С одной стороны, уже в 70-е годы
начинала отлаживаться система пропаганды, и прежде всего издательской
деятельности, с другой - в печати все более усиливалась религиозно-полити­
ческая конфронтация.
Особенностью политической пропаганды эпохи было то, что в ней приняли
участие не две, а три партии; помимо непримиримых врагов - протестантов и
крайних католиков, руководимых борющимися за политическую власть в стра­
не группировками знати, использовавшей в своих интересах религиозную борь­
бу, - в идейно-политическую схватку и, следовательно, в пропаганду вмешались
и сторонники уже сложившейся абсолютной монархии. Именно публицистика
“политиков” активно защищала политическую стабильность и законную власть
в стране.
Потребности пропаганды во многом определялись самой сложившейся со­
циально-политической ситуацией и в свою очередь определяли интенсивность
публицистики. Рост количества памфлетов, “всплески” их тиражей по времени
обычно совпадают с кульминационными периодами гражданских войн. Перио­
дизация публицистики уже была предложена ранее (первый период выделял
еще де Капрариис)1. Для первого периода (Памфлетные войны 1562-1563 и
1567-1568 гг.) характерно возникновение пропаганды и отработка ее приемов.
В эту эпоху доминировали по преимуществу сочинения дилетантов. Второй пе­
риод (1572-1576) был связан с созданием системы пропаганды и началом попу­
ляризации в публицистике идей ведущих политических теорий. В ряде памфле­
тов эти идеи были окончательно сформулированы. Большинство сочинений
этого периода принадлежало перу крупнейших политических теоретиков эпохи.
Третий период (начало которого было связано с изданием Немурского эдикта
(1585), поставившего протестантов во Франции вне закона) характеризовался
абсолютной свободой, фактическим отсутствием цензуры и отчетливым проти­
востоянием в публицистике не только партий, но и политических теорий.
В идейной борьбе этого времени принимали участие испытанные полемисты,
но появились и новые имена, причем во всех трех партиях (гугенотов, защитни­
ков абсолютизма - “политиков” и ярых католиков - сторонников Лиги).
Заметим, что эти периоды дали неравное количество памфлетов: во второй
период появилось очень немного сочинений по сравнению с колоссальной мас­
сой публицистики третьего, но их теоретический уровень был чрезвычайно вы­

91
сок. Неравномерность заметна и внутри каждого из этих периодов. Можно вы­
делить годы, когда количество памфлетов достигало кульминации. В первом
периоде - это 1562 и 1563 гг. (т.е. время первой гражданской войны), во втором
периоде - это 1573, 1574, 1575 гг. (резонанс событий Варфоломеевской ночи).
В третьем периоде больше всего памфлетов было издано в 1585-м (год оформ­
ления Католической лиги и издания Немурского эдикта) и 1587-м (год сражения
при Кутра) годах. Абсолютный рекорд дает 1589 г.: сказались события декабря
1588 г. (убийство Гизов по приказу короля) и последовавшие за этим отлучение
Генриха III, примирение его со своим законным наследником (Генрихом На­
варрским) и ярость Лиги, наконец, смена власти. Неравномерно и распределе­
ние изданий по партиям. Первый период дал относительно равное количество
памфлетов гугенотов и католиков, во втором периоде наблюдалось безраздель­
ное господство гугенотских полемистов, в третьем - с 1587 г. наращивала тем­
пы пропаганда лигеров, и именно с ней была связана основная масса памфлетов
в 1589 г. (правда, лигерская публицистика намного уступала сочинениям своих
противников по качеству).
Уровень этой поистине неисчислимой массы публицистической литературы2
был самым разнообразным, его определяли как личность и эрудиция автора, так
и то, на какого потребителя памфлет был ориентирован. Уже современники на­
чинали дифференцировать произведения публицистики, отделяя зерна от плевел.
В XVI в. появились первые сборники публицистики, где переиздавались наиболее
зрелые в теоретическом плане и снискавшие популярность сочинения, апробиро­
ванные временем; первым изданием такого рода стал сборник, позднее известный
под названием “Мемуары Конде”3. Большую популярность приобрела трехтом­
ная подборка сочинений, осуществленная протестантским пастором С. Гуларом;
в это издание были включены в числе других документов эпохи самые известные
памфлеты, носившие по преимуществу теоретический характер4. Работу по отбо­
ру лучших памфлетов он продолжал и впоследствии, результатом чего явились
известные “Мемуары Лиги”5, которые свидетельствовали о том, что именно при­
влекало потомков в публицистическом наследии XVI в.
Идейное содержание памфлетов во многом было определено кругом тем:
религия и веротерпимость, государство и его эволюция, центральная власть и ее
границы, легитимность власти и тирания, права народа и сословий, мораль об­
щества, гражданские войны, законность сопротивления власти и границы этого
сопротивления. Этим темам отдали должное все без исключения памфлетисты.
Интерпретация их зависела прежде всего от партийной и религиозной принад­
лежности авторов, от того, чей социальный заказ они выполняли, от личности
самого памфлетиста. В целом все публицисты декларировали патриотизм (за
исключением отдельных сторонников Лиги на последнем этапе войн), формаль­
ный легитимизм (в случае выступления против короны вносились соответству­
ющие оправдательные коррективы), столь же формальное осуждение граждан­
ского противостояния и неприятие ксенократии.
Интерпретация перечисленных выше общих проблем, как уже отмечалось,
зависела от политических задач каждой из трех сложившихся партий на каком-
либо определенном временном отрезке. Ситуация менялась очень быстро, и не­
редко публицистика отражала молниеносный поворот в политике партии.

92
 Для протестантских памфлетов было характерно требование веротерпимо­
сти и равных гражданских прав, справедливости (в этом их поддерживали идео­
логи “политиков”), позднее в них были провозглашены идеи народного сувере­
нитета и древних вольностей, прав народа на сопротивление, вооруженную
борьбу и тираноборчество. На последнем этапе войн, после того как лидер гу­
генотов Генрих Наваррский стал законным наследником престола (1584), идео­
логи протестантов стали переходить на легитимистские позиции: они полно­
стью отказались от идей республиканизма и борьбы с законным государем и
вместо этого пустились активно защищать политические традиции и фундамен­
тальные законы королевства (прежде всего Салический закон). В итоге идеоло­
ги протестантов в своей пропаганде сомкнулись с политиками.
“Политики” на всем протяжении гражданских войн отстаивали принцип сво­
боды совести и веротерпимости, активно пропагандировали идею сильной коро­
левской власти и фундаментальные законы королевства, провозглашали прин­
цип единства нации и государства, требовали прекратить противостояние и во­
оруженную борьбу, а впоследствии защищали Салический закон и династию.
Публицистика “политиков” отличалась большей умеренностью по сравнению с
другими партиями вплоть до выступлений Парижской лиги, когда встали вопро­
сы и о суверенитете страны, и о возможной смене династии. Политическая
идеология и пропаганда этой партии почти не претерпела изменений, она лишь
усиливала идею божественного происхождения королевской власти.
Католическая, позднее лигёрская, пропаганда изначально была наиболее
непримирима к инакомыслию в сфере религии, связывала само существование
страны с верностью католицизму, а права государя —с верностью религии.
Позднее, в середине 80-х годов она отразила стремление лидеров Лиги сменить
династию и захватить трон, а потому перешла на позиции тираноборчества, раз­
работав доктрину тираноубийства, стремилась дискредитировать права дина­
стии и ликвидировать Салический закон, отстаивала идею уничтожения инако­
мыслящих. Публицистика всех лагерей служила фактически одному делу - об­
работке массового сознания, формированию общественного мнения.
Пожалуй, наиболее резко и развернуто о роли публицистики в ходе граждан­
ских войн высказался в самом радикальном и нетерпимом из всех своих сочине­
ний - памфлете “Ушной шприц для Папира Массона” (1575) - ведущий идеолог
партии протестантов Ф. Отман. Обращаясь к своему оппоненту П. Массону, тог­
да начинающему гуманисту (в будущем апологету Гизов), Отман писал: “Ты по­
желал расшевелить целое гнездо шершней и при этом не ощутить их укусов. Да
разве тебе неведомо, что собой представляют эти гугеноты? Если ты ничего не
говоришь, то и они молчат, но если ты сам их заденешь, то они ответят. Впрочем,
это соответствует привычкам всех итало-галлов, которые опоганили нашу Фран­
цию, они жаждут восстановить всех против гугенотов, но сами не могут ответить
им; книжонки свои они пишут лишь о том, какая жестокость была проявлена по
отношению к ним. Но если появится что-либо написанное об их собственной же­
стокости, то они начинают вопить, что подобные книги развращают, ударят в
тимпаны, заиграют в трубы и разожгут пожар гражданской войны”6.
В этом весьма показательном для умонастроений эпохи высказывании при
всей тенденциозности оценок подчеркнуто понимание роли “libelli” (“книже­

93
чек”), политических памфлетов, которые заполонили в тот период Францию.
Памфлет для Отмана - это средство обработки и формирования общественно­
го мнения. Кроме того, публицист констатировал существование перекрестной
пропаганды, отметил ее беспринципный и аморальный характер и, наконец, оп­
ределил ее конечные цели: “разжечь пламя гражданской войны”. Клеймя своих
антагонистов, Отман как-то позабыл о содержании своих сочинений типа
“Тигра” (1560)7, в которых он также оскорблял политических противников сво­
ей партии и клеветал на них. Такое понимание места памфлетов в идейной борь­
бе, да и общественной жизни Франции этого периода, разделялось всеми. В том
же духе высказывался о значении публицистики гуманист-эрудит и сторонник
партии политиков Э. Пакье: “Ничто не предвосхищает столько бед, сколько эти
книжечки, которые я назвал бы трубами, возвещающими о наших несчастьях.
Эти книжечки, распространившиеся в начале годины бед, сеют семена нашей
грядущей гибели”8.
Во всех текстах той эпохи постоянно употреблялся термин “libelli”, “libelles”
для обозначения любых изданий публицистического характера. Что же пред­
ставляли собой эти сочинения, сыгравшие, по мнению современников, столь ка­
тастрофическую роль в эпоху гражданских войн? Публицистика во многом дей­
ствительно разжигала страсти и без того взбудораженного религиозной и поли­
тической конфронтацией французского общества. Сам факт такого распро­
странения публицистики (а этот процесс уже в самом начале получил название
“Памфлетных войн”) открыто агитационного характера, обходящей различны­
ми путями цензуру и не пренебрегающей ничем, говорит о многом. Прежде все­
го, существование этого феномена показывает возросшую роль книгопечата­
ния не только в духовной, культурной, научной и религиозной, но и в политиче­
ской и повседневной жизни французского общества. Далее, подобное явление
было немыслимо без определенной экономической конъюнктуры: типографы
не стали бы переиздавать одни и те же памфлеты по нескольку раз (нередко ме­
няя названия, чтобы обойти конкурентов), если бы не были уверены в спросе;
следовательно, налицо были интерес к этим “libelli” и доверие к печатному сло­
ву. Наконец, показателен и расчет инициаторов и организаторов пропаганды -
благодаря этому фактору в процесс агитации вовлекались все более широкие
слои городского населения. Именно городская среда, более грамотная, стала и
более политизированной.
Все эти моменты, судя по всему, стали очевидными для идеологов всех пар­
тий очень рано, в 60-е годы XVI в., со времени первых гражданских войн, о чем
свидетельствуют первые всплески публицистики, так называемые Памфлетные
войны.
Уже в первый период гражданских войн и определились не только задачи,
функции, логика и аргументация памфлетов, т.е. их внутренняя структура, со­
держание и язык, но и внешний облик этих изданий. Они сразу были дифферен­
цированы с учетом их характера. Независимо от политической ориентации ав­
торов памфлеты издавались in-octavo, или в V12 листа, очень редко в Vie листа;
это именно книжечки, книжонки, но не книги. Самые маленькие из них могли
быть всего 7-8 см высотой. Отсюда, вероятно, и их название. Однако, судя по
некоторым моментам, сам термин “libelli” (не “libri”) приобретает и оценочную

94
уничижительную характеристику. В ряде сочинений использовалась устойчивая
формула - libelles diffamatoires (пасквиль, содержащий клевету). Отман тоже
имел в виду, судя по приведенному выше тексту, скорее '‘пасквиль”, чем “кни­
жечку”. Можно предположить, что именно в ходе полемики и устанавливается
двойное значение слова “libelli”: и “книжечки”, и “пасквиль”.
Издательские характеристики памфлетов могли варьироваться в зависимо­
сти от целей и потребителя. Те libelli, которые были рассчитаны на самые ши­
рокие слои читателей, как правило, внешне напоминали издания королевских
указов и постановлений, были невелики по объему (от 4 до 25-30 страниц), пе­
чатались крупным шрифтом (19-21 строка на странице) на дешевой тонкой бу­
маге (нередко просвечивал текст с оборотной стороны). Вероятно, это были са­
мые дешевые издания и самые массовые. Содержание их представляло обраще­
ния самого общего характера, легко воспринимавшиеся массой.
Вторая группа изданий популяризировала идеи складывавшихся политиче­
ских теорий и была рассчитана на более продвинутую аудиторию, т.е. на людей,
получивших образование и знакомых, хотя бы в общих чертах, с античной и на­
циональной историей, - зажиточных горожан, магистратов, низшее духовенст­
во, студентов. Эти памфлеты отличались большим объемом, содержание их
могло включать информацию исторического и генеалогического характера,
ссылки на малоизвестные факты прошлого, даже косвенные отсылки к сочине­
ниям политических теоретиков, юристов или историков. Так, в памфлете “Речь
о мнимых правах Гизов на французскую корону” для опровержения подлинно­
го факта (происхождения Гизов от Каролингов) помимо изложения истории
смены династий в Лотарингском герцогстве было приведено для убеждения чи­
тателя в лживости притязаний Гизов пять (!) генеалогических таблиц (точнее,
прямые филиации рода) и давались комментарии к ним, требовавшие специаль­
ных познаний9.
Наконец, к третьей группе памфлетов можно отнести сочинения теоретиче­
ского и полемического характера, которые по содержанию стояли ближе к
трактатам, но по аргументации и эмоциональному накалу, а также по объему
все же напоминали памфлеты. Эта группа была рассчитана на эрудитов - гума­
нистов, преподавателей университетов, верхушку судейских, советников парла­
мента и т.п. Они были более объемны, как правило, включали элементы науч­
ной аргументации и печатались мелким шрифтом (часто эльзевиром). Некото­
рые из них издавались на латыни, но в случае успеха срочно переводились на
французский язык. Так, знаменитое изданное анонимно сочинение “Иск к тира­
нам” (атрибуция которого вызвала появление огромной литературы) вышло
сначала на латыни. Вскоре появился и французский перевод, выполненный зна­
менитым филологом А. Этьеном10. К этой же группе относились все ведущие
теоретические сочинения эпохи, которые, как отмечалось выше, уже нередко
приближались к трактатам (анонимно изданные “Будильник французов”, “По­
литик”, первое издание “Франкогаллии” Ф. Отмана).
Читателя, однако, надо было завлечь; этой цели служили заголовки пам­
флетов и оформление их титульных листов. Иногда использовалось эффектное
и броское краткое название (“Иск к тиранам”, “Будильник французов”, “Анти-
Гизар”, “Анти-Испанец”, “Катон”), за которым часто давалось более скромное

95
развернутое заглавие, выражающее содержание сочинения: “О власти государя
над подданными и о власти подданных по отношению к государю”. Иногда за­
главие было на греческом языке (чаще всего при использовании подборок ци­
тат из античных авторов). Заголовок обычно печатался в форме перевернутой
трапеции. Основное слово названия (или речь, обращение и т.д., или ключевое
слово - “король”, “тиран” и т.п.) давалось крупным шрифтом заглавными бук­
вами. Ниже - подзаголовок более мелким шрифтом. Третья часть названия
представляла собой еще одно уточнение, и, наконец, могла следовать так назы­
ваемая подпись. Каждый последующий компонент заглавия был более хлест­
ким. Так, первое название могло быть нейтральным - “О законном совете
французского короля”. Разъяснение гласило: “Против тех, кто хочет сохранить
незаконное правление Гизов”. Наконец, третий компонент заглавия уже звучал
как вызов: “Ответ на клевету, возводимую на французское дворянство, проти­
востоящее тирании Гизов”11. Под таким “многослойным” заглавием обычно
размещалась гравюра, чаще всего включавшая изображение элементов коро­
левского герба. Он мог быть размещен даже в овале (т.е. дамский герб). Иног­
да гравюры принимают символический характер; так, на томах “Мемуаров Ли­
ги” изображалась корона, опирающаяся на три столпа, обвитые лентой с надпи­
сью: “Совет, благочестие, политая укрепляют корону”12. Реже использовались
сюжетные гравюры; например, на издании памфлета Ф. Отмана “О француз­
ских зверствах” изображен фрагмент резни.
Следует отметить один интересный момент: в публицистике постепенно
складывалась особая тенденция - нечто вроде литературных дуэлей: один пам­
флет вызывал отповедь, автор отвечал своему оппоненту; таким образом вспы­
хивала полемическая дискуссия, чаще всего с непарламентскими выражениями
типа “глупая обезьяна с хвостом”. Первую дискуссию такого рода вызвала
“Франкогаллия” Отмана. Почти одновременно с ее появлением выступили пер­
вые оппоненты автора, полемизирующие с ним в сфере политико-правовых
проблем. В марте 1574 г. в Париже был издан памфлет адвоката Екатерины
Медичи А. Матареля «Ответ на “Франкогаллию”». Отман, задетый за живое,
ответил достаточно злобно памфлетом «Против Италогаллии или “Анти-Фран-
когаллии”», где ввел термин “италогаллы” и заклеймил нравы двора. В защиту
Матареля (и королевы Екатерины) против Отмана вскоре выступил молодой,
но уже известный гуманист П. Массон, чем и спровоцировал новое, уже совсем
неистовое сочинение Отмана (август 1575 г.)13. Научный спор завершился тра­
диционно для публицистики той эпохи: Отман в ответ на попытки оппонента
уличить его в фальсификации источников и их тенденциозной интерпретации
ответил руганью, назвав Массона “обиженным судьбой, неистовым, утратив­
шим рассудок, омерзительным и свихнувшимся на праве глупцом”14.
Надо отметить, что при декларируемом неприятии критики Отман в следую­
щих изданиях “Франкогаллии” доказывал несправедливость ее и правоту своих
тезисов цитатами из источников, так что текст его сочинения вырос почти вдвое.
Это не помешало ему в третьем издании (1586) через 11 лет грубо обругать сво­
их былых оппонентов. С этого времени (с середины 70-х годов) в полемике тако­
го рода часто к названию нового памфлета прибавлялось название предшествую­
щего, утвердилась в качестве аргумента ругань в адрес противника.

96
 С 80-х годов обмен памфлетами становится системой - скажем, “Анти-Ис­
панец” вызывает “Ответ Анти-Испанцу”15. Рекорд, вероятно, поставила актив­
ность юриста - сторонника короны (позднее Генрих Наваррский закажет ему
несколько сочинений в защиту монархии) Пьера де Беллуа, ибо его полемика в
печати с публицистами Лиги занимала общество достаточно долго, а название
каждого нового памфлета все более удлинялось. Первоначально вышел в свет
не дошедший до нас памфлет “Речь о королевском доме Франции и в особенно­
сти о ветви Бурбонов” (1587). Беллуа, решив проявить преданность царствую­
щему королевскому дому, откликнулся на этот лигерский опус памфлетом
“Анализ речи, опубликованной против королевского дома Франции и в особен­
ности против ветви Бурбонов” (1587). Политические идеологи Лиги (уже актив­
но выступавшие против династии Капетингов), отметив незаурядность этого со­
чинения, отозвались на него очередным памфлетом - “Общий ответ на рассуж­
дение еретика относительно речи, посвященной Салическому закону, ложно им
истолкованной и будто бы направленной против как королевского французско­
го дома, так и ветви Бурбонов” (1587). Казалось бы, доводы и контрдоводы уже
исчерпаны, но Беллуа завершил этот спор, вероятно не только просветивший,
но и утомивший читающую публику, еще одним памфлетом с чудовищным на­
званием - “Реплика, поданная на ответ, который опубликовали господа из лиги,
и направленный против рассмотрения их предыдущей речи относительно Сали­
ческого закона во Франции”16. Судя по всему, такой прием в названиях (нечто
вроде “Дома, который построил Джек”) использовался для того, чтобы читате­
ли постарались ознакомиться со всей цепочкой этих памфлетов. К сожалению,
содержание их было томительно однообразным, памфлеты повторяли друг дру­
га, и замысел пошел на пользу, вероятно, только типографам.
В тексте для выделения важнейших моментов обычно использовался раз­
ный размер шрифта, иногда курсив. Суть содержания выносилась на поля, там
же размещался и научный аппарат (если он имелся). Были особенности и в па­
гинации изданий - чаще всего нумеровались листы, а не страницы, при этом
вместо цифровой пагинации нередко использовалась буквенная17. Иногда паги­
нация сознательно осложнялась автором включением в сочинение дополни­
тельных, якобы самостоятельных фрагментов, которые автор желал особо вы­
делить. Так, Отман во “Французских зверствах” привел описание событий Вар­
фоломеевской ночи под обычной цифровой пагинацией (арабскими цифрами);
приложенное к памфлету письмо (сочиненное самим автором) нумеровалось
римскими цифрами, а завершающий издание фрагмент (отрывок из “Космогра­
фии” С. Мюнстера) был опубликован с нумерацией снова арабскими цифрами.
Таким образом, в этом издании была использована тройная пагинация.
Очень рано политическая публицистика начала обзаводиться своими изда­
тельскими центрами. Первые памфлеты публиковались в Париже, но там как
нигде сильна была цензура (к этому приложили руку и богословы Сорбонны),
поэтому если католические памфлеты по преимуществу издавались в Париже,
то протестантские после печального финала для печатника, издавшего “Тигра”
Ф. Отмана (1560), публиковались, как правило, в других местах. Наиболее без­
опасно было печатать памфлеты за рубежом, но поблизости от границ ,Фран­
ции. Сначала появились издательские центры французских протестантов в
4. Книга в культуре Возрождения 97
Швейцарии. Некоторые памфлеты издавались в Женеве, но их направленность
быстро вызвала неудовольствие властей из страха перед французской короной,
и гугенотская издательская деятельность сконцентрировалась затем (в 70-е го­
ды) в Базеле, где сложилась обширная колония французских эмигрантов во гла­
ве с Ф. Отманом. Но и здесь наиболее радикальные памфлеты публиковались
либо с ложными выходными данными, либо под псевдонимами во избежание
конфликтов с французским правительством18. Другими популярными издатель­
скими центрами гугенотской публицистики стали Страсбург и Миддельбург19.
После образования протестантской конфедерации в 1575 г. (т.е. создания фак­
тически независимого гугенотского государства в государстве на юге Франции)
некоторые памфлеты издавались и на территории Франции в городах - оплотах
протестантизма - Ла-Рошели и Орлеане20.
Католические памфлеты публиковались в Париже, который стал главным
центром прокатолический и происпанской пропаганды. Вторым центром был
Лион - лигеры находились там под крылом сводного брата Гизов герцога Нему-
ра и могли издавать любую антироялистскую литературу21. Любопытно, что на
титульном листе одного из наиболее яростных памфлетов гугенотов указан как
место издания именно Лион (Lugdunum): издатель то ли в очередной раз пытал­
ся замести след, то ли, напротив, бросал вызов лигерам22.
В результате убийства Генриха III и сложившейся политической неопреде­
ленности география памфлетов несколько расширилась. Легитимисты (сторон­
ники короля и правящей династии) издавались в Туре. Но легитимистские пам­
флеты могли печататься и в Нормандии (Кан), хотя там было сильно влияние
лигёров23. Напротив, заядлые лигеры еще до сдачи Парижа издавали свои опу­
сы во владениях Филиппа Испанского (в Аррасе)24. Большинство памфлетов,
направленных против королевской власти, тем более происпанской направлен­
ности, все же издавалось не только анонимно, но и без указания места, а в иных
случаях и года.
Анонимность очень характерна для публицистики этой эпохи - памфлеты
издавались без подписи не только из страха перед наказанием. Прежде всего
следует выделить обширную группу памфлетов с мнимыми авторами. Было бы
наивно считать, что сочинения от имени первых лиц королевства - короля На­
варрского, герцога Монморанси, герцога Анжуйского, принца Конде, тех же
Гизов, кардинала Бурбонского и т.д. - в действительности принадлежали их пе­
ру. Очевидно, что текст памфлетов, воззваний, обращений, речей и т.п., подпи­
санных этими лицами, на самом деле принадлежал их советникам, секретарям,
наемным профессионалам. Так, всё, что выходило из канцелярии принца Конде
с 1567 г. (возможно, и раньше), принадлежало перу Ф. Отмана, который стал
секретарем принца. Знаменитые воззвания короля Наваррского, обращенные к
нации и стране, были написаны его ближайшим советником, человеком, факти­
чески организовавшим систему пропагандистских изданий, и блестящим публи­
цистом Ф. Дюплесси-Морнэ. Он счет возможным удружить и губернатору Лан­
гедока, союзнику протестантов герцогу Монморанси: воззвания от его имени
также принадлежат перу Дюплесси-Морнэ25. Случай с Морнэ - исключение: он
написал множество памфлетов (в многотомном издании его сочинений они за­
нимают несколько томов), но ни один из них не подписан автором. Он широко

98
использовал литературные маски, но, судя по всему, старательно избегал ста­
вить свою подпись. Можно предположить, что советник короля Наваррского не
желал, чтобы имя его государя связывали с публицистикой и пропагандой.
В истории развития публицистики протестантского лагеря имелся и проти­
воположный вариант: уже упоминавшийся Пьер де Беллуа, ставший деканом
тулузского университета в 22 года, блестящий юрист, напротив, все свои сочи­
нения подписывал. Вероятно, он не только выражал свои роялистские взгляды,
но и стремился создать себе имя. Точно так же подписывал свои сочинения и
другой защитник легитимизма, вступивший в полемику уже в самом конце со­
бытий, - Антуан Арно поставил свою подпись и под “Анти-Испанцем”, и под
“Цветком лилии”.
Большинство же авторов явно не стремилось раскрыть себя, некоторые да­
же изобретали прозрачные псевдонимы - типа Евсевия Филадельфа Космопо­
лита или Стефана Юния Брута Кельта26. Расшифровка довольно легко давалась
современникам: любой грамотный человек знал о политической роли Марка
Юния Брута - убийцы “тирана” Цезаря, любой верующий помнил о мучениче­
стве св. Стефана, побитого камнями. А для особо непонятливых читателей име­
лось уточнение: автор - подлинный француз, кельт. Имя Евсевий, возможно,
было избрано в связи с тем, что в 1568 г. в Нидерландах вышел крайне ради­
кальный памфлет, подписанный тем же именем. Филадельф - любящий брать­
ев (по вере), Коспополит явно подчеркивает общность протестантов (отсюда и
Эдинбург как место издания). Но эти прозрачные для современников намеки,
раскрывающие идейную направленность сочинения, оказались неясными для
потомков и вызвали множество споров в связи с атрибуцией этих сочинений.
В настоящее время исследователи предполагают, что за псевдонимом Фила­
дельфа Космополита стоял юрист Н. Барно, а за маской Юния Брута скрыва­
лись сразу два автора - Ф. Дюплесси-Морнэ и Ю. Ланге27.
Подписывали же свои сочинения чаще всего либо люди, надежно защищен­
ные властью, такие, как адвокат Екатерины Медичи А. Матарель, либо заяд­
лые лигёры, например Луи Дорлеан28. Социальный состав авторов памфлетов
довольно узок - это в основном юристы, магистраты, историки, преподаватели
(Ф. Бодуэн, Л. Леруа, Э. Пакье, И. Жантийе)29. Гораздо реже писали дворяне
(К. де Боффремон)30. Хотя авторство многих удалось установить лишь позднее,
можно констатировать, что под маской или без нее к публицистике обращались
почти все известные мыслители эпохи, если не считать Жана Бодена.
Адресаты памфлетов также довольно разнообразны - король, королева-
мать, сама Франция, народ, государство, сословия все вместе и по отдельности,
депутаты Генеральных Штатов, просто французы, католики французские и за­
рубежные и даже ближайшие соседи31. В принципе можно говорить об одном
адресате - это французское общество.
Литературная форма памфлетов необычайно разнообразна - речи, обра­
щения, предостережения, советы, письма, просьбы, демонстрации (упреки),
увещания, протесты, оправдания, рассуждения и даже вызов на дуэль (кар­
тель)32. За этими названиями могло стоять самое разное содержание: так,
памфлет “Увещание солдат армии герцога Анжуйского” представлял собой
солдатскую песню, завершавшуюся призывом: “Дадим свободу религии, род­
4* 99
ной стране и королю”. Иногда встречаются памфлеты в стихах крайне невы­
сокого уровня.
При всем разнообразии форм колоссальную массу публицистических сочи­
нений можно условно разделить на две группы - воззвания и пасквили. Все ав­
торы - маститые, начинающие, дилетанты - стремились перетянуть на свою
сторону общественное мнение и ради этой цели не брезговали ничем: отсутст­
вие всякой щепетильности, склонность к сенсациям, клевета, накал страстей,
нередко грубость, заимствование идей, доходящее до цинизма, становятся ти­
пичными чертами этой литературы.
Идейно-политический заряд, который несли в себе “libelli”, распространяв­
шиеся среди самых широких масс читающей публики, был достаточно велик и
связан с популяризацией основных теоретических положений и аргументов про­
тивоборствующих сторон. Массу читателей было довольно легко “обработать”,
поскольку большинство авторов не стеснялось в выражениях, искажало под­
линные факты до гротеска, фальсифицировало их и даже выдумывало их ради
формирования общественного мнения. Именно в эту эпоху были отработаны
приемы политической пропаганды, сохраняющие свое значение до наших дней
(образ врага, идея ксенократии, сомнения в легитимности власти, обвинения
противника в Моральном разложении).
Таким образом, маленькие “libelli” превратились в серьезный идейный фак­
тор в истории Гражданских войн. Они действительно выполняли социальный за­
каз: обработать* общественное мнение, сформировать новые установки и отча­
сти даже утвердить новое массовое политическое сознание. Дважды в ходе гра­
жданских войн Пропаганде удалось воздействовать на массовое сознание и на­
править процесс политической борьбы: гугеноты во многом при помощи пропа­
ганды легализовали борьбу с короной и создали “государство в государстве”;
лигеры, в свою очередь, смогли подготовить парижское население (и отчасти
другие области страны) к борьбе с королевской властью. Огромную роль в этой
пропаганде сыграли именно политические памфлеты.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Caprariis V. de. Propaganda е pensiero politico in Francia durante le guerre de religione. Napoli, 1959.
Vol. 1. О периодизации памфлетов см.: Эльфонд И.Я. Тираноборцы. Саратов, 1991. С. 97, 119.
2 Досих пор не создан каталог сохранившихся памфлетов той эпохи. Довольно внушительный
Список приводит в названной работе В. де Капрариис. Опубликован такж е каталог французских
памфлетов, хранящихся в библиотеке Конгресса, составленный Р. Линдсеем и Дж. Hoy: Lindsay R.,
N a«y.French political pamphlets. 1574-1640. Madison, 1969.
3 Memoires pour servir a l’histoire de Louis de Bourbon, prince de Conde. Cologne, 1693.
4 Goulart S. Memoires de l’estat de France sous Charles IX. Middelburg, 1578. Vol. 1-3.
5 Memoires de la Ligue: (Le recueil contenantes les choses memorables advenus sous la Ligue) / Ed. par
S. Goulard [S. f .,] 1590. Vol. 1-6.
6 Jfpiman'F. Strigilis Papirii Massoni, sive Remediale charitativum contra rabiosam frenesim Papirii
Massoni Iesuitae escuculati: per Mathagonidem de Mathaginibus baccalaurem formatum in jure canonico et
in medicinae si voluisset. [S. 1.,] 1578. P. 14.
7 Hotman F. Le Tigre. P., 1560. Под тигром автор понимал кардинала Лотарингского и букваль­
но облил его грязью, не брезгуя даже грязными намеками. В результате “Тигр” был сожжен пала­
чом, печатник повешен.

100
 8 Pasquier E. Les lettres. P., 1619. Vol. 1. P. 617-618.
9 Discours sur le droit pretendue par ces de Guise sur la couronne de France. [S. 1.,] 1589.
10 Vinditia contra tyrannos sive de principis in populis populique in principem legitime potestate. [S. 1.,]
1579; De puissance legitime du prince sur le peuple et du peuple sur le prince. [S. 1.,] 1581.
11 Le legitime conseil des Roys de France. Contre ceux qui veullent maintenir l’illegitime gouvemement
de ceux de Guise soubz le tiltre de la majorite du Roy cy devant publie. Qui servira de responce a tous les
calomnies par cy devant impostes a la noblesse de France, qui s’est opposee a la tyrannie desdits de Guise //
Recueil des choses memorables faites et passes pour le faict de la Religion et estat de ce Royaume. Strasburg:
Estiard, 1565. P. 260.
12 Le recueil contenantes les choses memorables advenus sous la Ligue / Ed. par S. Goulard. [S. 1.,] 1590.
Vol. 1.
13 Holman F. Francogallia. [S. 1.,] 1573; [Matharelle A.] Ad Francisci Hotomani Francogalliam... regi-
nae matris a rebus procurandis responsio. P., 1574; Hotman F. Matagonis de matagonibus decretorum bac-
calavrey monitoriale adversus Italogalliam sive Antifrancogalliam Anthonii Matharelli alvemogeni. [S. 1.,]
1578; Idem. Strigilis Papirii Massoni...
14 Hotman F. Strigilis Papirii Massoni... P. 32.
15 Anti-Espagnol. [S. 1.,] 1590; Responce a l ’Anti-Espagnol, seme ces jours passez par les rues et car-
refours de la ville de Lyon de la part des conjures qui avoyent conspire de livrer la dicte ville en la puissance
des heretiques. Lyon, 1590.
16 Discours sur la maison royalle de France et particulierment contre la branche de Bourbon. P., 1587;
Belloi P. L ’Examen du Discours publie contre la maison royalle de France et particulierment contre la branche
de Bourbon seule reste d ’icelle sur la loi Salique et succession du Royaume. [S. 1.,] 1587; Summaire responce
a l’Examen d’un heretique sur un Discours de la loi Salique faussement pretendue contre la maison de France
et la branche de Bourbon. [S. 1.,] 1587; Belloi P. Replique faicte a la responce qui ceux de la Ligue ont publies
contre a l ’Examen qui avoit este dressee sur leur precedant Discours touchant la loi Salique de France. [S. 1.,]
1587.
17 Иногда подобная пагинация встречается и в пространных сочинениях, так что в ход идут
почти все буквы алфавита (Advertissement sur la faulsete de plusiers mensonges semez par les rebelles.
P., 1562). Встречаются издания, которые вообще лишены пагинации, хотя их объем мог превы­
шать сотню страниц (Responce de par messieurs de Guise a un advertissement. [S. 1.,] 1585).
18 Один из наиболее радикальных памфлетов, “Будильник французов”, был издан в Женеве
(хотя мог быть издан и в Базеле), но на титульном листе стоит Эдинбург: Reveille-matin des fran^ois
et de leur voisins. Compose par Eusebe Philadelphe Cosmopolite. Edinbourg, 1574.
19 Declaration et protestation du Monseigneur de Damville, Marechal de France. Strasbourg, 1575;
Goulart S. Memories de l’estat de France sous Charles IX. Middelburg, 1578. Vol. 1-3.
20 France-Turquie. Orlean, 1576.
21 Le remerciment des catholiques unis faict a la declaration et protestation de Henri de Bourbon, diet le
Roy de Navarre. Lyon, 1589.
22 Hotman F. Brutum Fulmen papae Sixti V. Lugdunum, 1586.
23 Здесь сложилась особая ситуация: Кан, где находился пророялистски настроенный парла­
мент, открыл ворота города Генриху IV (De l ’obeissance deve au prince. Caen, 1590).
24 Dorlean L. Le Banquet et apresdinee au comte d ’Arete. Arras, 1593.
25 Declaration et protestation du Monseigneur de Damville, Marechal de France.
26 Reveille-matin des frangois et de voisins. Compose par Eusebe Philadelphe Cosmopolite. “Иск к ти­
ранам” был издан от имени Стефана Юния Брута Кельта, как и последний трактат Отмана (1586).
27 Kelley D. Beginning of ideologie: Conscience and society in French reformation. Cambridge, 1983.
P. 301, 308; Kingdon R. Myths about St. Bartholomew’s Day massacres. 1572-1576. Cambridge; London,
1988. P. 167; Skinner Q. The foundations of modem political thought. Cambridge, 1978. Vol. 2. P. 305.
28 Например; Ad Francisci Hotomani Francogalliam Ant. Matharelli reginae matris a rebus procuran­
dis responsio. P., 1574; Dorlean L. Le Banquet et apresdinee au comte d ’Arete. Arras, 1593.
29 [Estienne H.] Discours merveilleuse de la vie, actions et deportement de Catherine de Medicis, Royne-
тёге. Geneve, 1575; Gentillet I. Remonstrance au roy. Frankfurt, 1574; Leroi L. Des troubles et differences
advenans entre les hommes par la diversite des religion. Lyon, 1568.
30 Bauffremont C. Proposition a la noblesse de France. Lyon, 1577.
31 Advertissement a la republique sur le Conseille National demande par le roy de Navarre. [S. 1.,] 1585;
Discours au peuple de Paris et autres catholiques de France sur les nouvelleses entreprises des rebelles. P., 1585.

101
Р. 3; Advis au гоу. P., 1562; Reveille-matin des framjois et de leur voisins; Advertissement et advis a
messieurs les deputez des estats generaux pour cette annee. [S. 1.,] 1588; Advertissement a la noblesse sur une
lettre imprimee et publiee sous le nom de Roy de Navarre. [S. 1.,] 1586; Ample advertissement a la royne-
mere du Roy touchant les miseres du temps Royaume au presant. [S. 1.,] 1562.
32 Advertissement a la republique sur le Conseille National demande par le roy de Navarre; Responce a
une lettre escrite Compiegne de 4 jour d ’aoust touchant les mescontennants de la noblesse de France. [S. 1.,]
1567; Exhortation a la paix. [S. 1.,] 1563; Declaration et protestation du Monseigneur de Damville...;
Justification de la guerre entreprise, commencee et poursuivree sous la conduite de tres valereux et debonnaire
prince Monseigneur due de Mayenne. P., 1589; Advis au roy; Protestation de par Monseigneur le prince de
Conde avec advertissement fait sur cette protestation. [S. 1.,] 1568; Discours par Dialogue. [S. 1.,] 1569;
Remonstrance du clerge de France, cardinaux de Bourbon et de Guise. Lyon, 1586; Requeste et remonstrance
du peuple adressant au roy. [S. l.J 1567.
 ТРАКТАТЫ НЕМЕЦКИХ АВТОРОВ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI в.
О КОЛДОВСТВЕ И ВЕДЬМАХ
Е.Б. Мурзин

Издания трактатов, в которых основным предметом авторских размышле­

ний являлись вопросы, связанные с сущностью колдовства, ведовскими продел­
ками, необходимостью наказания людей, которые, как полагали, заключали со­
юз с дьяволом и продавали ему свою душу, появляются в Германии в конце
XV в. Поток подобного рода изданий к началу XVII в. постепенно начинает ос­
лабевать и к концу столетия иссякает. Интересующий нас период обладает соб­
ственной спецификой. С ним связаны две крупные волны ведовских преследова­
ний в Германии, и именно на это время приходится большая часть всех немец­
ких изданий по ведовской тематике.
В нашей работе были использованы книги немецких авторов о колдовст­
ве и ведьмах, изданные во второй половине XVI в. и хранящиеся в отделе ред­
ких книг Российской государственной библиотеки. По своему типу эти изда­
ния представляют собой в основном трактаты (так именно определяют их са­
ми авторы). Они написаны духовными лицами (от простого приходского свя­
щенника до епископа), университетскими профессорами, медиками, юриста­
ми, студентами теологических факультетов. Конфессиональная принадлеж­
ность авторов трактатов неоднородна: среди них были и католики, и лютера­
не, и кальвинисты.
Рост числа изданий на тему колдовства во второй половине XVI в. объясня­
ется не только плодовитостью авторов, но и повышенным спросом на подобно­
го рода литературу у читателей и соответственно активностью самих издателей.
Почти все книги того времени о колдовстве выдержали в течение нескольких
десятилетий около 4-10 переизданий. Последняя треть XVI в. отмечена появле­
нием не только отдельных изданий трактатов, но и целых сборников, составлен­
ных из них и снабженных предисловием издателя, в котором раскрываются ос­
новная концепция сборника и его назначение.
К сожалению, мы все еще не располагаем сведениями о тиражах этих изда­
ний. Однако в настоящее время немецкими и англоязычными историками ве­
дутся специальные комплексные исследования феномена ведовства, в задачу
которых входит и уточнение тиражей, в том числе по отдельным регионам Ев­
ропы.
Если в первой половине XVI в. книги, в которых обсуждались вопросы о
колдовстве, издавались в основном на латинском языке, то к концу столетия си­
туация меняется в пользу немецкого языка. О том, что это происходило не от
незнания авторами латыни, говорит их социальное положение и занимаемые
ими должности (профессора, студенты теологических факультетов, настоятели
соборов и т.д.). Для трактатов характерно к тому же обилие цитат из латинских
источников, снабженных авторским переводом. С другой стороны, в это время

103
активно развивается переводческая деятельность. Некоторые трактаты, напи­
санные на латыни, буквально через год издаются в авторском переводе или в
переводе другого лица. На титульном листе обычно даются специальные сведе­
ния о том, что перевод сделан с латинского оригинала, здесь же указывается и
имя переводчика.
На иллюстрациях к нашей статье можно видеть различные примеры
оформления титульных листов. Кроме названия, имени авторов, указания мес­
та печати и т.д. титульные листы книг о колдовстве нередко украшались гравю­
рами с изображением различных сюжетов ведовской жизни: приготовлением
колдовских снадобий, общением ведьм с дьяволом, картинами шабаша. Помимо
этого на титульном листе часто помещалась цитата из Священного Писания.
Излюбленной была цитата из книги “Исход” Ветхого Завета: “Ворожеи не ос­
тавляй в живых” (Исх 22, 18). Однако цитаты из Нового Завета также встреча­
ются. Иногда на титульном листе мы находим информацию о том, кому предна­
значена эта книга. Например, в сборнике “Театр чародеев”, изданном во Франк-
фурте-на-Майне в 1586 г., указывалось: “Всем судьям и чиновникам светских су­
дов очень полезно знать, о чем написано в этой книге, и ни в коем случае не сле­
дует пренебрегать ее содержанием”1.
Книги о колдовстве второй половины XVI в. имеют уже отработанную фор­
му. Они состоят из оглавления, предисловия автора (если это переводное изда­
ние, то и предисловия переводчика), основного текста, разбитого на главы, и ре­
гистра. Сборники, как уже упоминалось, предваряются предисловием издателя,
осуществившего подборку.
Оглавление могло быть кратким, с перечислением глав и со сжато сформу­
лированным названием. В то же время встречаются издания, в которых назва­
ния глав более пространны и представляют собой, скорее, развернутую поста­
новку проблемы конкретной главы.
Предисловия автора, издателя и переводчика различаются между собой не­
многим. Обычно в них содержатся сетования по поводу ужасного времени, в ко­
торое автору или переводчику довелось жить, изложение причин появления
книги, перечисление основных вопросов, являющихся предметом обсуждения в
трактате, а также краткий панегирик знатному лицу, под покровительством ко­
торого находился автор. Иногда в предисловии автор или издатель мягко наме­
кает властям на их беспечность и призывает к решительным действиям. Так, в
Предисловии издателя к уже упоминавшемуся выше “Театру чародеев” мы чи­
таем: “Здесь же необходимо отметить, что власть не должна пребывать во сне,
но, напротив, усердно производить расследования и если найдет некоторых, ко­
торые отпали от Бога, то пусть не жалеет для них дерева, угля и огня...”2.
Регистр, как правило, включал и тематический, и именной указатели.
В сборниках он дополнялся указателем цитируемых в них авторов.
Основное содержание трактатов могло представлять собой связный текст, в
котором автор раскрывал свое видение проблемы. Трактат мог быть выполнен
и в форме диалога между сомневающимся в существовании ведьм и его оппо­
нентом, выражающим позицию автора3. Иногда в трактат вводится сразу не­
сколько лиц, размышляющих о колдовстве. Таково сочинение католического
священника Якоба Валлика, опубликованное в 1586 г. в сборнике “Театр чаро-

104
 SAG ARVM
(Q V A S V V LG O
VENEFICAS APP E LL A NT )
N A T V R A , A R T E , VI RI B VS
& fadtis ; Item dc nous indicijsq^
quibus agnofeantur : Et poena,
qua afficienda? fint,
(enfiira aqua & moderatn

T). JO A N N : e w i C H
In c h t& R e ip . H re m e n fis M e -
d id ordinary.

I. С O R I NTT if* 10,

Nohtt factaton habere cam‘Damontbtu.

BREMAE,

EX OFF I С Ш А TYPO G R A P H I C A
T h e o d o r e (jh v I CHS тSI ,
A nno CIO. 10. XX CIV.

Тит ульный лист трактата Иоганна Эвиха “О колдунах”. Бремен, 1584

105
деев”. В нем две деревенские кумушки, рассуждающие о том, кто навел порчу
на корову одной из них, направляются к местному священнику, который и раз­
решает их сомнения4.
Книги по ведовской тематике ко второй половине XVI в. заняли прочное ме­
сто в западноевропейской литературе и были выстроены по сложившемуся
строгому канону. Как правило, первые главы посвящены определению колдов­
ства, вопросам о причинах его попущения Богом, а также свойствам дьявола,
который всеми авторами признается единственным источником колдовства.
В работах некоторых зарубежных исследователей ведовства утверждается, что
ряд авторов, как, например, Иоганн Вейер (личный врач герцога Юлих-Клеве,
впервые попытавшийся пересмотреть сложившуюся практику ведовских про­
цессов), Герман Витекинд, Иоганн Эвих и др., призывавшие к некоторому смяг­
чению наказаний для ведьм, были прогрессивно мыслящими людьми и против­
никами ведовских преследований5. В то же время их оппоненты рассматривают­
ся в историографии как мракобесы, находившиеся в плену у старой средневеко­
вой парадигмы. Такое разделение на два враждебных лагеря Вейера и его сто­
ронников, с одной стороны, и поборников ведовских преследований - с другой,
представляется нам слишком резким. Западные историки, говоря о различных
взглядах немецких авторов, часто проходят мимо моментов сходства в их пози­
циях, в том числе на мировоззренческом уровне. Тем не менее многие пункты
трактатов сближают их авторов.
Образ дьявола не претерпевает от трактата к трактату серьезных измене­
ний. Во всех трактатах дьявол предстает как существо активное, но в конечном
счете несамостоятельное. Он в состоянии действовать лишь с соизволения
Творца как своеобразное орудие Его промысла. Не обладая способностью тво­
рить подлинные чудеса, бес, как считают авторы трактатов, подробно разбира­
ющие природу и образ действий последнего, тем не менее может проникать в
сущность вещей и производить кажущиеся необычными для человека эффекты
с помощью манипулирования природными процессами. Взгляды протестант­
ских авторов на способности беса почти полностью идентичны демонологиче­
ским воззрениям католиков. Так, на страницах рассмотренных нами трактатов
повторяются следующие положения: бессилие дьявола, обнаруживающееся пе­
ред лицом божественного всемогущества, невозможность действовать без допу­
щения Создателя и совершать настоящие, а не мнимые чудеса; субтильность
дьявола и его способность принимать любые формы, переносить предметы на
значительные расстояния; постоянное желание беса вредить людям, его нена­
висть к человеку, стремление соблазнить и погубить последнего. Эти сходные
утверждения являются тем, что сближает епископа римской церкви с кальвини­
стским проповедником, лютеранского пастора с католическим священником.
Общее здесь уходит своими корнями в библейскую и святоотеческую традиции
подхода к пониманию дьявола и колдовства.
В вопросах о природе и причинах колдовства между авторами трактатов
также царит полное единодушие. Наиболее четкое и емкое определение содер­
жится в трактате трирского викарного епископа Петера Бинсфельда “О при­
знаниях ведьм и колдунов”, где оно названо “злым деянием, совершенным осо­
бым образом с помощью дьявола с целью достижения необычного эффекта”6.

106
 fdn ■Зам&гсгп 1 © ф ш г |
ffin/Uern i ^euffde («fcteerm »/
.0ejr«iober Dn^olben vnb (Btfft?
bereitern.
€ - М Ф Ш ф © . 3<>§<*8 © t f e r t o
£ ш т bcf4?rtcbm / т ф п и й т х>ш
г е ш |”ф г P O n ' j o ^ A t m c J u c f l д о / r n b fef?6tx>sber^
ш пб Met) bem ietjcett £аШ ш \чт ЖЬгтдгилГ im 66. jar
ft«.f?aattgcn icbcrfcЬон/ a v ietm o v tm m crrilicl)
ge&cffert/ anb m ic a ncm нй ( ф ф п
g iffer gem fi?r tt.

m m u d tim £ r&ncFf« n аш-Щ<*рп/1 f т $.

Тит ульный лист трактата Иоганна Бейера “О б обманах демонов".

Базель, 1583

107
 TRACTAT
on cfmttmtffMrftw
6cvct t>nt> JgflKtt. 0 6 t)tlb tt>l£6ul
ьфfc lb m s K B U o lK # .
ЯпГ4пз№ф burd) b<n Jfjod'WitrWam Jjjtrm
Petram Binsfeldiums
to »itft (Ь ш ш 4 « й л
SBeifj m iam n Nfri&udm
J tt# «far bettfcафп*soffewim C<ut/fo©t>m<fc
wrriett/Ьигфben WolgekrtmШ. 2>епфт* Ющй{ЪЩ\4ш4ут
б м к д ш ф » m tn& nfyrt/Zfftfibin*
E xod XXII. Cap,
0 « f dnhm r fo!r bunt'd* leben (afTerr.

4:л
л-% -*M|

IIS IIS *--fS o'-- t *»*•'*

И рррШ '
W W ftS 'M fe ’Шт Я И ч а Ш
■
'■У],.V. у (f 4£r •'

^ b t t K ^ i e Ш Д й ф ш bey B e tg ,
Akno Domini M, D, XCL
Ш й K5in^46;^nt^A hitnff«S>|ti6ni<tek

Тит ульный лист трактата Петера Бинсфельда “О признаниях ведьм и колдунов”.

Издание на немецком языке. Мюнхен, 1591

108
 В качестве необходимых условий для возникновения колдовства в трактатах
выступают Бог, дьявол и человек. Будучи попущением Божьего промысла, кол­
довство имеет своей основной движущей силой дьявола, который действует в ми­
ре через человека. Участие последнего выражается в том, что он отвечает на
предложение дьявола своим добровольным согласием и выступает, в большинст­
ве случаев, в качестве дьявольского инструмента для свершения колдовства.
Что же касается вопроса о причинах Божьего попущения колдовства, то
почти во всех трактатах выделяются три причины, ссылки на которые практи­
чески в одинаковых формулировках кочуют из книги в книгу7.
Подробно эти причины изложены в опубликованном в 1586 г. в “Театре ча­
родеев” трактате католика Райнхарда Лутца “Правдивое известие о безбожных
ведьмах”, который пишет, что Бог попускает колдовство, во-первых, “чтобы
испытать благочестивых и богобоязненных людей в их вере, проверить, одина­
ково ли твердо будут они переносить скорби и радости”; во-вторых, “чтобы на­
казать безбожных нечестивых и злых людей и, возможно, тем самым открыть
им путь к познанию своих грехов, покаянию, пробудить в них стремление избе­
жать вечной погибели” и, в-третьих, “чтобы они (колдуны и ведьмы. - Е.М.) бы­
ли наказаны и их наказание служило повсюду примером (как в случае с Иродом
и другими)”8.
Книги, в которых обсуждаются вопросы о колдовстве и существовании
ведьм, обязательно включают в себя рассуждения авторов о людях, предавших
свою душу дьяволу и вступивших на путь колдовства. Считалось, что они долж­
ны быть в достаточной мере предрасположены к тому, чтобы поддаться дья­
вольским искушениям. Тщательно составлялся реестр специфических качеств
таких людей. При чтении трактатов складывается образ суеверного, мститель­
ного, легковерного, любопытного, завистливого, жадного и сладострастного
человека, не проявляющего должного усердия к молитве и почитанию Бога.
Все пороки, обладая которыми человек автоматически попадает как бы в
некую группу риска, когда нужно сделать всего один шаг для того, чтобы пре­
вратиться в ведьму, свойственны (об этом мы находим обязательное упомина­
ние во всех трактатах) женщинам. По мнению кальвиниста Германа Витекинда,
профессора математики в Гейдельбергском университете и автора трактата
“Христианские размышления о колдовстве”, опубликованного им под псевдони­
мом Августина Лерхаймера в 1585 г., женщины являются наиболее предпочти­
тельной мишенью для дьявола вследствие того, что “они, в отличие от мужчин,
быстрее позволяют себя убедить, более легковерны и нескромны”9. Слабость и
беззащитность, присущие, согласно трактату, женскому полу, оборачиваются
повышенной мстительностью, которой, как считает Витекинд, отличаются
женщины. И поскольку “они не в состоянии отомстить, исходя из собственных
сил, то привязываются к дьяволу, который учит их и помогает им осуществить
это с помощью, как они думают, колдовства или употребив яд”10. Рассуждения
Витекинда дополняет бременский врач Иоганн Эвих, который в своем сочине­
нии “О ведьмах” говорит, что женщины охотно склоняются к колдовству “по
слабости своей природы, что к тому же усугубляется слабоумием, которое со­
путствует старости, или неопытностью, свойственной юности, а также невнима­
тельным отношением к Божьему Слову”11.

109
 Вообще, эпитеты “глупые”, “слабовольные”, “мстительные”, “похотливые”
и т.д., употребленные по отношению к женщинам, встречаются во всех тракта­
тах о ведьмах. Их авторы считают, что женщины порочны по своей природе и
в гораздо большей степени, нежели мужчины, склонны к колдовству. Единая
позиция авторов трактатов по вопросу о женщинах позволяет сделать вывод о
силе средневековых антифеминистских представлений, которые не только бы­
ли живы в начале раннего нового времени, но и получили дополнительную ар­
гументацию.
Общим местом во всех трактатах является описание ведовских проделок.
Уже упоминавшийся Витекинд помещает в свой трактат перечень деяний, при­
писывавшихся ведьмам в народе. “Они, - пишет он, - портят погоду, некстати
вызывают сильный дождь, ветер, грозу, град, снег, иней, мороз, чтобы тем са­
мым уничтожить зерно, виноград и другие плоды в лесах и на полях. Они наво­
дят порчу на соседских коров, так что последние либо не дают молока, либо по­
лученное молоко бывает невозможно взбить. Они околдовывают соседских де­
тей, телят, лошадей, овец, свиней и прочий скот, которые вследствие этого бо­
леют и умирают. С помощью заговоров, сглаза и прикосновений они причиня­
ют страдания детям, ослепляют, делают глухими, расслабленными и излишне
нервными мужчин и женщин, втыкают в их тела волосы, свиную щетину, соло­
му, нитки, заплатки для обуви и т.д. Они лишают мужчин сексуальной силы, де­
лая их неспособными к брачной жизни. Они могут изменять свой облик и пре­
вращаться в кошек, собак, коз, ослов, волков, гусей и т.д. Они собираются но­
чью в определенных местах, пируют там, танцуют, развратничают со злыми ду­
хами. Туда они отправляются на лошадях, козлах, жердях, вилах, метлах, прял­
ках и т.д. Такие и другие подобного рода вредоносные и ужасные чудеса делают
эти женщины, как о них думают и говорят”12. Некоторые авторы среди прочих
преступлений ведьм упоминают также кражу молока у своих соседей.
В данном случае Витекинд передает представление о ведьмах, сложившееся
в недрах народной культуры. Именно перечисленные выше преступления чаще
всего фигурировали в протоколах обвинений, которые выдвигались против по­
дозреваемой в колдовстве женщины якобы пострадавшими от ее козней людь­
ми. Комментируя приведенный им текст, Витекинд переводит вину ведьм в ду­
ховную плоскость. Основным преступлением ведьмы, считает он, является ее
отречение от Бога и вступление в союз с дьяволом. Именно он, по мнению ав­
тора, вредит людям, внушая преданной ему женщине, что все это совершается
ею самой и по ее воле.
Проекция ведовских преступлений в потусторонний мир вообще характер­
на для представителей ученой среды того времени. Понятие ведьмы несло в се­
бе в разных социальных слоях различную смысловую нагрузку. В середине
70-х годов немецкий исследователь Р. Кикхефер, сопоставив поступавшие в суд
доносы простых людей с заключительным обвинением, обнаружил, что в пос­
леднем добавлены факты, которые имели по сравнению с поддающимися иден­
тификации изначальными обвинениями, исходившими от представителей наро­
да, принципиально иной характер13. Обвинители указывали в первую очередь
на вредоносные действия ведьмы, жалуясь на конкретное несчастье, случивше­
еся вследствие применения обвиняемой колдовских чар. Прогоняемые же через

110
фильтр ученой традиции, эти обвинения обрастали подробностями об участии
дьявола в ведовских проделках. Таким образом, в своем окончательном виде ве­
довство являло собой комбинацию представлений народной и ученой культур.
Поскольку ученая традиция не была непроницаемой для народных представле­
ний, последние нашли свое отражение на страницах трактатов о колдовстве.
Так, восприятие ведьмы народом как существа, вредящего людям с помощью
колдовства, дополнялись имеющим свои корни в ученой среде положением о ее
связи с дьяволом, представительницей которого на земле она является.
Следующий тематический блок в интересующих нас трактатах представля­
ют собой рассуждения авторов о способах защиты от колдовства. Обычно здесь
содержится самый пестрый набор мер, с помощью которых можно либо проти­
востоять дьявольским искушениям и колдовским намерениям злых людей, либо,
если человек уже пострадал от колдовства, вновь восстановить здоровье и ду­
шевное спокойствие. Именно здесь особенно отчетливо проявляется конфесси­
ональная принадлежность авторов. Одни, считающие себя католиками, говорят
о необходимости молитвы, участия в церковных службах, покаяния, колоколь­
ного звона, употребления святой воды и т.д. Другие, последователи Лютера и
Кальвина, решительно осуждают “папистские глупости”, классифицируя их как
разновидность суеверия, и рекомендуют читателям уделять больше внимания
прежде всего молитве. Все авторы без исключения подчеркивают необходи­
мость уповать на милость Божью и важность чтения в данном случае 90-го псал­
ма, который, как считалось, способен устрашить и отогнать дьявола.
К нетрадиционным рекомендациям можно отнести указание в трактате Гер­
мана Витекинда на эффективность смеха в случае дьявольских искушений. При­
меры, которые приводит Витекинд, имеют целью представить христианину об­
разец находчивости и остроумия, необходимых при ведении борьбы с дьяволом
указанным способом.
В качестве героя одного из примеров автор выводит святого Бернарда, ко­
торого дьявол атаковал, когда тот, находясь в уборной, все же не забыл о мо­
литве. Подступив к Бернарду, дьявол, желая смутить его, сказал:
“Зайдя в укромный уголок опорожниться,
Не должен инок, сидя там, молиться”.

Искушенный в борьбе с бесами святой, нимало не растерявшись, ответил

своему оппоненту в стихотворной же форме:
“Страдая тяжко животом, желудок очищаю,
И, славя Господа, душой в молитве пребываю.
Что вверх возносится, Господь берет к себе,
А то, что вниз идет, принадлежит тебе”14.

Кроме того, любопытные рекомендации содержатся в книге католического

священника Якоба Валлика. В начале главы о способах защиты от колдовства
рассуждения Валлика нисколько не отклоняются от традиционной линии, об­
щей для всех авторов. Он пишет, что “Божье Слово, которое есть сам Бог, пред­
ставляет собой самое главное лекарство, с помощью которого мы можем исце­
литься от любых повреждений, нанесенных нашей душе, телу и временному

11 1
 1

JBrorferime vnnb q>gcnt№

ф г <2>еиф a u f f c tlid je ^ u n c m i vtin D
gra3ftficf/6«ja«b<rf9 Nircffeno.
I. ,
$tfrfl$f/o&<w<fc gaufortfober^AU&ttfo#
№ bW -
tnif if jr < r 3 M m g anprl<*«n m b tb m
U h tie n : 06 ft<rtac6il)r<nt w olgffalUn/nacfrftratt
iф ар m b g o rw ^ tu ft Ф?<п|Як w o r n т Я и Ь Ф *
# m Й (? т n*ne$<fc&4tH3cn foim w -
m
O b fltM <to.$xtffliU(l/ т Ш А < barm бгаисбм
Sjtit>anwf|it>#ft/ fold)# Sftatut obtr fo ld ifQ B irc fim i
$af><n/N£ Щ o & « j<n<£f baraup fa !# » mpcfcf.

Ю ф Ш * nicfct iff/tmb fie ml# aOm? fcwtn fffip

fnbaw bunnl$t£auprtc6 r<nfom Kn / ob ffc&ann
|oa<t>(U)t&&<9 e<f|r<iffr t»crbcn*

»onM<f<m fiftcf aufolten/fca fte fa a e n / ^

Ш bit Z m f i t l fic& in $H<nfdxn gefta!i/
Ibnnb babt n M jljn m а» fcfcaffim/vnb &ap j « «иф it*
m it m t x r von jpm «m pfafxn.

%Щ Worn
Оглавление трактата П ауля Фризия "Основательное сообщение
о дьявольской шапке-невидимке..." Франкфурт-на-Майне, 1583

112
имуществу”15. В то же время по мере перечисления методов защиты от колдов­
ства текст трактата уходит в область представлений, свойственных народной
культуре. Валлик полагает, что папоротник, сивец и полынь, приготовленные
определенным образом, обладают особой силой отгонять дьявола. Помимо это­
го в числе защитных средств в трактате упомянуты ладан, ягоды можжевельни­
ка, печень и сердце щуки, которые предписывается измельчить и носить в ме­
шочке на шее. Однако мы не можем назвать эти рекомендации Валлика полно­
стью магическими, поскольку сам автор не считает, что все перечисленные им
предметы обладают особой силой по своей природе. И травы, и ладан, и рыбьи
внутренности, как думает автор, “получают свою силу и действие с помощью
Божьего Слова” и должны быть употреблены “во имя Господа”16. Кроме того,
Валлик снабжает все свои советы ссылками на Священное Писание, где сказа­
но, что люди были исцелены от той или иной болезни, употребив природные
средства, которые оказали целебный эффект, непосредственно не вытекающий
из их природы.
Описание в трактате Валлика панацей от колдовства являет пример ре­
цепции народной культуры в ученой среде. В данном случае Валлик пытает­
ся “реабилитировать” народные средства, предохранявшие человека от кол­
довства, подводя под них богословский фундамент. Такой способ восприятия
элементов народной культуры образованным меньшинством не типичен. Го-
раздо чаще встречаются примеры демонизации авторами трактатов о ведь­
мах представлений о колдовстве в народе, обличение их как ереси или, в луч­
шем случае, как суеверия.
В трактатах кальвинистов человек проявляет большую самостоятельность
по отношению к дьяволу, чем в произведениях о колдовстве, написанных като­
ликами и лютеранами. В трактатах Бинсфельда, Валлика и лютеранского пас­
тора Людвига Милиха человеку рекомендуется в случае дьявольских нападений
обращаться к Богу, прося Его об избавлении от искушений. В свою очередь, Ви-
текинд и Людвиг Лафатер, называющий себя “служителем церкви в Цюрихе”,
призывают читателя наряду с молитвой к активному наступлению на дьявола.
Человек должен резко, с некоей даже издевкой заговорить с дьяволом, высме­
яв или обругав его. Например, Лафатер советует страдающим от полтергейста
следующим образом вести себя. “...Позволь ему, - пишет автор, - вести себя
так, как он хочет, до тех пор, пока не устанет и не уберется восвояси. Если хо­
чешь, то можешь сказать ему: уходи, дьявол. Ты не должен обращаться ко мне,
поскольку я доверяю Христу и верю в него. Я хозяин дома, а ты обитаешь в дру­
гом месте”17.
Расхождения в авторских позициях обнаруживаются в тех пассажах тракта­
тов, где речь идет об отношении авторов к преступлениям, в которых обвиня­
лись ведьмы. Так, Витекинд и Эвих расценивают ведовские проделки как мис­
тификацию, результат внушения со стороны дьявола, внедряющего в сознание
ведьмы мысль о ее могуществе, магических способностях, подлинности якобы
производимых ею эффектов. При этом ведьма выступает в роли страдательно­
го лица, не совершающего ничего, напоминающего колдовство, и виновного
лишь в отпадении от Бога, которое явилось следствием тяжелых жизненных ус­
ловий. Жалкий образ ведьмы, с одной стороны, и чудовищность приписывае-

113
 M albficorvm*
A R G V M i E N T A SI-
VE C A P I T A P R A E C I P V A
prioris partis huiuslibri.
t. Ordototmoptrk, pag.r.
г, Quodmaleficiafjut,c<rtumф . Ш .
j. Maleftti; vane figmfuatmes. ibid.
4 , Damoimcjfe.fmmter iredettduw. pag.4.
5. Ad tndefiamn tria concurme, & qua, ibid,
6 , Qtme Demmaleficupermtttat, pag.f,
7 . Dmonc no plus pqfe,qtum D m permit tat. 6 .
t. In Maleficturnmaleficos Ithere debere covfen-
iire. p.tg.?,
f t Mdefimmn opera fieri expaclo atm dome.
tit. pag.f.
10. Modm cogr.op.endi> quoufy malepmum ope-
ra fefe extendant. p.tg, 10 .
u. Dements pofl lapfum retmmjfe dona natura-
It*, pag.r1.
} г. Qiudam maleficijs adlnbita namraiiter epe-
rart,quadam ex pafto.
if. lnd<mmibm,vu & i n S. Ar.gelu, efft ordt-
nemfeufubordinattonem,& qu.tmdmpa. if.
14. Damones ajfumere corpora, а ш ijs appame
pejfe. pag.tu
ih An diabolic! in Cbrijli forma vifus, adorari
pirfsit, pag.rS.
11, Vifiones ejfeperkulefas, & quid ijs cecumn-
tdmsfaciendum, pag. ir.;S.
N 3 /7 , Ил-

Регистр трактата Петера Бинсфельда “О признаниях ведьм и колд уно в".

Издание на латинском языке. Трир, 1589

114
 YJ NCE ТЕ IPSVM.

EFFIGIES lOANNiS WIEFJAWNO

ATATIS EX SALVTIS M.BX'XXVb
Портрет Иоганна Вейера. Гравюра на дереве. Базель, 1582

115
мых ей преступлений - с другой, должны были продемонстрировать перед чита­
телем абсурдность возводимых на нее обвинений.
В сочинениях других авторов достоверность возводимых на ведьм обвине­
ний в наведении порчи, изменении погодных условий, ночных полетах на шабаш
и половой распущенности полностью признается, а описанные действия ведьм
классифицируются как вредоносное колдовство, результат совместных усилий
дьявола и человека.
Основное содержание книг о колдовстве завершается изложением точки
зрения автора на допустимость наказания ведьм. Как правило, необходимость
наказания не подвергается ни малейшему сомнению. Мнения авторов расходят­
ся лишь по вопросу о том, кого следует наказывать и в какой степени. Различ­
ное восприятие авторами приписываемых ведьмам деяний обусловливает неод­
нозначное решение в трактатах вопросов, связанных с необходимостью наказа­
ния ведьм. Рекомендации Витекинда и Эвиха на этот счет характеризуются не­
которой снисходительностью и терпимостью. Так, Витекинд предлагает комп­
лекс мер, нацеленных на вразумление обвиненного в ведовстве человека, и ни
при каких обстоятельствах не допускает возможности смертной казни ведьмы.
Эвих, в свою очередь, советует применять к ведьмам индивидуальный подход в
каждом конкретном случае и рекомендует смертную казнь в качестве самой
крайней меры.
Совершенно иная позиция по вопросу об отношении к пойманной ведьме
наблюдается в трактатах Бинсфельда, Милиха, Лутца и др. Смертная казнь
ведьмы видится этим авторам единственным надежным средством борьбы с
колдовством. При этом спектр наказаний довольно широк: от покаяния и отлу­
чения от причастия до смертной казни.
Таким образом, мы можем говорить о ведовских трактатах как об опреде­
ленном типе книги, организованной по более или менее строгому канону. Пос­
тепенно устанавливаются определенные правила оформления и расположения
основных структурных элементов книги, которым следуют с незначительными
отклонениями. Во многом это объясняется единой позицией самих авторов. Не­
смотря на различные взгляды, представленные в трактатах по ряду теоретиче­
ских и практических вопросов, их авторов тем не менее сближало стремление
противостоять распространению колдовства в народе, хотя и разными метода­
ми. Конфессиональные особенности и различный жизненный опыт не могли
поколебать общий мировоззренческий фундамент авторов. Он включает в себя
положения о существовании дьявола и его многообразных способностях, сопря­
женных с постоянным желанием вредить человеческому роду, о возможности
заключения союза дьявола с человеком и об осуществлении на основе этого со­
юза колдовства, о способах противодействия последнему и необходимости бо­
лее или менее строгого наказания виновных. Книги о колдовстве второй поло­
вины XVI в. отразили типичный для той эпохи сплав народного взгляда на кол­
довство с ученой разработкой этого вопроса, игравшей решающую роль при со­
ставлении обвинительного приговора.

116
 ПРИМЕЧАНИЯ

1 Theatmm de veneficis. Frankfurt a.M. 1586 (Vorrede).

2 Ibid.
3 Lambertus Daneus. Ein Gesprach von Zauberem welch man lateinisch Sortilegos oder Sortiarius nen-
net // Theatmm de veneficis. S. 14.
4 Vallick H.J. Von Zauberem / Hexen und Unholden, fiimehmlich aber was Zauberen fur ein Werck seye
/ was Kranckheit / Schade / und HindemuB darauB erstehe // Theatmm de veneficis.
5 См., например: Binz K. Doctor Johann Weyer. Bonn, 1885; Monter E.W. Law, medicine, and the
acceptance of witchcraft. 1560-1580 // Monter E.W. European witchcraft. N.Y., 1969.
6 Binsfeld P. Tractat von BekantnuB der Zauberer und Hexen. Trier, 1590. S. 2.
7 См., например: Binz K. Op. cit.; Monter E. Op. cit.
8 Lutz R. Warhafftige Zeittung / von Gottlosen Hexen / auch Ketzerischen und Teuffels Weiber ... //
Theatmm de veneficis. S. 3.
9 Augustin Lerheimer. Christlich Bedencken und Erinnemngen von Zauberey. Strassburg, 1586. S. 21.
10 Ibid.
11 Ewich J. Von der Hexen / die man gemeiniglich Zauberin nennet // Theatmm de veneficis. S. 331.
12 Augustin Lerheimer. Op. cit. S. 163.
13 Kieckhefer R. European witch trials. Los Angeles, 1976.
14 Augustin Lerheimer. Op. cit. S. 163.
15 Vallick H.J. Op. cit. S. 68.
io Ibid. S. 69.
17 Lavater L. Von Gespensten / ungehewren / fallen / oder Poltem / und anderen wunderbaren dingen
//Theatm m de veneficis. S. 180.
 АНГЛИЙСКАЯ БЛАГОЧЕСТИВАЯ ЛИТЕРАТУРА
РУБЕЖА XVI-XVII вв.,
РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЛЕМИКА
И ОБРАЩЕНИЯ В “ИСТИННУЮ ВЕРУ”

А.Ю. Серегина

Вторую половину XVI - первую половину XVII в. принято рассматривать в

свете конфессиональных конфликтов, противостояния католиков и протестан­
тов, неоднократно приводившего их к кровопролитным столкновениям. Лите­
ратурным отражением этого противостояния стали полемические сочинения,
выход которых в свет порой порождал настоящие памфлетные войны, затраги­
вавшие теологов многих стран и растягивавшиеся порой на десятилетия1.
Рассмотренная в этом контексте благочестивая литература XVI-XVII вв.,
наставлявшая христиан на путь истинный, на первый взгляд выглядит обращен­
ной к представителям соответствующих конфессиональных групп и написанной
для “внутреннего употребления”. Тем не менее нередки ситуации, когда сочине­
ния этого жанра успешно преодолевали конфессиональные границы и оказыва­
лись востребованными более широкой аудиторией. Данная статья посвящена
одному из наиболее ярких примеров в этом ряду - трактату “Первая книга хри­
стианских упражнений, относящихся к укреплению воли” (1582).
Автором трактата стал один из самых блестящих писателей среди англий­
ских эмигрантов-католиков - иезуит Роберт Парсонс (1546-1610). Он родился в
графстве Сомерсет в семье сельского кузнеца и получил блестящее образова­
ние в Оксфорде (Сент-Мэри Холл) в 1564—1568 гг., затем стал одним из препо­
давателей колледжа Бэллиол. В 1574 г. Парсонс был избран казначеем коллед­
жа, но вскоре оказался вынужденным его покинуть (возможно, из-за своих ка­
толических симпатий). В том же году он переправился на континент, собираясь
учиться в Падуе на медицинском факультете; однако, остановившись в Лувене
и познакомившись с эмигрантами-католиками, он изменил первоначальное на­
мерение: перейдя в католицизм, он отправился в Рим, где в июле 1575 г. был
принят в орден иезуитов. В 1578 г. он был рукоположен. В 1580 г. генерал орде­
на принял решение послать своих подчиненных в Англию, и Парсонс вместе с
Эдмундом Кэмпионом стал первым иезуитом, ступившим на землю Англии.
В течение полутора лет, проведенных на родине, они вели жизнь тайных мисси­
онеров, нелегально перебиравшихся из одного католического поместья в дру­
гое, проповедовавших католическое учение и обращавших в католичество тех,
кто отступился от “старой веры” (впоследствии этот опыт миссионерской дея­
тельности будет использован им при написании своего труда). В 1581 г. Парсонс
был вынужден бежать на континент, опасаясь ареста. На родине он был заочно
обвинен в государственной измене и приговорен к смертной казни. В 1581-85 гг.
Парсонс жил во Франции и Нидерландах, организуя нелегальные каналы пере­
правки священников и иезуитов в Англию. Одновременно он активно занимал­

118
ся и литературой деятельностью: в 1582 г. из-под его пера вышли два памфле­
та, касавшихся тяжелого положения гонимых католиков в Англии, а также
“Первая книга христианских упражнений”.
В 1585 г. Парсонс был отозван в Рим в связи с подготовкой Армады, а в
1588 г. генерал ордена отправил его с дипломатическим поручением в Испанию,
к Филиппу II, вступившему в конфликт с испанскими иезуитами. Проведя в Ис­
пании 8 лет, Парсонс основал там две Английские коллегии (Вальядолид, 1589 г.
и Севилья, 1592 г.), две резиденции для священников-англичан (в Сан-Лукаре и
Мадриде), а также участвовал в организации коллегии Сент-Омера (Фландрия).
В 1596 г. он был отозван в Рим и назначен ректором Английской коллегии.
В 1598 г. после реорганизации управления иезуитской миссией в Англии Пар­
сонс был назначен главой (префектом) всех английских иезуитов (этот пост он
занимал вплоть до самой смерти)2.

Первое издание “Христианских упражнений” увидело свет в Руане в 1582 г.

(его первоначальный тираж составил 2500 экземпляров)3. Уже спустя два года
книга была переиздана. Оба издания (1582 и 1584 гг.) нелегально ввозились в
Англию и активно распространялись как среди католиков, так и среди протес­
тантов, о чем свидетельствуют донесения агентов английскому правительству4,
а также сообщения католических священников в Рим5. Видимо, одно из этих из­
даний попало на глаза протестантскому теологу и проповеднику, оксфордскому
профессору Эдмунду Банни (1540—1618)6, который в 1584 г. переиздал трактат
Парсонса, слегка очистив его от католической терминологии и дописав собст­
венный раздел. В ответ Парсонс в 1585 г. опубликовал исправленную версию
собственного сочинения, отвергнув все исправления Банни7.
Обе версии “Христианских упражнений” многократно переиздавались. Вер­
сия Парсонса публиковалась 5 раз при жизни ее автора (в 1582, 1584, 1585, 1598
и 1607 гг.), а после его смерти выходила еще 11 раз: в том числе 6 раз на протя­
жении XVII в. (1622, 1633, 1650, 1673, 1687 и 1696). Версия Банни выдержала 17
изданий за период до начала английской революции, причем первые 8 из них со­
держали как исходный текст Парсонса, так и часть, написанную Банни (1584 г.;
6 изданий в 1585 г.; 1586 г.), а все последующие (1589, 1594, 1597, 1599, 1609,
1615, 1621, 1630, 1640) содержали только исправленный Банни текст Парсонса.
Кроме того, еще 9 изданий представляли собой объединение расширенной вер­
сии Парсонса от 1585 г. с главами, написанными Банни (1590, 1591, 1594, 1598,
1601, 1610, 1619, 1631, 1633). Всего на протяжении XVI-XVII вв. вышло в свет
37 изданий этой книги в различных редакциях.
Очевидный коммерческий успех книги был обусловлен стойким интересом,
проявленным читательской аудиторией к сочинению английского иезуита.
Вполне естественно возникает вопрос: в чем заключалась притягательность
этой книги (одного из многих трудов данного жанра)? В поисках ответа следу­
ет, прежде всего проанализировать ее содержание и структуру.
В предисловии сам Парсонс четко противопоставляет свое сочинение поле­
мическим произведениям: “Основной причиной и побуждением [к написанию
книги] было стремление к тому, чтобы наши соотечественники могли получить

119
некоторое наставление в делах христианской жизни и духа, наряду с множеством
полемических книг, которые уже написаны и пишутся ежедневно. Хотя эти кни­
ги и необходимы в наши тревожные и беспокойные времена для защиты нашей
веры от множества мятежных новшеств, которые ныне пытаются ввести, они
подчас мало помогают в благой жизни, но скорее наполняют головы людей ду­
хом противоречия и борьбы, который по большей части наносит ущерб благоче­
стию, состоящему не в чем ином, как в безмятежном и мирном состоянии души,
наделенной счастливой готовностью тщательно исполнять все, что относится к
прославлению Бога”8. Его собственный труд задумывался как благочестивое на­
ставление в христианской жизни, предназначенное для всех, вне зависимости от
конфессиональной принадлежности читателей. Как и большинство католических
теологов XVI в. (особенно принадлежавших к ордену иезуитов), Парсонс придер­
живался того мнения, что “беспутная жизнь и мирское честолюбие есть перво­
причина всякой ереси в христианстве с самого начала”9. Поэтому главным сред­
ством борьбы с ересью для него была борьба с грехом, ее порождавшим: “Вслед­
ствие этого я (благородный читатель) придерживаюсь мнения, что хотя истинная
вера и является основанием христианства и без нее ничто само по себе не может
быть заслугой перед Богом, однако единственное главное средство прийти к этой
истинной вере и правильному пониманию и покончить со всеми нескончаемыми
разногласиями в вопросах религии для каждого человека состоит в том, чтобы ве­
сти благую и добродетельную жизнь, ибо Господь в своей невыразимой милости
не может позволить такому человеку долго заблуждаться в делах веры”10.
Следуя данной посылке, Парсонс призывает и католиков, и протестантов
“соединиться в исправлении наших жизней. (...) И Господь не допустит нашей
окончательной погибели из-за недостатка истинной веры”11.
Целью написания своего труда Парсонс называет стремление “убедить хри­
стианина по имени стать подлинным христианином, по крайней мере, в устрем­
лении воли (resolution of mynde)”12. Устремление воли - ключевое понятие в
трактате Парсонса, как в представлениях посттридентских католических теоло­
гов о спасении человека вообще. В их трудах resolution - это усилие воли, напра­
вленное на сознательное отречение от греха и покаяние, в ответ на которое хри­
стианину посылается благодать, дающая ему возможность избегать греха и со­
вершать добрые дела и соответственно прийти к спасению13.
В отличие от многих авторов, писавших о христианской жизни, которую
надлежит вести уже после покаяния, Парсонс сосредоточивает свои усилия
именно на моменте принятия решения, соответствующим образом выстраивая
свой текст. Вначале он говорит о необходимости для каждого ежедневно раз­
мышлять о состоянии собственной души. Без этих постоянных размышлений,
оценок собственного духовного опыта (consideration in hartes), “тщательного
раздумья над своей совестью, помыслами и побуждениями”14 даже истинная ве­
ра христианина не становится движущей силой его поступков и не ведет его к
спасению15. Определение состояния своей души христианин должен начинать,
соотнося свои поступки и побуждения с целью, ради которой человек существу­
ет на земле, т.е. со служением Богу16. “Все служение, которое Господь требует
от человека в этой жизни, состоит в двух вещах. Первое - это избегать зла, а
второе - делать добро”17.

120
 Парсонс многократно повторяет, что в принципе все способны жить правед­
но, так как необходимая для этого “благодать Спасителя нашего была явлена
всем”18 через искупительную жертву, и каждый христианин благодаря креще­
нию рождается “наследником Царствия Небесного”19. При этом он подчеркива­
ет, что лишь малое число христиан не пренебрегло своим долгом и, следова­
тельно, спасется20. Таким образом Парсонс подводит читателя к размышлениям
о собственных грехах и их природе. Он напоминает, что слабость человеческой
природы и ее склонность к греху являются следствием первородного греха, не
устраненным крещением21; порожденная падением Адама человеческая сла­
бость подчиняет его потомков “прелести этого мира” и лишает их страха Бо­
жия22. Впадая в грех, люди отвергают Бога и Его благодать, дарованную им в
крещении, и забывают о необходимости дать отчет. Напоминая грешникам о
расплате, Парсонс цитирует Апокалипсис, рисуя перед глазами своих читателей
грозную картину Страшного Суда23.
Далее страх нагнетается все более яркими картинами не столь отдаленного
будущего: Парсонс описывает мучения грешника в день смерти. Он начинает с
неизбежных для всех умирающих страданий, вызванных ощущением постепен­
ного угасания жизни и расставания души с телом: “Сначала душа, побуждаемая
смертью, покидает дальние части тела: пальцы рук и ног и ступни, затем - ноги
и руки; и так постепенно одна часть тела за другой умирает, до тех пор пока
жизнь не сосредоточивается только в сердце, которое сопротивляется дольше
других как главная часть тела, но наконец и оно вынуждено сдаться...”24.
К неизбежным физическим страданиям, уготованным каждому, добавляют­
ся и другие мучения. Слабость и беспомощность умирающих лишает их возмож­
ности надлежащим образом как распорядиться своими земными делами, так и
облегчить положение души (если только это не было сделано заранее)25. Греш­
ники, всю жизнь заботившиеся о мирских благах, вынуждены терпеть боль от
расставания с этими благами и осознавать, что ими теперь воспользуются дру­
гие, тогда как самим бывшим владельцам, возможно, придется расплачиваться
за них вечным проклятием26. В час смерти грешники мучаются неуверенностью,
не зная, что ждет их душу в мире ином; они страдают от бесплодных угрызений
совести, так как время для исправления безвозвратно упущено27. Помимо этого
умирающих порой беспокоят видения, рисующие посмертные судьбы их душ,
подчас еще более отягощающие их мучения28.
Большой раздел книги, следующий за этими описаниями, посвящен по­
смертной судьбе христиан. В большой главе говорится о мучениях грешников.
Сначала в ней заходит речь о тех из них, “чья вина прощена за их раскаяние в
этой жизни; однако они в миру не дали ответа [за свои грехи] согласно божест­
венной справедливости и не вполне очистились от греха в этой жизни, чтобы им
можно было попасть на небеса без наказания”29. Таких грешников ждет огонь
чистилища, но как бы ужасен он ни был, их мучениям приходит конец, а стра­
дальцы имеют надежду на прощение. Гораздо более длинный раздел, призван­
ный ужаснуть и напугать читателя, посвящен мучениям грешников в аду, прево­
сходящим всё, что можно представить себе на земле, и затрагивающим все ор­
ганы чувств30. Эти страдания усугубляются осознанием бесконечности мучений,
а также терзающим душу вечным раскаянием грешников, повергающим их в

121
отчаяние31. Контрастом к этому разделу служит следующая глава, в которой го­
ворится о райском блаженстве, ожидающем праведных32.
Нетрудно заметить, что Парсонс все же предпочитал запугивать читате­
ля, внушая ему страх Божий; в полном соответствии с традициями католиче­
ского богословия он полагал, что именно страх, “соединенный с любовью и
почитанием (как это и должно быть), является наиболее полезным и необхо­
димым для всех обыкновенных христиан, чья жизнь не настолько совершен­
на, а любовь не слишком велика...”33. Значению страха наказания как важно­
го средства, побуждающего христианина к раскаянию, Парсонс посвящает
целую главу трактата34. Однако на протяжении всего текста своего сочине­
ния он, запугивая читателя, одновременно указывает и выход, постоянно
подчеркивая возможность спасения для всех, кто пожелает вступить на путь
праведности и обрести благодать.
Все эти рассуждения, по представлению их автора, должны были привести
читателя к принятию решения, к устремлению воли на путь спасения. Предла­
гаемый Парсонсом способ достижения этого решения явно был вдохновлен
“Духовными упражнениями” Игнатия Лойолы (применявшимися, как известно,
в ситуациях, когда человеку необходимо было принять важное решение относи­
тельно дальнейшей жизни). Структура первой части книги Парсонса переклика­
ется с упражнениями Первой недели, исходной точкой которых были размыш­
ления о природе греха, первородном грехе и прегрешениях, в которые обычно
впадают люди (упражнение 1). От этих общих размышлений человек должен
был поэтапно переходить к размышлениям о собственных грехах (упражне­
ние 3) и достичь решения избегать их. Эта решимость должна была укреплять­
ся мысленным представлением картин адских мучений (упражнение 5). Первая
неделя завершалась внутренним и внешним покаянием, т.е. раскаянием в грехах
и решимостью их не совершать впредь, сопровождавшимися соответствующей
епитимьей. Это сходство неудивительно, если учесть, что применение “Духов­
ных упражнений” было обычной частью миссионерской практики иезуитов в
целом и английских иезуитов в частности.
Вторая часть трактата Парсонса должна была укрепить решимость каю ­
щегося. В ней он отвергал все возможные препятствия, встречающиеся на
пути к спасению. Человеческой слабости и неспособности противостоять ис­
кушениям автор противопоставляет воздействие благодати, перерождающей
душу и дающей ей мир, покой, мудрость и надежду на спасение35. Страху пе­
ред гонениями (вполне реальной угрозе, с которой сталкивались католики в
Англии) у Парсонса противостоят рассуждения о том, что преследования
суть средство исцеления грешников, приводящее их к осознанию своих гре­
хов, покаянию и спасению; оно позволяет им избежать чистилища36. Утешая
своих гонимых единоверцев, Парсонс подчеркивает, что гонения - верный
знак праведности, тогда как “жизнь в постоянном процветании есть ужасный
знак вечного проклятия”37 (примечательная оговорка, прямо полемизирую­
щая с кальвинистским представлением о внешнем преуспеянии как знаке из­
бранности!). Другими препятствиями на пути праведности, которые Парсонс
счел нужным отвергнуть на страницах своего труда, были, естественно, лю ­
бовь к миру и его благам38, склонность слишком полагаться на милосердие

122
Господне и отсутствие страха Божия39, а также постоянное откладывание
момента покаяния вплоть до смертного часа40.
В третьей части сочинения предполагалось повествовать о том, как именно
должна строиться жизнь христианина, но она так и осталась ненаписанной, от­
части и потому, что подобного рода сочинений к началу XVII в. существовало
уже немало (в том числе и труды испанских иезуитов Луиса де Гранады, Лоар-
те, а также Луки Пинелли, к которым восходит сочинение Парсонса)41, и мно­
гие из них были переведены на английский язык.
Возвращаясь к вопросу о том, что же привлекало читателей и издателей в
книге Парсонса, следует отметить, что, судя по откликам современников42, ка­
толические и протестантские проповедники рассматривали ее как удачное сред­
ство достижения своей цели - побуждения обращаемого к изменению своей
жизни. Конечно, они (в силу догматических различий) по-разному понимали сам
процесс обращения грешника, однако и тех и других объединяло стремление
пробудить в обращаемых этот импульс, пусть понимался он ими и неодинаково:
если для католиков (особенно для иезуитов, подчеркивавших свободу воли об­
ращаемого), понятие resolution было связано именно с устремлением воли, то
для английских протестантов (кальвинистского толка) оно ассоциировалось с
разумом и сферой рационального (как наименее поврежденной первородным
грехом). Но и для тех, и для других трактат Парсонса оказывался привлекатель­
ным. И если к услугам английских католиков была довольно значительная мас­
са текстов подобного жанра, с которыми сочинению Парсонса приходилось
конкурировать, то протестанты не были избалованы благочестивой литерату­
рой, так как их авторы предпочитали полемику наставлениям, вынуждая собст­
венных читателей обращаться либо к св. Августину или богословам дореформа-
ционной эпохи (например, Фоме Кемпийскому), либо к современным им като­
лическим авторам, таким, как Парсонс43.
Тем не менее не стоит забывать, что версия Эдмунда Банни увидела свет не
только потому, что ее автор одобрял цели сочинения Парсонса. С точки зрения
кальвиниста, текст трактата, несомненно, нуждался в очищении. Он явно носил
на себе следы католического происхождения. Парсонс в предисловии ясно ого­
ворил, что его сочинение предназначено для всех христиан, невзирая на их кон­
фессиональную принадлежность44, а под “обращением” христианина (conver­
sion) он на протяжении всего своего труда понимает обращение от греха к пути
спасения. Однако текст его трактата позволяет судить, как соотносится “обра­
щение от греха” с переходом из одной конфессии в другую.
Описываемый Парсонсом путь обращения грешника конфессионально ори­
ентирован в ключевом его моменте - в том, что касается благодати. Не вдава­
ясь в длинные споры по поводу этого сюжета, постоянно возникавшего в рели­
гиозной полемике того периода, Парсонс на протяжении всего трактата неодно­
кратно подчеркивает, что человеку дарована свободная воля, позволяющая из­
брать правильный путь45, и что благодать, дающая шанс на спасение, может
быть дарована к а ж д о м у , что рай теоретически открыт для в с е х46. Кроме
того, он вставляет в свой текст рассуждения о роли таинств (покаяния и прича­
стия) в спасении человека: “Что касается дара святых таинств, оставленных нам
ради утешения и сохранения, они являются не чем иным, как проводниками, со­

123
общающими нам божественную благодать, особенно два таинства, данные всем,
то есть таинство покаяния и таинство Его благословенного тела и крови. Пер­
вое из них очищает наши души от греха, второе - питает и утешает их после
очищения”47.
Парсонс также постоянно возвращается к мысли о необходимости для спа­
сения добрых дел (good workes), совершаемых из христианской любви к ближне­
му48. Эти его пассажи должны были создать у читателя, охваченного ужасом пе­
ред представшей ему картиной адских мучений, оптимистическое ощущение на­
личия выхода из тупика, созданного собственной греховностью, т.е. давали на­
дежду на спасение.
Необходимо отметить, что в теологическом отношении англиканская
церковь конца XVI в. считалась кальвинистской. Тем не менее говорить о
единстве англиканских богословов не приходится. Ведь к англиканской
церкви принадлежали разные конфессиональные группы, начиная от стро­
гих кальвинистов и пуритан и кончая так называемыми “церковными папи­
стами”, присоединившимися к официальной церкви из страха перед пресле­
дованиями, но во многом сохранявшими свои католические убеждения. Да
и среди более последовательных протестантов начиная с 1580-х годов рас­
пространяются антикальвинистские настроения, связанные прежде всего с
отрицанием идеи двойного предопределения. Первое публичное опровер­
жение учения Кальвина прозвучало в проповеди Сэмюэла Харснета, произ­
несенной в Соборе св. Павла в 1585 г., т.е. практически одновременно с по­
явлением трактата Парсонса. Подобные настроения не ограничивались
кругом университетских богословов и проповедников49. Сама идея предо­
пределения оказалась, по своей видимости, слишком мрачной и пессими­
стичной: перспектива спасения малочисленной группы праведных и обре­
ченность всех остальных вызывала слишком большой психологический
дискомфорт, что и обусловливало ее неприятие на приходском уровне.
Многие проповедники сталкивались с серьезными проблемами, пытаясь
привить эту идею собственной пастве.
Не вдаваясь в подробности полемики вокруг кальвинизма и антикальвиниз­
ма в Англии рубежа XVI-XVII вв.50, отмечу лишь, что Парсонс своими рассуж­
дениями затрагивал именно это больное место и совершенно очевидно стремил­
ся дать вполне католический ответ на волновавший его соотечественников
ключевой вопрос о спасении, пусть этот конфессиональный оттенок и не выра­
жен явно.
Если соотнести текст трактата Парсонса с его собственной (и его собратьев
по ордену) практикой обращений, очевидным станет, во-первых, его адресат.
Многочисленные описания грехов и грешной жизни, от которой христианину
нужно бежать, весьма красноречивы: в них грешники проводят время “в соко­
линой и псовой охоте и других развлечениях”51; они “обсуждают придворные
новости и состояние дел за границей, поют, танцуют, смеются и играют в кар­
ты”52. Все их грехи Парсонс подразделяет на “плотские удовольствия” (concu­
piscence ofthefleshe, carnall pleasures), жадность (concupiscence of eyes) и стремле­
ние к богатству (all matters of riches), а также мирское честолюбие (pride of lyfe,
wordly ambition)53.

124
 Все эти картины рисуют вполне узнаваемых грешников - дворян, с их при­
страстиями к охоте, пирушкам и прочим развлечениям их круга, стремлением
сделать карьеру и обеспечить себе и своей семье положение, достойное своего
рода и титула. Конфессиональная принадлежность здесь несколько отступает
на второй план по сравнению с образом жизни. Объектом обращения станови­
лись как “слабые католики”, нестойкие в своей вере, так и те, кого Парсонс и
другие английские иезуиты обычно называли “схизматиками”, т.е. те, кто фор­
мально не принадлежал к католической церкви, но по своим убеждениям (или
по их отсутствию) не мог быть назван настоящим протестантом.
Сохранившиеся инструкции для иезуитов, работавших именно в дворянской
среде, на которой и были преимущественно сосредоточены миссионерские уси­
лия ордена, свидетельствуют об очевидном сходстве между теми рассуждения­
ми о вере, грехе и спасении, которые должны были излагаться обращаемому, и
содержанием трактата Парсонса. Однако в них устремление воли становилось
исходным пунктом, а дальше заботой отца-иезуита было проследить, чтобы
этому исходному импульсу была придана соответствующая конфессиональная
ориентация54. Книга же Парсонса зачастую попадала к читателю в отсутствие
наставника55, поэтому в ее текст были вставлены конфессионально ориентиру­
ющие пассажи, направлявшие читателя на истинный путь спасения - обращение
в католичество.
По всей видимости, эта система работала, если судить по сообщениям ис­
пользовавших ее католических священников56, а также и самих обращаемых.
Здесь наиболее ярким примером может служить Уильям Фитч, ставший впос­
ледствии капуцином, чье обращение началось с чтения протестантской версии
книги Парсонса57.
Историография английской Реформации традиционно оставляет.на втором
плане сочинения, относящиеся к жанру благочестивой литературы, уделяя мак­
симальное внимание литературе полемической. Возникающая под влиянием по­
лемической литературы картина противостояния католической и протестант­
ской церквей и их членов, а также их обращения из одной конфессии в другую,
по всей видимости, не вполне соответствует тому, как это противостояние ос­
мысливалось современниками. Скорее, речь идет о противостояний-щстинной
церкви и грешников, которые должны быть обращены. При этом граница меж­
ду ними явно не совпадает с привычными для нас конфессиональными граница­
ми. Исследовавший проблему обращения в Англии рубежа XVI-XVII вв. Майкл
Кестье склонен видеть здесь наличие двух полюсов - католического и протес­
тантского (кальвинистско-пуританского), к которым притягивались все осталь­
ные, составлявшие аморфное образование - англиканскую церковь58. Что каса­
ется католической церкви, то это, пожалуй, верно, а в отношении протестант­
ской выглядит явным упрощением, поскольку неопределенность доктрины анг­
ликанской церкви обусловливала возможность возникновения нескольких по­
люсов - пуританского, антикальвинистского (собственно англиканского) и др.
Но в любом случае речь идет о проповедниках, стремившихся призвать на свой
путь праведности максимальное число обращенных, делая тем самым проница­
емыми конфессиональные границы, а также и об их пастве, которая постоянно
оказывалась в ситуации выбора - пути спасения и конфессиональной принад­

125
лежности (как производной от первого выбора). Полемическая литература ри­
сует несколько статичную картину противостояния конфессий. Литература же
другого жанра дает возможность увидеть здесь не только эту статичную карти­
ну, поскольку она рисует Реформацию в ином свете - как постоянное обраще­
ние и изменение, в том числе и изменение конфессии, которое, возможно, было
не исключением, а нормой жизни английских христиан той эпохи.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Примером подобной памфлетной войны может послужить полемика вокруг присяги на вер­
ность английскому королю Якову I, которую после 1606 г. должны были приносить все его поддан­
ные католики. Присяга содержала требование признать еретическими представления о праве па­
пы вмешиваться в светские дела и смещать государей. Спровоцированная данным пунктом поле­
мика, затронувшая вопрос о прерогативах духовной и светской власти, растянулась на полтора де­
сятилетия (1606-1620); среди ее участников были сам король Яков I, английские богословы Лансе­
лот Эндрюс, Роберт Эббот, Уильям Барлоу, Сэмюэл Коллинз, Томас Мортон и др., а такж е като­
лические теологи - кардинал Беллармино, Франсиско Суарес, Леонард Лессий и т.д. (см.; The poli­
tical works of James I. Appendix II. N.Y., 1965; Gifford G.V. The controversy over the Oath of Allegiance
(Unpublished Ph.D. thesis. Oxford, 1971); Sommerville J.P. Jacobean political thought and the controversy
over the Oath of Allegiance (Unpublished Ph.D. thesis. Cambridge, 1981); Серегина А.Ю. Ц ерковь и го­
сударство в политической мысли английской католической эмиграции конца XVI - первой четвер­
ти XVII в.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1999).
2 Carrafiello M.L. Robert Parsons and English Catholicism. 1580-1610. Selinsgrove, 1998; Edwards F.
Robert Persons: A biography of an Elizabethan jesuit. St. Louis, 1955; Parish J. Robert Parsons and the
English Counter Reformation // Rice University Studies. Houston, 1966. [Vol.] 52.
3 Memoirs of Fa: Robert Persons / Ed. J. Pollen // Catholic Record Society. 1906. [Vol.] 4. P. 154 (да­
лее - CRS).
4 Calendar of the State Papers. Domestic. Addenda 1580-1625. L., 1872. P. 112.
5 В частности, письмо Джорджа Биркхеда (будущего архипресвитера - главы английского ка­
толического клира) от августа 1594 г. (CRS. 4. Р. 153, 155).
6 Эдмунд Банни был старшим сыном сельского дворянина. Отправившись в 1556 г. в Оксфорд,
юноша столь увлекся богословием, что вопреки воле отца, желавшего видеть наследника юри­
стом, в 1564 г. принял духовный сан (за что и был лишен наследства). Вернувшись в родной уни­
верситет, Банни стал одним из наиболее известных университетских преподавателей и проповед­
ников кальвинистского толка. Его известность снискала ему влиятельных покровителей: с 1570 г.
Банни являлся капелланом Гриндала, архиепископа Йоркского, и получил от своего патрона ряд
пребенд. Однако спустя четверть века Банни отказался от всех бенефициев и университетских по­
стов, став (подобно своему католическому собрату) миссионером: последние годы жизни он про­
вел, путешествуя по стране и наставляя соотечественников в истинах христианской веры (как их
понимали пуританские проповедники).
7 Банни, в свою очередь, ответил, написав отдельный трактат (“A bref answer unto those idle and
frivolous quarrels of R.P. against the late edition of the Resolution”. 1589).
8 “The principall cause & reason was to the ende our countrie men might have some one sufficient direc­
tion for matters of lyfe and spirit, amonge so many bookes of controversies as have bene written, and are in
writinge daylye. The which bookes, albeit in these our troublesome and quarrelous times be necessarie for
defense of our faith, against so many seditious innovatio[n]s, as now are attempted: yet helpe they lytle often­
times to good lyfe, but rather do fill the heades of men with a spirite of contradiction and contentio[n], that
for the most part hindereth devotion, which devotion is nothing els, but a quiet & peaceable state of the soule,
endewed with a ioyfull promptnes to the diligent execution of all thinges that appertaine to the honour of God”
(Persons. The first booke of Christian exercise. Preface. 2nd ed. Rouen, 1585).
9 “Loose lyfe and worldlye ambition was the first cause of all heresie in Christian religion from the
beginninge” (Ibid.). Об отношении иезуитов к греховной жизни как основе всех заблуждений в воп­
росах вероучения см., например; O'Malley J.W. Attitudes of the early jesuits towards misbelievers // The
Way. Suppl. 68. 1990. P. 64-73.

126
 10 “I am therfore of opinion (gentle reader) that albeit true faith be the gounde of Christianitie, without
which nothing of it selfe can be meritorious before God: yet that one principall meane to come to this true
faith, & right knowledge, & to ende all these our infinite contentions in religion, were for eche man to betake
him selfe to a good and vertuous life, for that God could not of his unspeakeable mercie suffer such a man to
erre longe in religio[n]” (Persons. Op. cit.).
11 “Let us ioyne together in amendme[n]t of our lyves, (...) and God (...) will not suffer us to perishe final-
lie for want of right faith” (Ibid.).
12 “...to persuade a Christia[n] by name, to become a true Christian in deed, at the leaste, in resolution of
mynde” (Ibid. P. 2).
13 C m.: Questier M.C. Conversion, politics and religion in England. 1580-1625. Cambridge, 1996.
P. 179 passim.
14 “...a diligent examnation of conscience, thoughtes and cogitations” (Persons. Op. cit. P. 35).
>5 Ibid. P. 7-14.
‘б Ibid. Ch. 4. P. 27^44.
17 “The whole service which God requireth at a Christian man handes in this lyfe, consisteth in two
thinges. The one to flye evill, and th[e] other to doe good” (Ibid. P. 28).
18 “...the grace of God our Saviour hath appeared to al man” (Ibid. P. 29; см. такж е p. 218-219, 233,
454-455 etc.).
19 “...he is borne heyre appare[n]t to the kingdome of heave[n]” (Ibid. P. 217).
20 Ibid. P. 22-23, 34, 41, 51, 353.
2' Ibid. P. 34.
22 “...flatterye of the world” (Ibid. P. 90).
23 Ibid. P. 59-63.
24 “First the soule is driven by death to leave the extreamest partes, as the toes, feete & fyngers; then the
legges and armes, and so consequentlie one part dyeth after an other, untill lyfe be restrained onlye to the
harte, wich holdeth out longest as the principall parte, but yet finallye be constrayned to render in selfe...”
(Ibid. P. 118).
25 Ibid. P. 120-121.
26 Ibid. P. 123.
27 Ibid. P. 124-125.
28 Ibid. P. 130-132.
29 “An other sorte of synners they are, which have the guylt of their sinnes pardoned by their repentance
in this lyfe, but yet have not made that temporall satisfaction to godes justice, nor are so thouroughlie purged
in this lyfe, as they maye passe to heaven without punishme[n]t” (Ibid. Ch. 9. P. 146).
30 Ibid. P. 158-159.
31 Ibid. P. 168-175.
32 Ibid. Ch. 10. P. 93-112.
33 “This feare (...) beinge ioyned with love and reverence (as ought to be) it is moste profitable, and neces-
sarie for all common Christianes, whose life is not so perfect, nor charitie so greate (...)” (Ibid. Pt. 2. P. 465).
34 Ibid. Pt. 2, ch. 4. P. 437-467.
35 Ibid. Ch. 1. P. 226-295.
36 Ibid. Ch. 2. P. 295-365.
37 “...to lyve in continuall prosperitie, is a dreadfull signe of everlastinge reprobation” (Ibid. P. 333).
38 Ibid. Ch. 3, 6. P. 365-436, 509-545.
39 См. прим. 33.
40 Ibid. Ch. 5. P. 468-508.
41 Об источниках Парсонса см.: Gregory B.S. The “True and Zealouse Service of God”: Robert
Persons, Edmund Bunny and the First Booke of the Christian Exercise // Journal of Ecclesiastical Histrory.
1994. [Vol.] 44; Houliston V. Why Robert Persons would not be pacified: Edmund Bunny’s theft of the Book
of Resolution / Ed. T.M. McCoog // The reckoned expence: Edmund Campion and the early English jesuits.
Woodbridge, 1996; Idem. Introduction // Robert Persons, S.J. The Christian directory / Ed. by Victor
Houliston. Leiden, 1998.
42 Помимо цитировавшегося письма Биркхеда см.: Worthington Т. A realtion of sixtene martyrs.
Douai, 1601. P. 73; Brousse G. The life of the reverend Fa: Angel of Joyncse. Douai, 1623. Sig. Bb5v-6v.
43 Walsham A. “Domme Preachers”? Post-Reformation English Catholicism and the culture of print’ //
Past and Present. 2000. N 168. P. 104-105.

127
 44 Persons. Op. cit.
43 Ibid. P. 456.
46 Ibid. P. 29, 33, 103, 104, 109, 234.
47 “As the gyft of the holy sacramentes, left for our comfort and preservatio[n], beinge nothinge els but
conduits to convey godes grace unto us, espesiallie these two which appertaine to all, to wit, the sacrament of
penance, and of his blessed bodye & bloode, where of the first, is to purge our soules from sinne, the seconde
to feede and co[m]forte the same after she is purged” (Ibid. P. 104; см. также c. 233).
48 Ibid. P. 28, 29, 33, 38, 39, 120, 222.
49 Milton A. Catholic and reformed. Cambridge, 1995. P. 427 ff.
30 См. об этом: Туаске N. Anti-Calvinists: the rise of English arminianism, c. 1590-1640. Oxford,
1987; White P. Predestination, policy and polemic: Conflict and consensus in the English church from the
Reformation to the civil war. Cambridge, 1992; Idem. The Via Media in the Early Stuart Church // The early
Stuart church. L., 1993; Lake P. Calvinism and the English church. 1570-1635 // Past and Present. 1978.
[Vol.] 114.
51 “...in hauking, hunting& other pastimes” (Persons. Op. cit. P. 23).
52 “...tell newes of the courte & affaires abrode, singe, daunce, laigh, and play at cardes” (Ibid. P. 520).
33 Ibid. P. 374; см. также pt. 2, ch. 6.
54 A way to deal with persons of all sorts so as to convert them and to bring them back to a better way
of life: written by George Gilbert [1583] // CRS. Letters and Memorials of Fr. Robert Persons, S J.
1578-1588. Vol. 1. P. 334-336.
33 О роли книг в религиозной жизни английских католиков, которая зачастую была лишена
литургической и сакраментальной составляющей (из-за отсутствия католических священников,
которые могли бы регулярно служить мессу и совершать остальные таинства), см.: Walsham А. Ор.
cit. Р. 73.
36CRS. 1906. [Vol.] 4. Р. 153, 155; Worthington Т. Op. cit. Р. 73.
37 Brousse J. Op. cit. Sig. Bb5v-6v.
38 Questier M.C. Op. cit. P. 187-191.
 РЕНЕССАНСНЫЕ БИБЛИОТЕКИ

БИБЛИОТЕКА ВИТТОРИНО ДА ФЕЛЬТРЕ*

Н.В. Ревякина

Библиотека крупнейшего гуманистического педагога итальянского Возро­

ждения Витторино да Фельтре не сохранилась как единое целое. Погиб вместе
с другими архивными документами и ее каталог, находившийся в муниципали­
тете г. Мантуи1. Восстановить, хотя бы частично, состав библиотеки мантуан-
ского учителя можно только по воспоминаниям его учеников и современников
и по некоторым другим источникам.
О книгах учителя сообщали практически все авторы воспоминаний. “У Вит­
торино было много хороших книг, которыми он очень щедро снабжал как слу­
шателей своих лекций по их просьбе, так и других, занимавшихся словесно­
стью”2 - так пишет его ученик Фр. Кастильоне; он именует мантуанскую шко­
лу Витторино “возрождающейся второй Платоновской академией” и, объясняя
это название, наряду с прочими аргументами, такими, как личность самого учи­
теля, его методы воспитания, многочисленность учеников, называет и “изоби­
лие книг”.
Другой ученик, Сассоло да Прато, говоря о программе образования в шко­
ле Витторино, выделяет изучаемых в школе на ранних этапах Вергилия и Гоме­
ра, Цицерона и Демосфена, а завершение образования связывает с изучением
Платона и Аристотеля (Sas. Р. 524, 530). В воспоминаниях Ф. Прендилаквы упо­
минаются Вергилий, Цицерон (“О дружбе”, “О пределах добра и зла”, “О старо­
сти”, “Об обязанностях”, речи и письма), а также Саллюстий, Тит Ливий (Prend.
Р. 632). Кастильоне, противопоставляя программу мантуанской школы средне­
вековым программам, пишет: “По Присциану изучали грамматику, по Аристо­
телю - диалектику и философию, по Цицерону - красноречие, по Вергилию -
поэзию, по Саллюстию и Титу Ливию - историю” (Cast. Р. 546).
Из всех авторов воспоминаний об учебных книгах самый богатый материал
дает Платина; он не был учеником Витторино и учился у его ученика Оньибене

* Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного

фонда (РГНФ), проект 00-01-00291а.

5. Книга в культуре Возрождения 129

да Лониго, который после смерти Витторино преподавал (после Якопо да Кас-
сиано) в мантуанской школе, а после Оньибене да Лониго в этой школе в тече­
ние пяти лет работал и Платина. В своих воспоминаниях об учителе он называ­
ет многих изучаемых в школе как латинских, так и греческих авторов и сообща­
ет об их оценке Витторино; среди названных поэтов, ораторов, историков, уче­
ных - Вергилий и Овидий, Теренций и Плавт, Цицерон и Квинтилиан, Демос­
фен и Исократ, Тит Ливий и Саллюстий, Гомер и Гесиод, Феокрит и Пиндар,
Плиний и К. Цельс, Аристофан и Еврипид и др. (см. Приложение). Все антич­
ные авторы, используемые в учебном процессе, в библиотеке мантуанского
учителя, надо полагать, были.
Ссылки учеников в их воспоминаниях на те или иные книги, их цитирование
могут служить косвенным свидетельством наличия этих книг у Витторино. Осо­
бенно это касается воспоминаний Сассоло да Прато, написавшего их при жизни
учителя (1443), и Грегорио Коррера, сочинившего поэму о воспитании детей в
молодые годы (ок. 1428 г.), видимо сразу же по возвращении из Мантуи. Сассо­
ло да Прато ссылается на работы Квинтилиана, Платона (“Законы” и “Государ­
ство”) и Цицерона (“О старости”, “Брут”, “Академики”), Теренция. Он обнару­
живает знание истории музыки, что подтверждает наличие трактатов по музы­
ке в библиотеке Витторино (см. ниже о письмах Траверсари). Кроме того, Сас­
соло да Прато, очевидно, хорошо знает раннехристианскую литературу, отцов
церкви, Лактанция. Коррер в своей поэме прямо ссылается на Квинтилиана,
скорее всего он знает и трактат Цицерона “Об ораторе” (он был обнаружен в
1422 г. в Лоди, и в Мантуе сделали с него копию), использует “Науку поэзии” Го­
рация. О Горации, данном ему учителем на время, Коррер говорит и в письме к
Витторино (1437); в нем он упоминает и о своем Плинии, которым учитель мо­
жет воспользоваться по своему желанию3. Но если верить Платине, Плиний у
Витторино имелся. Видимо, этой книги у него не было в данный момент: труд­
но представить ее отсутствие у Витторино, когда в библиотеке Гонзага копия с
нее была сделана еще в 1376 г.4
Из воспоминаний учеников можно заключить и о наличии в библиотеке
Витторино книги Евклида, которая появилась у него еще в падуанский период
его жизни (до 1423 г.), после того как оказалось неудачным его обучение мате­
матике у Бьяджо Пелакани и он начал самостоятельно изучать Евклида (Cast.
Р. 536; Prend. Р. 588).
Интересные данные о книгах Витторино сообщает Амброджо Траверсари.
Монах и генерал Камальдуленского ордена, Траверсари был знатоком и цени­
телем древности, переводчиком с греческого как античных, так и раннехристи­
анских текстов. Он бывал в Мантуе и видел книги Витторино. “Помимо обыч­
ных (работ) Платона, Плутарха, Демосфена и прочих, как философов, так и
ораторов, поэтов, историков”, он нашел у Витторино редкие кодексы, неизвест­
ные ему и флорентийцам, и именно этими сочинениями он по преимуществу и
интересуется. Из редких книг он обнаружил речи императора Юлиана, “Жизне­
описание Гомера” Псевдо-Геродота, сочинения по музыке Аристида Квинтили­
ана и Бакия Старого, трактат Августина “О Троице” (на греческом языке) - об
этих книгах он написал флорентийскому гуманисту Николо Никколи, у которо­
го, очевидно, этих книг не было (Trav. Р. 704). В письме к Никколи он сообща­

130
ет, что Витторино послал ему том (Иоанна?) Хризостома, сочинения Августина
(“О Троице”) и Платона (“Законы”, “Государство” и письма). Он пишет также,
что один из сыновей Гонзаги перевел “Жизнь Камилла” (из “Жизнеописаний”
Плутарха), кое-что из басен Эзопа и из Хризостома5. Немного позже он сооб­
щит Никколи, что в библиотеке Витторино были также трактат Августина “О
музыке” и приписываемые ему “Категории”, сочинение по астрологии Юлия
Фирмика Матерна, комментарий Псевдо-Акрона к “Одам” Горация. А в письме
к Козимо Медичи он рассказывает о сыне Гонзаги Джанлучидо, который пре­
красно освоил “Геометрию” Евклида6. Траверсари называет еще Аристотеля
(“много книг”), Геродота, Фукидида, Арриана, Плутарха, говорит о поэтах (не
называя их поименно), отмечает книги по лексике, грамматике.
Данные других источников позволяют выявить и иные книги, в частно­
сти для обучения пятилетней Чечилии, дочери Дж. Гонзаги, Витторино зака­
зал переписать учебник грамматики Доната, средневековую грамматику
“Доктринале”, Евангелие на греческом, а для четырехлетнего сына Алес­
сандро - псалмы7. Можно вспомнить и книги ученика Витторино Карло Гон-
зага; в архивах сохранился список из 23 книг, принадлежавших ему. Из них
10 книг составляет юридическая литература, восемь - сочинения античных
авторов, “Георгики” Вергилия и другая его неназванная книга (возможно,
“Энеида”), письма и речи Цицерона, “Скорбные элегии” и “М етаморфозы”
Овидия, работа Стация, трагедии Сенеки. Кроме того, Карло принадлежали
“Африка” Петрарки, Боэций, стихи св. Клементия и две Библии8. Можно
предположить, что источником, по крайней мере античных книг, для Карло
были книги Витторино, с которых делались копии. Сомневаться в существо­
вании сочинений Боэция у Витторино также не приходится, так как Иоанн
Галликус (да Намур), изучавший у Витторино музыку, прямо свидетельству­
ет об этом9. Возможно, у Витторино была и “А фрика” Петрарки, так как ее
издал Верджерио, у которого Витторино во время обучения в Падуанском
университете мог слушать лекции.
Данные о книгах Витторино можно получить и из дарственных надписей.
Так, Ксенофонта учитель подарил своему ученику Сассоло да Прато и сделал в
книге такую надпись: “Эту книгу я подарил ученику и сыну Сассоло да Прато,
когда он уходил от меня, дабы сохранилась память о нашей любви. Я, Виттори­
но да Фельтре, собственноручно сделал надпись и вручил подарок”10. Среди
книг, принадлежавших Витторино, была и “Риторика” Аристотеля, подаренная
ему Филельфо (Р. Саббадини предполагает, что это та самая книга, о которой
говорится в одном из писем Филельфо к Витторино)11.
В последнее время в архивах Гонзага были найдены и опубликованы
М. Кортези новые данные о книгах Витторино - это разрешения на вызов книг
из Мантуи. Первое разрешение (от 27 августа 1437 г.) было получено учеником
Витторино А. Беккарией, который вывозил скорее всего копии книг, сделан­
ные в Мантуе, - Квинтилиана (две копии), Ксенофонта и “Старую риторику”.
А второе разрешение (от 12 июня 1445 г.) было получено на вывоз 43 книг, пе­
реданных Витторино своему ученику Джан Пьетро да Лукка12. Прендилаква ха­
рактеризует его как “мужа высочайшего ума, лучше которого никто не овладел
нашей или греческой культурой” (Prend. Р. 622-624).
5* 131
 Неясно, на каких условиях были вывезены книги - на время либо были
подарены. То, что наставник дает своему ученику, который преподает, кни­
ги, - факт сам по себе интересный. Витторино хочет помочь организовать
преподавание на хорошем уровне. О том, что книги даются для преподава­
ния, свидетельствует их тематика: много книг по грамматике (греческие
грамматики, комментарии), по философии - Аристотель (“Этика”, “Логика”,
“Топики”), Цицерон (“О природе богов”, а также другие работы, в том чис­
ле найденный в 1422 г. трактат “Об ораторе”), Квинтилиан, историки (Сал­
люстий, Фукидид, Геродот), книги по географии и музыке Птолемея, по ри­
торике (речи Эсхина, Исократа, Аристида, письма Дионисия Галикарнасско-
го), много книг по литературе (из латинских - Теренций, Макробий, осталь­
ные - греки). Вообще бросается в глаза преобладание греческой литерату­
ры. Видимо, у Джан Пьетро основные латинские авторы уже были. Ценная
находка М. Кортези значительно пополняет сведения о библиотеке Виттори­
но и, с другой стороны, подтверждает достоверность данных других источни­
ков. Так, из 43 книг, вывозимых для Джан Пьетро, 10 наименований встреча­
ются у Платины, что позволяет к сообщаемым им сведениям отнестись с
большим доверием.
Знакомство с книгами Витторино да Фельтре приводит к заключению о
том, что подавляющее большинство известных на сегодняшний день книг из
его библиотеки составляет античная литература, преимущественно гумани­
тарного содержания, но в библиотеке были и Евклид, и книги по естество­
знанию и астрологии. Из религиозных книг, которыми владел Витторино,
можно говорить вполне определенно об Августине (трактат “О Троице”) и
Хризостоме. Но скорее всего таких книг было больше, что подтверждают
источники, имеющие косвенный характер: Сассоло да Прато в своих воспо­
минаниях обнаруживает знание греческих и латинских отцов церкви, Лак-
танция, которых он противопоставляет современным ему теологам; среди
книг Карло Гонзаги были сочинения св. Клементин; дети Гонзаги, Чечилия
и Алессандро, читали псалмы и Евангелие, а Маргарита любила читать
св. Иеронима и Лактанция13. Все эти книги скорее всего были в библиотеке
Витторино.
Витторино многим давал свои книги для переписки. Книги не всегда воз­
вращались, и маркиз Гонзага, беспокоясь о целостности библиотеки, был
вынужден издавать распоряжения о возврате книг: одно из них появилось
еще при жизни Витторино, другое - после его смерти. В распоряжении от
13 октября 1434 г. маркиз Дж. Гонзага налагает штраф в 25 дукатов на каж­
дого, кто не вернет взятые книги, и грозит ему потерей своего расположе­
ния14. А в распоряжении от 11 марта 1446 г., выпущенном уже после смерти
учителя, маркиз Л. Гонзага (правитель Мантуи с 1444 г.) рассматривает вся­
кого, кто не возвратит книги или в течение 8 дней не сообщит, если знает, где
они и у кого, как вора, который и понесет соответствующее наказание15. Он
хотел возвратить и книги, находившиеся у Джан Пьетро да Лукка, и предпри­
нимал для этого усилия (писал в 1449 г. Джентиле да Леонесса, военному ка­
питану, на службе у которого находился Джан Пьетро), сообщал, что книги
необходимы, чтобы удовлетворить требования кредиторов учителя16, но

132
книги не были возвращены: Джан Пьетро да Лукка в своем завещании про­
сит заплатить за эти книги 20 дукатов17. В 1451 г. Л. Гонзага пытался вернуть
два кодекса Витторино, которые оставались у Филельфо, но тот потребовал
в качестве условия возвратить принадлежавшую ему “Логику”: она оказа­
лась у Якопо да Кассиано18, к которому после смерти Витторино перешли по
распоряжению учителя все книги, поскольку он стал руководить мантуан-
ской школой (Prend. Р. 622). Еще долгое время Гонзага пытались собрать от­
данные разным людям книги Витторино.
После ухода из Мантуи Якопо да Кассиано в школе, как говорилось выше,
преподавал ученик Витторино Оньибене да Лониго, и книги Витторино (стои­
мостью в 30 дукатов) оказались у него, что подтверждает своим письмом от
30 марта 1447 г. супруга Дж. Гонзаги, Паола Малатеста19.
Как попадали книги к Витторино? Основные источники поступления
книг - это корреспонденты и знакомые Витторино: гуманисты Дж. Аурис-
па, Фр. Барбаро, Фр. Филельфо. Они дарили ему книги или он заказывал ко­
дексы тому из них, кто был в Греции. Одно из первых приобретений Витто­
рино - “Жизнеописания” Плутарха. В 1425 г. он пишет Ауриспе, препода­
вавшему греческий язык в Болонье, предлагая 50 флоринов за два тома -
Платона и Плутарха. У Ауриспы были “Жизнеописания”, “очень тщатель­
но переписанные”, и том Платона, содержавший все диалоги, но без “Зако ­
нов”, “Государства” и писем20. Позже у Витторино появились и эти сочине­
ния Платона. Живя в Мантуе, Витторино пользовался для приобретения
книг и родственными связями Гонзага: сестра Паолы Малатеста, Клеопе, с
1421 г. была женой деспота Морей Феодора Палеолога. Видимо, Гонзага по­
могали Витторино приобретать книги и другими способами. Так, в упомяну­
том выше распоряжении 1434 г. о возврате книг сказано: кто владеет сочи­
нением “О генеалогии богов” (Боккаччо?) и хочет книгу продать, пусть со­
общит об этом Витторино, который заплатит за нее и будет благодарен про­
давцу. В 1444 г. Дж. Гонзага писал Гуарино да Верона в Феррару, прося по­
лезного совета относительно приобретения книг в Константинополе, куда
отправлялся его друг Доменико Гримальди, которому он дал поручение най­
ти “totum et integrum” Иосифа Флавия на греческом. В инструкции к агенту
он пишет: “Мы заботимся не о том, чтобы книги были украшены и изящно­
го письма, но о том, чтобы они были доброкачественными и хорошо выве­
ренными (boni et ben correcti)”21. Правда, в этом случае не совсем ясно, для
какой библиотеки предназначалась книга, скорее всего для дворцовой биб­
лиотеки Гонзаги, которые начали собирать ее еще в XIV в. Но в рекоменда­
циях Гонзаги чувствуется дух Витторино, что справедливо отмечает Вуд­
ворд, говоря о его желании собрать рабочую библиотеку, а не коллекцию
редких книг22.
Библиотека Витторино служила не только целям обучения детей. Посколь­
ку он щедро давал книги для переписки, античные книги распространялись и в
обществе. Переписка рукописей была хорошо налажена и в самой школе, где,
по мнению М. Кортези, работал настоящий скрипторий: в публикуемом иссле­
довательницей архивном документе указаны должности - scriptor, imminiator,
ligator librorum23. Отличными переписчиками греческих рукописей были Геор­

133
гий Трапезундский, находившийся в Мантуе с 1431 г., и Феодор Газа (между 1441
и 1446 гг.); в Мантуе работали также Джерардо да Патрассо и Пьетро Кретико
да Ретимно; переписанные первым “Жизнеописания” Плутарха и работы Ксе­
нофонта и вторым - сочинения “Суды” и “Аргонавтика” Аполлония Родосско­
го находятся в рукописных собраниях разных библиотек24, как и многие другие
книги, переписанные в Мантуе.
Таким образом, изучение библиотеки Витторино да Фельтре дает материал,
который можно использовать для изучения культуры и круга чтения мантуан-
ского учителя, программы обучения в его школе, а также культурного влияния,
которое оказывали школа и непосредственно учитель на образование и интел­
лектуальную жизнь Италии.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Woodward W.H. Vittorino da Feltre and other humanist educators. Cambridge, 1897. P. 72 (repr. N.Y.,
1963).
2 Цит. no: Garin E. Francisci Castilionensis Vita Vittorini Feltrensis // II pensiero pedagogico
deH’Umanesimo. Firenze, 1958. P. 516. Дальнейшие ссылки на это издание, где опубликованы воспо­
минания о Витторино да Фельтре, будут даны в тексте статьи с указанием сокращенного имени ав­
тора и страницы (например, SAS. Р. 524).
3 Текст письма см. в статье: Bellodi A. Per l ’epistolario di Vittorino da Feltre // Italia medioevale e
umanistica. Padova, 1973. Vol. 16. P. 342.
4 Woodward W.H. Op. cit. P. 48.
5 Tiraboschi A. di. Storia della letteratura italiana. Modena, 1779. Vol. 6, pars 2. P. 273.
6 Sabbadini R. Le scoperte dei codici latini e greci ne’secoli XIV e XV. Firenze, 1905. P. 94.
7 In traccia del Magister Pelicanus: Mostra documentata su Vittorino da Feltre / A cura di R. Signorini.
Mantova, 1979. P. 77.
8 Ibid. P.61.
9 Иоанн Француз. О музыке // М узыкальная эстетика западноевропейского средневековья и
Возрождения. М., 1966. С. 353.
Woodward W.H. Op. cit. P. 49, n. 3.
11 Sabbadini R. Op. cit. P. 61. Письмо Филельфо см. в кн.: Vittorino da Feltre: Pubblicazione com-
memorativa del V centenario della morte. Brescia, 1947. P. 85.
12 Cortesi M. Libri e vicende di Vittorino da Feltre // Italia medievalia e umanistica. Padova, 1980.
[Vol.] 23. P. 82-88. Кортези публикует полный список вывезенных Джан П ьетро да Лукка книг
(Р. 88-95) и к каждой книге дает пояснение и библиографию. О Джан П ьетро да Лукка см. статью
Кортези: Cortesi М. Un allievo di Vittorino da Feltre: Gian Pietro da Lucca // Vittorino da Feltre e la sua
scuola: umanesimo, pedagogia, arti / A cura di N. Giannetto. Firenze, 1981. P. 263-276.
13 Guarino Veronese. Epistolario / A cura di R. Sabbadini: In 34 vols. Venezia, 1915-1919. Vol. 3.
P. 322.
14 In traccia del Magister Pelicanus... P. 82-83.
13 Ibid. P. 83.
is Ibid. P. 86.
17 Cortesi M. Op. cit. P. 83.
18 In traccia del Magister Pelicanus... P. 86.
19 Ibid. P. 83, 86.
2« Woodward W.H. Op. cit. P. 68-69.
21 Ibid. P. 69.
22 Ibid.
23 Cortesi M. Op. cit. P. 106.
24 Ibid. P. 107.

134
 ПРИЛОЖЕНИЕ

Авторы, называемые Б. Платиной

Вергилий, Овидий, Лукан, Персий, Гораций, Теренций, Плавт, “латинские и
греческие трагические поэты”, Тит Ливий, Цезарь, Валерий Максим, Цицерон,
Квинтилиан, Сенека, Плиний, Варрон, К. Цельс, Катон, Гомер, Гесиод, Феок­
рит, Пиндар, Аристофан, Еврипид, Софокл, Эсхил, Демосфен, Исократ.
(Bartolomeo Platina. Vita di Vittorino da Feltre / A cura di G. Biasuz. Padova, 1948. P. 23-26).

Книги, которые видел у Витторино А. Траверсари

1. “Обычные Платон, Плутарх, Демосфен”.
2. “О Троице” Августина (на греческом языке).
3. “Законы”, “Государство”, письма Платона.
4. “О музыке”, “Категории” Августина.
5. Комментарии Псевдо-Акрона к “Одам” Горация.
6. Восемь книг по астрологии (Matheseos libri VIII) Юлия Фирмика Матерна
(греческий ритор IV в.).
7. Речи императора Юлиана.
8. “Жизнь Гомера” Псевдо-Геродота.
9. “О музыке” Клавдия Птолемея.
10. “О музыке” Аристида Квинтилиана.
11. “О музыке” Бакия Старого.
12. Многие сочинения Аристотеля.
13. Сочинения Геродота.
14. Сочинения Фукидида.
15. Сочинения Арриана.
16. Жизнеописания Плутарха.
17. Басни Эзопа.
18. Сочинения Хризостома.
(За неимением в российских библиотеках издания: Traversari A. Latinae epistolae... / А cura di
L. Mehus: In 2 vol. Firenze, 1759, - книги из библиотеки Витторино выявлялись по “Путешествию”
(Hodoeporicon) А. Траверсари, фрагмент которого опубликован у Э. Гарэна (см. прим. 2 к статье),
по итальянскому переводу его писем у Тирабоски, по книге Р. Саббадини и по статье М. Кортези -
см. прим. 5, 6, 12).

Книги, вывезенные из Мантуи для Джан Пьетро да Лукка

1. Этимологии к Гомеру (один из византийских грамматических сборников
о Гомере).
2. “Искусство грамматики” Диомеда грамматика.
3. “Этика” Аристотеля (“Этика к Никомаху” или “Этика к Евдему”).
4. “Логика” Аристотеля (возможно, “Категории” или “Об истолковании”).

135
 5. Книга о природе богов (“О природе богов” Цицерона).
6. “Топика” Аристотеля.
7. Трактат “О воспитании оратора” Квинтилиана (предположительно).
8. Комментарий к Гомеру.
9. “Pragmatica speculatio” (“Grammatica speculativa”).
10. “Сон Сципиона” или “Семь книг Сатурналий” Феодосия Макробия.
11. Речи Аристида.
12. “Erotimata quedam” (греческая грамматика Мануила Москопуло или Ма-
нуила Хризолора).
13. “О варваризме и солецизме” Полибия (этот небольшой трактат Полибия
из Сард был мало распространен среди гуманистов).
14. “География” Птолемея (возможно, это перевод, сделанный Якопо Анд-
жели да Скарперия и представленный папе Александру V в 1410 г.).
15. “Музыка” Птолемея.
16. Сочинения (возможно, небольшие труды или “Гимны”) Синесия (грече­
ский философ конца IV - начала V в.).
17. Сочинения Максима Платоника (возможно, “Dialexeis” ритора Максима
Тирского).
18. “De compositione verborum” Дионисия Галикарнасского (предположи­
тельно).
19. “Quintemiones quidam tribus generibus litterarum scripti” (вероятно, на ла­
тинском, греческом и еврейском языках).
20. “Quintemiones quidam incipientes literis grecis.”
21. Некоторые письма Дионисия (возможно, небольшие риторические рабо­
ты Дионисия Галикарнасского: некоторые из них имели форму писем).
22. Некоторые речи Эсхина.
23. “Теогония” Гесиода.
24. “Филиппики” Цицерона.
25. Сочинения Аполония (Аполоний Дисколус, автор “Синтаксиса”, либо
Аполоний Софист, автор “Лексики”, либо Аполоний Родосский (III в. до н.э.),
автор эпической поэмы “Аргонавтика”).
26. Сочинения Геродота.
27. Сочинения Гесиода (возможно, “Труды и дни”).
28. Комедии Аристофана.
29. Речи Исократа.
30. “Александра” (поэма, рассказывающая о гибели Трои и дальнейшей
судьбе греков) Ликофрона (греческий поэт и грамматик III в. до н.э.).
31. “Об обязанностях” Цицерона.
32. Сочинения Фукидида.
33. Лексикологический трактат “О сокращенной науке” (“De compendiosa
doctrina”) Нония Марцелла (римский грамматик IV в.).
34. “Priscianus Minor” (две последние книги “Грамматических наставлений”,
относящиеся к синтаксису) Присциана из Цезареи (VI в.).
35. “Книга о старости и дружбе” (два трактата в одном томе) Цицерона.
36. “Quidam vocabulista grecus” (небольшое сочинение по лексике).
37. “Quintemiones quidam infiniti quorum scripta sunt diversa”.

136
 38. Трагедии Еврипида.
39. Сочинения Феокрита.
40. Сочинения Теренция.
41. Явления (“Phaenomena” - учебное стихотворение, описывающее звезд­
ное небо согласно учению Евдокса из Книда) Арата из Солы (греческий писа­
тель IV—III вв. до н.э.).
42. “Об ораторе” Цицерона.
43. Сочинения Саллюстия.

(См. статью М. Кортези, указанную в прим. 12. С. 88-95; большая часть разъяснений относи­
тельно книг взята из этого источника).
 БИБЛИОТЕКА САН МАРКО
ВО ФЛОРЕНЦИИ
Л.М. Брагина

В изучении социокультурной роли книги в эпоху Возрождения важное мес­

то занимают исследования истории, состава и функционирования библиотек.
Одна из новейших работ в этой области принадлежит Эудженио Гарэну, круп­
нейшему специалисту по ренессансной культуре, и посвящена формированию в
XV в. библиотеки монастыря Сан Марко во Флоренции - первой общедоступ­
ной (публичной) библиотеки в Европе1. Гарэн рассматривает эту тему в широ­
ком историко-культурном контексте, с учетом и набиравшего силу гуманисти­
ческого движения, и важных событий политической жизни Флоренции времен
господства Медичи и последнего десятилетия XV в. Исследование Гарэна под­
водит итог предшествующим аналитическим трудам о библиотеке Сан Марко и
заостряет внимание на некоторых еще не решенных вопросах - один из них ка­
сается судьбы книг, завещанных библиотеке известным флорентийским гума­
нистом и библиофилом Никколо Никколи2. Чрезвычайно важна для дальней­
шего изучения истории формирования библиотеки Сан Марко и особенно про­
блем коммуникативной функции книг во Флоренции XV - начала XVI в. публи­
кация в Приложении к работе Э. Гарэна каталога этой библиотеки, составлен­
ного в 1497-1500 гг.3
В настоящей статье речь пойдет о малоизвестных в нашей науке важней­
ших обстоятельствах, связанных с образованием книжного собрания мона­
стыря Сан Марко, и об уточнении специфики содержания этого собрания,
исследовать которое возможно лишь при опоре на каталог. Избранный ас­
пект представляет интерес еще и потому, что в самом факте существования
библиотеки, впервые открытой для всех желающих и богатой не только тра­
диционной церковной литературой, но и произведениями светского характе­
ра, в том числе и естественно-научными, раскрывается практический смысл
гуманистического культа знания, характерного для ренессансной Флорен­
ции. В формирование библиотеки Сан Марко, как и в развитие культа зна­
ния, гуманисты внесли самый весомый вклад, начиная с Салютати и кончая
Джованни Пико делла Мирандола.
Помещение библиотеки, существующее и в настоящее время, было постро­
ено по проекту знаменитого флорентийского архитектора Микелоццо в
1441-1444 гг., когда по инициативе и на средства Козимо Медичи, негласного
правителя Флоренции, и его брата Лоренцо восстанавливали почти полностью
разрушенный к тому времени комплекс зданий доминиканского монастыря Сан
Марко. В 1453 г. из-за сильного землетрясения во Флоренции пострадала и
библиотека, но ее вновь отстроили в 1457 г. также на деньги Козимо Медичи.
Семья Медичи, особенно Козимо и позже его внук Лоренцо, сыграла немалую
роль в формировании собрания монастырской библиотеки, не всегда, правда,
положительную.

138
 Библиот ека Сан Марко. Флоренция

В реконструкции истории библиотеки Сан Марко исследователи опираются

преимущественно на завещания гуманистов, их переписку, свидетельства совре­
менников, официальные документы и ряд других источников, большая часть
которых хранится в флорентийских архивах и еще не увидела света. Тем более
ценной представляется публикация двух завещаний (от 11 июня 1430 г. и 22 ян­
варя 1437 г.) Никколо Николли в Приложении к работе Э. Гарэна4.
Идея создания публичной библиотеки принадлежала известному гуманисту,
канцлеру Флорентийской республики Колюччо Салютати, который выдвинул
ее и обосновал в своих сочинениях конца XIV - начала XV в. Анализируя состо­
яние многих античных манускриптов и более поздние копии с многочисленны­
ми ошибками переписчиков, Салютати пришел к выводу о необходимости су­
ществования библиотеки как культурного центра, способного стать лаборато­
рией по выверке текстов и выработке мер по их сохранности5. С другой сторо­
ны, такой центр представлялся Салютати открытым для всех, кто стремился к
знанию, в том числе к освоению античного наследия. Гуманист сделал по сути
общедоступной свою собственную библиотеку, основное ядро которой вошло
позже в собрание Сан Марко. В планах Салютати создать публичный книжный
центр несомненно сказалось и его желание способствовать этим превращению
Флоренции в лидера нового культурного движения. Он хотел дать городу полез­

139
ное учреждение, где ученые люди смогли бы заняться выверкой античных тек­
стов, организацией копирования книг и сделать их доступными для всех
желающих.
Публичность, открытость библиотеки - идея, несомненно, гуманистиче­
ская, связанная с новым пониманием роли образования в нравственном форми­
ровании человека и совершенствовании общества. Салютати четко обосновы­
вал эту мысль, когда анализировал роль отдельных дисциплин нового комплек­
са гуманитарных наук. Своеобразный просветительский характер присущ кон­
цепциям многих гуманистов, поэтому их желание сделать книгу широким досто­
янием вполне естественно. Разумеется, традиционные монастырские и универ­
ситетские книгохранилища, нередко отличавшиеся богатством фондов, были
доступны ученому братству, но не являлись публичными библиотеками в пря­
мом смысле. Во Флоренции XIV в. таким центром учености была библиотека
августинского монастыря Санто Спирито, где после смерти Боккаччо оказа­
лось его книжное собрание и где нередко устраивались диспуты. Частым гостем
монастыря был и Салютати, которого особенно привлекали античные рукопи­
си из фонда Боккаччо.
Страстными собирателями книг были ученики и почитатели Салютати, гу­
манисты Никколо Никколи, Леонардо Бруни и Поджо Браччолини, активные
участники его домашних бесед по широчайшему кругу научных проблем и по­
стоянные пользователи его библиотеки, богатой редкими рукописями латин­
ских и греческих авторов6. Спустя годы после смерти учителя Поджо в письме
к Бруни вспоминал о той благородной щедрости, с которой Салютати предоста­
влял свои книги всем, кто его об этом просил, так что “они принадлежали ему
не больше, чем всем прочим ученым”, потому что он “хотел, чтобы они были
полезны другим не менее, чем ему самому”7. Салютати мечтал о создании
“книжного дома для всех”, который должен стать школой жизни, пробуждать
интерес к знанию, служить нравственному гражданскому и христианскому вос­
питанию8. Эту мечту пытались воплотить в жизнь его ученики. Поджо, служив­
ший в папской курии, много путешествовал по Европе в свите папы и кардина­
лов. Он считал своим долгом посещать монастырские хранилища старинных
пергаменов в надежде отыскать в них забытые и малоизвестные в средние века
рукописи сочинений античных авторов, включая и отцов церкви. Среди самых
значительных открытий Поджо - “Наставление в ораторском искусстве” Квин­
тилиана, “О природе вещей” Лукреция, поэтический сборник “Леса” (“Silvae”)
Стация, “О сельском хозяйстве” Колумеллы, а также несколько речей Цицеро­
на. Многие из найденных и приобретенных у монастырей рукописей Поджо пе­
редавал друзьям, и прежде всего Никколо Никколи, который часто просил его
о приобретении нужных ему книг.
Пиетет к книге, гуманистически-просветительская идея Салютати о “книж­
ном доме” как общедоступной библиотеке с особым энтузиазмом были воспри­
няты и воплощались в жизнь Никколо Никколи, одним из самых преданных его
учеников. Выходец из богатой купеческой семьи Флоренции, он все свое состо­
яние потратил на розыск, приобретение и переписку рукописей, греческих и ла­
тинских, языческих и христианских. Ему удалось собрать одну из самых богатых
по тем временам книжных коллекций. Подобно Салютати, он предоставлял

140
книги всем желающим, так что в 1420-1430-е годы его библиотека пользова­
лась широкой известностью. Никколи не оставлял мечту о создании во Флорен­
ции общедоступной библиотеки и, помня о печальной участи книжного фонда
учителя, который был распродан его наследниками (лишь небольшая его часть
оказалась впоследствии в монастыре Сан Марко), определил в двух завещаниях
(1430 и 1437 гг.) дальнейшую судьбу своего собрания, насчитывавшего свыше
800 экземпляров. Заботу о книгах он поручал уважаемым людям Флоренции,
среди которых называл Бруни, Манетти, Поджо, а также Козимо Медичи (в за­
вещаниях численный и персональный состав доверенных лиц были различны).
В обоих завещаниях подчеркивалось, что оставляемая монастырю библиотека
(в первом случае речь шла об обители Санта Мария дельи Анджели, во втором -
о Сан Марко) должна стать общедоступной9. Настойчивое желание гуманиста
заложить основу своим собранием для публичной библиотеки во Флоренции от­
мечают и биографы Никколи - Веспасиано да Бистиччи и Джанноццо Манетти,
а также Поджо Браччолини, выступивший с траурной речью на похоронах Ник­
коли в феврале 1437 г. Последний назвал книжное собрание Никколи, “создан­
ное его неусыпными стараниями”, очень ценной коллекцией сочинений грече­
ских и латинских авторов, лучшей во всей Италии10. Поджо подчеркнул также,
что еще при жизни Никколи его дом был “публичной библиотекой, прибежи­
щем для всякого пытливого ума”, где разрешалось не только читать, но и пере­
писывать книги, а в завещаниях он пожелал, чтобы его собрание всегда остава­
лось доступным для всеобщего пользования11.
Главным исполнителем воли покойного гуманиста стал Козимо Медичи.
В 1441 г. он принял на себя часть долгов Никколи и получил право воплотить в
жизнь его идею о создании публичной библиотеки. К тому времени уже было
начато строительство библиотеки в монастыре Сан Марко, и до его завершения
в 1444 г. собрание Никколи находилось у Козимо, в его палаццо. Однако оно на­
считывало не 800, как было указано в завещании 1437 г. (эту цифру подтверж­
дают и другие документы), а 600 книг, поскольку 200 книг были самим Никко­
ли розданы в пользование разным лицам и вернуть их Козимо не смог. Но и
в годы “ожидания” помещения были утрачены еще 200 книг, так что в 1444 г.
в библиотеку Сан Марко поступило только 400 манускриптов, т.е. половина со­
брания Никколи. Исследователи по-разному объясняют сокращение этого
книжного фонда, когда он находился у Козимо. Одно из объяснений, имеющее
косвенное документальное подтверждение, - Козимо оплатил книгами Никко­
ли часть его долгов. По другой версии, он присоединил часть из них к своей кол­
лекции12. Знаменитой библиотеке Медичи положил начало именно Козимо.
Впрочем, волю Никколи, изложенную в его завещаниях, Козимо исполнил,
сделав библиотеку монастыря Сан Марко общедоступной. Он пополнял собрание
Никколи новыми рукописями, предоставив монастырю средства для их покуп­
ки. Так, в 1461 г. Козимо купил для библиотеки Сан Марко 15 книг у наслед­
ников Филиппо Пьеруцци, эрудита и знатока греческого. В их числе были
средневековые переводы с греческого на латынь сочинений по математике, в том
числе Архимеда. По рекомендации и на средства Козимо монастырь покупал кни­
ги и у других флорентийских гуманистов. В библиотеке Сан Марко манускрипты
были размещены в витринах, и никто, даже монахи, не могли ими пользоваться

14 1
без разрешения экзекуторов, которые избирались из числа 16 доверенных лиц,
упомянутых в завещании Никколи 1437 г. Ежегодно в присутствии экзекуторов и
монахов производилась инвентаризация книг, и если какой-либо не хватало, мо­
нахи обязаны были сделать новую рукопись утраченного сочинения.
После смерти Козимо в 1464 г. его сын Пьетро, а позже и внук Лоренцо Ве­
ликолепный резко сократили благотворительные расходы на поддержание в
должном порядке и пополнение книжного фонда Сан Марко, поскольку глав­
ной их заботой стало формирование библиотеки Медичи. В последние десяти­
летия XV в. библиотека Сан Марко пополнялась в основном благодаря усилиям
отдельных дарителей, а в годы, когда настоятелем монастыря был Савонаро­
ла, - преимущественно его сподвижников и почитателей. Так, в 1499 г. свое не­
большое собрание, которое включало и печатные издания, передал монастырю
Джорджо Антонио Веспуччи (дядя знаменитого Америго Веспуччи), вступив­
ший в орден в 1497 г. под влиянием проповедей Савонаролы13.
В собрании библиотеки Сан Марко оказались и книги, принадлежавшие Джо­
ванни Пико делла Мирандола, умершему в 1494 г. Пико и его друг Анджело По­
лициано были постоянными посетителями этой очень богатой в то время библи­
отеки; они были связаны дружбой и с Савонаролой. Вокруг них сформировался
кружок гуманистов, получивший название Академии Марчана (от “Сан Марко”).
Кружок состоял в основном из тех же лиц, которые посещали собрания Плато­
новской академии, возникшей во Флоренции еще в 1462 г. при поддержке Кози­
мо Медичи. Участники заседаний Академии Марчана собирались в помещении
библиотеки и во время диспутов нередко обращались в поисках аргументов к кни­
гам, лежавшим в витринах. На собраниях Академии Марчана, на которых бывал
и Савонарола, обсуждались самые разные научные и философские проблемы, а
среди наиболее ярких и вдохновенных ораторов выделялся неординарным подхо­
дом к оценкам герметизма, каббалы и других актуальных в те годы источников
знания молодой философ Джованни Пико делла Мирандола. О заседаниях круж­
ка гуманистов в библиотеке Марчана оставил ценные свидетельства один из его
участников - Пьетро Кринито14. Параллельно с Платоновской академией, где тон
задавал Марсилио Фичино, во Флоренции последних десятилетий XV в. сложил­
ся, таким образом, еще один центр гуманистической мысли - в библиотеке Сан
Марко, где ведущая роль принадлежала Пико и Полициано. Впрочем, книжные
фонды монастыря Сан Марко, чрезвычайно разнообразные по тематике (об этом
ниже), привлекали не только гуманистов, но и ученых, занимавшихся естествен­
ными науками, а также художников и многих представителей образованной час­
ти флорентийского общества. Предположительно книгами из Сан Марко могли
пользоваться и Леонардо да Винчи, и Лука Пачоли (он прибыл во Флоренцию
вместе с Леонардо в 1499 г. из Милана), и Микеланджело. Во всяком случае, в за­
писках Леонардо есть указание на то, что сочинение “Оптика” Витело (Витело-
на), автора XIII в., имеется в библиотеке Сан Марко15. По мнению Э. Гарэна, оби­
лие литературы по астрономии, математике, механике в фондах публичной биб­
лиотеки Сан Марко немало способствовало общей активизации естественно-на­
учных исследований во Флоренции конца XV в.
После изгнания из города Пьеро Медичи, сына Лоренцо, в 1494 г. имущест­
во этой семьи, включая библиотеку, было конфисковано в пользу республики,

142
которая в тот период испытывала крайнюю нужду в средствах. Но и Медичи
имели крупные долги, которые следовало оплатить их имуществом. В итоге
библиотека Медичи была продана монастырю Сан Марко, причем немалая за­
слуга в этом принадлежала Савонароле, понимавшему ее ценность. Чтобы на­
брать нужную сумму, он даже продал часть принадлежавших монастырю зе­
мель. Савонарола получил 17 больших ящиков (кассоне) с книгами из частной
библиотеки Медичи (Biblioteca privata gentis Mediceae), которая стала важней­
шим пополнением публичной библиотеки Сан Марко. Это произошло в 1497 г.
Однако после сожжения Савонаролы как еретика в мае 1498 г. и начавшихся в
городе волнений власти Флоренции решили поместить библиотеку Медичи в
палаццо Синьории. В результате длительных переговоров с монастырем, требо­
вавшим принадлежавшие ему по праву книги, в библиотеку Сан Марко были
возвращены две трети собрания Медичи. Впрочем, в общий каталог библиоте­
ки эти книги не были включены, оставаясь особым фондом. Позже, в 1508 г.,
кардинал Джованни Медичи выкупил у доминиканцев семейную библиотеку.
Несколько десятилетий спустя, в правление Великого герцога Тосканского Ко-
зимо I Медичи, многие книги, исчезавшие из публичной библиотеки Сан Марко
(она сохраняла этот статус), оказывались в частном собрании Медичи. А в кон­
це XVI в. сами монахи начали освобождать библиотеку, по их словам, от “ста­
рых и ненужных книг и дубликатов”16.
Обратимся к анализу каталога 1500 г., опубликованного в Приложении к
книге Гарэна, но не исследованного автором. В нем содержится максимальное
количество книг в период наибольшей известности библиотеки Сан Марко: то­
гда ее собрание рукописных и первопечатных книг насчитывало 1232 единицы
хранения. Тематика этого собрания необычайно широка и разнообразна. Среди
представленных в нем нескольких десятков авторов сочинений на греческом и
латинском языках были не только античные и средневековые философы, тео­
логи, ученые, но и многие современные, включая гуманистов17.
Более половины всего собрания (около 700 единиц хранения) составляла
церковная литература. Это - десятки экземпляров Библии (как полного ее тек­
ста, так и отдельных частей - 60 экземпляров), Евангелия, произведений грече­
ских и латинских отцов церкви: Григория Назианзина, Василия Великого,
Иоанна Хризостома, Кирилла Александрийского, Иоанна Антиохийского, Лак-
танция, Тертуллиана. Сочинения Дионисия Ареопагита представлены не толь­
ко средневековыми рукописями с комментариями Гуго Сен-Викторского и Фо­
мы Аквинского, но и переводами гуманистов - Амброджо Траверсари и Марси-
лио Фичино. Особенно многочисленными (64 экземпляра) были произведения
Аврелия Августина - “О граде Божием”, “О Троице”, “О христианском веро­
учении”, “О благодати и свободе воли”, “Против академиков”, гомилии, письма.
Сочинения Иеронима (“О знаменитых мужах”, письма и др.) насчитывают 29
экземпляров, Иоанна Хризостома (Златоуста) - 16, Амвросия Медиоланского -
10 экземпляров. Среди церковной литературы - гомилии Оригена и письма Ки-
приана, “Церковная история” Евсевия, письма и проповеди верховных понтифи­
ков, жизнеописания святых, документы канонического права, декреталии и
комментарии к ним, уставы монашеских орденов, в частности “Правила” св. Бе­
недикта, морально-дидактические сборники и т.д.

143
 В собрании библиотеки Сан Марко широко представлены сочинения сред­
невековых авторов - “Варии” Кассиодора и “Грамматика” Присциана, “Этимо­
логии” Исидора Севильского и “Утешение философией” Боэция, а также тру­
ды Беды Достопочтенного и “Сентенции” Петра Ломбардского, многочислен­
ные произведения схоластов - Гуго Сен-Викторского и Бернарда Клервосского,
Бонавентуры и Иоанна Скота Эриугены, “Логика” Оккама и “Сумма” Антони­
на, епископа Флоренции, внушительное число экземпляров (66) трудов Фомы
Аквинского - “Сумма” (полностью и отдельными частями), комментарии к
“Физике”, “Метафизике” и “Этике” Аристотеля.
Еще более внушителен блок сочинений античных авторов - греческих (в
оригиналах и латинских переводах) и латинских, в чем нашел отражение резко
возросший в эпоху Возрождения интерес к наследию древних. В каталоге
1500 г. присутствует большинство из известных к тому времени греческих и
римских авторов, причем некоторые произведения - в новых переводах гумани­
стов (например, “Илиада” Гомера в латинском переводе Лоренцо Валлы). Зна­
менательно, что Платон представлен наряду со средневековыми манускриптами
“Тимея” печатным изданием диалогов в переводе Марсилио Фичино. Впрочем,
из античных философов первое место в собрании Сан Марко принадлежит Ари­
стотелю, официально признанному католической церковью и средневековой
схоластикой философу. В каталоге его “Физика” и “Метафизика”, “Никомахо-
ва этика” и “Политика”, “О душе” и “Риторика” - и не в одном экземпляре - с
комментариями арабских и европейских теологов и ученых. Есть и новый пере­
вод “Никомаховой этики”, сделанный Леонардо Бруни, и комментарии к ней
Донато Аччайуоли. Среди гуманистических переводов античных философов
нельзя не отметить типографски изданные сочинения Плотина в переводе Фи­
чино. Впрочем, круг античных философов, представленных в библиотеке Сан
Марко, не слишком широк: помимо уже отмеченных - это сочинения Ямвлиха,
Сенеки, Цицерона.
Значительно шире представлены здесь греческие и римские писатели и
поэты. Многочисленны и разнообразны по тематике исторические сочинения:
Геродота, Ксенофонта (“Киропедия”), Плутарха (“Жизнеописания”), Иосифа
Флавия (“Иудейские древности” и “Иудейская война”), Тита Ливия (1, 3 и 4-я де­
кады “Римской истории от основания города”), Евтропия о римской историй,
Павла Орозия об истории Рима и истории готов, а также труды Цезаря, Амми-
ана Марцеллина, Тацита, Валерия Максима, Светония, Меркурия Трисмегиста,
Дионисия Галикарнасского, Илария, Аппиана, “О жизни и нравах” Диогена Ла­
эртского (в переводе Амброджо Траверсари). Доминируют произведения Цице­
рона - кумира гуманистов: “О природе богов”, “О роке”, “О законах”, “О старо­
сти”, “О дружбе”, “Об обязанностях”, “Об академиках”, “Об ораторе”, “Туску-
ланские беседы”, речи, филиппики (более 30 экземпляров). Многие сочинения
Цицерона были открыты в XV в. гуманистами, приложившими немало усилий к
их текстологической выверке и копированию. Упомянуты в каталоге и круп­
нейшие латинские поэты: Вергилий (“Энеида”, “Буколики”, “Георгики”), Ови­
дий (“Метаморфозы”), Гораций, Катулл, Проперций, Стаций, Марциал, Клав-
диан, Силий Италик, Ювенал, а также комедии Теренция и басни Лукиана, труд
Варрона о латинском языке, “Грамматика” Доната, сочинения Апулея.

144
 Помимо названных переводов античных авторов (с греческого на латин­
ский), выполненных гуманистами XV в., в библиотеке Сан Марко немало их
собственных сочинений, правда только тех, которые написаны на латыни: про­
изведения на вольгаре (итальянском) в каталоге отсутствуют, единственное ис­
ключение - “Божественная комедия” Данте и комментарии к ней. Впрочем,
корпус латинских сочинений гуманистов в собрании Сан Марко далек от полно­
ты. Так, из сочинений Петрарки помимо писем есть лишь два произведения -
“Об уединенной жизни” и “О средствах против всяческой фортуны”; Боккаччо
представлен только “Генеалогией языческих богов”, Салютати - письмами и со­
чинением “О жизни в миру и монашестве”, Бруни - кодексом, содержащим, как
сказано, “многие его сочинения” (отсутствие в каталоге названий произведений
того или иного автора - не единственный случай, особенно когда речь идет о ко­
дексах, включающих ряд работ).
Среди авторов сочинений, имевшихся в библиотеке Сан Марко, мы находим
имена ряда крупнейших гуманистов, чье творчество представлено лишь одним-
двумя произведениями: Верджерио - педагогическим трактатом “О воспитании
юношей”, Валлы - трудом о достоинствах латинского языка (“Элеганции”), Ма-
нетти - трактатом “О достоинстве и превосходстве человека”, Альберти - сочи­
нением “О зодчестве”, Бьондо - опусом “Рим торжествующий”, Платина - со­
чинением “О достойном наслаждении”, Ландино - трактатом “О душе” и ком­
ментариями к Данте, Георгия Трапезундского - опусом “Риторика”, Филель-
фо - несколькими речами. Все это - или лучшие, или, по крайней мере, весьма
характерные для данных авторов произведения.
Полнее представлено в библиотеке творчество Марсилио Фичино - его
главными трудами “Платоновская теология” и “О христианской религии”. То
же самое можно сказать о Джованни Пико делла Мирандола: в собрании Сан
Марко присутствуют его основные сочинения - “Гептапл”, “Против божествен­
ной астрологии”, “О сущем и едином”, “Речь” и “Апология” (позже два послед­
них были объединены в одно под названием “Речь о достоинстве человека”). Из
сочинений Донато Аччайуоли в каталоге мы находим помимо комментариев к
“Никомаховой этике” и “Политике” Аристотеля характерные для гуманиста
жизнеописания Алкивиада, Деметрия, Ганнибала, Сципиона Африканского,
Карла Великого. Из трудов Маттео Пальмиери, известного прежде всего сочи­
нениями на вольгаре (“Гражданская жизнь”, “Град жизни”, речи), в каталоге
есть лишь его латиноязычное “Жизнеописание Никколо Аччайуоли”.
Научная литература —по астрономии, математике, медицине, другим об­
ластям естествознания - в библиотеке Сан Марко была представлена доста­
точно полно трудами античных и средневековых авторов. Здесь и сочинения
Архимеда, Евклида, Присциана, Страбона, “Космография” и “Алмагест”
Птолемея, “Физика”, “О животных” Аристотеля, работа по космографии
Помпония Мелы, труды по медицине Гиппократа и Галена, “О природе ве­
щей” Иоанна Хризостома, “Естественная история” Плиния, “О природе ве­
щей” Лукреция, трактаты по сельскому хозяйству Катона, Варрона и Колуме-
лы, “Об архитектуре” Витрувия, учебники по математике Боэция. Из средне­
вековых естественно-научных сочинений мы находим в каталоге произведе­
ния Альмансора на медицинские темы, Авиценны о минералах и хирургии,

145
Альфаграна по астрономии, труды Альбумазара и Аверроэса, а также трак­
тат Вителло “О перспективе”, работы итальянского математика Бьяджо Пе-
лакани да Парма, сочинение флорентийца Франческо Берлингьери о космо­
графии. Есть здесь и широко известная “Практика геометрии” Леонардо Пи­
зано (Фибоначчи), труды по медицине Арнальдо из Виллановы и “Жизнь де­
ревьев” Убертино да Казале, “О животных” Альберта Великого. Из авторов
XV в. указано лишь медицинское сочинение Фичино “О здоровой и долгой
жизни” и уже упомянутый трактат “О зодчестве” Альберти.
В особый блок в каталоге выделена литература на греческом языке - 178
единиц хранения. Среди авторов - Гесиод, Гомер, Эсхил, Софокл, Еврипид, Ге­
родот, Аппиан, Ксенофонт, Птолемей, Павсаний, Плутарх, Фукидид, Дионисий
Галикарнасский, Аристид, Исократ, Демосфен, Гермоген, Евклид, Платон,
Аристотель, Плотин, Секст Эмпирик, Ямвлих, Афанасий, Василий Великий,
Григорий Назианзин, Иоанн Хризостом, Дионисий Ареопагит, Феофилакт,
Иоанн Дамаскин, Олимпиодор. Более поздних, византийских, авторов в катало­
ге библиотеки Сан Марко нет. Обилие же греческой классики вполне объясни­
мо: XV век был временем активного освоения гуманистами античного наследия,
особенно сочинений греческих авторов, чьи рукописи привозили византийцы,
ставшие их главными переводчиками, толкователями, а также преподавателя­
ми греческого языка.
Анализ собрания библиотеки Сан Марко (по состоянию на конец XV в.) да­
ет представление не только о его внушительных по тем временам масштабах,
но и об очень широком диапазоне тематики церковной и светской литературы
на греческом и латинском языках. Флорентийская публичная библиотека, сло­
жившаяся в монастыре Сан Марко, стала в XV в. крупнейшей не только в Ита­
лии, но и в Европе. Ее собрание отразило огромный сдвиг в культуре эпохи Воз­
рождения, связанный в немалой мере с деятельностью гуманистов, с их целена­
правленными, неустанными усилиями по восстановлению корпуса античной ли­
тературы, во многом забытой в средние века. Частные библиотеки флорентий­
ских гуманистов (Салютати, Никколи, Пико делла Мирандола) с их ценнейши­
ми коллекциями рукописей древних авторов легли в основу публичной библио­
теки Сан Марко, и неудивительно, что блок античной латинской и греческой
литературы, оказавшейся в библиотеке доминиканского монастыря, чрезвы­
чайно велик. Нельзя не подчеркнуть и тот факт (его ярко отразил каталог биб­
лиотеки Сан Марко от 1500 г.), что, хотя гуманисты профессионально занима­
лись прежде всего гуманитарными науками, они не оставляли вне поля зрения
при формировании собственных библиотек и литературу по естествознанию,
причем труды не только древних, но и средневековых (включая арабских) авто­
ров. В собрании Сан Марко нашли достойное место и сочинения самих гумани­
стов - возможно, этому способствовал Козимо Медичи, широко образованный
меценат, по рекомендации и на средства которого пополнялась библиотека в го­
ды его кураторства.
Огромный пласт христианской литературы - от ранних отцов церкви до
теологов XV в., включая многочисленные комментарии средневековых схола­
стов и собственно богословские сочинения, - вполне закономерное явление для
монастырской библиотеки доминиканцев, а его тематическая широта отразила

146
в числе прочего и позиции гуманистов, завещавших Сан Марко свои коллекции,
их убежденность в необходимости сочетания мудрости светской и религиозной,
языческой и христианской, поскольку Истина едина, полагали они.
Публичная библиотека Сан Марко, особенности ее собрания дают возмож­
ность судить о гуманистическом культе знания, которое рассматривалось как
важнейшая жизненная норма. Всемерное возвеличение гуманистами роли разу­
ма и знания в нравственном совершенствовании человека получило практиче­
ское выражение в культе книги, ее коллекционировании, научной работе с ней,
прежде всего текстологической, в стремлении сделать книгу не узкоэлитарной
по назначению, но доступной любому знающему латынь (да и знание греческо­
го к концу XV в. было уже не столь редким явлением). Отсутствие в публичной
библиотеке литературы на вольгаре и иных новых языках на первый взгляд
удивляет, но стоит напомнить, что в XV в. латинский язык еще прочно удержи­
вал свои позиции как единого языка науки, не говоря уже о церковной практи­
ке. Впрочем, в светской, беллетристической по жанрам литературе с XIII в. ак­
тивно утверждался народный итальянский язык, ему отдали дань и многие гума­
нисты, начиная с Петрарки и кончая Пико делла Мирандола. Однако в собра­
нии Сан Марко сочинений на вольгаре нет: убедительное объяснение этого
факта требует дальнейших научных разысканий. Что же касается наличия в
фондах публичной библиотеки “Божественной комедии” Данте, то, по-видимо­
му, сказалась исключительная популярность ее во Флоренции, поскольку с ее
комментированием выступали в публичных лекциях и гуманисты, начиная с
Боккаччо, и теологи. Да и сам рукописный текст поэмы был в библиотеках
многих флорентийцев. Вполне естественно, что типографски изданный текст
“Божественной комедии” с комментариями Ландино и рисунками Боттичелли
оказался в собрании Сан Марко.
Возникновение первой публичной библиотеки в Европе именно во Флорен­
ции - по желанию и благодаря усилиям гуманистов - свидетельствует о ведущей
роли в XV в. этого города в развитии ренессансной культуры. Позже, в XVI в.,
лидерство перешло к Риму и Венеции; признаком утраты Флоренцией ее пере­
довых позиций в итальянском Возрождении стала и судьба публичной библио­
теки Сан Марко, богатейшее собрание которой начало быстро таять, в то вре­
мя как расширялась частная библиотека дома Медичи. В эпоху принципата Ко-
зимо I Медичи, пришедшего на смену республиканским порядкам, у власти не
было намерения поддерживать и пополнять публичную библиотеку монастыря
Сан Марко.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 В 1999 г. в связи с 90-летием Эудженио Гарэна выш ло отдельным изданием его исследо­
вание о библиотеке Сан М арко во Флоренции, которое впервые было опубликовано в 1989 г.
Книга снабжена приложениями (в отличие от первого издания), основную часть которы х зани­
мает каталог библиотеки Сан М арко, составленный в 1497-1500 гг.: Garin Е. La biblioteca di
San Marco. Firenze, 1999.
2 Э. Гарэн опирается, в частности, на фундаментальный труд: Ullman B.L., Stacker РИА. The
public library of Renaissance Florence: Niccolo Niccoli, Cosimo de’Medici and the library of San Marco.
Padova, 1972.

147
 3 II Catalogo di San Marco // Garin E. Op. cit. P. 57-120.
4 Garin E. Op. cit. P. 54-57. Э. Гарэн внес коррективы на основе оригинала в публикацию двух
завещаний Никколо Никколи, осуществленную Б.Л. Уллманом и Ф.А. Штадтером.
5 Coluccio Salutati. De fato et fortuna / A cura di Concetta Bianca. Firenze, 1985. P. 47-50; Idem. De
seculo et religione / Ed. B.L. Ullman. Firenze, 1957. P. 60-61.
6 О кружке Салютати и взаимоотношениях молодых гуманистов с учителем пишет Леонар­
до Бруни в “Диалоге к Петру Гистрию” (Leonardo Bruni Aretino. Ad Petrum Paulum Histrum Dialogus //
Prosatori latini del Quattrocento / A cura di Eugenio Garin. Milano; Napoli, 1952. P. 44—102).
7 Garin E. Op. cit. P. 16.
8 Ibid. P. 17.
9 См.: II primo testamento di Niccolo Niccoli (11 giugno 1430) // Garin E. Op. cit. P. 53-55.
10 Ibid. P. 19-20.
11 “Communes erant libri sui omnibus etiam ignotis, praesto aderant aut legere volentibus, aut tran-
scribere, neque ulli omnino recusabat qui aut doctus esset aut videretur velle doceri, ut publica quaedam bib­
liotheca et ingeniorum sustentaculum domus eius existimaretur” (Poggii Florentini Opera. Basileae, 1538.
P. 276. Цит. no: Garin E. Op. cit. P. 20).
12 Garin E. Op. cit. P. 25-28.
13 Ibid. P. 37-38.
14 “Factum nuper est, ut ego et Politianus in Marciana bibliotheca sederemus, cumque alii non indocti
viri adessent” (11,9); “...factum est ut Picum Mirandulanum nuper audirem de philosophia docte atque egregie
disserentem; itaque cum Angelo Politiano et alii complures” (11,2) (Pietro Crinito. De honesta discipline /
A cura di C. Angeleri. Roma, 1955. Цит. no: Garin E. Op. cit. P. 43-44).
15 Леонардо да Винчи. Избранные произведения: В 2 т. М., 1999. Т. 1, [N] 7.
16 Garin Е. Op. cit. Р. 49-50.
17 Repertorium sive index librorum Latinae et Graecae bibliothecae conventus sancti Marci de Florentia
ordinis praedicatorum // Garin E. Op. cit. P. 58-120. Опись производилась по ш кафам (bancho, scamno),
и в ней упоминаются 32 ш кафа с латинскими книгами и 7 шкафов с греческими. В каталоге не все­
гда указывается точное название произведения, особенно когда речь идет о кодексе, содержащем
сочинения нескольких авторов (указываются только их имена).
 ПРОГРАММА УРБИНСКОЙ БИБЛИОТЕКИ
ФЕДЕРИКО ДА МОНТЕФЕЛЬТРО
В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ
ИТАЛЬЯНСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
И.Х. Черняк

Урбинская библиотека стала одной из легенд ренессансной культуры с са­

мого своего возникновения. Один из ее творцов, флорентийский книгопродавец
Веспасиано да Бастиччи, так начинает свой рассказ о ней: “Его Светлость чрез­
вычайно ценил всех писателей, как греческих, так и латинских, как светских,
так и языческих, и только у него хватило решительности сделать то, что никто
не предпринимал на протяжении более тысячи лет: он создал наилучшую биб­
лиотеку из всех существовавших до того времени”1. Таким образом было заяв­
лено о главной цели собрания - представить в нем весь существовавший в то
время книжный фонд, как бы подвести итог всех знаний, которыми овладело
человечество. Здесь нельзя не вспомнить о доктрине всеобщего согласия Джо­
ванни Пико делла Мирандола2.
Согласно этому учению, истина является по своей природе универсальной,
а следовательно, все мыслители, принадлежащие к различным философским и
религиозным направлениям, способствуют ее открытию, поскольку ни одна
школа не может претендовать на монопольное обладание ею. “Как не могло
быть в прошлом, - пишет Пико в первой редакции речи, - так и не будет после
нас никого, кому бы истина явилась во всеобъемлющей полноте. Безмерность
ее столь велика, что едва ли имеются соответствующие ей человеческие спо­
собности”3. Поэтому он не перестает напоминать: не следует ограничиваться
учением одного философа или одной школы, но необходимо изучать всех мыс­
лителей, относившихся к разным школам, жившим в разное время и в разных
странах. Ибо “...всякая школа, выступающая с более правильным учением и ме­
шающая нападкам на благодеяния разума, только укрепляет истину, а не под­
рывает, как разгорается, а не гаснет раздуваемое ветром пламя”4. Пико ссыла­
ется на свой опыт: “Для себя я решил, никому не присягая на верность, пройдя
путями всех учителей философии, все исследовать, изучать все школы”5. На ос­
новании этого он заявляет, что каждое направление имеет свои достоинства, и
перечисляет их. При этом он упоминает многих средневековых латинских фи­
лософов, не ограничиваясь только св. Фомой Аквинским, Альбертом Великим
и Дунсом Скотом. Далее следуют Аверроэс и Авиценна, другие арабские и ев­
рейские философы, за ними - множество древних платоников и перипатетиков,
древних богословов, таких, как Гермес Трисмегист, Пифагор и Орфей. Посто­
янно ссылаясь на Августина, Оригена и других христианских авторитетов, Пи­
ко подчеркивает, что древние школы легко согласуются. Наконец, он включа­
ет в этот перечень еще и халдейских мудрецов, познавших смысл “возвышенной
арифметики”, с помощью которой можно судить о тайнах Бога и природы, ма­

149
гию Зороастра, открывавшую тайны природы и гармонию вселенной, и тайное
знание каббалы, донесшей до нас ту часть откровения, которая была открыта
Моисею вместе с Законом, но не запечатлена в Пятикнижии и сообщена Иису­
су Навину, дабы соблюдалось правильное толкование явленной мудрости, а тот
передал ее своим преемникам. Эта мудрость не противоречит христианским
идеям и философии Платона и Пифагора6.
Безусловно, среди выдвинутых Пико положений были и такие, которые со­
держали оригинальные идеи. Однако более всего индивидуальность автора про­
явилась в доводах, приводимых им для согласования этого многообразия мне­
ний. Пожалуй, наиболее ярким примером построений такого рода является
стремление Пико доказать возможность согласования идеи бессмертия души и
единства интеллекта. Фичино видел в этой концепции латинских аверроистов
главный довод против индивидуального бессмертия7.
Вопрос об идейных истоках доктрины всеобщего согласия Пико рассматри­
вался неоднократно. О них говорится в отдельных высказываниях Августина, от­
разившего стремление философов последних веков язычества, в первую очередь
неоплатоников, собрать воедино всю мудрость гибнущего античного мира. Отсю­
да берет свое начало стремление согласовать учения Платона и Аристотеля, о
чем свидетельствует знаменитое высказывание Августина в книге “Против ака­
демиков”, которое упоминает Пико. Подобные тенденции присутствуют и в ви­
зантийской культуре, например учение Плифона, которое, по мнению П.О. Кри-
стеллера, было в значительной мере воспринято при посредничестве кардинала
Виссариона8. Э. Гарэн отмечает большое влияние Аверроэса и его школы на
формирование этих идей у Пико9. Видимо, это воздействие сильно преувеличено,
и, вероятно, ближе к истине П.О. Кристеллер, считавший главным источником
доктрины всеобщего согласия фичинианскую философию религии, которая воз­
никла на полтора десятилетия раньше упомянутых сочинений Пико и утвержда­
ла подобное достижение единства всех религиозных учений на основании присут­
ствия в них общих положений, подкрепленных аргументами платоновской фило­
софии и доводами разума10. Помимо этих общих соображений представляется,
что эта доктрина теснейшим образом связана с самой сутью гуманистической
программы, с тем, что еще точнее можно назвать филологическим гуманизмом,
или, уж совсем буднично, - с филологической деятельностью гуманистов11.
Известно, что гуманисты были людьми книжными, и это в данном случае иг­
рало положительную роль. Они читали и переписывали книги, разыскивали уте­
рянные произведения древних авторов; используя книги в преподавательской
деятельности, организовывали скриптории и, наконец, оставили нам в наследство
два вида латинского письма - антикву и курсив. Естественным завершением этой
деятельности стало создание нового типа гуманистической библиотеки12.
Именно потребность в пополнении фондов книгохранилищ породила весь­
ма скромный жанр - рекомендательные списки для составления библиотек, из
которых до нас дошло буквально несколько образцов.
Первоначально такие списки совпадали с указанными в программе для чте­
ния сочинениями древних авторов, которые считались необходимыми при изу­
чении древних языков. Известно, что подобные перечни составляли многие гу­
манисты - от Гуарино до Лефевра д’Этапля и Эразма. У Леонардо Бруни такой

150
перечень превратился в небольшой педагогический трактат “О научных и лите­
ратурных занятиях”13, где, перечисляя имена наиболее крупных античных авто­
ров, он объясняет значение каждого из них применительно к той или иной сто­
роне обучения. Первыми названы грамматики - Сергий Гонорат и Присциан (не
Донат!), затем богословы, сперва латинские - Августин, Иероним, Амвросий,
Киприан и Лактанций, затем, правда в латинских переводах, греческие - Григо­
рий Назианзин, Иоанн Златоуст и Василий Великий, далее латинские писате­
ли - Цицерон, Вергилий, Ливий, Саллюстий, Тацит, Курций Руф и Цезарь. За
ними следуют греческие - Гомер, Гесиод, Пиндар, Еврипид и др. и латинские
поэты - Энний, Марк Пакувий, Акций и Стаций. Наконец, перечислены важ­
нейшие философы - Боэций, Сенека, Платон, Аристотель, Теофраст и Варрон.
Только то, что целью этой программы было обучение юных девиц, может оп­
равдать исключение из нее Плавта, Овидия и Ювенала, но труднообъяснимо от­
сутствие Горация. Как бы то ни было, написанное в 1422-1429 гг. сочинение
Бруни отражает уже довольно высокий уровень развития гуманистических
идей. И, что для нас особенно важно, в нем подчеркнуто равенство и единство
обеих древних литератур - языческой и христианской. Это положение было, на­
чиная с Петрарки14, основой гуманистической программы и стало этапом созда­
ния концепции Пико, о которой идет речь. Нужно при этом иметь в виду, что
список Бруни имел определенный библиографический характер - по нему ра­
зыскивали, а часто и заказывали книги, которые не всегда легко было отыскать
даже в больших городах.
Собственно археографический характер имели два небольших сочинения, на­
писанные в 1431 г. знаменитым флорентийским гуманистом-библиофилом Ник­
коло Никколи. Первое из них - “Записка для путешествия в Германию” - было
составлено для кардинала-легата Джулиано Чезарини и его секретаря Лу-
чо да Сполето. В первой его части указывались те города и монастыри (Констанц,
Герсфельд, Фульда и Кёльн), в библиотеках которых, по имеющимся у Никколи
сведениям, могли находиться интересующие его рукописи: Комментарий Доната
к Вергилию, сочинения Фронтина, Тацита, Светония и Аммиана Марцеллина.
Вторую часть “Записки” составляет перечень сочинений тех римских писателей,
которые отсутствуют в Италии (это касается в первую очередь многих произве­
дений Цицерона), или тех, списки которых неполны, - Ливия, Тацита, Корне­
лия Непота, Плиния и др. Второе сочинение Никколи, написанное в мае-июне то­
го же года для отправлявшегося во Францию кардинала Никколо Альбергати и
его секретаря Томмазо Парентучелли (будущего папы Николая V), представляет
собою вариант первого. В нем списку дезидерат предшествует свод указаний по
поиску книг в библиотеках Парижа (здесь, в Сен-Викторском аббатстве, необхо­
димо найти список Валерия Максима) и Нормандии15. Благодаря этим усилиям
были обнаружены “Оратор” и “Брут” Цицерона, список Аммиана Марцеллина, а
из Любека был привезен Плиний. Гуманисты пополнили и свод произведений
христианских писателей: в 1433 г. путешествовавший за Альпами Томмазо Па­
рентучелли обнаружил недостающие сочинения Тертуллиана, а через несколько
лет и проповеди Льва Великого.
Совершенно иной характер приобретают рекомендательные списки гума­
нистов начиная приблизительно с 40-х годов XV в. Важнейшие археографиче­

151
ские открытия были позади, переписка рукописей налажена в многочисленных
скрипториях. В этих условиях возникает и необходимость в пособиях для приве­
дения в порядок существовавших библиотек и заказов на переписку кодексов
для их пополнения. Использовались они и для создания новых библиотек.
Согласно свидетельству Веспасиано да Бастиччи, Козимо Медичи, пожелав
привести в порядок библиотеку монастыря Сан Марко, попросил Томмазо Па-
рентучелли составить рекомендательный список для расстановки книг и попол­
нения собрания этой обители16. Когда точно был сделан этот заказ, Веспасиано
не указывает, но, судя по тому, что в биографии Николая V это свидетельство
идет почти сразу после упоминания о заключении соборного акта об унии
церквей в 1439 г., то его можно датировать началом 40-х годов. До нас этот до­
кумент дошел в весьма любопытной записи, озаглавленной: “Список папы Ни­
колая V, который он сочинил непосредственно для Козимо Медичи, о котором
12 ноября 1463 года я, брат Леонардо Серуберти из Флоренции, слышал от само­
го Козимо, в присутствии брата Сайте де Фиренце, приора монастыря Сан Мар­
ко во Флоренции, из того же (т.е. братьев проповедников. - И. Ч.) ордена”.
Перечень начинается Библией, за нею следуют сочинения христианских пи­
сателей от Дионисия Ареопагита до Николая Лирского. Обращает на себя вни­
мание наличие переводов всех важнейших греческих богословов до Иоанна Да-
маскина включительно. Разумеется, такой охват не отвечал гуманистическим
критериям, сложившимся в первой половине XV в. и четко отделявшим древних
христианских писателей от средневековых богословов. Но и церковным кано­
нам он также соответствовал не полностью: официальные отцы церкви - Ам­
вросий, Иероним, Августин и Григорий Великий - стоят в одном ряду с весьма
сомнительными с точки зрения ортодоксии Оригеном и Тертуллианом, а также
иудеем Иосифом Флавием.
Далее в перечне следует раздел философии, содержащий сочинения Аристо­
теля и его греческих, арабских (к которым причислен и Маймонид) комментато­
ров. Он состоит из трех частей: сочинений по логике, физике и этике (к послед­
ней отнесена и “Поэтика”, о которой сказано, что она переведена с арабского, по­
скольку отсутствует греческий оригинал). Относительно некоторых, приписан­
ных Стагириту, естественно-научных сочинений сообщается, что они ему не при­
надлежат. И наконец, очень высоко оцениваются комментарии Пьетро д’Абано
к Аристотелевым “Проблемам”, несмотря на посмертное осуждение его инквизи­
цией. В отношении других греческих философов, включая Платона, высказыва­
ется пожелание собрать для библиотеки переводы их сочинений.
Далее упоминается раздел математики, в котором представлены сочинения
Боэция, Евклида и Птолемея.
И наконец, последний раздел включает все то, что относится к гуманисти­
ческим занятиям, а именно книги по грамматике, риторике, поэтике и мораль­
ной философии. Здесь содержится достаточно полная подборка латинских про­
заиков и поэтов, а также переводы “Жизнеописания” Плутарха и Диогена Ла­
эртского. В конце этого раздела должно быть помещено “всё то, что... надле­
жит причислять к имеющему отношение к истории”17.
Перед нами, без сомнения, не просто рекомендации для отдельной биб­
лиотеки, а некий идеальный план книгохранилища XV в. Это вытекает из по­

152
следующего замечания Веспасиано, который указывает, что в соответствии
с этим списком была собрана библиотека аббатства во Фьезоле, и “подоб­
ное, - продолжает он, - соблюдается в библиотеках герцога Урбинского и
сеньора Алессандро Сфорца. И кто станет в наше время собирать библиоте­
ку, не сможет обойтись без этого списка”18. Напомню, что сам Николай V
положил начало Ватиканской библиотеке в том виде, в котором она сущест­
вует сегодня.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что программа Бруни сов­
падает только с частью этого списка, увеличивающегося за счет средневековых
богословских и философских сочинений, а также книг арабских и еврейских
мыслителей. Так фонд библиотек отражал рост интереса гуманистов к фило­
софской проблематике, что, в известном смысле, вело к преодолению ими пос­
ледовательного неприятия схоластики.
Давно замечено, что библиотека самого Пико была как бы отражением
его главной идеи. На основании сохранившегося инвентаря и добавочных
свидетельств о книгах, имевшихся у него до составления описи и в нее не во­
шедших, а также тех, которые он брал на время, складывается впечатление
о сходстве с библиотекой Медичи. Правда, в этой библиотеке в еще большей
степени отразились индивидуальные черты ее владельца, проявившиеся, в
частности, в наличии в ней книг на арабском и арамейском языках и более
полной подборке еврейских, поскольку каббалистика в других библиотеках
не упоминается. Разумеется, у Пико были сочинения древних и средневеко­
вых авторов, книги по математике и медицине, римскому и каноническому
праву, несколько средневековых хроник и, наконец, весьма полно представ­
лены писатели-гуманисты и литература на итальянском языке от Якопоне
ди Тоди до Лоренцо Медичи и Полициано19. Но наиболее показательным
примером связи принципов построения гуманистической библиотеки и идеи
всеобщего согласия является урбинская библиотека Федерико да Монте-
фельтро. О ее составе можно судить как по рассказу Веспасиано, так и на ос­
новании других источников20.
Библиотека насчитывала 772 кодекса (у Никколи их было 800). Начав соби­
рать ее в возрасте примерно 14 лет, Федерико постоянно заботился о пополне­
нии собрания. Узнав, что в Италии или за ее пределами имеется достойная кни­
га, он тотчас же старался ее приобрести, не думая о расходах. С этой же целью
он держал в Урбино, Флоренции и других местах 30-40 писцов, постоянно рабо­
тавших на своего государя. Уже говорилось, что перечень папы Николая V был
положен в основу подбора книг для урбинской библиотеки. Однако, как пишет
Веспасиано, более широкое понимание задач собрания заставило выйти за его
пределы и привлечь каталоги других библиотек. “Особенность же этой библи­
отеки, равной которой мне нигде не приходилось встречать, в том, что все писа­
тели, как духовные, так и светские, все сочинения, как оригинальные, так и пе­
реведенные, представлены в ней целиком, до последней страницы; во всех про­
чих библиотеках многие сочинения имеются только в отрывках, нигде нет та­
кой полноты, такой завершенности! Незадолго до отъезда герцога (Федерико. -
И. Ч.) в Феррару я (Веспасиано. - И. Ч.) побывал в Урбино, имея при себе пере­
чень книг во всех библиотеках Италии: папской, Сан Марко во Флоренции, в

153
Павии и даже выписанный из Англии перечень книг Оксфордской библиотеки;
сравнив их с библиотекой герцога, я убедился, что все они имеют один изъян, а
именно располагают многими экземплярами одного сочинения, но не имеют
в с е х сочинений представленных авторов, не говоря уже о том, что они гораз­
до менее разнообразны по содержанию”21.
Конкретные отступления от структуры списка Николая V выявляются при
сравнении Веспасианова описания книжных богатств герцогской библиотеки с
ее инвентарем. Последний во многом следует уже знакомому нам построению:
богословие, философия (правда, понимаемая весьма широко и включающая со­
чинения ренессансных писателей), медицина, юриспруденция, космография, ли­
тература, относимая к кругу гуманистических дисциплин, от древних до совре­
менных авторов, писавших как на латинском, так и на итальянском языках, и,
наконец, выделенные в особые разделы греческие и еврейские книги. У Веспа-
сиано порядок иной, и, возможно, он, будучи одним из создателей библиотеки,
вернее передает не только определявшийся гуманистическими интересами Фе­
дерико светский дух, пронизывающий это собрание (напомню, что изначально
рекомендации Томмазо Парентучелли были предназначены для придворного
монастыря семейства Медичи), но и расстановку книг на полках рабочего каби­
нета урбинского дворца. По этой причине последующее изложение в основном
будет следовать описанию Веспасиано.
Первый раздел включал - и это, пожалуй, важнейшее расхождение с инвен­
тарем Николая V - сочинения всех латинских поэтов, всех ораторов, все сочи­
нения Цицерона, всех грамматиков, всех историков, всех других латинских пи­
сателей, а также переводы греческих авторов на латинский язык.
Второй - состоял из книг христианских и языческих авторов, писавших в
специальных областях знания. Под язычниками здесь также подразумевают­
ся арабские философы и врачи. Описание начинается с кодексов, содержа­
щих сочинения отцов церкви на латинском языке. Веспасиано не сдержива­
ет своего восторга: “И что за письмо! Что за книги!” Затем следуют писате­
ли, которых Веспасиано называет древними христианскими учителями, - от
Тертуллиана и Ил ария Пиктавийского до Ансельма Кентерберийского, Гу­
го Сен-Викторского и Бернарда Клервосского. Разумеется, оговорено, что
они представлены всеми их сочинениями. З а ними расположены латинские
переводы всех греческих христианских писателей от Дионисия Ареопагита и
Оригена до Иоанна Златоуста и Ефрема Сирина. Полными сводами сочине­
ний представлены схоласты - Фома Аквинский, Альберт Великий, Алек­
сандр Гельский, Дунс Скот, св. Бонавентура и св. Антонин. Далее - все кни­
ги по гражданскому праву, все сочинения Бартоло да Сассоферато и других
канонистов. Двумя великолепными кодексами представлена Библия, а вслед
за ними комментарии Петра Ломбардского, Николая Лирского и других тол­
кователей; все книги по астрологии (тогда единой с астрономией), геомет­
рии, арифметике, архитектуре, военному делу, живописи, скульптуре и му­
зыке. В медицинской части все книги Авиценны, Гиппократа и Галена. Все
книги Аверроэса по логике, натуральной философии и этике. Далее следует
свод соборных декретов. А в заключение - все книги Боэция по логике, фи­
лософии и музыке.

154
 Раздел современных писателей начинается с сочинений Пия II, а далее в ука­
занном порядке - как латинские, так и итальянские произведения Петрарки,
Данте и Боккаччо. Последующая гуманистическая традиция представлена Ко-
люччо Салютати, Леонардо Бруни, Амброджо Траверсари, Джанноццо Манет-
ти, Гуарино Гуарини, Антонио Беккаделли, Франческо Филельфо, Бартоло­
мео Фацио, Пьер-Паоло Верджерио, Аламано Ринуччини, Кростофоро Ланди-
но, Поджо Браччолини, Джованни Тортелли и, наконец, всеми переводами и со­
чинениями Лоренцо Валлы.
Завершает список раздел греческой литературы в оригинале. Первыми на­
званы все сочинения Платона и Аристотеля, далее упомянуты Гомер, Софокл,
Пиндар, Менандр, Плутарх, затем “Космография” Птолемея, все историки, Гип­
пократ, Библия по-гречески и все греческие богословы до Иоанна Лествичника,
Псалтырь на трех языках, а также все сочинения по геометрии, арифметике и
астрологии. В греческий же раздел, вопреки инвентарю, включаются все еврей­
ские книги - Библия с комментариями, сочинения по медицине, философии и
другим наукам.
Разумеется, Веспасиано несколько идеализировал герцогскую библиотеку.
Инвентарь свидетельствует, что полнота собраний многих авторов только декла­
рирована, встречаются и непонятные пропуски, примером чему служит отсутст­
вие “Декамерона”. Но удивительнее другое - инвентарь фиксирует наличие в
библиотеке гораздо большего числа списков произведений гуманистов-современ-
ников. Веспасиано не упоминает сочинений Виссариона Никейского, Фла-
вио Бьондо, «Комментарий на “Пир” Платона» Марсилио Фичино, а также его пе­
реводы трудов Платона и Гермеса Трисмегиста22. Кроме того, в сравнении с биб­
лиотекой Пико бросается в глаза отсутствие арабских и арамейских оригиналов.
Но Пико вспоминается не только по этой причине. Все книги, все сочинения,
все тексты, все комментарии вызывают в памяти гордые декларации Пико: “Для
себя я решил, никому не присягая на верность, пройдя путями всех учителей фи­
лософии, все исследовать, изучать все школы”. Рядоположенность почти всех ав­
торов в этой библиотеке во многом совпадает с упоминаниями Пико. Идея всеоб­
щего согласия как бы была сокрыта в самом плане урбинской библиотеки.
Но этим дело не ограничивается. Такова уж судьба всех великих идей, воз­
никших на итальянской почве с XIII по XVI в.: все они - от томистского синте­
за до доктрины всеобщего согласия - переводились в зрительные образы.
Именно на эту особенность итальянской культуры эпохи Возрождения постоян­
но указывает А.Х. Горфункель. Примерами могут служить и написанные в по­
хвалу ученым братьям ордена проповедников фрески Томазо да Модена в капи­
туле доминиканского монастыря в Тревизо, и росписи Испанской капеллы фло­
рентийской церкви Санта Мария Новелла, созданные Андреа да Фиренце во
славу того же ордена, в первую очередь знаменитое “Торжество Фомы”, и, на­
конец, прославленные шедевры Рафаэля, украшающие Палату подписей Вати­
канского дворца - “Афинская школа”, “Диспут” и “Парнас”23. Программа ур­
бинской библиотеки также нашла свое художественное воплощение. Дело в
том, что в начале 70-х годов XV в. Федерико заказал для украшения своего ра­
бочего кабинета - studiolo - портреты 28 знаменитых мужей, которые, по сви­
детельству Веспасиано, были написаны одним художником, происходившим из

155
Фландрии, изображали “философов и поэтов и всех учителей церкви, как гре­
ческих, так и латинских, и были исполнены с удивительным мастерством”24.
В настоящее время картины из studiolo герцога Федерико разделены на
две равные части: 14 картин осталось в урбинском герцогском дворце, пре­
вращенном в 1880 г. в Национальную галерею области Марке, другие 14 - с
1863 г. находятся в Лувре. Проблема авторства портретов знаменитых мужей
на протяжении нескольких десятилетий нашего столетия вызывала споры:
Э. Панофский, М. Фридлендер, А. Доманн и др. считали, что их автором был
нидерландский художник Йос ван Гент (ок. 1435-после 1475), работавший в
Генте и Италии, где он и окончил свои дни25. Но в 1927 г. Р. Лонги высказал
предположение, что соавтором Йоса ван Гента был испанский живописец
Педро Берругете (между 1450 и 1452-1504), работавший в 70-х годах в Урби-
но26. В 1964 г. Ж. Лавайе на основании исследования урбинских картин при­
шел к выводу, согласно которому Йос, получив заказ от Федерико да Монте-
фельтро, приступил к работе над серией портретов и, завершив на всех дос­
ках подготовительный рисунок, перешел к живописным работам. Тем не ме­
нее по неизвестным причинам приблизительно осенью 1474 г. выполнение за­
каза было прервано, и через некоторое время его продолжение было поруче­
но П. Берругете, который и дописал неоконченные картины27. Мнение
Ж. Лавайе не было признано всеми исследователями, что нашло отражение
даже в последнем каталоге Лувра, где Йос признается единственным автором
цикла (см. том, посвященный нидерландской живописи) и при этом допуска­
ется его совместное с П. Берругете участие в работе над некоторыми портре­
тами (см. том, посвященный живописи испанской)28.
В 1991 г. была опубликована работа Н. Рейно и К. Рессо, подтвердившая, на
основании технико-технологических исследований луврской части серии, пред­
положения Ж. Лавайе и выявившая степень участия обоих мастеров в создании
каждого портрета29. Итоговой работой, дающей наиболее исчерпывающие све­
дения о современном состоянии проблемы, является книга П. Сильвы Марото о
Педро Берругете, вышедшая в 1998 г.30 Йос ван Гент приступил к работе в Ур-
бино в конце 1472 г. На это указывает то обстоятельство, что начатую пример­
но в это же время, по заказу братства Тела Господня, картину “Причащение
апостолов” (документы свидетельствуют о работе над ней уже в феврале
1473 г.) Йос не окончил еще в октябре 1474 г., поскольку в сохранившемся до­
кументе сказано, что мастер до сих пор “не выполнил своего обязательства”. По
мнению П. Сильвы Марото, только большой заказ, сделанный весьма влиятель­
ной персоной, мог помешать художнику такого ранга выполнить эту работу и
им могли быть только портреты для studiolo. Из других документов известно,
что 15 июня 1475 г. Йоса уже не было в Урбино, и, значит, в этом промежутке
времени работы над серией были прерваны. К этому моменту были закончены
подготовительные рисунки на всех досках и мастер перешел к живописным ра­
ботам, степень завершенности которых была различна, но некоторые портре­
ты были полностью окончены. Ясно, что прервать работу на этой стадии мог
только приказ Федерико, и неизвестно, почему он решил сменить художника.
На основании работы В. Юрена, опубликованной в 1997 г., П. Сильва Марото
датирует начало деятельности Берругете в Урбино мартом 1475 г., тогда как ра­

156
нее указывался 1477 г. Педро было поручено завершение неоконченных Йосом
работ, и к 1476 г., как это следует из надписи на фризе studiolo, портреты знаме­
нитых мужей были написаны.
Обобщая выводы луврских и урбинских исследований (результаты послед­
них не окончательны), П. Сильва Марото определяет степень участия каждого
из мастеров следующим образом. Йз луврских портретов переделкам Пед­
ро Берругете не подвергались св. Иероним и св. Августин. Они, таким образом,
являются работами Йоса ван Гента. Йзображения Вергилия, Платона и Солона
подверглись изменениям в очень небольшой степени. Существенно переписаны
испанским художником шесть луврских досок, на которых изображены св. Фо­
ма, Виссарион, Данте, Птолемей, Сенека и Пьетро д’Абано; это касается неко­
торых архитектурных деталей, тканей, складок, положений книг и рук. Полно­
стью работами Йедро являются Аристотель, Витторино и Сикст IV. В урбин-
ском собрании произведениями Йоса ван Гента, избежавшими переделок, явля­
ются изображения св. Григория, св. Амвросия, Моисея и Соломона. Все осталь­
ные портреты в большей или меньшей степени несут на себе следы работы Пед­
ро Берругете.
Программа цикла была составлена, вероятнее всего, самим государем. Те
незначительные изменения, которым она подверглась в процессе работы, не
связаны с заменой исполнителя. Они были вызваны изменениями в статусе Фе­
дерико, которого в 1474 г. Сикст IV возвел в герцогское достоинство (до этого
Монтефельтро были графами) и назначил гонфалоньером церкви31. Настенные
росписи, выполненные Берругете, зафиксировали произошедшие геральдиче­
ские изменения, а изображение папы было включено в серию портретов знаме­
нитых мужей. Кроме того, на базе одной из колонн были изображены знаки ор­
дена Подвязки, которым в том же году нового герцога наградил английский ко­
роль Эдуард IV32.
Традицию украшения общественных зданий и дворов владетельных особ
символическими портретами известных полководцев Возрождение унаследова­
ло от средневековья, привнеся в эту практику изображения людей, прославив­
шихся своим умом и нравственными достоинствами33. Федерико, возможно слу­
чайно, - но сколь символична эта случайность, - разделил изображения полити­
ков и мудрецов, заказав в 1458 г. Джованни Боккати роспись с изображениями
полководцев в одном из помещений своего дворца, тогда как studiolo был укра­
шен только портретами мыслителей, поэтов, богословов и философов как про­
шлых веков, так и своего времени34. На четырех стенах все 28 портретов поме­
щены в следующем порядке35:
На западной стене
I. Гиппократ. У. 2. Пьетро д’Абано. Л.
3. Данте. Л. 4. Петрарка. У.
На северной стене
5. Платон. Л. 6. Аристотель. Л.
7. Птолемей. Л. 8. Боэций. У.
9. Св. Григорий Великий. У. 10. Св. Иероним. Л.
II. Св. Амвросий. У. 12. Св. Августин. Л.

157
 На Восточной стене
13. Цицерон. У. 14. Сенека. Л.
15. Гомер. У. 16. Вергилий. Л.
17. Моисей. У. 18. Соломон. У.
19. Св. Фома Аквинский. Л. 20. Дунс Скот У.
На южной стене
21. Евклид. У. 22. Витторино да Фельтре. Л.
23. Солон. Л. 24. Бартоло да Сассоферрато. У.
25. Пий II. У. 26. Виссарион Никейский. Л.
27. Альберт Великий. У. 28. Сикст IV. Л.
Группировка портретов по парам довольно понятна, если не считать двух
случаев: Евклид - Витторино да Фельтре и Альберт Великий - Сикст IV. Впро­
чем, первый случай возможно объясним тем, что в школе Витторино, в которой
учился и сам Федерико, уделяли, по сравнению с другими гуманистическими
программами обучения, большее внимание математике36. Объединение второй
пары, видимо, довольно случайно и объяснимо срочностью включения портре­
та папы. Тогда и вспомнили о его богословских трудах.
Но более всего важно то, что большинство изображенных на портретах
представлено в библиотеке своими сочинениями. Исключение составляют Вит­
торино да Фельтре (от него остался только трактат по орфографии и несколь­
ко писем) и, разумеется, Солон. Евклид же, без сомнения, попадает в число гре­
ческих геометров.
Итак, программа библиотеки явно перекликается с программой портретной
галереи. Объединение древнееврейских писателей (именно в этом качестве, а
не как ветхозаветные пророки и учителя помещены здесь изображения Моисея
и Соломона), античных мудрецов, отцов церкви, схоластов, средневековых юри­
стов, врачей, гуманистов и церковных деятелей XV в. как бы декларирует идею
всеобщего согласия еще до того, как она была сформулирована в сочинениях
Пико37. Зримое свое воплощение она получает уже в 1470-е годы, т.е. за десять
лет до объявления Римского диспута. Идея носилась в воздухе, и Князь Согла­
сия был только наиболее ярким ее выразителем.
Пико никогда не был в Урбино. О библиотеке Федерико он, конечно, знал,
но о портретной галерее - вряд ли. Однако эти портреты видел, будучи еще ре­
бенком, наиболее прославленный уроженец Урбино - Рафаэль, которому выпа­
ло на долю выразить в живописной форме на стенах Ватиканского дворца идею
всеобщего согласия. И, может быть, работая над фресками Станцы делла Синь-
ятура, он вспоминал это первое воплощение предложенной ему программы38.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1Bisticci Vespasiano da. Le vite / Ed. critica con introduzione e commento di A. Greco: 2 vols. Firenze,
1970-1976. Vol. 1. P. 386.
2 Доктрина согласия всех философских школ и религиозных учений изложена Пико наибо­
лее полно в “Речи о достоинстве человека”. Текст ее первой редакции опубликован в виде прило­
жения: Garin Е. La prima redazione dell’ “Огайо de hominis dignitate” // Garin E. La cultura filosofica del
Rinascimento italiano. Firenze. 1961. P. 231-240. О кончательную редакцию см. в кн.:

158
Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et Uno / A cura di E. Garin. Firenze, 1942.
См. перевод: Пико делла Мирандола Дж. Речь о достоинстве человека / Пер. Л.М. Брагиной // Эс­
тетика Ренессанса: В 2 т. М., 1981. Т. 1. С. 248-265. О самой доктрине всеобщего согласия помимо
общих работ о Пико см.: Kristeller Р.О. The Unity of Truth // Kristeller P.O. Renaissance thought and its
sources. N.Y., 1979. P. 196-210; Горфункель A.X. Человек Возрождения перед судом средневековья:
“Апология” Джованни Пико и “Учительные определения” Педро Гарсии // Культура и общество
Италии накануне нового времени. М., 1993. С. 123-132.
3 Цит. по: Garin Е. La prima redazione dell’ “Oratio de hominis dignitate”. P. 239.
4 Пикко делла Мирандола Дж. Указ. соч. С. 259.
5 Там же.
6 Там же. С. 261-265.
7 Kristeller Р.О. The immortality of the soul // Kristeller P.O. Renaissance thought and its sources.
P. 191.
8 “Аристотель и П латон так между собою согласны, что кажутся противоречащими друг дру­
гу только людям несведущим и непроницательным. Таким образом, пусть за многие века и в про­
должительных спорах, но, как я думаю, наконец выработана единая наука истиннейшей филосо­
фии” (Augustinus. Contra Academicos. Ill, 19 (42) //Patrologia Latina. Vol. 32. Col. 956). Cp.: Пико дел­
ла Мирандола Дж. Указ. соч. С. 260. О влиянии П лифона и Виссариона см.: Kristeller Р.О. Byzantine
and Western platonism in the fifteenth century // Kristeller P.O. Renaissance thought and its sources.
P. 156-159. Cp.: Hankins J. Plato in the Italian Renaissance: In 2 vols. Leiden; N.Y., 1991. Vol. 1.
P. 205-208.
9 Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. Firenze, 1937. P. 65-68.
10 Kristeller P.O. Giovanni Pico della Mirandola and his sources // L ’opera e il pensiero di Giovanni Pico
della Mirandola nella storia deH’umanesimo. Firenze, 1965. Vol. 1. P. 64-68. О философии религии
M. Фичино см.: Пузино И В . Религиозные искания в эпоху Возрождения. Берлин, 1923. Вып. 1:
Марсилий Фичино; Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино // Атеизм. Религия. Сов­
ременность. Л., 1976. С. 50-64; Он же. Итальянский гуманизм и богословие во второй половине
XV века // Актуальные проблемы изучения истории религии. Л., 1976. С. 86-100; Он же. Культура
Возрождения и проблема гуманистической религиозности // Культура Возрождения и религиозная
жизнь эпохи. М.: Наука, 1997. С. 8-9; Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культу­
ры ренессансного платонизма // Религии мира: История и современность: Ежегодник 1989-1990.
M. , 1993. С. 46-63; Он же. Ученая религия “Флорентийской Платоновской академии” // Культура
Возрождения и религиозная жизнь эпохи. С. 88-96; Kristeller Р.О. The philosophy of Marsilio Ficino.
N. Y., 1943. P. 319; Trinkaus Ch. In our image and likeness: Humanity and divinity in Italian humanist
thought: In 2 vols. Chicago; London, 1970. Vol. 2. P. 687-731; Hankins J. Op. cit. Vol. 1. P. 278-291.
11 Наиболее ясно сущность культурной программы гуманистов изложена в неоднократно из­
даваемой работе: Kristeller Р.О. Humanist movement // Kristeller Р.О. Renaissance thought and its-sources.
P. 21-32. Несколько иная точка зрения изложена в кн.: Гарэн Э. П роблемы итальянского Возрож­
дения. М., 1986. С. 41-63. О попытке согласования мнений этих двух выдающихся современных ис­
следователей см.: Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: Проблемы и люди. М., 1995. С. 45-55.
12 См.: Горфункель А.Х. Фрески Томазо да Модена в Тревизо и книжная культура позднего
средневековья // Книга: Исследования и материалы. М., 1993. Сб. 66. С. 213-218; Он же. Гумани­
стическая книга в канун книгопечатания // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и
России. СПб., 1997. С. 60-69; Он же. Готика и антиква: Знаковый смысл шрифтов в раннем книго­
печатании // Книга: Исследования и материалы. М., 1994. Сб. 69. С. 79-95.
13 Бруни Л. О научных и литературных занятиях / Пер. Н. Ревякиной // Эстетика Ренессанса.
Т. 1. С. 53-63.
14 См.: Черняк И Х . Гуманизм эпохи Возрождения и христианская мысль древности // Антич­
ное наследие в культуре Возрождения. М., 1984.С. 30-32.
15 Stadter Ph.A. Niccolo Niccoli: Winning back the knowledge of the ancients // Vestigia: Studi in onore
di Giuseppe Billanovich / A cura di R. Avesani e ah: 2 vols. Roma, 1984. Vol. 2. P. 747-764.
16 Bisticci Vespasiano da. Op. cit. P. 46. “Inventarium Nicolai pape V” опубликован в приложении к
работе: Piccolomini Е. Ricerche intomo alle condizioni e alle vicende della libreria Medicea privata dal 1494
al 1508 / / Archivio Storico Italiano. Firenze, 1875. Ser. XIII. Vol. 21. P. 103-106.
17 C m. Piccolomini E. Op. cit. P. 106.

159
 18 Bisticci Vespasiano da. Op. cit. P. 47. Рекомендации Николая V были положены и в основу под­
бора библиотеки П ьеро Медичи, сына Козимо Старшего, описание которой датировано 1458 г. Ее
состав знакомит нас с кругом чтения богатого гуманистически образованного флорентийца. П ер­
вый раздел посвящен богословию, но помимо Библии и молитвенника в нем содержатся сочинения
Лактанция, Августина, Иеронима, Иоанна Кассиана, Льва Великого. Грамматика и риторика о б ъ ­
единены в один раздел, включающий Варрона, Квинтилиана, А вла Геллия и Макробия (Цицерон
выделен в раздел “Искусства”). Поэзия представлена только латинскими авторами, но зато с завид­
ной полнотой - не забыт и еще редко встречавшийся в то время Лукреций. Раздел исторической
литературы состоит из сочинений римских и греческих историков в латинских переводах. Исклю ­
чением является “История Флоренции” Леонардо Бруни. Из сочинений Аристотеля в раздел фило­
софии включены только “Этика”, “П олитика” и “Экономика” (сейчас не признаваемая подлинным
его сочинением), натурфилософия представлена работами Корнелия Цельса и Плиния, пятью
диалогами П латона (видимо, в переводах Бруни), большинством трактатов Цицерона, Сенеки и
Апулея. Архитектура и космография ограничены Витрувием и Птолемеем. Наконец, описание за­
вершает литература на народном языке, в первую очередь это произведения Данте (три кодекса),
затем Петрарки и “Декамерон” Боккаччо. См.: Piccolomini Е. Op. cit. Р. 106-112. Справедливости
ради отмечу, что количество гуманистических сочинений в библиотеке П ьеро уже к началу
70-х годов XV в. покажется несколько ограниченным.
19 Kibre Р. The library of Pico della Mirandola. N.Y., 1936.
20 Bisticci Vespasiano da. Op. cit. P. 386-399. Самый ранний из сохранившихся инвентарей урбин-
ской библиотеки составлен около 1490 г. См.: Indice vecchio // Codices Urbinati Graeci Bibliothecae
Vaticanae. Roma, 1895. P. LIX-CLXXV.
21 Bisticci Vespasiano da. Op. cit. P. 398-399.
22 Cm.: Indice vecchio // Codices Urbinati Graeci. N 221-225, 229-230. В 1477 г. Фичино посвятил
Федерико вторую книгу “Писем”, а позднее свой перевод “Политика” Платона. См.: Chastel A. Art
et humanisme a Florence au temps de Laurent le Magnifique. P., 1959. P. 359; см. рус. перевод: Шас-
тель А. Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. М.; СПб., 2001.
С. 371; Kristeller Р.О. Supplementum Ficinianum: 2 vols. Firenze, 1937. Vol. 1. P. CLI. Кроме того, в Ва­
тиканской библиотеке хранится список сочинений Фичино, который он заказал для герцога в на­
чале 80-х годов в скриптории Веспасиано, о чем сообщал в письме к хранителю урбинской библи­
отеки Л. Дольче. См.: Chastel A. Op. cit. Р. 360; Шастель А. Указ. соч. С. 371; Ficino М. Opera omnia.
Basel, 1576. Р. 858-859.
23 Горфункель А.Х. О т “Торжества Фомы” к “Афинской ш коле”: (Философские проблемы
культуры Возрождения) // История философии и вопросы культуры. М., 1975. С. 131-166; Он же.
“Диспут” Рафаэля // Раф аэль и его время. М., 1986. С. 65-73; Он же. Фрески Томазо да Модена в
Тревизо и книжная культура позднего средневековья // Книга: Исследования и материалы.
С. 213-218.
24 Bisticci Vespasiano da. Op. cit. P. 384.
25 Panofsky E. Early Netherlandish painting: its origin and character: 2 vols. Cambridge (Mass.), 1953.
Vol. 1. P. 340-342; Friedlander M. Early Netherlandish painting: 14 vols. Leyden; Bruxelles, 1967-1976;
1968. Vol. 3. P. 43—59; Dohmann A. Die Altniederlandische Malerei des fiinfzehnten Jahrhunderts von van
Eyck bis Bosch. Leipzig, 1964. S. 75-78. Основной работой о художнике Иосе ван Генте остается:
Lavalleye J. Juste de Gand, peintre de Frederic de Montefeltre. Louvain, 1936.
26Лонги P. Пьеро делла Франческа // Лонги Р. О т Чимабуэ до Моранди. М., 1984. С. 104-105.
27 Lavalleye J. Le Palais ducal d ’Urbin. Bruxelles, 1964. P. 90 (Corpus des Primitifs flamands. Vol. 7).
28 Ecoles flamande et hollandaise. P., 1979. P. 77-79 (Catalogue sommaire illustrd des peintures du
Musee du Louvre. T. 1); Italie, Espagne, Allemagne, Grande-Bretagne et divers. P., 1981. P. 112-113
(Catalogue sommaire illustr^ des peintures du Musee du Louvre. T. 2).
29 Reynaud N.. Ressort C. Les portraits d ’hommes illustres du studiolo d ’Urbino au Louvre par Juste de
Gand et Pedro Berruguete // Revue du Louvre. 1991. T. 41, N 1. P. 82-113.
30 Silva Maroto P. Pedro Berruguete. Salamanca, 1998. P. 86-97 (Estudios de arte. N 10).
31 Tenzer V.G. The iconography of the studiolo of Federico da Montefeltro in Urbino. Ann Arbor, 1985.
P. 252.
32 Silva Maroto P. Op. cit. P. 90. В урбинской библиотеке был кодекс, составленный из богослов­
ских сочинений Сикста IV, написанных им в бытность кардиналом Сан П ьетро ин Винколи (Indice
vecchio // Codices Urbinati Graeci. P. LXXXVII, N 194).

160
 33 Mommsen T.E. Petrarch and the decoration of the Sala Virorum illustrium in Padua // The Art Bulletin.
Vol. 34(1952). P. 113-115.
34 Lavalleye J. Op. cit. P. 54.
35 Silva Maroto P. Op. cit. P. 87. Этот порядок развески предложен в 1973 г. Паскуале Ротонди.
Иной вариант см.: Lavalleye J. Op. cit. Р. 55. При описании размещения портретов на стенах “У.” оз­
начает Урбино, “Л.” - Лувр.
36 В основу портрета Витторино была положена медаль Пизанелло; возможно, что надпись на
ее реверсе - MATHEMATICVS- ЕТ- OMNIS- HVMANITAS • PATER - определила выбор парного
изображения. См.: Tenzer V.G. Op. cit. Р. 253.
37 Отсутствие среди портретов арабских мыслителей вполне понятно. Уж слишком одиоз­
ными выглядели бы они среди изображений самых заклятых врагов христианской веры (Андреа ди
Фиренце изображает А верроэса вместе с Арием и Савеллием). Н о ересь П ьетро д’Абано, одного
из самых ярких представителей итальянского аверроизма, не стала преградой для написания его
портрета. Впрочем, причиной появления последнего могло стать увлечение Федерико астрологи­
ей (см.: Tenzer V.G. Op. cit. P. 255).
38 А. Шастель указывал на сходство жеста Аристотеля в “Афинской ш коле”, держащего в ле­
вой руке книгу, а правой указывающего на землю, с жестом Аристотеля на портрете из studiolo
(Chastel A. Op. cit. Р. 367-368; Шастель А. Указ. соч. С. 378).

Автор выражает признательность Л.Л. Каганэ и Н.И. Николаеву за ценные

советы и замечания.6

6. Книга в культуре Возрождения

 “БИБЛИОТЕКА” АНТОНА ФРАНЧЕСКО ДОНИ
Л .С . Ч ико л и н и

Известный флорентийский писатель и печатник Антон Франческо Дони, в

50-е годы XVI в. живший в Венеции, выпустил в свет любопытную книгу
“Библиотека”, охарактеризовав ее как “необходимую и полезную всем, кто
ради знания языка хочет писать и судить обо всех авторах, их книгах и трудах”
(р. 54)1. Речь шла о языке итальянском, народном, вольгаре (или вульгаре), ко­
торый в эпоху Возрождения успешно развивался, конкурируя с латынью и за­
воевывая все более прочные позиции среди литераторов. В середине чинкве-
ченто на вольгаре уже писали многие, в том числе прославленные латинисты.
Дони же оказался первым, кто, стремясь подчеркнуть значимость родного
языка, задумал составить каталог книг, написанных на вольгаре, а также пе­
реведенных на итальянский с других языков. Дони был уверен, что его труд
вызовет интерес. Судя по публикациям, произведение действительно имело
успех. Первая часть “Библиотеки”, изданная венецианским печатником Джо-
лито деи Феррари в 1550 г., была в том же году опубликована вновь2. Вторая
часть была напечатана в типографии Франческо Марколини в следующем,
1551 г., а спустя четыре года там же была переиздана3. В 1557 г. книгу Дони
обнародовал Джолито в окончательном варианте; она состояла из трех “трак­
татов”4. Последнее издание воспроизводилось в 1558 г. “Библиотека” публи­
ковалась в 1577 и 1580 гг., уже после смерти Дони5. Оригинальное произведе­
ние флорентийца привлекало внимание многих исследователей и в новое вре­
мя. В 1972 г. было осуществлено выверенное критическое издание “Библиоте­
ки” под редакцией Ванни Браманти с обстоятельным введением и ценными
комментариями6.
“Библиотека” Дони, подобно другим его сочинениям, составлялась в тече­
ние нескольких лет, но ее разделы отдавались в печать раньше, чем книга была
завершена. Отсюда ее своеобразная композиция, некоторая хаотичность, по­
вторения, разночтения. На библиографическом труде Дони лежит заметная пе­
чать поспешности, желания составителя каталога как можно быстрее довести
его до читателя, дабы, перехватив идею, не обошли его другие. Неудивительно,
если публикация первой части книги вызвала не только одобрение, но и крити­
ку. Об этом говорит сам автор в предисловии к изданию “Библиотеки” 1557 г.
“Многие редкие умы”, писал Дони, высказывали по поводу его работы разные
суждения. Одни хотели, чтобы был составлен “соммариум” указанной литера­
туры и дана ее оценка. Других интересовали имена переводчиков с чужих язы­
ков на итальянский (их Дони, как правило, не упоминал). Третьи считали важ­
ным указать места изданий перечисленных сочинений (чего у Дони тоже нет: он
не давал никаких выходных данных). Пожелания эти составителю каталога ка­
зались невыполнимыми; он подчеркивал, что не ставит целью характеризовать
творчество писателей, а намерен только назвать их имена и их творения, дабы
тот, кто читает по-итальянски, мог эти книги найти; не желая наживать врагов,

162
 la l i b r a r i a d e l
DONI TIORENTINQ,
mvis^i in тле ТЯЛТТЛТ1.
Nrfprimo foao fcritti, tutu gli autori Volgari, con cen»
to Sc piu difcorfi, Торга di tjuclli.
Nel fecondo, fono dati in luce tutti i Libri, che i’Auto-
reha ueduti a penna, il л оте de’ cooiponitori, dell’o-
pere, i ticoli, & le materie.
Ncl terzo, ii legge 1‘inuentione dell’Academie inileme
conifopranom i,i m otti,leim prcfe,$: Горегс fatte
da tutti gli Academici.
Libro neceflario, & utile, a tutti coJoro che della cogni­
tion e della lingua hano btfogno,& che uogliono dt tut
ti gli autori,libn, & орете йреге fcnucre,& ragionarc.

C O N Г Ц 1 У I L Е G 1 О

tK VINEG1A APPRESSO GABRIEL

GI OLI TO DE* FERRARI .
M D IVI1I,

Заглавны й лист книги Д они "Б иблиот ека", 1558

6* 163
он не хочет никого ни хвалить, ни бранить. В дальнейшем, однако, Дони пытал­
ся восполнить некоторые проблемы в своей книге, хотя и не всегда удачно.
В целом же поставленная флорентийцем задача соответствовала запросам
времени, стремлению систематизировать огромный материал, новые знания,
накопленные в эпоху Ренессанса. В XVI в. в Италии, как и в других странах Ев­
ропы, создавалась и находила большой спрос многообразная справочная лите­
ратура, составлялись каталоги книг, предметов искусства, раритетов старины,
описания архитектурных сооружений и т.д. Ярким примером служил труд швей­
царского эрудита Конрада Геснера “Универсальная библиотека”, создававшая­
ся в течение 10 лет (1545-1555). Публикация ее и подтолкнула Дони к работе
над “Библиотекой”. О знакомстве итальянцев с изданием Геснера свидетельст­
вует Ортензио Ландо (приятель Дони, переводчик “Утопии” Мора на итальян­
ский язык), также выпустивший в свет каталог книг, “древних и новых”. Он воз­
дал должное Геснеру за невероятно трудную работу, от коей “можно свихнуть­
ся”, и отметил “прозорливого и изобретательного” Дони, последовавшего его
примеру7.
В отличие от Геснера и других библиофилов того времени Дони интересо­
вали не все книги, находившиеся в обороте, а только вышедшие на вольгаре.
Тем самым своей “Библиотекой” он обозначил важную веху, определенный
этап в становлении итальянского языка и литературы. В нашей отечественной
историографии Дони и его “Библиотеке” уделялось мало внимания. Поэтому
нам кажется полезным хотя бы кратко ознакомить читателя с этим своеобраз­
ным произведением, созданным одним из популярных в свое время итальянских
сочинителей.
В окончательном варианте, как отмечалось, “Библиотека” слагается из
трех разделов, или, по Дони, “трактатов”. В первом перечислены авторы, тво­
рившие на вольгаре, названы их труды, а также указаны книги, переведенные
на итальянский с других языков. Второй “трактат” повествует о сочинениях на
итальянском, по разным причинам оставшихся неопубликованными. Третий со­
держит сведения об итальянских академиях.
Главным ядром “Библиотеки”, ее основой является первый “трактат”, где и
помещен каталог итальянских книг.
В свою очередь, первый трактат делится на шесть частей. В первой названы
авторы, писавшие на вольгаре. Вторая и четвертая посвящены литературе, пере­
веденной на итальянский. В третьей Дони пытался классифицировать произведе­
ния, выявить жанры и формы творчества. Пятая часть содержит перечень всех
известных Дони книг, вышедших на итальянском, в том числе переведенных.
В шестой части перечислены произведения, имеющие отношение к музыке.
Каталог строится в алфавитном порядке по именам авторов. Отбросив в
сторону почетные звания и титулы, сообщает Дони, он судит обо всех с одина­
ковых позиций - в соответствии с талантами и способностью к творчеству.
В первой части первого трактата названо 208 авторов. Их сочинения относятся
к самым различным отраслям знания. Дони сравнивал “Библиотеку” с Ноевым
ковчегом: в ней сведены воедино представители “разумных животных всех ви­
дов” (р. 120). Впрочем, Дони самокритично оговаривался: “многие и многие”
книги не попали в его каталог.

164
 Отступая от провозглашенного правила не давать оценок творчеству писа­
телей, большую часть имен Дони сопровождает краткими, часто хвалебными,
заметками, оставляя без комментариев меньшую (около 90 имен). Особой по­
хвалы удостоены первые итальянские классики - Данте, Петрарка, Боккаччо.
Данте назван “светочем нашей родины”. Его восхваляют “тысячи языков”, “ты­
сячи перьев” превозносят его до небес. Данте возвеличен и почтен “на тысячи и
тысячи веков” (р. 97-98). Вечную славу заслужил и Петрарка, “светоч нашего
языка” (р. 102). Как человек возвышенной души предстает Боккаччо. “О, боже­
ственный гений, - восклицает Дони, - как умно распределялись твои дни, что ты
смог увековечить свое имя. Кто лучше тебя понимает природу людей разных
наций, положения и профессий?” Дони не в состоянии один высказать то, что и
тысячам выразить не под силу (р. 107-108).
Составитель каталога отдает должное выдающимся мыслителям последую­
щих поколений, например с почтением говорит о Кристофоре Ландино: “Кто не
читал его комментария к произведениям Данте, тот не видел ученейшей вещи”
(р. 94). Добрым словом помянут Маттео Пальмиери, его сочинения “Della vita
civile” и “Сибилла” (р. 143). Кратко характеризуется Пико делла Мирандола
(Mirandolano), писавший на латыни и на вольгаре, многие из его произведений
переведены на другие языки. Подчеркнута ценность “Истории Флоренции”
Джованни Виллани, человека “благородных кровей, блестящей славы и удиви­
тельного красноречия” (р. 116). Интересна заметка о творчестве Анджело По-
лициано: он был ученейшим мужем и написал множество книг на латыни, ибо в
его время народному языку уделяли мало внимания. Но то немногое, что он
создал на итальянском, пользовалось успехом и неоднократно переиздавалось.
Дони называл “Стансы”, “Орфея”, “Favola” (р. 75). Похвалы удостоены многие
поэты XV в.
Но большее место в каталоге уделено литераторам XVI в. - современникам
Дони. Положительно оценивается творчество Джорджо Триссино, Бальдассаре
Кастильоне, Анджело Фиренцуолы, “блестящего гения, делавшего хорошие пе­
реводы и написавшего достойные работы” (р. 76). Дони хвалит “сладостные сти­
хи” Лодовико Дольчи (Сладкого). Не забыты и заслуги Пьетро Бембо как лин­
гвиста; будучи венецианцем, он писал на “флорентийском языке”. В то же вре­
мя одобряется мастерство стихосложения соотечественника Бембо Андреа
Кальмо, сочинявшего на венецианском диалекте. Добрые слова сказаны в адрес
Аннибале Каро, Маттео Банделло, Бернардо Тассо. Чудесными (mirabilissime)
называются произведения Франческо Марии Мольца. Отмечается самобыт­
ность творчества Мазуччо: «Да будет благословен Салернитанец, - восклицал
Дони. - Он не украл ни слова у Боккаччо и создал книгу “50 новелл”, полностью
ему принадлежащую» (р.140). Любопытно обращение к Эрколе Бентивольо,
представителю знати, известному комедиографу. В нем затронут вопрос о про­
свещении и сделан выпад против аристократов. Среди них, даже важных синьо­
ров (не говоря о мелком дворянстве), много людей “невежественнейших”. При­
чина этого - пренебрежительное отношение к литературе, которую они счита­
ют занятием “механическим”, рабским. Впрочем, Дони делал оговорку: укоре­
нившееся представление о нобилитете теперь устарело, доказательством чего
служит творчество Бентивольо, весьма высоко ценимое Дони (р. 125-127).

165
 Доброжелательно отзывается Дони о творениях женщин-писательниц: Вит-
тории Колонна (маркизы Пискаро, “божественной душе, в которой соединились
достоинство, доброта и небесная красота”), Изабеллы Сфорца, Туллии Араго­
на, Лауры Террачина, в стихосложении превосходящей поэтов-мужчин (р. 129,
131, 167-168).
Не забывал Дони и о своих произведениях, их список в каталоге самый
длинный. Дони относил себя к числу оригинальных литераторов, которому не­
добросовестные советчики мешают работать, крадут его идеи и шутки
(р. 80-82). Вызывают интерес краткие заметки о деятельности его соратников
и друзей. Дони рекомендует читателям сочинения Ортензио Ландо, которые по­
могут разобраться во множестве книг (число их так возросло, что кажется, буд­
то перед глазами вырос целый лес), отличить хорошие от плохих (р. 127-128).
Одобрительно отношение и к трудам Франческо Марколини, в типографии ко­
торого Дони некоторое время работал и в содружестве с ним издал несколько
произведений (р. 106). Поистине доблестным мужем прекрасного облика и ду­
ши нарекал Дони Джованни Баттисту Джелли, ремесленника-чулочника, став­
шего выдающимся ученым, членом Флорентийской академии (р. 110-114). До­
ни, уроженец ремесленной Флоренции, считал важным намерение малоизвест­
ного каноника флорентийской церкви Сан Лоренцо - Джованни Норкиати ука­
зать на вольгаре все ремесленные специальности, назвать мастеров, описать их
инструменты. К сожалению, исполнению плана помешала смерть Норкиати, и
Дони смог назвать лишь один его труд - “Тосканские дифтонги”, имевший це­
лью “продемонстрировать миру величие тосканского языка” (р. 118). Несколь­
ко слов сказано и о Франческо Сансовино, “друге и благодетеле” Дони, впослед­
ствии плодовитом писателе, который в 50-х годах чинквеченто только начинал
карьеру литератора (р. 103-104).
Однако далеко не всегда составитель каталога выступает в роли поощрите-
ля поэтов, расточающего похвалы. Нередко в его суждениях слышатся крити­
ческие ноты, звучит открытая ирония. Дони характеризовал общую атмосферу,
царившую в писательской среде, говорил о распространенном подражательстве,
вследствие чего многие “бродят в чужих лабиринтах”: одни нападают на Данте,
другие защищают Петрарку, третьи сражаются с Ариосто, а четвертые в напи­
сании новелл соревнуются с Боккаччо (р. 140). Откровенная ирония слышится
в оценке творчества Антонио Корнаццано, “Сто сонетов” которого воспевают
красоту очей. Слишком много стихов для описания одних только глаз, полагал
Дони, тем не менее относил поэта к числу “самых галантных душ” своего вре­
мени (р. 78). Толкуя о произведениях Буркелло (парикмахера по профессии),
Дони заключал, что этот “старый флорентийский поэт” был личностью экстра­
вагантной; многим нравится, что его творения полны вздора, болтовни и чепу­
хи; другие же называют его странным. С таким определением, по Дони, можно
согласиться, ибо сам автор подчас не знал, что хотел выразить (р. 91).
Нередко суждения Дони решительно отличались от мнений общепринятых.
Это проявляется, в частности, в его характеристиках мыслителей, находивших­
ся в разладе с официальной церковью и светской властью. Так, с большим поч­
тением отзывается он о Савонароле, человеке “великого красноречия... извест­
нейшим и ученейшим”, на свой лад перестраивавшем Флоренцию. Его пропове­

166
ди, распространенные во всех провинциях Италии, таковы, что останутся жить
на долгие времена, уверен Дони (р. 119). Составитель “Библиотеки” с симпати­
ей отзывается о Никколо Франко - недруге пап, позднее осужденном инквизи­
цией и казненном (р. 154—155). Несколько раз в “Библиотеке” упоминается Ан­
тонио Бручоли, первый переводчик Библии на итальянский язык. (Подозревае­
мый в ереси и антиправительственных действиях, он был вынужден покинуть
Флоренцию и поселиться в Венеции, но и там инквизиция не оставляла его в по­
кое.) Дони отмечал личные достоинства своего мятежного земляка и называл
все известные его произведения, в том числе Библию и комментарий к ней, од­
нако в последних изданиях “Библиотеки” имя Бручоли опущено (р. 201, 268,
441). С одобрением говорится о творчестве Луиджи Аламанни [одном из орга­
низаторов антиправительственного заговора во Флоренции, впоследствии поки­
нувшего Италию (р. 136-137)].
Не менее примечательны суждения о Макиавелли. Отмечая, что многие до­
стойные люди подвергались несправедливым гонениям, и вспоминая при этом
Данте, Петрарку, Боккаччо и мн. др., Дони считал незаслуженными и нападки
на Макиавелли, которому были свойственны благородство и стойкость. Пре­
терпев много невзгод и ударов судьбы, он смог создать выдающиеся произведе­
ния, делающие ему честь: “Рассуждения о декадах Тита Ливия”, “История”, “Го­
сударь”, “Мандрагора” (у Дони - “Мандрагола”), “Клиция”, “О военном искус­
стве”, “Золотой осел” (р. 147-148).
Следует заметить, что комментарии Дони далеко не всегда имели непосред­
ственное отношение к упоминаемым литераторам, а нередко использовались и
для выражения собственных настроений. Так, говоря о сочинениях некого Аба-
те Абати (его личность не удалось идентифицировать), Дони рассуждает о кни­
гопечатании. Он сравнивает печать с алхимией. Подобно тому как алхимики в
поисках благородных металлов совершают манипуляции, добиваясь различных
превращений материала, так и печатники с помощью бумаги и типографской
краски создают величайшие ценности - книги, возвращая затраченные деньги и
давая писателям возможность соревноваться с вечностью (р. 67-68). Говоря о
Кастильоне - уме прославленном, редком, тонком - и его прекрасной книге
“Придворный”, Дони снова подчеркивает значение печати. Издревле известно,
пишет он, что люди стремятся к бессмертию, стараются оставить о себе память
в мире. Отсюда многочисленные изваяния из мрамора и металла, сохранившие­
ся с давних времен. Теперь же бессмертие приносит печать (р. 84—85). Повест­
вуя об Ариосто, составитель каталога снова касается этой темы. Из-за отсутст­
вия книгопечатания в древние времена люди были лишены многих прекрасных
творений, которые рассеяны в бесконечных руинах Рима и всей Италии. Пото­
му Иоганн Гутенберг, изобретший способ печатания, заслуживает особой на­
грады - ему следовало бы воздвигнуть статую из золота. Если бы Бог позволил
изобрести печатание в “первые века”, люди познакомились бы с трудами уди­
вительными, могли бы читать утраченные произведения - “Республику” Цице­
рона, “Экономику” Ксенофонта, 35 книг “Истории” Полибия, все “Декады” Ти­
та Ливия, трагедию Еврипида “Медея”, шесть книг “Летописей” Овидия (р. 132).
Характеристику творчества Андреа Кальмо Дони сочетал с рассуждениями
об итальянском языке. Составитель каталога задается вопросом: что такое

167
итальянский язык? Это наречия провинций Италии - Неаполя, Бергамо, Вене­
ции, Болоньи, Марки, Милана, Тосканы? Ведь все они находятся в Италии, зна­
чит, они итальянские, подобно неаполитанским песням и сочинениям на бергам-
ском диалекте? Или это смесь, соединение разных наречий? Донн заключает,
что все языки хороши на своей родине; для него же наилучшим является “бла­
городный тосканский язык” (язык Боккаччо, Бембо, Петрарки, Ариосто, Сан-
надзаро, Мольца) (р. 71-73). Однако вразумительного ответа на вопросы, что
такое итальянский язык и как он формируется, Дони не дает. Рассуждения его
примечательны, они свидетельствуют о сложном, далеко не завершенном про­
цессе становления литературного итальянского языка и о существовании в Ита­
лии многоязычия, разнообразных “живых” диалектов.
В “Библиотеке” встречаются рассуждения и на другие темы (р. 76-77, 151).
Объективно они означают робкую попытку не только дать обозрение итальян­
ской литературы, но и познакомить читателя с явлениями, касающимися куль­
турного развития Италии в целом.
Дони не ограничился перечислением книг, написанных на живом народном
языке. Он отметил важность переводной литературы. Каталог свидетельствует,
что в период зрелого Возрождения и начавшегося спада ренессансной культуры
на итальянский язык были переведены многие иностранные авторы, античные
классики, средневековые мыслители, а также современные Дони иноземные
литераторы. Их перечню, как отмечалось, отведены вторая и четвертая части
первого трактата. Во второй указаны переводы с греческого, испанского, фран­
цузского и других языков (р. 171 sgg.). В четвертой части помещен список пере­
водов с латыни, среди них - произведения Августина, комментарии к Библии,
сочинения популярного в XVI в. теолога Джерсона, латинские проповеди Саво­
наролы, медитации св. Бернарда, Ансельма, Бонавентуры и мн. др. Специаль­
ный раздел отведен переводам с испанского, в их числе - письма Антонио де Ге-
вары и его сочинение о Марке Аврелии. Тут же упомянута некая книжка об иг­
ре в шахматы. Составлен довольно длинный список исторических трудов. В свя­
зи с отсутствием хронологического принципа построения каталога (список и тут
строится в алфавитном порядке по именам авторов без указания, с какого язы­
ка конкретно сделан перевод) античные авторы перемежаются с писателями
более поздних времен. Нередко вместо имени даются только названия сочине­
ний, например “Остров Евтопия” (так Дони именовал “Утопию” Мора), “Атти-
ла - бич Божий” и др. И наоборот, указаны авторы, но опущены их произведе­
ния. Дони искренне хотел подчеркнуть значимость литературы на народном
языке и размышлял об этом со всей серьезностью, на какую был способен.
В определенной мере это ему удалось, несмотря на все пробелы и недостатки
каталога. По сути дела, этот каталог - рекомендации читающей публике.
Второй трактат, содержащий список авторов, творивших на вольгаре, но по
каким-то причинам своих произведений не издававших, весьма отличен от пер­
вого. Кажется, Дони ставит здесь иную цель: не столько просветить поклонни­
ков итальянского языка, сколько развлечь их и также использовать случай вы­
разить свои чувства, а то и отомстить недругам за обиды. Среди названных ав­
торов в этом разделе много известных лиц, но встречаются и новые личности,
которых не всегда удается определить. Возможно, Дони называл людей, дейст­

168
вительно живших и занимающихся литературным творчеством, но может стать­
ся, что некоторая часть персонажей просто выдумана им. Неопубликованные
сочинения Дони разыскивал у переводчиков и переписчиков, в книжных лавках,
у частных лиц. Неизвестным сочинителям он приписывал анекдоты, шутки, ав­
тором коих подчас мог быть сам.
Примечательно введение ко второму трактату, озаглавленное “К тем, кто
не читает” (р. 245-251). Оно контрастирует с вступлением к первому трактату,
где Дони обращался “к читателям” (р. 61). С иронией пишет он о достоинстве
людей неграмотных. Насколько они счастливее умеющих читать! Они не знают
а, Ь, с и должны благодарить своих отцов, не принуждавших их к учению! “Как
прекрасна должна быть комната где-нибудь в Турции, не набитая проклятыми
книгами!” - восклицал Дони. Читающих он называл “тратящими напрасно дни”
(lectori perdi-giomate), а создание книг объявлял тяжким трудом, сравнимым с
работой скульптора, который из огромной горы бронзы отливает фигуры лю­
дей и животных, а спустя некоторое время все переделывает, создавая то же са­
мое, лишь большие фигуры превращая в маленькие, меняя их позы, так, что
бронза, из которой была отлита голова, становится ногой барана, а то, что бы­
ло головой быка, - головой человека. Все меняется, как в алхимии. И тот, кто
умеет краснобайствовать и склонен к странностям, создает “книжищи”, в одних
заглавиях которых трудно разобраться.
Дони спрашивал у одного старца, говорившего на семи или восьми языках,
каково отличие нашей болтовни от болтовни других народов. И получил ответ:
у всех одно и то же. Бог создал человека из земли, и по его образу скопирова­
ны остальные. Так что все пахнут землей, природой, действуют одинаково, де­
ла и речи повторяются, образуя круговорот. Наша жизнь подобна колесу, ко­
торое крутится, движется вперед, возвращается назад. То, что случилось сего­
дня, случится и в другой раз. А сочинители повторяют уже сказанное несколь­
ко веков назад. Дни тратятся на то, чтобы марать бумагу, перевертывать лис­
ты, ослаблять зрение, утомлять язык, портить желудок, истощать мозги и ста­
новиться сумасшедшим. Вот что означает “великое умение читать и писать”
(р. 245-247). Наш мир - мельница, повторял Дони. Все в нем вращается, рож­
дается и умирает, неизменной остается лишь первичная материя (materia prima)
(р. 250). В этой мельнице иные крутятся добровольно, готовят еду желающим
читать - синьорам, дворянам, женщинам, рабочим, сельским жителям и поэто­
му должны уметь создавать всякие вещи - разумные, обычные, простые, а то и
вовсе глупые. Дони приравнивал сочинителей к проповедникам, дабы не при­
числять их к шарлатанам. Они обречены держать перо наготове и читать
безумства, написанные другими. Их судьба подобна судьбе венецианского
кормчего, 40 лет днем и ночью, как каторжник, осужденный на галеры, нахо­
дившегося на корме барки, чтобы заработать на хлеб (р. 249). Подобные сен­
тенции, в которых порой слышатся отзвуки натурфилософских учений эпохи
Возрождения, часто встречаются в произведениях Дони, и прежде всего в его
“Мирах”, где Дони выступает в роли сурового критика общественных отноше­
ний своего времени8.
Своеобразное вступление определяет общую тональность всего второго
“трактата” “Библиотеки”. Он буквально нашпигован анекдотами, шутками,

169
остротами, сатирическими сентенциями, новеллами. Поскольку речь шла о про­
изведениях неопубликованных, у составителя каталога были развязаны руки:
он считал необходимым излагать их содержание, а то нередко и воспроизводить
полностью. Так в каталоге появляются, например, рассказы о краснобайстве,
при помощи которого можно без армии завоевать города. Рассказывается о ко­
медии, в которой безумец удачно правит мудрецами. Со ссылкой на Фиренцуо-
лу как автора следует повествование о дурачке Форимондо, гонявшем собак,
пока ему не досталось от хозяина огромного пса. С тех пор Форимондо каждую
шавку принимал за большую собаку и убегал (р. 266). Публикуется присказка о
Фемистокле, ответившем на вопрос, “кем лучше быть - Ахиллом или Гомером”,
вопросом же: “Что ты желаешь получить на олимпийских играх - почет победи­
теля или громогласную тромбетту, провозглашающую победу?” Этим он хотел
сказать, что лучше быть человеком дела, чем глашатаем его (р. 267). Любопы­
тен анекдот о Джиерониме Фава, с которым из Флоренции в Болонью ехали До-
ни и некий Чикалоне. Последнему очень понравилась упитанная лошадь мессера
Фавы, и он спросил, чем хозяин ее кормит. Фава не спешил с ответом, а когда
спустя шесть или семь часов они прибыли на место и слезали с лошадей, вдруг
произнес: “Соломой и ячменем”. Его спутники смеялись до слез. За сим следует
каламбур о Демокрите и Гераклите, из коих один всю жизнь смеялся, а другой
плакал. Умирая, тот, что смеялся, стал плакать, а тот, кто плакал, - смеяться. До-
ни предпочитает соединить и то, и другое и плакать от смеха (р. 268-269). У не­
го имеется книжка, содержащая немало курьезного, - “Журнал должников и
кредиторов. Отказы в трех книгах” (р. 269-270).
Среди неопубликованных называются и вполне серьезные сочинения, на­
пример архитектора Браманте (“Архитектура в пяти книгах”, “Практика” и
“Три книги о фортификации”). Дони подчеркивал желательность и даже необ­
ходимость публикации таких трудов, дабы выдающиеся мастера могли делить­
ся своим опытом (р. 278-279).
Иногда во втором “трактате” каталога появляются анекдоты, в которых де­
ти своими наивными речами ставят в неловкое положение родителей. Сыниш­
ка слышал, как отец называл поэтов безумными; оказавшись затем в книжной
лавке, где собирались поэты, он воскликнул: “О! Отец мой! сколько здесь со­
бралось сумасшедших!” Другой мальчик, на свой лад понявший поучения отца,
принял группу солдат за разбойников и воров (р. 275).
В каталоге немало критических замечаний в адрес пишущей братии. “Я
сам удивляюсь тому, какие безумства пишу”, - замечал Дони. Но кто не назо­
вет автора свихнувшимся, прочитав заголовок: “Безнадежно влюбленная ля­
гушка” или “Влюбленный сверчок в соку” (Grillo amoroso in succhio) (p. 275).
Дони подмечал неправильные выражения, употреблявшиеся в повседневной
речи (“окна в доме подходят друг к другу”, “я иду на лодку, которая меня
ждет”, ответ на вопрос о количестве всадников: “нас было 20 лошадей”)
(р. 297). Как пример грубого языка приведено письмо некоего Фантино да Ри-
па, состоявшее из шести страниц одной брани (р. 319-324). Косноязычию про­
тивопоставляется красноречие Петрарки, неопубликованный труд которого
Дони отыскал. Он не берется обнародовать рукопись полностью и приводит
из нее лишь отрывок, где содержится свыше 160 лаконичных характеристик

170
человеческого бытия. Эта жизнь - “истинная арка трудов, площадь раздора,
стойло лжи, лабиринт ошибок, страшная пустыня, утомительное болото,
страна колючек, бесплодная долина...” Мир - это “город борделей, царство
Люцифера” (ибо Бог призвал его быть государем людского единения). Мир -
это “бездушное прозябание демонов, гибель надежд, печальное пренебреже­
ние к самому себе, высокомерная нищета” и т.д. (р. 316-318). Подобные пес­
симистические определения людского существования часто употреблял и До-
ни, особенно в своих “Мирах”.
Не ограничиваясь краткими пересказами неопубликованных работ, Дони
включал в “Библиотеку” целые новеллы. В качестве образца “старинного воль-
гаре” он публикует повесть о приключениях бретонского рыцаря, спешившего
ко двору короля Артура. На его пути появляется прекрасная всадница, которая
говорит, что с ее помощью он достигнет цели, но для этого должен преодолеть
ряд препятствий. Сражаясь с врагами, совершая подвиги, рыцарь наконец дос­
тигает двора короля Артура, где встречает свою любовь - всадницу-покрови-
тельницу (р. 281-288).
Любопытна новелла о торжестве зла над добром. В ней действуют два кава­
лера, один из коих благороден, другой - злодей. Последний поджидает соперни­
ка на дороге и убивает его, предварительно в обмен на обещание сохранить
жизнь заставив написать ложное, порочащее его письмо и заявив несчастному,
что давно лелеял мечту отнять у соперника сразу жизнь, честь и душу
(р. 292-295). Более оптимистичен рассказ, внушающий надежду, что дурные
люди могут исправиться, о двух португальских кабальеро, смертельных врагах,
которые, однако, нашли путь к примирению и стали верными друзьями
(р. 312-315). Рыцарской тематике посвящена новелла о султане Саладине, пле­
нившем отважного христианского воина Уго ди Табарио и обещавшем вернуть
ему свободу при условии, что Уго посвятит Саладина в рыцари. В новелле под­
робно описан обряд посвящения (р. 345-350).
В сочинениях, включенных во второй “трактат” “Библиотеки”, немало мес­
та занимает тема любви, супружеской неверности, о чем столь часто писали ли­
тераторы эпохи Возрождения. Любопытна повесть о роковой любви Карла Ве­
ликого к простолюдинке. Несколько рассказов посвящены проделкам невер­
ных жен, которым все сходит с рук. Но не всегда! Дони приводит жуткую новел­
лу (без ссылки на автора) о богатом маркизе, убившем любовника своей жены,
а ее замуровавшем в комнате, где несчастная провела семь лет и умерла в сле­
зах и страданиях(р.327-329).
Дони отмечал влияние Боккаччо на итальянских писателей, подражание
ему, заимствование у него сюжетов. Близость к Боккаччо видна в рассказе о
том, как ревнивый муж, обрядившись в одеяние священника, исповедовал свою
жену. Ей, признавшейся было в грехе, удалось выкрутиться, восстановить свое
реноме (р. 298-306). Выражения Боккаччо использованы в новелле о влюблен­
ных из простонародья Личиски и Тиндаро, воспроизведенной полностью
(р. 334-338).
Подмечены и другие влияния, в частности Эразма Роттердамского (переве­
денные на итальянский язык его сочинения названы в первом “трактате”). Ссы­
лаясь на рассказ Эразма об обезьяне, которую хозяин научил играть в шахматы,

171
Дони приводит легенду о неком римском банкире, обучившем своего страшили­
ще-кота (gatto mammone) караулить контору, так что хозяин мог уходить, не за­
пирая ее (р. 390-392).
Мы не ставим задачу определить, насколько оригинальны приводимые во
втором “трактате” “Библиотеки” анекдоты и новеллы, какова их художест­
венная ценность и кто был их подлинным автором. Нам важно, что публика­
ции и комментарии Дони создают общую картину, характеризуют писатель­
скую среду, знакомят читателя с интересами и вкусами людей той эпохи.
В этой среде Дони чувствовал себя как рыба в воде, свободно владел матери­
алом, нередко использовал, как уже отмечалось, возможность печатать то,
что хотел. Яркий пример последнего - характеристика, данная Лодовико До­
миники. В первом “трактате” без всяких аннотаций названы произведения
этого популярного в XVI в. писателя. Во втором же Дони составляет анаграм­
му Доминики, называет его Экименедо Ковидоло или “Do covidolo” и откры­
то обвиняет в плагиате. (Он мстил Доминики за предательство: обвинение
Дони в ереси.) Интересна заметка составителя каталога о строжайшей цензу­
ре, существовавшей в республике св. Марка, о невозможности издавать что-
либо без разрешения “ученейших секретарей”. В Венеции, заявлял с иронией
Дони, не дозволено печататься тем, кто оскорбил Бога и церковь, государст­
во, родных и близких, частных лиц или “общих овец”. Иные же, продолжал
он, легко публикуются, считая себя великими мыслителями, тогда как на са­
мом деле это просто “мудрствующие шуты”. Они приносят в печать заимст­
вованное у других, настоящих ученых, предлагая им редактирование, советуя
что-то усилить, что-то сократить, дать старым произведениям новое назва­
ние, и гадкими “сонетищами” и “вонючей прозой” стремятся поразить благо­
родные умы. Вот таков и хвалящий себя в своих трудах доктор Ковидоло.
Дони упоминает его книжку “Фацетий” и сочинение о знаменитых женщинах,
где заимствовано то, что уже написано другими, а также стихи и письмо, в ко­
тором он предал друга (р. 306-309). Дони исключил из “Библиотеки” посвя­
щенные ему стихи Доминики, но они сохранились в первых двух изданиях
книги. Снял он и свою хвалебную заметку о творчестве Пьетро Аретино,
дружба с которым тоже перешла в жестокую вражду.
Включение во второй “трактат” “Библиотеки” (где положено вести речь о
рукописях) заглавий уже печатавшихся сочинений Доминики не было единст­
венным. Так, Дони, видимо желая приукрасить свою книгу, полностью воспро­
изводил новеллу Луиджи Пульчи, которую сам, будучи печатником во Флорен­
ции, выпустил в свет. В новелле говорится о том, как папа Пий пожелал навес­
тить родные места, о чем прослышал богатый, но недалекий его земляк. Совер­
шив ряд несуразных поступков, последний отправил в подарок папе дятла, при­
няв его за попугая, чем позабавил папский двор (р. 334—361). Оказалась полно­
стью включенной в “Библиотеку” и знаменитая новелла Макиавелли “Бельфа-
гор” (Дони писал Бельфегор) о дьяволе, пытавшемся поселиться среди людей,
но бежавшем от тирании жены и ее родственников в преисподнюю. Свое реше­
ние Дони мотивировал тем, что популярная новелла неоднократно переиздава­
лась и в нее вносились многочисленные изменения. Он же, Дони, имеет ориги­
нал, где все изложено так, как хотел Макиавелли (р. 374—388).

172
 Примечательно заключение второго “трактата”. В нем дана оценка проде­
ланной Дони работы по составлению каталога, выраженная в своеобычной
форме. Как-то утром к Дони зашел посетитель и застал хозяина в постели. Уди­
вившись, он заметил, что за утро он успел переделать множество важных дел.
Дони парировал: этим утром он “приснил” себе много интересного, в том числе
“Библиотеку”, которая куда более значима, нежели все важные дела посетите­
ля, ценнее трудов иных критиков и хулителей (р. 398).
Третий “трактат”, повествующий об итальянских академиях и насчитываю­
щий всего 11 страниц, к книгам на вольгаре прямого отношения не имеет. В нем
более подробно сказано о том, что уже было затронуто в первом “трактате”.
Дони называл 15 академий и 78 вымышленных имен академиков. Кто скрыва­
ется за псевдонимами, не говорится. В этом разделе немало придуманного, осо­
бенно о занятиях и полезной деятельности академиков. Фантазии Дони было не
занимать.
Следует заметить, что во всех частях “Библиотеки” то и дело возникают ма­
ло связанные, нередко и вовсе не связанные с книгами письма и послания, в ко­
торых Дони выражает свои чувства: благодарит меценатов, восхищается умом
и красотой персонажей или, напротив, их осуждает и т.д. Одно из таких посла­
ний заслуживает более пристального внимания. Речь идет об описании жилища,
в котором обитал Дони в Венеции.
Рассказ оформлен в виде письма “великолепному мессеру Фава” (тому, кто не
спешил поведать, чем кормит свою лошадь). Дони рисует образную картину, явно
задуманную как противопоставление многочисленным изображениям роскошных
дворцов, садов, исторических памятников, в эпоху Возрождения в большом числе
появлявшихся на книжном рынке. Он подмечает резкий контраст между условия­
ми жизни богатых и бедняков, хотя последние не менее достойны пользоваться
земными благами и знают толк в духовных занятиях. “Синьор мой, живопись, ко­
торую вы так любите, не чужда и мне”, - писал Дони. Он называл любимых ху­
дожников - великих мастеров своей эпохи: Микеланджело, Тициана, Перина дель
Вага, Альберта Дюрера, Франческо Сальвиати, Пармиджанино, Рафаэля. Такой
отбор мастеров кисти делает честь Дони, говорит о его отменном вкусе.
Дони писал Фаве, что последний обитает в Болонье, во дворце, а он, Дони,
в Венеции занимает маленькую комнату, “пещеру” (spelonca) с одним окошком.
Она служит ему залом и кабинетом, спальней и кухней, молельней и гардероб­
ной. В ней проживают четыре персоны, толкутся многочисленные родственни­
ки и дети. Они имеют кровать “одну на всех и каждому для себя” - открывает
Дони семейный секрет. Устроившись на кровати, он одновременно сидит за сто­
лом, тут он работает, ест и спит. Оглядывая комнату, видит весь мир, изобра­
женный на картинах, портреты друзей, натюрморты, пейзажи. Подойдя к окну,
может рассматривать разный люд: славян, греков, турок, мавров, испанцев,
французов, немцев и итальянцев, “лица различные, одежды многообразные,
обычаи странные”. Словом, у него те же радости и удовольствия, что и у
синьоров, джентильуомини, поэтов, художников, архитекторов, музыкантов,
продавцов книг. Читатель может подумать, вдруг заявляет Дони, что жизнь его
превосходно устроена. Не желая никого вводить в заблуждение, он расскажет о
своем доме более правдиво.

173
 В Венеции он имеет “самую предательскую комнату” (traditora stanza), са­
мую дурную компанию и испытывает величайшие в мире неудобства. Он при­
был в Венецию “печатать” (a fare stampare), т.е. издавать, книги, оставив поме­
щения, которые занимал прежде. Иначе говоря, Дони пояснял, что терпит не­
удобства ради благородного дела. Для сна он имеет твердый матрас, пустую по­
душку, грубую простыню и больничное одеяло. Ночью, на манер жестокого
врача, ему пускают кровь огромные клопы и мириады гигантских блох. Вверху
на чердаке - царство мышей и пауков, а с улицы всю ночь слышатся голоса, бес­
прерывно распевающие мадригалы. Больной жилец Прете Ианни мазями, при­
тираниями лечит спину и вопит, страдая. С другой стороны - старуха и портной
работают допоздна, и две трети ночи раздается лязг их ножниц и кашель, выры­
вающийся из беззубого рта. Не приносит покоя и рассвет. С наступлением утра
на зловонном канале появляются гондолы, барки и шаланды и поднимается ди­
кий крик: каждый старается перекричать другого и сбыть свой залежалый то­
вар - кто “воду Брента”, кто лук или чеснок, кто дыни или гнилой виноград, не­
свежую рыбу, зеленые ветки вместо хвороста. Этого достаточно, чтобы свести
с ума даже мудреца. Живущие в комнате претерпевают муки ада, чувствуют се­
бя, как в чистилище. Для изображения комнаты Дони недостает музы. Ее заме­
няет Прете Ианни, который дает совет оставить затею, ибо комната мала и тес­
на, закопчена и зловонна. Летом в ней очень жарко, зимой на стенах выступает
лед. Она полна вредной живности, атакующей людей. В ней трудно разместить
кровать, стол, бочки, домашнюю утварь и книги. Со всех сторон в ней слышит­
ся шум. Согласившись с Прете Ианни, Дони откладывает описание до лучших
времен, когда он будет иметь более удобное жилище (р. 418-423).
Не будем утверждать, что Дони в точности описал свою “пещеру”; возмож­
но, он сгустил краски. И тем не менее в письме мессеру Фава изображена доста­
точно реалистичная картина, дающая представление об условиях жизни просто­
го люда, картина, контрастирующая с многочисленными панегириками Свет­
лейшей - Венецианской Республике, написанными в те времена.
В целом “Библиотека” производит несколько противоречивое впечатление.
С одной стороны, как библиографический труд, она имеет множество недостат­
ков: плохо продумана композиция книги, в ней отсутствует научный аппарат,
неудачна попытка классификации литературных произведений, которая све­
лась к нагромождению беспорядочных списков сочинений и их авторов и т.д.
С другой стороны, это, несомненно, весьма интересная работа, по форме типич­
ная для Дони, проливающая яркий свет на характер его творчества и личность.
Создатель “Библиотеки” как бы присутствует рядом с читателем, беседует с
ним, делится своими мыслями, постоянно напоминает о себе. Это делает сухой
перечень книг живым и занимательным. Сквозь призму рассуждений отчетливо
проступает и окружающий Дони мир, выявляются детали быта, особенности
нравов. В своих комментариях Дони затрагивает многие актуальные проблемы,
волновавшие людей того времени. Его занимают вопросы становления италь­
янского языка; он подчеркивает важную роль вольгаре в жизни государств
Апеннинского полуострова. Дони восхищает изобретение книгопечатания и
растущее значение печатного слова. Его заботят судьбы пишущей братии; он
имеет свое мнение, какими должны быть книги, восстает против плагиата, за­

174
имствований и подражательства в литературе (хотя сам от последнего не был
полностью избавлен). Дони ищет свои оригинальные формы творчества, вы­
смеивает невежд, будь они из простонародья или из аристократов, смеется над
учеными “педантами”, следуя своему принципу смеяться до слез. Но его смех не­
редко горек: Дони замечал недостатки и пороки века, да и ему самому досталась
нелегкая жизнь.
Однако “Библиотека” интересна не только тем, что обогащает наше пред­
ставление о деятельности Дони. Еще важнее ее общественное значение. Дони
составил первый каталог итальянских книг. Писатель, которого многие счита­
ют легкомысленным и капризным, оказавшись автором первого библиографи­
ческого труда итальянской литературы, фактически стал основателем итальян­
ской библиографии. Но его деятельность не ограничивается книжным катало­
гом. Обнаруживая широкий круг интересов, Дони затрагивал проблемы, выхо­
дившие за рамки библиографии. В книге зафиксирован важный этап в развитии
итальянского языка и итальянской литературы. “Библиотека” - ценный вклад в
ренессансную культуру, интересный источник ее истории. Труд Дони свидетель­
ствует о том, что в середине чинквеченто на Апеннинском полуострове сущест­
вовала богатая литература на живом народном языке и печатная книга на воль-
гаре играла все более заметную роль в жизни итальянцев, проникала в разные
слои общества, что способствовало расширению социальной базы ренессансной
культуры на последнем ее этапе.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 La Libraria del Anton Francesco Doni / A cura di Vanni Bramanti. Milano, 1972 (здесь и далее в тек­
сте цитируется это издание с указанием в скобках страницы).
2 La Libraria del Doni Fiorentino. Venezia: Giolito, 1550.
3 La seconda Libraria del Doni. Venezia: Mercolini, 1555.
4 La Libraria del Doni Fiorentino divisa in tre trattati. Venezia: Giolito, 1557.
5 La Libraria del Doni. Venezia, 1577; La Libraria del Doni Fiorentino. Solicato, 1580. Об изданиях
“Библиотеки” Дони см.: Ricottini Marsili Libelli. Anton Francesco Doni: Scrittore e stampatore.
Bibliografia delle opere о della critica et annali tipografici. Firenze, 1960. P. 50-51, 64-66, 109-110.
6 См. прим. 1.
7 Lanclo O. La sferza degli scrittori antichi e modemi. Venezia, 1550 (подробнее см.: Bramanti V.
Introduzione // La Libraria di Anton Francesco Doni. P. 32).
8 Подробнее см.: ЧиколиниЛ.С. “М иры” Антона Франческо Дони // Чиколини Л.С. Социаль­
ная утопия в Италии: XVI - начало XVII в. М., 1980. С. 207-248.
 “КАМЕРНАЯ” БИБЛИОТЕКА
КАК ОТРАЖЕНИЕ ЛИЧНОСТИ ГЕРЦОГА
АЛЬБРЕХТА БРАНДЕНБУРГСКОГО (1525-1568)

Н .Н . Ш евченко

В XVI в. к северу от Альп широкое распространение получили княжеские

библиотеки, именуемые в историографии также придворными. Речь идет о
книжных собраниях, возникших по инициативе и при непосредственном участии
князя и его ближайшего окружения. В немецких землях подобные библиотеки
появились в первую очередь там, где были сильны позиции протестантского ве­
роисповедания: в Гейдельберге, Тюбингене, Вольфенбюттеле, Дрездене, Дарм­
штадте. Мартин Лютер писал о важности и пользе собирания книг и доказывал,
что “надо, не жалея сил и средств... создавать хорошие библиотеки... особенно
в больших городах”1. Придворный советник курфюрста Бранденбургского
Георг Лаутербек (1510-1578) в своем популярном пособии по управлению -
“Regentenbuch” - назвал создание библиотек одной из важных задач протестант­
ского правления2.
Наиболее ранним придворным книжным собранием, возникшим в немецких
княжествах в ходе Реформации, можно считать так называемую “камерную”
библиотеку, основанную в Кёнигсберге первым прусским герцогом Альбрех­
том вскоре после секуляризации земель Немецкого ордена в Пруссии (1525).
Альбрехт Бранденбургский (1490-1568) провозгласил свою приверженность но­
вому вероисповеданию и первым среди немецких князей объявил о реформиро­
вании церкви в прусских землях.
В герцогстве сложилась своеобразная ситуация - в Кёнигсберге одно­
временно возникли и довольно долго (до 80-х годов XVI в.) существовали
параллельно две княжеские библиотеки: “камерная” (Kammerbibliothek) и
“дворцовая” (SchloBbibliothek). Эти собрания в большой степени отличались
друг от друга: историей создания и формирования фондов, их внутренней
организацией, читательской аудиторией. Исследователи не называют точ­
ную дату возникновения “камерной” библиотеки. Наиболее вероятно, что
в основе “камерного” собрания оказались книги (в основном религиозного
содержания), подаренные Альбрехту или приобретенные им в личное поль­
зование в середине 20-х годов XVI в. Один из ведущих исследователей прус­
ских книжных собраний, Э. Кунерт, установил, что Альбрехт начал соби­
рать реформационную литературу еще до секуляризации земель Немецко­
го ордена в Пруссии. По подсчетам Э. Кунерта, к 1526 г. в распоряжении
герцога было около 100 теологических сочинений, которые впоследствии
составили основу “камерной” библиотеки. К самым ранним изданиям, во­
шедшим в состав этого собрания, можно отнести сочинения Лютера: “De
Sacramento eucharistiae” (1524), “Enarrationes in epistolas et evangelia” (1525),
“De bonis operibus” (1525), а также комментарии Эколампадия к Исаии

176
 Ганс Геннебергер. А льбрехт Бранденбургский. 1522. Соборная церковь. Гейлъбронн

(1525) , псалтырь, переведенная на немецкий Иоганном Бугенгагеном

(1526) 3.
Постепенно библиотека разрасталась и пополнялась новыми экземплярами,
уже не только религиозного содержания. Вероятно, активное и планомерное
приобретение изданий и рукописей началось в 1527-1529 гг., о чем позволяют
судить данные кассовых книг прусского двора4. К концу 20-х годов относятся и

177
первые свидетельства о том, что в создании собрания участвовали некоторые
лица из самого близкого окружения герцога. Подбором и покупкой книг зани­
мались придворный проповедник Николай фон Кольдиц (7-1532), канцлеры
Фридрих Фишер (1459-1529) и Иоганн Апелль (1486-1536), камергер Кристоф
фон Гаттенхофен (1484-1537)5.
“Дворцовая” библиотека (она именовалась также “Nova bibliotheca”) изна­
чально задумывалась как научная. Ее основой стала библиотека Крота Рубеа-
на, известного гуманиста, бывшего во второй половине 20-х годов на службе у
прусского герцога. Nova bibliotheca получила институциональное оформление:
была учреждена должность библиотекаря “дворцового” собрания. В его созда­
нии участвовали видные ученые и гуманисты: Полифем, Давид Милезий, Мар­
тин Хемниц. Видную роль в формировании прусских библиотек сыграли ректо­
ры и профессора Кёнигсбергского университета - Георг Сабинус (1508-1560),
Андреас Осиандр (1498-1552), Амброзий Лобвассер (1515-1585).
“Камерное” собрание было исключено из ведения придворного библиотека­
ря и вплоть до 1583 г. относилось непосредственно к герцогской канцелярии.
О его особом значении позволяет судить размещение книг во дворце. Герцог­
ская библиотека с момента своего возникновения располагалась в так называе­
мых Московитских покоях, где и оставалась вплоть до 1576 г. Эти покои явля­
лись тогда самым представительным помещением дворца, в нем происходили
важные события прусской политической и придворной жизни. Многие книги в
составе “камерного” собрания выделялись дорогим переплетом. В инвентаре
1576 г. упоминаются по меньшей мере 49 экземпляров (около 6,5% собрания) в
бархатном (черном, красном, желтом, пепельном) и кожаном переплетах с сере­
бряными украшениями и позолоченными застежками6.
Основным источником сведений о судьбе и составе “камерной” библиотеки
является сохранившийся инвентарь 1576 г. Довольно поздняя дата составления
каталога (через восемь лет после смерти герцога Альбрехта) объясняется его
спецификой. Фонд “камерной” библиотеки (не более 800 книг) не требовал си­
стематической каталогизации и учета новых поступлений, поскольку книги
предназначались для повседневного пользования и, вполне вероятно, довольно
узкий круг читателей библиотеки, знакомых с ее составом, не нуждался в его
подробном описании. Инвентарь 1576 г. возник в связи с перестановкой книг из
Московитских покоев в небольшую “летнюю комнатку канцелярии”, что по­
требовало инвентаризации перенесенного ценного имущества. Следствием яви­
лась краткость и неточность характеристик: составители инвентаря нередко ог­
раничивались указанием только имени автора или сокращенного названия про­
изведения, поэтому каталог 1576 г. дает возможность судить в основном о тема­
тическом составе собрания.
Несмотря на позднюю дату составления инвентаря, он является ценным ис­
точником сведений по истории книжного собрания в эпоху правления герцога
Альбрехта. Проведение идентификации описанных в инвентаре изданий свиде­
тельствует, что основная масса книг была приобретена при жизни герцога (до
середины 60-х годов XVI в.). После смерти Альбрехта Бранденбургского “ка­
мерная” библиотека практически не пополнялась и постепенно утратила особое
значение в жизни прусского двора.

178
 В “камерное” собрание входили отдельные экземпляры, подаренные герцо­
гу известными реформаторами, учеными и издателями того времени. Основа­
тель библиотеки поддерживал тесные отношения с Мартином Лютером, Фи­
липпом Меланхтоном, Иоганном Бугенгагеном, Андреасом Осиандром, Гансом
Луффтом, Иоганном Карионом. В герцогской переписке, детальное изучение
которой является одним из важных направлений в исследованиях, посвященных
истории прусских книжных собраний XVI в., сохранились косвенные свидетель­
ства, что Альбрехт нередко получал в подарок от своих респондентов издания
или рукописи, вошедшие, вероятно, впоследствии в состав “камерного” собра­
ния7. К сожалению, большинство книг “камерной” библиотеки было потеряно
в годы второй мировой войны.

Изучая тематическую структуру “камерного” собрания, необходимо в пер­

вую очередь определить основные сферы интересов его составителя и читате­
ля. В инвентаре 1576 г., несмотря на отсутствие четкой систематизации книж­
ных фондов, все же прослеживается разграничение (правда, весьма условное) на
большие тематические разделы. Литература, хранившаяся в библиотеке, затра­
гивала религиозные проблемы (догматические споры, организацию новой цер­
кви), вопросы управления и военной истории; в состав собрания входили сочи­
нения, свидетельствующие о гуманистическом влиянии эпохи, а также естест­
венно-научные трактаты. Анализ тематического разнообразия произведений
внутри каждого раздела позволяет выявить на фоне общих интересов (харак­
терных для эпохи в целом) индивидуальные черты и пристрастия владельца дан­
ного книжного собрания.
“Камерная” библиотека была в первую очередь протестантской, и большую
ее часть (более 60%) составляли реформационные произведения. Среди авторов
полнее всего был представлен Лютер (104 тома из 774, перечисленных в ката­
логе), следующий за ним Меланхтон уже значительно уступал ему по числу со­
чинений, хранившихся в “камерном” собрании (24 книги). Среди трудов Лютера
основную массу составляли переводы и комментарии Библии или ее частей,
сборники проповедей, катехизисы, псалтыри и комментарии к отдельным псал­
мам, молитвенники8. В инвентаре 1576 г. упоминаются два самых известных в
XVI в. полных собрания сочинений Лютера, изданных в Виттенберге и Вене9.
Опираясь на материал каталога, можно предположить, что герцог акценти­
ровал свое внимание на некоторых догматических спорах. По всей видимости,
наиболее интересовал его спор о таинстве причастия. В состав “камерного” со­
брания входили, например, такие сочинения Лютера, как “О вавилонском пле­
нении церкви” (“Von der babylonischen Gefangenschaft der Kirche”, 1524)10 и “Про­
поведь о таинстве плоти и крови Христовой” (“Sermon von dem Sakrament des
Leibes und Blutes Christi”, 1526)11. Альбрехт придерживался лютеровской трак­
товки причастия, о чем можно судить по принятым в герцогстве церковным
уложениям12. Каталог “камерного” собрания свидетельствует, что Альбрехт
был знаком с различными толкованиями евхаристии и для разъяснения вопро­
сов о таинствах читал сочинения других реформаторов: Якоба Андреэ
(1528-1590), Иоганна Бугенгагена (1485-1558), Эрхардта Шнепфа (1495-1558); в

179
инвентаре упоминается также несколько анонимных трудов13. В “камерное” со­
брание входили даже две книги Иоганна Эколампадия (1482-1531)14, верхнене­
мецкого реформатора, который был близок к Цвингли и считал евхаристию
символическим актом. Примечательно, что прусский герцог не уделял особого
внимания позиции строгих лютеран, которые вели жесткую полемику с протес­
тантскими теологами, позволявшими себе свободные трактовки сочинений Лю­
тера. В “камерной” библиотеке упоминается лишь одно произведение Флакка
Иллирика и одно - Николая Амсдорфа15. Судя по кругу чтения, герцог пытался
самостоятельно разобраться в споре о таинствах и изучал произведения разных
реформаторов, даже если они полемизировали с Лютером.
В “камерное” собрание входили произведения Меланхтона, однако собст­
венно теологические сочинения этого автора уступали его трудам по риторике
и истории. Данные инвентаря позволяют полагать, что Альбрехту были инте­
ресны также авторы, создавшие свою, относительно независимую от филиппи-
стов или строгих лютеран теологию. К ним относились Андреас Осиандр,
Иоганн Бренц, Урбан Регий. В “камерном” собрании наиболее широко предста­
влены сочинения, связанные со спорами вокруг осиандровского учения, широко
распространившегося в Пруссии в начале 50-х годов. Альбрехт познакомился с
проповедями Осиандра в Нюрнберге в 20-е годы и с этого времени вел с ним пе­
реписку. В 1549 г., когда Осиандр вынужден был покинуть Нюрнберг из-за вве­
дения Интерима, герцог пригласил теолога в Пруссию и предложил ему профес­
суру в Кёнигсбергском университете.
В инвентаре 1576 г. указаны 12 сочинений самого Осиандра. Примечатель­
но, что одна из книг, “Евангельская история” (“Die gantze Euangelische Histori”),
в серебряном переплете предположительно принадлежала сначала “серебря­
ной” библиотеке, откуда была взята герцогом в Московитские покои для лич­
ного пользования16. Издание “Евангельской истории”, указанное в каталоге, да­
тируется 1541 г. Это означает, что Альбрехт начал интересоваться богослов­
скими взглядами Осиандра до приезда последнего в Кёнигсберг. Остальные
книги нюрнбергского теолога не идентифицируются с такой точностью, но, ви­
димо, пять из них были приобретены до 1549 г. Речь идет о тех сочинениях, ко­
торые издавались только до 1544 г.17 Зная о тесных личных отношениях Альб­
рехта с реформатором, можно предположить, что около половины книг Осиан­
дра, хранившихся в камерной библиотеке, попали в собрание до приезда нюрн­
бергского теолога в Пруссию.
В каталоге упоминаются четыре произведения, опровергавшие осиандров-
ское учение18. Все известные издания этих сочинений вышли в свет в
1551-1552 гг. Вполне вероятно, что книги попали в библиотеку примерно в это
же время. В начале 50-х годов осиандристы в Пруссии были еще сильны. До
процесса над придворным проповедником Иоганном Функом (1518-1566), воз­
главившим это течение после смерти Осиандра (1552), оставалось около
15 лет19. Поэтому знакомство с трудами Амсдорфа, Мения, Альбера, Мёрлина20
выглядит как вполне самостоятельное и осознанное желание герцога разо­
браться в аргументах противников осиандровской теологии.
Сочинения прусских теологов практически не упоминаются в каталоге.
В состав “камерного” собрания входили два произведения Иоганна Функа, по

180
одному - Иоганна Брисманна, Стафила и Маттиаса Фогеля и четыре - Иоганна
Виганда (последние попали в библиотеку, вероятно, уже после смерти Альбрех­
та)21. В “камерном” собрании герцог не уделил особого внимания местным ав­
торам, разрабатывавшим некоторые догматы нового вероисповедания, хотя и
опирался на их помощь в реформировании прусской церкви.
По составу “камерной” библиотеки отчетливо прослеживается интерес к
вероучению чешских братьев, переселившихся в герцогство в первой половине
XVI в. из Королевства Польского. По-видимому, именно с конца 40-х годов в со­
брание попало пять книг, в которых излагались основы их вероучения22. Одно
из сочинений, чешский катехизис (“Cathechismus der rechtgleubigen Behmischen
Briider”), удалось идентифицировать23. Книга была издана Иоганном Даубман-
ном в Кёнигсберге в 1554 г. Следовательно, катехизис вошел в “камерное” соб­
рание в то время, когда возникла необходимость урегулировать отношения ме­
жду лютеранской церковью герцогства и общиной чешских братьев.
В библиотеке представлен целый корпус сочинений, в которых вырабаты­
валась концепция нового церковного устройства Пруссии и других протестант­
ских княжеств. Особенное значение имеют “церковные уложения”
(Kirchenordnungen), в которых оформлялась система лютеранской церкви.
Э. Цееден охарактеризовал эти документы как “порядок церковной жизни, ко­
торый включает основы культа, внутренней организации, законов, управления,
дисциплины... покоящиеся на положениях протестантского учения”24. В биб­
лиотеке было 13 таких уложений, причем только четыре из них относились к
Пруссии. Герцог изучал новое церковное устройство Кёльна, Наумбурга, Бран­
денбурга, Мекленбурга, Брауншвейга, Нюрнберга, Пфальца, Ганновера25.
В библиотеке собрано много реформационных сочинений, касавшихся об­
рядов и ритуала новой церкви. Каталог “камерной” библиотеки демонстрирует,
как много внимания уделял герцог музыке и молитве - в составе собрания упо­
минаются 17 полных псалтырей, 30 изложений отдельных псалмов и 21 молит­
венник. Именно молитвенники в составе “камерного” собрания отличались до­
рогим оформлением. Из 21 экземпляра 11 имели бархатный переплет, многие
книги были украшены серебряным окладом. В каталоге, например, указаны не­
сколько экземпляров анонимного сборника молитв “Fewerzeug christlicher
Andacht”26, два из которых тоже выделяются дорогим переплетом. И. Гундер-
манн доказала, что главную роль в его создании сыграли герцог и его первая
жена, Доротея Датская27. Широко известен был молитвенник “Etliche schone
Gebet”28, который в начале 50-х годов был дополнен Альбрехтом и оформлен
для прусского богослужения. Привлекает внимание расстановка в библиотеке
перечисленных книг. Примечательно, что основные сборники молитв духовных
песен перечисляются в каталоге среди уложений и руководств по секуляризации
церковного имущества. Возможно, они предназначались для новой литургии и
играли важную роль в процессе церковного переустройства.
Итак, в “камерной” библиотеке литература по теологии представлена срав­
нительно широко. Ее общий анализ приводит к заключению, что герцог само­
стоятельно пытался разобраться во многих догматических спорах своего време­
ни. С одной стороны, внимание Альбрехта привлекала полемика, в центре ко­
торой оказывался вопрос о существовании новой конфессии или о ее отношени­

181
ях с католической церковью. С другой - герцог активно интересовался теологи­
ческими спорами, актуальными именно в его владениях. Судя по кругу чтения,
Альбрехт предпочитал знакомиться с точками зрения разных полемизирующих
сторон и пытался самостоятельно принять окончательное решение. Герцог на­
ходился под значительным влиянием Лютера, но не читал сочинений строгих
лютеран. Он не был согласен с лейпцигским Интеримом, но изучал аргументы
виттенбергских профессоров, поддержавших Меланхтона. Помимо произведе­
ний своего “духовного наставника” Осиандра герцог имел под рукой труды са­
мых яростных его противников. Более того, он был знаком с учениями, кото­
рые не приняла лютеранская церковь. Состав “камерного” собрания подтвер­
ждает известный по другим источникам факт, что герцог нередко руководство­
вался соображениями политической целесообразности, а не жестко установлен­
ными догматами. Разнообразие круга чтения свидетельствует о поиске некой
реформационной модели, которая соответствовала бы реальному положению
Прусского герцогства.
Литература, посвященная вопросам управления и событиям политической
истории, в составе “камерной” библиотеки не представляет целостной картины
в отличие от реформационных сочинений. В инвентаре 1576 г. упоминаются не­
сколько пособий по управлению, около 30 различных сводов права, труды по
военной истории. Эти достаточно разрозненные сведения иллюстрируют от­
дельные направления политических интересов первого прусского герцога. Кни­
ги, перечисленные в каталоге “камерного” собрания, позволяют судить о том,
что внимание Альбрехта привлекали в первую очередь события в Империи.
В основном речь идет о княжествах и городах, в которых распространялась лю­
теранская вера, - Саксонии, Брауншвейге, Бранденбурге, Мекленбурге, Нюрн­
берге, Кёльне29.
В “камерной” библиотеке хранилось немало памятников имперского зако­
нодательства30, ориентация на которое с формальной стороны была не совсем
обоснованной. Земли Немецкого ордена в Пруссии никогда не входили в состав
Империи. Более того, по условиям второго Торнского мира (1466) верховный
магистр признавался вассалом польского короля и должен был приносить ему
присягу. Немецкий орден искал любую возможность расторгнуть Торнское со­
глашение. Принадлежность верховного магистра к крупнейшим княжеским ро­
дам Империи была своего рода гарантией независимости Пруссии. Правда, се­
куляризация Пруссии несколько ухудшила сложившиеся отношения с Импери­
ей. Альбрехт Бранденбургский в обход папы и Карла V (1519-1556) изменил
статус Пруссии, воспользовавшись согласием польского короля. Однако Альб­
рехт продолжал ориентироваться на Империю, точнее, на те княжества, где рас­
пространялось протестантство.
В “камерной” библиотеке хранились также сборники польских Статутов
(три экземпляра)31. Во времена правления Альбрехта Восточная Пруссия нахо­
дилась в тесных отношениях с польскими землями, причем не только из-за вас­
сальной зависимости. Альбрехт имел династические связи с польским королев­
ским домом. Первый прусский герцог был сыном Софии, дочери польского ко­
роля Казимира IV. Правда, Пруссия претендовала на самостоятельную роль, по
крайней мере не ориентированную на политику Сигизмунда I. Герцогство не

182
всегда считалось с польскими интересами, поэтому нередко вступало в кон­
фронтацию со своим сюзереном. В первую очередь конфликты возникали из-за
распространения прусского влияния в Померании. Там главные политические
столкновения происходили в религиозной сфере. Это было неизбежно, по­
скольку Сигизмунд I представлял католическое королевство, а Альбрехт - про­
тестантское княжество.
Судя по каталогу, герцог изучал сочинения, в которых излагались основы
стратегии, фортификации и даже полевой медицины32. Под названием
“Krigsordnung new gemacht” в каталоге обозначен, возможно, труд самого Альб­
рехта, законченный в 1555 г. Это одно из самых популярных и обстоятельных
сочинений по военному делу, написанных в XVI в. В нем прусский герцог анали­
зировал задачи командования, способы укреплений, состав и особенности раз­
личных родов войск (артиллерии, конницы и пехоты), походные условия, насту­
пательную и оборонительную тактику, роль смешанных соединений и мн. др.33
Сформулированные герцогом идеи перекликаются с произведением Мельхиора
фон Оссе (1506—1557), которое также входило в состав “камерной” библиоте­
ки34. Сочинение называлось “Testament” (“Завет”), и в данном случае речь шла
о “завете” политическом. Автор предостерегал правителей от стремления к
“языческой” военной славе: “ведь она не влечет за собой ничего, кроме убийств,
смерти, пожаров, грабежа, осквернения жен и дев, ущерба богатым и бедным
людям и всякого зла”. Мельхиор фон Оссе утверждал, что “прежде таким путем
уничтожалась религия или ей чинили препятствия, была загублена проповедь,
забыты послушание и дисциплина, появилась нахальная молодежь, которую
лишь постепенно можно привести в достойное состояние”35. Эта рукопись, хра­
нившаяся в библиотеке, относится к 1555 г., т.е. как раз к тому времени, когда
герцог закончил составление своей книги по военному искусству. Это дает ос­
нования полагать, что на завершающем этапе работы над сочинением Альб­
рехт мог воспользоваться произведением Мельхиора фон Оссе.
На литературных вкусах герцога Альбрехта сказалось также влияние куль­
турных и идейных течений, объединенных в современной историографии в по­
нятии “гуманизм”. В первую очередь обращает на себя внимание довольно
большой корпус сочинений античных авторов. В каталоге 1576 г. указаны изда­
ния Гомера, Фукидида, Ксенофонта, Демосфена, Иосифа Флавия, Плутарха,
Цицерона, Вергилия, Теренция, Тацита и многих других древних авторов36.
Правда, большинство их произведений оказалось в “камерной” библиотеке уже
в немецком переводе, о чем свидетельствуют поздние и более подробные ката­
логи, в которых также было описано данное собрание37. Альбрехта привлекали
прежде всего сочинения античных авторов, посвященные политической и воен­
ной истории, однако в инвентаре упоминаются также труды по риторике, латин­
ской грамматике, по отдельным областям естествознания, поэтические произ­
ведения.
Несомненно, гуманистическим влиянием объясняется наличие в “камерной”
библиотеке сочинений Петрарки, Боккаччо, Никколо Макиавелли, Томаса Мо­
ра, а из немецких авторов - Эразма Роттердамского и Агриппы Неттесгеймско-
го38. Правда, не следует преувеличивать это влияние, поскольку по числу книг,
вошедших в состав собрания (семь экземпляров), Эразм - один из самых попу­

183
лярных и издаваемых авторов первой половины XVI в. - заметно проигрывал не
только Лютеру и Меланхтону, но и многим другим протестантским теологам.
В каталоге практически нет произведений тех ученых, историков, поэтов, с ко­
торыми герцог Альбрехт часто общался в своей переписке, несмотря на то что
в Пруссии эти авторы были известны и постоянно издавались. Из представите­
лей светской литературы герцога заинтересовал своим литературным творчест­
вом, по всей видимости, только Бернард Голторп. Он преподавал в Альберти­
не39 и опубликовал целый ряд латинских стихотворений, одно из них было напи­
сано на смерть герцогини Доротеи. В каталоге упоминается и поэма Иоганна
Шоссера, попавшая в собрание, вероятно, уже при Альбрехте Фридрихе40.
Самой привлекательной среди всех областей гуманитарного знания (studia
humanitatis) для герцога была история. Одним из доказательств этого является
состав “камерной” библиотеки, включавшей в себя большой корпус историче­
ской литературы. Привлекают внимание труды по истории Немецкого ордена в
прусских землях, доставшиеся в наследство от орденских библиотек. Из 13 книг,
посвященных прусской истории до 1525 г., выделяются девять рукописей, объ­
единенных в каталоге под общим заголовком “Diese Chronologische scripta”41.
Скорее всего, они попали в герцогскую библиотеку из книжных собраний Ор­
дена, хотя “камерная” библиотека включала в себя по большей части текущие
поступления. Вероятно, сочинения по местной истории и были тем звеном, ко­
торое связывало герцогскую библиотеку с орденской традицией.
О характере отбора книг герцогом в личное пользование можно судить по
сохранившимся сведениям о судьбе тапиовского собрания, перевезенного в
1541-1543 гг. из орденской крепости Тапиов в Кёнигсберг. Эти рукописи и ин­
кунабулы были описаны библиотекарем Полифемом, по свидетельствам кото­
рого все книги прошли через канцелярию Альбрехта42. Возможно, сам герцог
просматривал собрание и оставил некоторые сочинения в “камерной” библио­
теке. Огромный корпус канонического права и несколько списков “кульмского”
права не заинтересовали Альбрехта. Несмотря на то что все эти книги проходи­
ли через канцелярию, ни один из сводов не был переведен в “камерное” собра­
ние. Примечательно, что из большого числа орденских книг внимание Альбрех­
та смогли привлечь только сочинения по местной истории. Зато в каталоге По­
лифема, по которому можно судить о составе тапиовского собрания, не числи­
лось ни одного произведения по истории Ордена, за исключением единственной
хроники, которая к тому же касалась не самих прусских земель, а Ливонии43.
Эти наблюдения дают основания полагать, что Альбрехт отдал в “дворцовую”
библиотеку не все книги, перевезенные из Тапиова.
В “камерном” собрании присутствовали и естественно-научные тракта­
ты. Больше половины (около 40) из них составляли труды по медицине. В
библиотеке хранились произведения самого разнообразного характера: ком­
пендиумы, работы по хирургии, таблицы по анатомии, сборники рецептов,
даже пособия по физиогномии и хиромантии44. Врачеванием и составлением
собственных рецептов увлекалась первая жена Альбрехта Доротея. Это во
многом объясняет большое число книг о травах и лекарствах, среди которых
упоминается даже труд самой герцогини (“Receptbuch der alten hertzogin”). Ли­
тература по военной медицине45, возможно, была приобретена по личной

184
инициативе Альбрехта, поскольку могла использоваться им при написании
сочинения по военному искусству.
Практическое значение естественно-научной литературы в “камерной”
библиотеке подтверждают две книги, посвященные женским болезням и проте­
канию беременности46. Эта тематика не случайно появилась в герцогском соб­
рании. Вопрос о наследнике был чрезвычайно актуален для Пруссии. По поло­
жениям Краковской присяги, польский король признал за Альбрехтом право
передачи власти, но ограничил круг потенциальных наследников тремя братья­
ми47 и еще не родившимися сыновьями герцога. С каждым годом отсутствие
прямого преемника все больше тревожило Альбрехта. За исключением первой
дочери, Анны Софии (1527-1593), все дети от первого брака с Доротеей умерли
в раннем возрасте. Возможно, неполноценность детей Альбрехта явилась ре­
зультатом перенесенной им и его женой в 1529 г. чумы. У детей, рожденных в
браке с Анной Марией, тоже были серьезные проблемы со здоровьем. Дочь
Елизавета оказалась слепой от рождения, а сын Альбрехт Фридрих, хоть и пе­
режил своего отца в отличие от других сыновей, был слабоумным и почти все
свое правление провел сначала под негласным, а затем и под официальным ре­
гентством. Вопрос о наследовании власти в политическом отношении был од­
ним из самых важных после превращения земель Ордена в светское княжество.
Новый прусский герцог не смог его решить, поэтому его ветвь династии в
1618 г. пресеклась. Два сына Альбрехта Фридриха умерли, не прожив и года.
К началу XVII в. сложились все условия для передачи власти по женской линии
и объединения Пруссии с землями Бранденбургской ветви Гогенцоллернов.
В библиотеке хранилось довольно много книг (девять экземпляров), свиде­
тельствующих о склонности Альбрехта и его окружения к астрологическим за­
нятиям48. Герцог не скрывал своего увлечения наукой о небесных телах и об­
щался со многими известными астрономами и астрологами своего времени.
Альбрехт неоднократно приглашал Николая Коперника (1473-1543) в Кёнигс­
берг с просьбой провести курс лечения, если по каким-то причинам в резиден­
ции отсутствовали придворные врачи49. Вполне возможно, что во время недол­
гого пребывания в Восточной Пруссии Коперник беседовал с герцогом и на ас­
трономические темы. Нюрнбергский проповедник Осиандр, который тесно об­
щался с герцогом, а после переезда в Пруссию оказывал на Альбрехта большое
влияние, проявил живой интерес к штудиям польского астронома. В 1543 г., еще
до смерти Коперника, он написал предисловие к сочинению “Об обращениях
небесных сфер” (“De revolutionibus orbium coelestium”, libri VI) и способствовал
изданию этой книги в Нюрнберге.
Вероятно, с астрологическими интересами Альбрехта и его окружения свя­
зано появление в “камерной” библиотеке справочников по математике. Для со­
ставления прогнозов требовалось проводить сложные расчеты и измерения. Та­
ким образом, становится понятным одно из предназначений 12 математических
пособий, указанных в каталоге50. Возможно, даже сам герцог пытался произво­
дить вычисления по астрологическим справочникам, но в основном этим зани­
малось его окружение. Многие из библиотекарей, врачей, проповедников зани­
мались составлением гороскопов. Много подсчетов использовал Альбрехт в
своем сочинении “О военном искусстве”51. В основном герцог самостоятельно

185
проводил вычисления, поэтому, несомненно, обращался за помощью к хранив­
шимся в библиотеке пособиям.
Таким образом, тематический анализ каталога “камерного” собрания поз­
воляет определить основные сферы интересов герцога Альбрехта как соста­
вителя и читателя библиотеки. В круге чтения протестантского князя основ­
ную массу составляла реформационная литература - книги, посвященные ак­
туальным догматическим спорам, основам нового вероисповедания, вопросам
переустройства церкви, ведь первоочередной задачей прусской политики бы­
ла выработка вероучения и его организационное оформление. Инвентарь
1576 г. демонстрирует путь поиска реформационной модели, приемлемой для
герцогства. Сочинения в составе “камерного” собрания, посвященные религи­
озным учениям, распространенным в Пруссии, свидетельствуют, что Альб­
рехт руководствовался прежде всего политическими интересами: необходимо
было сохранить за собой секуляризованные прусские земли, принадлежавшие
ранее Немецкому ордену, и такую возможность предоставляла реформа цер­
кви. Внимание первого прусского герцога привлекали также правовые сочи­
нения, без знания которых невозможно было осуществлять светское правле­
ние. Заметно гуманистическое влияние, которое выражалось в первую оче­
редь в интересе к трудам античных авторов, к истории, к некоторым областям
риторики и филологии. Тематическое многообразие “камерной” библиотеки,
отражающее личные пристрастия Альбрехта и актуальные задачи его правле­
ния, позволяет сделать вывод о прагматическом характере собрания. В срав­
нении с так называемой “серебряной” библиотекой, в состав которой входили
лишь некоторые книги известных протестантских теологов в богатых сереб­
ряных переплетах, “камерное” собрание не ограничивалось только целью ре­
презентации княжеской власти. Поэтому состав “камерного” собрания позво­
ляет сделать немаловажные вывод о круге интересов и повседневной жизни
герцога Альбрехта и прусского двора.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Luther М. Ausgewahlte Werke. Miinchen, 1923. Bd. 6. S. 95.

2 Singer B. Die Fiirstenspiegel in Deutschland im Zeitalter des Humanismus und der Reformation.
Miinchen. 1981. S. 153.
3 KuhnertE. Geschichte der Staats- und Universitatsbibliothek zu Konigsberg: von ihrer Begriindung bis
zum Jahre 1810. Leipzig, 1926. S. 15.
4 Geheimes Staatsarchiv PreuBischer Kulturbesitz, Berlin. XX. HA, OstpreuBische Folianten
N 13287-13344, 13458-13511, 13632-13644 (далее - GStAPK).
5 Перечисленные деятели принадлежали к самому близкому окружению герцога, которое
в первые годы после секуляризации помогало Альбрехту организовывать управление в прусских
землях.
6 GStAPK. XX. НА, Etats-Ministerium 50а34 [28-32] (далее - ЕМ 50а34).
7 М атериалы герцогской переписки см.: Voigt J. Briefwechsel der beriihmtesten Gelehrten des
Zeitalters der Reformation mit Herzog Albrecht von PreuBen. Konigsberg, 1841; Europaische Briefe im
Reformationszeitalter: Zweihundert Briefe an Markgraf Albrecht von Brandenburg-Ansbach Herzog zu
PreuBen / Hrsg. von W. Hubatsch. Kitzingen, 1949.
8 EM 50a34 [10.2], [11.7], [11.10], [12.11], [13.12-16], [13.18-20], [21.30-31], [42.4]; [8.6-11], [10.6],
[13.17]; [13.23], [22.51-52J; [10.3-6], [11.7-10], [20.7], [25.26], [28.2], [43.13]; [25.32], [25.35], [30.25].
9 Ibid. [7.27-34], [8.12-19], [9.20-23].

186
 10 Ibid. [13.22]; в каталоге упоминается такж е другое сочинение Лютера, посвященное таинст­
вам, - “BekendtnuB de Sacramento” [26.49].
11 Ibid. [13.24-25].
12 О церковных уложениях XVI в. и обрядах прусской церкви см.: Die Evangelischen
Kirchenordnugen des XVI. Jahrhunderts / Hrsg. v. E. Sehling. Leipzig, 1911. Bd. 4.
13 EM 50a34 [26.52], [26.53], [26.55], [43.22], [43.26].
‘4 Ibid. [24.15], [26.50].
15 Ibid. [17.40], [27.57]. Матвей Флакк Иллирик и Николай Амсдорф возглавляли лагерь стро­
гих лютеран.
16 Ibid. [26.16]. “Серебряной” библиотекой в историографии принято называть коллекцию
книг в богатых серебряных окладах (около 30 экземпляров), созданную герцогом Альбрехтом. И з­
дание “Die gantze Euangelische Histori” упоминается Я. Тонделем в списке идентифицированных им
книг из состава “серебряной” библиотеки (Tondel J. Srebma biblioteka ksi ncia Alberchta Pruskiego i
jego ony Anny Marii. W-wa, 1994. S. 126).
17 EM 50a34 [17.36-37], [12.11].
18 Ibid. [17.39-40], [18.41^42].
19 В 1566 г., когда осиандризм был признан отклонением от лютеранского учения и осужден,
в Пруссии состоялся судебный процесс, в результате которого были казнены трое деятелей, воз­
главлявших это течение (среди них был и Иоганн Функ).
20 ЕМ 50а34 [17.39] - речь идет о книге, обозначенной в каталоге: “Von der Rechtfertigung des
glaubens wider Osiandr. der preusch[en] Theolog[en]”. Авторство книги, написанной прусскими теоло­
гами, точно установить не удается, но скорее всего упомянутое сочинение принадлежало Иоахиму
Мерлину (самбийский епископ в 50-60-е годы).
21 Ibid. [18.45^46]; [18.47]; [2а. 50], [2а.56], [42.7], [43.11].
22 Ibid. [11.10], [16.22], [23.55], [26.48], [32.12].
23 Чешский катехизис из “камерного” собрания находится сейчас в Торуньской университет­
ской библиотеке (см.: Tondel J. Katalog polonikow: kammerbibliothek i Nova Bibliotheca ksi cia Albrechta
Pruskiego zachowanych w zbiorach Biblioteki Uniwersyteckiej w Toruniu. Torn, 1991).
24 Zeeden E.W. Evangelische Kirchenordnungen // Lexikon fur Theologie und Kirche. Freiburg, 1961.
Sp. 241.
23 EM 50a34 [la. 18], [6.8], [17.31], [32.11]; [5.7]; [6.9]; [17.26], [24.22]; [17.27], [41.16]; [17.28],
[24.23]; [23.54], [24.22]; [24.21]; [25.24].
“ Ibid. [25.25], [29.15], [30.28], [34.12].
27 Gundermann I. Das “Feuerzeug Christlicher Andacht” - eine Gebetsammlung Herzog Albercht von
PreuBen // Zeitschrift fur Kirchengeschichte. 1966. [Bd.] 77. S. 97-104.
28 EM 50a34 [17.33].
29 Ibid. [1.7], [la. 17], [la.24], [11.6], [17.29], [38.3], [38.5], [44.6-7]; [17.28], [24.23], [38.4]; [17.26];
[17.27], [34.6], [41.16]; [23.54], [24.22]; [5.7].
30 Ibid. [34.4], [37.1], [37.3^1], [37.10-11].
31 Ibid. [37.6], [37.15-16].
32 Ibid. [1.7], [2.28-29], [3.65], [4r.8], [34.11], [38.32], [39.19], [39.22].
33 Подробнее о содержании этого трактата см.: Forstreuter К. Zu den Kriegsstudien des Herzogs
Albrecht von PreuBen // AltpreuBische Forschungen. 1942. [Bd.] 19. S. 234-249.
34 EM 50a34 [1.7]. Мельхиор фон Occe - советник саксонского герцога, затем саксонского кур­
фюрста Августа (1526-1586). Известен как автор юридических трудов и пособий по управлению
(например, “Prudentia regnativa”). Вероятно, упомянутый в каталоге “камерного” собрания экземп­
ляр был впоследствии описан А. Серафимом: “Doctor Melchiom vonn Osse Testament gegen Augusto,
Hertzogen unndt Churfiirsten zu Sachssen, S. Churf. g. Rathen unnd Landschafftenn. Anno 1555”
(1Seraphim A. Handschriftenkatalog der Stadtbibliothek Konigsberg in PreuBen // Mitteilungen aus der
Stadtbibliothek zu Konigsberg in PreuBen. Konigsberg, 1909. S. 34).
35 Цит. no: Ritter G. Die Neugestaltung Europas im 16. Jahrhunderts. B., 1950. S. 303.
36 EM 50a34 [1.4], [2.39], [2a.43—45], [2a.57], [3.61], [33.2-6], [33.9], [33.11-12], [33.18], [33.20-21],
[33.28-29], [35.29], [36.36], [36.38], [37.22-24], [38.34], [39.22], [40.3], [40.9], [41.17], [42.25].
37 Сохранились два более поздних каталога “камерного” собрания: опись 1583 г. (включавшая
547 номеров), составленная в связи с переводом книг в “новую” библиотеку, и список 1667 г. (вклю­

187
чавший 548 номеров), составленный библиотекарем Грабе Старшим. В этих каталогах книжный
фонд “камерного” собрания описан более подробно, в том числе содержатся сведения о языке из­
даний и рукописей, хранившихся в библиотеке: Kuhnert Е. Op. cit. S. 66-67.
38 ЕМ 50а34 [40.2]; [33.25]; [35.19]; [33.32]; [2,31], [2.33], [2.36], [23.2], [30.21], [35.26-27]; [39.26].
39 Так именовался Кёнигсбергский университет в честь своего основателя.
49 ЕМ 50а34 [36.39]; [3.62].
41 Ibid. [46г. 1-10].
42 “Ego Felix Rex Polyphemus ingenue fateor me accepisse ex Cancellaria Illustrissimi Principis Alberti
Primi Ducis Prussie suprascripta volumina variaru[m] facultatum, partim scripta, partim typis excusa, que
quidefm] ex Arce Tapia transmissa sunt’ [XX. HA, Etats-Ministerium 71 j43 (GStAPK)]. Данный каталог
был опубликован Э. Грюневальдом: Griinewald Е. Das Register der Ordensliberei Tapiau aus den Jahren
1541-1543 // Berichte und Forschungen (Jahrbuch des Bundesinstitut fur ostdeutsche Kultur und Geschichte).
Munchen, 1993. Bd. 1. S. 68.
43 “Die alt vnnd newe E vnnd Cronica von Leifflant vnnd Stucker” (Griinewald E. Op. cit. S. 63).
44 EM 50a34 [37.28-30], [38.11-15], [39.31-32]; [37.31], [38.34], [39.18]; [39.39]; [39.37], [40.6];
[37.25, 26], [38.39], [39.16], [39.21], [39.25], [39.38].
43 Ibid. [39.19], [39.22], [39.32].
46 Ibid. [38.33], [39.17].
47 Речь шла о Казимире (ум. в 1527 г.), Георге (ум. в 1543 г.) и Иоганне (ум. в 1525 г.).
48 ЕМ 50а34 [40.5], [41.1-5], [41.7-8], [41.11].
49 Thielen P.G. Op. cit. S. 169-175.
39 EM 50a34 [41.9], [41.13], [41.17-20], [41.22-24], [41.26].
51 Forstreuter K. Op. cit. S. 237-238.
 ИОГАНН АВЕНТИН
И МОНАСТЫРСКИЕ БИБЛИОТЕКИ
А .В . Д о р о н и н

В противопоставлении своего времени так называемым “средним векам”

поборники Возрождения идентифицируют собственную эпоху - эпоху, для ко­
торой характерны преклонение перед культурным наследием античности и кри­
тика схоластической традиции предшествующих веков, опора на авторитет ра­
зума и интерес к наукам, антропоцентризм и секуляризация человеческого опы­
та, известное раскрепощение мысли и зарождение национального самосозна­
ния. По мере развития и распространения гуманистических идей подданные
международной “республики ученых” на ее окраинах (если Италию рассматри­
вать как метрополию) всё более претендуют на национальную автономию.
В поисках национального начала они обращаются к родному прошлому, мифо­
логизируя его.
Важное место в германском Ренессансе принадлежит истории. Немецкие гу-
манисты-летописатели основное внимание уделяют выявлению, публикации и
пропаганде сведений античных авторов об отечественной древности. Они зано­
во открывают многие из уже известных сочинений классиков, обнаруживая
принципиально иные, чем у средневековых хронистов, подходы к их интерпре­
тации и идейные приоритеты. Примером тому - Тацит. Под девизом “ad fontes”
они привлекают также новые комплексы носителей информации (разного рода
документы, эпиграфика, нумизматика и др.), сопоставляя их и поверяя ими свои
суждения.
За источниками гуманисты устремляются в первую очередь в монастырские
библиотеки. В данной статье речь пойдет о том, как один из них, Иоганн Авен-
тин, работает с рукописями, что ищет и что находит в книгохранилищах, как
реагируют на его занятия их смотрители и соответственно как он сам относит­
ся к ним, наконец, что из обнаруженного, как и почему он использует.
Баварец Авентин - один из крупнейших ренессансных историков Германии,
ученик Конрада Цельтиса и Лефевра д’Этапля, Филиппа Каллимаха и Альбер­
та Брудзева, друг Беата Ренана и Филиппа Меланхтона, с 1509 г. - воспитатель
детей баварского герцога Альбрехта IV Мудрого, а с 1 5 1 7 г . - первый офици­
альный историограф династии Виттельсбахов1.
Одной из общепризнанных в литературе, если не главной, заслугой Авенти-
на перед наукой является глубокая фундированность его ставших знаменитыми
“Анналов князей Баварии” и “Баварской хроники”. Никто из историков до него
и даже столетия спустя после не обследовал столь основательно библиотеки (в
первую очередь монастырские) родной земли и не свел в своем труде такого ко­
личества разных по характеру материалов. Не одно последующее поколение
ученых строило свои представления о средневековье на основе его трудов.
Авентин стал заниматься сбором данных о германской древности задолго до
того, как получил предложение стать придворным историографом, еще в те го­

189
ды, когда, как пишет он сам, был “загружен школой”2, т.е. воспитанием принцев.
Из этого периода до нас дошли его “Adversarien”, книги выписок и комментариев
к находкам, содержащие также отрывки из различных анналов. Уже по ним мож­
но уяснить масштабы и основные направления поисков будущего летописца.
В начале 1516 г. при Инголыптадтском университете (первом в Баварии)
было создано литературное Содружество (Sodalitas literaria Angilostadiensis), вы­
званное к жизни идеей Авентина объединить гуманистов княжества на манер
Sodalitas Danubiana Цельтиса. Одной из важнейших задач инголыптадтского
Содружества должна была стать публикация неизвестных дотоле хроник и дру­
гих сочинений, преимущественно регионального происхождения. Развивая идеи
Цельтиса, Авентин предполагал описать древности, географическое располо­
жение, обычаи и прошлое Баварии, рассчитывая, что другие авторы возьмут на
себя задачу рассказать о своих землях. Собственно, вместе с ним воплотят в
жизнь цельтисовскую идею Germania illustrata - общими усилиями изобразят
Германию, целостную и единую, носительницу самобытной культуры.
В августе 1518 г. в Аугсбурге увидело свет найденное Авентином (еще в де­
кабре 1509 г.) и подготовленное им к печати “Жизнеописание Генриха IV”, ба­
варское продолжение Саксонской всемирной хроники. Это был первый шаг в
реализации публикаторских планов Содружества. Однако вскоре, несмотря на
опеку Sodalitas со стороны правящего дома, Авентин удаляется от участия в его
деятельности (собственные творческие замыслы становятся для него гораздо
более значимыми), и активность его инголыптадтских единомышленников по­
степенно сходит на нет.
Получив назначение на должность придворного историографа и рекоменда­
тельные письма князей, которые отворяли ему двери всех библиотек княжест­
ва, отметивший свое 40-летие Авентин отправился в путешествие по Баварии.
Благодаря самой доброжелательной поддержке со стороны власти перед ним
открывались великолепные исследовательские перспективы. Он использовал
их в полной мере, о чем мы узнаем из предисловия к “Баварской хронике”. Гу­
манист так описывает это время: “...[я] работал в меру всех своих сил, днем и но­
чью, летом и зимой не имел покоя, часто перенося жару и холод, пот и пыль,
дождь и снег, прошел всю Баварию, объездил все монастыри и обители, при­
лежно исследовал все хранилища и сундуки с книгами, прочел и переписал все­
возможные манускрипты, древние вольные и дарственные [акты], хроники,
притчи, стихи, песни, деяния, сказания, молитвенники, книги о мерах, саличе­
ские книги, календари, списки умерших, регистры, жития, посетил и осмотрел
святые места, дароносицы, колонны, образы, кресты, древние камни, погребе­
ния, живописные полотна, своды, фрески, церкви, надписи, перечитал и прора­
ботал церковное и светское право, латинские, немецкие, греческие, славянские,
венгерские, итальянские, французские, датские и английские истории3, ничего,
что было бы пригодно для данного дела, не пропустил и не оставил неисследо­
ванным, проверил свидетельства и сообщения всех древних историй, обшарил
все уголки”4. Своей главной задачей Авентин видел выявление максимально
возможного комплекса разнообразных источников (“omnia denique antiquitatis
monumenta”5). Естественно, в ее решении он в первую очередь рассчитывал на
рукописные собрания обителей.

190
 В течение 1517-1519 гг. историк побывал в 90 различных пунктах, отмечен­
ных на карте княжества, и аккуратно зафиксировал их в своем дневнике. Не зная
устали, он разыскивал материалы для “Анналов князей Баварии”. В ходе беспре­
станных разъездов по аббатствам гуманист заручился поддержкой многих из на­
стоятелей, что дало ему возможность плодотворно работать в крупнейших мона­
стырских книгохранилищах в Регенсбурге, Альтайхе, Пассау, Отинге, Шейене,
Фрайзинге, Ландсхуте, родном для него Абенсберге, Pope, Тегернзе и др.
По просьбам высокопоставленных клириков он создает в 1517 г. ряд прак­
тически незамеченных историографией небольших работ, посвященных цент­
рам паломничества и монастырям Баварии, оставившим заметный след и в его
собственной жизни. Эти сочинения - “Анналы бенедиктинского монастыря
Шейен”, “Хроника августинской капеллы Рансхофена” и “История Альтёттин-
га” (в первую очередь его капеллы) - еще компилятивны и созданы в период,
предшествовавший его творческой зрелости. В них нет характерных для Авен-
тина 1520-х годов широты охвата материала, нового подхода к источникам,
единства библейской и германской древности (согласно его общей концепции,
линия потомков Туискона напрямую восходит к Ною и изначально вплетена в
канву первых событий на Земле), параллелей между прошлым и современно­
стью, т.е. всего того, что сделало его одним из родоначальников немецкой исто­
рической науки. Да и сам факт обращения баварца к церковной тематике побу­
ждает видеть в нем еще скорее средневекового хрониста, чем носителя ренес­
сансных идей.
Между тем в письме к другу, всемогущему канцлеру Виттельсбахов Леонар­
ду фон Экку (1517), Авентин не скрывает своего энтузиазма: “Я не могу изобра­
зить, какими слезами радости и душевным трепетом совсем недавно наполнили
меня замечательные авторы, которых я спас от моли и червей”6. Среди них, как
сообщает историк, “божественный Киприан”7, полное Jus pontificium8, саличе­
ские законы с дополнениями Карла Великого, Людовика I Благочестивого и
Лотаря I, рукопись Витрувия9 о металлах, “Магия” Альберта Великого10, хрони­
ка епископа Иордана11 с дополнениями и комментариями Альберта Бехайма из
Пассау (советника Оттона I), сочинения самого Альберта Бехайма, некие опи­
сания римских провинций, манускрипт Бернарда из Норика12 “О делах бавар­
ских”, 11 книг песен Фортуната (епископа Пиктавии (ныне Пуатье) в Аквитан­
ской Галлии), грамматика Евтихия и Аспера, безымянные греческие граммати­
ки и др.13 Тогда же, как известно из исследований, посвященных гуманисту, он
обнаруживает в библиотеке Сент Эммерам в Регенсбурге хроники Кассиодора14
(изданного позже Куспинианом, венским наставником и другом Авентина, рек­
тором Венского университета) и Херманна из Райхенау, жизнеописание Генри­
ха IV (опубликованное самим баварцем), “Книгу о сохранении единства церкви”
Вальтрама; в монастыре Нидеральтайха —его Анналы, славу средневековой ис­
ториографии (сегодня они известны лишь по копии, сделанной гуманистом), и
сочинения аббата Херманна из Нидеральтайха. В его распоряжении оказыва­
ются также хроники Регинона Прюмского15 и Эккехарда из Аураха16, Фульд­
ские анналы и сотни других работ средневековых авторов17, к которым впослед­
ствии ученым часто приходилось прибегать опосредованно, через Авентина.
С некоторыми оригинальными рукописями, иногда известными только благода­

191
ря ему и просто не сохранившимся, мы уже не имеем возможности ознакомить­
ся. Кроме него, их никто не использовал.
Авентин, по всей видимости, до конца жизни вынашивал определенные из­
дательские планы. Это могло бы объяснить, почему так много манускриптов,
найденных в 1517-1519 гг., он сохранял у себя до конца жизни. Не исключено,
однако, что подобным образом он пытался спасти их от церковников, которых
считал главным препятствием для развития науки и виновниками утери, даже
умышленного уничтожения бесценных литературных памятников.
Ренессансный историк не задается вопросом: почему, с какой целью “не-
учи”-священнослужители сберегли книги знаменитых язычников? Средневе­
ковая традиция летописания и не думала порывать с наследием древности.
Христианство выросло в недрах Римской империи, которая, в соответствии с
пониманием “translatio imperii” в трудах отцов церкви (Исидора Севильского и
Беды Достопочтенного, создавших первую универсальную периодизацию
прошлого), как четвертая и последняя империя на Земле, согласно пророче­
ству ветхозаветного Даниила, должна была существовать до конца мира,
трансформировавшись в “Град Божий”. Сама церковь предстает при этом в
роли главного проводника культурной политики, носителя латинского языка
и грамотности, посредника в передаче высокой духовной традиции и знаний
римлян. Монахи, переписчики античных кодексов, выступают гарантами пре­
емственности истории, принципиально отрицающими, однако, основы иного,
нехристианского, мировидения.
Авентин не иначе как с пиететом пишет о знаменитых в VII в. либрариях и
просвещенных клириках бенедиктинского монастыря Сент Эммерам в Регенс­
бурге18, об обители в Химзее, ставшей “в то время высшей школой для духовен­
ства”19, и др. В его представлении, чистых сердцем, благонравных, алчущих зна­
ний верующих следует искать в глубине веков, а идеал религии - в доконстан-
тиновом христианстве. Чем больше католическая курия отдалена от него во
времени, тем более критически относится он к ней. Основная же сила его него­
дования обращена в адрес современной ему церкви, притязающей на светское
могущество, стяжающей и развращенной, косной и невежественной.
Объектом возмущения гуманиста становятся священники и монахи, пло­
хо знающие Библию20, развалившие латинские школы, пополняющие свои
ряды за счет “неучей и болванов”, не чтущие образованных и пренебрегаю­
щие знанием, виновные в пропаже многих уникальных памятников21. Авен­
тин замечает, что вообще, «с тех пор как возникли духовные ордена или (как
называет их св. Павел) неордена (в данном случае игра слов, ибо в оригинале
авентиновское Unorden созвучно Unordnung, что означает “беспорядок, ха­
ос”. -А .Д .), были потеряны самые ценные книги ученейших язычников и хри­
стиан, ордена заполонили [всё] своей глупостью и выдумками»22. Теологи, со­
крушается последователь Эразма, “извратили своими измышлениями и...
фальсифицировали даже Священное Писание, саму веру, все науки, всю фи­
лософию, семь свободных искусств вплоть до грамматики Доната, как хоро­
шо об этом свидетельствуют их книги”23.
Вместе с тем и среди слуг Господних, делает оговорку Авентин, могут быть
исключения, лишь подтверждающие правило. Это “подлинные просвещенные

192
христиане”, которые “проявляли интерес к наукам, были почитаемыми учены­
ми и имевшими духовный сан людьми, [они] допустили меня увидеть и прочесть
их книги”24. Очевидно, здесь историк с благодарностью вспоминает некоторых
из тех, кого встретил, работая в монастырских книгохранилищах Баварии.
Часть из них была знакома ему уже по Вене, где он много лет вращался в кру­
гу соратников Цельтиса. Важнейшим и определяющим критерием в данном слу­
чае стало стремление священнослужителя к знаниям, являвшееся для гуманиста
определяющим признаком высокого достоинства человека в целом.
Столь открытая неприязнь к духовенству (и это в Баварии, ставшей
в 1520-е годы оплотом католицизма на юге Германии!) отозвалась Авентину
тем, что в 1528 г. он был арестован по обвинению в ереси (правда, благодаря за­
ступничеству Леонарда фон Экка скоро, совершенно надломленный, вышел на
свободу), его книги (в первую очередь латинская грамматика) были изъяты из
школ, а сам он обвинен клириками в краже монастырских рукописей. Имея в
виду высказанные выше предположения относительно публикаторских задумок
Авентина и желания спасти ценные труды, следует тем не менее констатиро­
вать, что многие раритеты действительно продолжали оставаться в собрании
историка вплоть до его смерти, а после несколько раз меняли хозяев, пока не­
которые из манускриптов не исчезли совсем, например “Анналы” Альтайха,
дневник Тагено “Азиатская экспедиция”25, записки Альберта Бехайма, фюр-
стенфельдские ежегодники.
Зная, как много и с каким воодушевлением работал гуманист в монастыр­
ских библиотеках, какую радость высказывал в этот период (но не потом в сво­
их произведениях!) в письмах к друзьям по поводу своих открытий, мы вправе
ожидать от него хотя бы упоминаний о них. Увы, бесчисленные “средневеко­
вые” хроники, ставшие для него самым массовым и информативным источни­
ком, Авентин, как правило, не называет, и лишь кропотливый анализ исследо­
вателей XIX-XX вв. позволяет нам их “распознать”.
Почему же и в “Анналах князей Баварии”, и в “Баварской хронике” они
практически выпали из перечня используемых историком материалов? Почему
сам он почти ничего конкретного не сообщает об этих находках? Почему, про­
штудировав сотни житий и анналов, он не апеллирует к ним и ссылается лишь
на немногие из них?
Дело, конечно же, не в том, что гуманист зачастую не знает имен их авто­
ров, и даже не в том, что свою просвещенную эпоху он намеренно “сталкивает”
с эпохой предыдущей, “темной”. Он совершенно сознательно в русле своей об­
щей концепции принижает средневековую (латинскую!) традицию историопи-
сания, отводя ей второстепенное и подчиненное место в иерархии источников,
лишая ее авторитета и веса.
По поводу средневековых хронистов ренессансный автор вообще высказы­
вается пренебрежительно: “...в это время были очень неприлежные люди, [ко­
торые] не записали ничего основательного”26. По его мнению, невежественные
священники и монахи вообще “делают из всего большую тайну и добавляют в
нее много лжи”27; “всегда вносят в свои сказки и легенды путаницу”28. К тому
же, замечает Авентин, они еще и постоянно не согласны между собой, не жела­
ют понять и слушать друг друга: “Никто из них не смог бы написать большой
7. Книга в культуре Возрождения 193
труд, он взял бы книги всех других [авторов] и сжег их в одной печи”29. Гуманист
постоянно и категорически противопоставляет “неученую” средневековую тра­
дицию античной30, но являются ли столь подчеркиваемые им необразованность
и некритичность церковных хронистов достаточным основанием для подобного
пренебрежения? Ответ на этот вопрос (и только отрицательный!) можно дать,
вникнув в суть исторических взглядов баварца.
Ключ к его убеждениям - признание вслед за Тацитом народных немецких
преданий в качестве анналов, особых по языку и форме31. Это позволяет Авен-
тину развить идеи Цельтиса о самобытности культуры немцев. Корни герман­
ского этноса, государственности, языка гуманист ищет в дохристианской эпохе
и объявляет немцев носителями традиции, родственной древнегреческой (более
древней и высокой, чем древнеримская). Он хочет найти и находит в монастыр­
ских библиотеках книги, якобы “написанные необычным шрифтом, похожим
на греческий”32; заявляет о существовании за 700 лет до основания Трои архаи­
ческого немецкого государства33, а в самой Трое обнаруживает первые аристо­
кратические баварские роды34. На этом основании он представляет германские
народы в древности не варварами, а прямыми наследниками власти и культуры
Древней Греции, якобы избранными за свое благочестие и уполномоченными
Богом покарать Римскую империю за ее моральное разложение. Связующим
звеном между немецкой языческой (столь же древней и славной, что и древне­
греческая) и христианской историей, символом принадлежности “древнегерман­
ской” культуры к древнейшим баварец считает друидов, мудрецов-магов кельт­
ских поверий (кельтов он также относит к германским народам), будто бы но­
сителей языка, культов и знаний Древней Греции. Авентин создает собственную
антично-германскую мифологию, которая включает в себя одновременно биб­
лейских и античных героев, персонажей подложной хроники Бероза35 и немец­
ких преданий, а также реальных политических фигур. Стержень всей этой кон­
струкции - идея “единого” и неизменного по своей природе германского этноса,
благодаря которой первые и все последующие века немецкой государственно­
сти логически увязываются баварцем с “истинной” историей немцев, начинаю­
щейся (возрождающейся) у него с Карла Великого, в его глазах - основателя
империи германской нации. При этом “трансляция империи” понимается им как
перенос от древних греков через римлян к немцам некой общечеловеческой ис­
торической и культурной миссии (а не просто названия), суть которой, согласно
его концепции, заключается в построении последней, четвертой, империи на
Земле, а именно благоденствующей Священной Римской империи германской
нации. “Римский период” жизни германских народов, выпадающий, по его мне­
нию, из их “естественной” эволюции, Авентин готов стереть из исторической
памяти соотечественников.
Для него как немца предпочтительнее найти следы общности с культурой
Древней Греции, прародительницы всех наук, нежели с культурой пришедшей
на глазах его предков в упадок Римской империи. Для него как гуманиста в
древности более значимы не материальные следы высокой культуры, но ее мо­
ральные ценности, и в этом отношении Древняя Греция видится ему более оду­
хотворенной цивилизацией. Потому почти весь идейный багаж античности для
ученика Цельтиса, восхвалявшего в противовес итальянской древнегреческую

194
традицию, имеет греческие корни: “Греки были гораздо прилежнее римлян,
усердно перевели книги с других языков и о деяниях других народов. Всё, что
мы имеем на латыни, исходит от греков, они открыли и описали все науки; мы
не располагаем ни одной здравой книгой на латыни, должны всё выискивать у
греков”36. Для него Гомер - источник всех наук и письма. Даже в уста Алексан­
дра Македонского он вкладывает признание, что выше всех богатств мира тот
ценит священные книги Гомера37. Герои древнегреческой истории в “Анналах
князей Баварии” и “Баварской хронике” более озабочены поиском стихов из
“Одиссеи” и философскими проблемами, нежели современной им политикой и
повседневной жизнью.
Средневековая хронистика продолжает линию латинской, а потому, по
Авентину, изначально уступает древнегреческой школе историописания. Вслед­
ствие этого эпигонам римских авторов он предпочитает традицию отечествен­
ную, автохтонную, “древнюю” - героические предания первых германцев. Им
гуманист доверяет больше и потому, что они выражают общее мнение: “horum
ego autoritatem”38.
Истории, биографии, анналы V-XV вв. представляются баварцу проход­
ным, чужеродным, недостойным большого внимания этапом в отечественном
летописании, которое должно быть нацелено, по его мнению, на возрождение
древней славы немцев. Он упрямо и демонстративно игнорирует их, оставляет
(за редким исключением) невостребованными, хотя на деле не может пройти
мимо такого колоссального информативного блока, особенно применительно к
стадии формирования ранних немецких государств. Формально в своей иерар­
хии источников он не отдает предпочтения каким-либо из них, рассматривает их
как взаимодополняющий комплекс. Согласно его заявлениям, они нужны ему в
равной степени. Между тем повествовательные (нарративные) источники он
признает вспомогательными39.
В осмыслении прошлого и настоящего, в поисках неких общих черт нацио­
нального характера и образа жизни, в утверждении непохожести и оригиналь­
ности германской культуры гуманист обращается к источникам, работу с кото­
рыми считает основополагающей для историка. Он стремится собрать макси­
мально возможную их сумму, прочесть их на языке оригинала, критически со­
поставить (отдав, однако, предпочтение “мнению большинства”), дополнить
собственными наблюдениями и выводами, а затем обсудить коллегиально ре­
зультаты своей работы.
Без монастырских библиотек труд гуманиста немыслим. Его путь ad fontes
пролегает через церковные книгохранилища, ставшие связующим звеном
между воспеваемой Ренессансом античностью и критикуемой повседневно­
стью. Избирательно обращаясь к свидетельствам прошлого, писатель Возро­
ждения демонстративно обходит вниманием сочинения ближайших предшест­
венников, средневековых хронистов. Монастырская (латинская) традиция ис­
ториописания становится для него главным оппонентом в столкновении мне­
ний и эпох - в столкновении, которое побуждает его сформулировать собст­
венную позицию, определить свою национальную принадлежность, наконец,
осознать себя и свое время.

7 *
195
 ПРИМ ЕЧАНИЯ

1 См. об Авентине: Доронин А.В. Оценка творчества немецкого историка-гуманиста И. Авен-

тина в эпоху Просвещения // Культура эпохи Просвещения. М.: Наука, 1993. С. 212-222; Он же.
Иоганн Авентин “Баварская хроника. Введение”: (Вступительная статья, перевод с немецкого и
комментарий) // Культура Возрождения и власть. М.: Наука, 1999. С. 212-220; Он же. Гуманист на
службе князю. Иоганн Авентин - придворный историограф Виттельсбахов // Человек в культуре
Возрождения. М.: Наука, 2001. С. 175-186.
2 TurmairJoh. (Aventinus). Sammtliche Werke / Hrsg. von der Akademie der Wissenschaften: 6 Bande.
Munchen, 1881-1908. Bd. 4, Teil 1. S. 8 (далее - Aventinus. S.W.).
3 Вопрос о том, знал ли Авентин эти языки, не является принципиально важным. Славянские,
венгерские, датские, английские “истории” гуманист читал на латыни. В годы занятий в Кракове и
Париже он мог выучить польский и французский.
4 Aventinus. S.W. Munchen, 1982. Bd. 4, Teil 1. S. 6-7.
5 Ibid. MUnchen, 1882. Bd. 2. S. 3.
« Ibid. Bd. 1. S. 639-640.
7 Святой Киприан - епископ карфагенский (после 200-258 гг.), происходил из богатой язы че­
ской семьи, вначале был ритором, в 246 г. принял крещение и в 248 г. стал епископом Карфагена,
считался крупным церковным авторитетом и в эпоху средневековья. Главные сочинения -
“О единстве церкви”, “О преходящем”, “Об усердии и подаянии”.
8 Jus pontificium - сборник папских установлений.
9 Витрувий (вторая половина I в. до н.э.) - знаменитый римский архитектор, инженер и изо­
бретатель, автор трактата “Десять книг об архитектуре”. Упоминаемая Авентином рукопись Вит­
рувия “О металлах” современным исследователям неизвестна. Н е исключено, что упоминаемый
Авентином манускрипт - фрагмент 2-й книги упомянутых выше “Десяти книг", в которой речь
идет о строительных материалах.
10 А льберт Великий, граф фон Болыптедт (предположительно 1206/1207-1280), - немецкий
теолог и философ-схоластик, доминиканец, преподавал в 1245-1248 гг. в Парижском университе­
те, ставил науки на службу богословию, примирял Аристотеля с католицизмом.
11 Иордан - готский историк VI в., происходил из знатного рода, возможно принял духовное
звание (католик), согласно некоторым источникам, был епископом в Кротоне. Сочинение Иорда­
на “О происхождении и деяниях готов” (“Getica”) - один из важнейших памятников истории готов
и всего периода Великого переселения народов. В его основе леж ат произведения Кассиодора.
Современную ему историю готов Иордан описывает как очевидец. Кроме того, он привлекает на­
родный эпос готов, что в глазах Авентина придает его труду дополнительную ценность.
12 Бернард из Н орика - вероятно, Бернард из Креемюнстера (вторая половина XII в.), хрони­
ку которого “О делах баварских” Авентин активно использует в своих “Анналах князей Баварии”
и “Баварской хронике”.
13 Aventinus. S.W. Bd. 1. S. 640.
14 Кассиодор Флавий Магн Аврелий (ок. 490-583) - римский политический деятель и писатель,
выходец из сенатской аристократии. Находясь на службе у Теодориха (консул в 514 г., руководи­
тель канцелярии), выступал за достижение взаимопонимания между готами и римлянами. С упад­
ком могущества готов ушел в отставку, основал Виварийский монастырь, занялся сбором рукопи­
сей античных авторов, к переписыванию которых привлек монахов. Его “История готов”, возда­
вавшая хвалу как готам, так и римлянам, не сохранилась. Представление о ней можно получить по
выпискам, сделанным Иорданом. Перу Кассиодора принадлежат также хроника от сотворения ми­
ра до 519 г., “Институции” - учебник для монахов, комментарии к псалмам, сочинения богослов­
ского содержания и др.
15 Регинон Прюмский (ум. 915) - аббат (892-899) Прюмского монастыря в Лотарингии; автор
всемирной хроники, посвященной истории франкского государства и особенно Каролингов; за­
щитник идеи единства Каролингской империи. Последние годы хроники описаны им на основе
личных наблюдений, работ современников и некоторых документов. Reginonis Chronicon оказала
значительное влияние на традицию летописания в западноевропейских странах в Х-ХШ вв.
16 Эккехард (ок. 980-1057/1060) - хронист и поэт, руководил монастырскими школами в Сент-
Галлене и Майнце; автор популярной истории Сент-Галленского монастыря, доведенной до 973 г.
и изобилующей анекдотами.

196
 17 О работе Авентина с названными выше и другими средневековыми хрониками и докумен­
тами см. Послесловие Зигмунда Рицлера к “Анналам князей Баварии” (Aventinus. S.W. Miinchen,
1884. Bd. 3. S. 559-594).
18 Ibid. Miinchen, 1886. Bd. 5. S. 70.
‘9 Ibid. S. 68.
20 Ibid. Bd. 4, Teil 1. S. 328, 405.
21 Ibid. S. 518 u.a.
22 Ibid. S. 225.
23 Ibid. S. 327.
24 Ibid. Teil 2. S. 810.
25 В 1522 г. Авентин подготовил публикацию дневника Тагено, соборного декана и капельмей­
стера из Пассау, сопровождавшего императора Фридриха I Барбароссу в его крестовом походе.
Выход в свет манускрипта, обнаруженного еще в августе 1517 г. в монастыре Райхерсберга, исто­
рик посвятил своему воспитаннику Эрнсту, к тому времени администратору епископства Пассау.
26 Aventinus. S.W. Bd. 5. S. 509.
27 Ibid. Bd. 4, Teil 2. S. 1087.
28 Ibid. S. 793.
29 Ibid. Teil 1. S. 327.
30 См., например: Ibid. Bd. 4, Teil 2. S. 1015.
31 Тацит Корнелий. Сочинения: В 2 т. СПб., 1993. Т. 1. С. 338.
32 Aventinus. S.W. Bd. 1. S. 311 u.a.
33 Ibid. Bd. 4, Teil 1. S. 191.
34 Ibid. S. 340.
35 Б ероз ( ok . 350-280 г. до н.э.) - халдейский ж рец из Вавилона; беж ал в Грецию; написал
для А нтиоха I историю Вавилонии на греческом язы ке, но она не сохранилась. Среди опубли­
кованного в 1498 г. в Риме А ннием из В итербо (Джованни Н анни) ряда до тех пор неизвестных
источников - “Antiquitatum variarum libri XVII cum commentariis” - оказалась и “Х роника” Б еро-
за. Л иш ь к концу 1520-х годов подлинность этого сочинения развенчал Б е а т Ренан. Авентин,
не подозревая о фальсиф икации, активно использовал ф антастические генеалогические конст­
рукции псевдо-Бероза.
36 Aventinus. S.W. Bd. 4, Teil 1. S. 407.
37 Ibid. S. 347.
38 Ibid. Bd. 1. S. 645.
39 Ibid. Bd. 3. S. 109, 239.
 ТОМАС БОДЛЕЙ И ПЕРВАЯ ПУБЛИЧНАЯ
БИБЛИОТЕКА В ЕВРОПЕ
О .В. Д м и т р и ева

Совершенно очевидно, что книжность, библиофилия как особая сторона

интеллектуальной культуры может принимать самые разнообразные истори­
ческие формы. При этом в ее основе неизменно остается глубоко личност­
ное, почти мистическое отношение человека к книге, любовь к ней, стремле­
ние добыть ее и обладать ею, сохраняя лишь для себя или, напротив, делая до­
ступной другим. В обоих случаях страсть к собиранию книг приводит к появ­
лению библиотек —частных собраний, доступных только их владельцам, или
корпоративных, связанных с определенным институтом (монастырских, со­
борных, университетских) и предоставляющих доступ нечленам корпорации
лишь в редких случаях. Личные библиотеки монархов с их соизволения так­
же нередко приоткрывали свои двери для публики, однако такие спорадиче­
ские проявления “публичности” не меняли частного характера этих книжных
собраний.
Эпоха раннего нового времени, отмеченная колоссальным прогрессом кни­
гопечатания и библиотечного дела, впервые породила феномен публичной биб­
лиотеки в современном смысле слова, доступной читателям вне зависимости от
их статуса и личных пристрастий учредителей. История основания сэром Тома­
сом Бодлеем (1544—1613) первой публичной библиотеки в Англии, за которой
специалисты признают первенство и в Европе, дает возможность подметить
множество принципиально новых черт, характерных для библиотечного дела
XVI-XVII вв.
Бодлеянская библиотека, считающаяся в настоящее время одним из бога­
тейших книжных собраний мира и третьим по значению архивом Великобрита­
нии (после Национального архива и Британской библиотеки), была основана
человеком, чья связь с какими-либо институтами или корпорациями не играла
определяющей роли. Ее создатель был частным лицом, выступившим со сме­
лым проектом, которому он сумел придать общественную значимость. Не имея
средств, сравнимых с теми, которыми располагали коронованные книголюбы,
не опираясь на складывавшиеся веками книжные собрания, он сумел увлечь
своим замыслом сотни людей и за очень короткий срок создать богатейшую
библиотеку, открытую для публики. Оценивая начинание Бодлея, современни­
ки восхищались именно тем, что он воплотил его ценой лишь собственных уси­
лий и энергии: “Этот высокий и счастливый дух... смог с помощью частных
средств превзойти прославленное великолепие могущественных государей...
Дело его, совершенное им в одиночестве, затмевает гордую славу египетской
библиотеки и посрамляет унылые накопления богатого Ватикана”1. В свете
этого небезынтересно взглянуть на то, в какой среде сформировалась личность
человека, которого называли “английским Птолемеем”, “щедрым благодете­
лем” и “великим восстановителем учености”.

198
 Бодлеянская библиотека. Интерьер “Крыла искусств ” и “Крыла Селдена”

Томас Бодлей с детства принадлежал к тому кругу, в котором любовь к чте­

нию, вкус к языку и печатному слову ставились чрезвычайно высоко. Он проис­
ходил из семьи убежденных протестантов, эмигрировавших в период правления
Марии Тюдор сначала в Германию, где они жили в Везеле и Франкфурте, а за­
тем в Женеву. Его отец, Джон Бодлей, выходец из дорсетского джентри, играл
видную роль в английской женевской общине и неоднократно выбирался ста­
рейшиной конгрегации. Среди друзей дома было немало протестантских теоло­
гов, ученых-лингвистов и книгоиздателей. Круг чтения юного Томаса Бодлея,
определявшийся его частными учителями, составляли труды Т. де Беза и
Ж. Кальвина. Отец также позаботился и о его занятиях древними языками с
лучшими преподавателями, которых можно было отыскать в Женеве. Помимо
латыни с 12 лет Томас Бодлей занимался древнееврейским, а его наставником в
греческом был известный в то время составитель греческого лексикона Роберт
Константайн.
После воцарения Елизаветы I семейство Бодлеев вернулось в Англию.
Джон Бодлей и на родине не утратил связи с миром ученых-книжников и печат­
ников: в 1562 г. он получил от королевы исключительное право на издание так
называемой “женевской Библии” (с комментариями, трактовавшими текст в
кальвинистском духе)2. Что же касается его сына, то в 1560 г. тот поступил в
Оксфорд (колледж Магдалины), в 1563 г. получил степень бакалавра искусств,
а годом спустя стал полноправным членом колледжа Мертон, где начал читать

199
курс лекций по греческому языку, который пользовался огромным успехом.
Бодлей вполне мог сделать весьма успешную карьеру ученого: в 1566 г. он по­
лучил степень магистра искусств, в 1569 г. стал одним из прокторов университе­
та. Ему нередко доверяли честь выступать в качестве университетского орато­
ра на официальных церемониях. В эти годы Бодлей продолжал заниматься
древнееврейским и стал одним из лучших английских гебраистов. Свои штудии
он не оставил и после того, как покинул университет, решив избрать карьеру
придворного и дипломата.
Началу службы блестящего молодого человека при дворе предшествовал
его “большой тур” по Европе. Бодлей провел четыре года в Италии, Франции и
Германии, осваивая новые языки (он овладел итальянским, французским и ис­
панским), изучая нравы и политические институты других народов. По возвра­
щении он получил при дворе должность джентльмена-привратника, однако
вскоре королева Елизавета решила использовать его дарования и знание язы­
ков на дипломатической службе. В 1585 г. Бодлей вел переговоры с Фредери­
ком II Датским о создании протестантской лиги на севере Европы; в 1588 г. воз­
главлял тайную миссию к Генриху III во Францию, а с 1589 по 1596 г. служил
официальным представителем Англии в Северных Нидерландах и даже входил
в Государственный совет Республики Соединенных провинций, где был вторым
по положению лицом после Морица Нассауского.
При дворе к нему равным образом благоволили соперничавшие между со­
бой влиятельные государственные деятели - лорд У. Берли, чрезвычайно це­
нивший ученость, и граф Эссекс, также покровительствовавший многим та­
лантливым литераторам и людям искусства. Но, несмотря на то что оба патро­
на прочили Бодлея на высокую и престижнейшую должность государственного
секретаря, он, к изумлению придворного круга, отказался от продолжения по­
литической карьеры. В начале царствования Якова I Стюарта ему снова пред­
лагали этот пост, но Бодлей остался неумолим, решив целиком посвятить себя
совершенно иному поприщу3.
23 февраля 1598 г. он обратился к вице-канцлеру оксфордского университе­
та с письмом, в котором предлагал на собственные средства восстановить нахо­
дившееся в плачевном состоянии помещение библиотеки, построенное в XV в.
герцогом Хэмфри Глостером и вмещавшее его бесценное книжное собрание,
подаренное университету и известное как “библиотека герцога Хэмфри”. За го­
ды Реформации она пришла в совершеннейший упадок: множество книг было
намеренно обезображено или уничтожено ярыми протестантами, боровшимися
таким образом с “католическими заблуждениями”; то, что уцелело, было расхи­
щено. Участь книжного собрания разделило и помещение библиотеки: полки и
столы распродали за ненадобностью4.
Удалившемуся на покой Бодлею пришла мысль вернуть оксфордских сту­
дентов в залы старинной библиотеки, восстановив помещение в его прежнем ве­
ликолепии. Выражаясь его витиеватым языком, “исследуя пути в жизненном
лесу”, Томас Бодлей “решил прислонить свой посох к дверям оксфордской биб­
лиотеки, убежденный, что в уединении и удалении от государственных дел нет
ничего лучшего для него, чем возродить ее для общественных нужд студентов”5.
Как явствует из этих строк, а также из его переписки с университетскими вла­

200
стями, поначалу Бодлей ставил перед собой сравнительно скромную цель -
“придать библиотеке надлежащий вид, снабдить сиденьями, шкафами, столами
и всем необходимым, дабы возбудить в других людях желание наполнить ее
книгами”6. Он считал, что располагает для выполнения этой задачи всем необ­
ходимым: знаниями в области теологии и языков, “некоторыми возможностями
кошелька” (женатый на богатой вдове купца и не имевший своих детей, он мог
свободно распоряжаться значительными средствами), “добрым досугом” и
“множеством уважаемых друзей”.
Реставрация и обустройство помещения заняли у Бодлея два года, заполнен­
ных закупками леса, мебели, замков и цепей, ш бходимых, чтобы, по средневе­
ковому обычаю, приковывать фолианты к полкам. Он полностью обновил
крышу, украсив ее гербами университета и своими собственными. За это время
библиотека превратилась в “первейшую из его земных забот”, а изначальный
проект стал принимать новые очертания. Переговоры с потенциальными дари­
телями книг - учеными и придворными друзьями - шли успешно, Бодлей ото­
всюду слышал похвальные отзывы о своем начинании, и скоро библиотека ста­
ла средоточием всех его амбиций: он стал говорить в возвышенном тоне даже о
весьма прозаических вещах - замках и цепях, которые тем не менее “должны
соответствовать достоинству и уровню дела, задуманного с такими большими
ожиданиями”7. Библиотека поглощала все больше его личных средств и време­
ни. По-видимому, в это время Бодлей решил отказаться от идеи корпоративной
университетской библиотеки и допустить туда всех, кто имел серьезные науч­
ные цели или склонность к языкам и литературе.
После того как помещение было готово принять книги, Бодлей развернул
беспримерную агитационную кампанию, целью которой был сбор рукописей и
печатных изданий. Его идею горячо поддержали ученые друзья, такие же, как
он библиофилы, члены кружка антиквариев - Г. Сэвил, У. Кемден, У. Коуп,
Р. Коттон, неоднократно выступавшие в качестве его советников и экспертов.
Она нашла отклик и у высокопоставленных придворных, государственных дея­
телей и просто у соседей-дворян, которые стали присылать в дар библиотеке
древние рукописи и документы из семейных архивов, ценные книги или деньги
на их приобретение.
Среди первых дарителей был весь цвет английской аристократии: графы
Эссекс, Нортумберленд, Саутгемптон, лорды Баксхерст, Хансдон, Лайл, Мон-
такьют, Ламли, Маунтджой. В составе принесенных в дар коллекций в Оксфорд
стали постепенно возвращаться манускрипты и печатные книги из разграблен­
ных монастырских библиотек. В то же время Бодлей не отказывался и от удоб­
ных случаев пополнить свои фонды за счет изъятия чужих: после военной экс­
педиции графа Эссекса в Португалию тот принес ему в дар 252 тома ценнейшей
епископской библиотеки, захваченной в Лиссабоне8.
Успех предприятия Бодлея во многом зависел от его умения найти подход к
потенциальным меценатам. Он выказал себя превосходным организатором и
тонким знатоком психологии, в особенности психологии библиофилов. Истин­
ным ценителям и обладателям редких книг он внушал, что, переданные в пуб­
личную библиотеку, они послужат многим поколениям ученых, процветанию
государства и благу общества. С остальными играл на их честолюбии и естест­

201
венном желании прославиться своей благотворительностью. Дабы “возбудить”
щедрость донаторов, он разработал целую систему согласованных с универси­
тетом мер, благодаря которым любой дар превращался в общественно значи­
мое событие. По его замыслу, каждому меценату высокого ранга университет
направлял со специальными курьерами личное благодарственное письмо, соста­
вленное на латыни. Рядовые жертвователи получали типовое послание на анг­
лийском. Бодлей придавал этому огромное значение, подчеркивая, что, даже ес­
ли это обременительно, следует выражать благодарность и за самый малый
вклад. Кроме того, имена донаторов заносились в прекрасно изданный и пере­
плетенный в бархат регистрационный журнал, который выставлялся в библио­
теке на почетном месте. Все это превращало благотворительность в престиж­
ное для дворянства начинание. Призыв Бодлея вызвал волну неподдельного эн­
тузиазма. По свидетельству придворного Д. Карлетона, “это дело встретило в
графстве всеобщее одобрение, и каждый думает, как с помощью хорошей кни­
ги или чего-нибудь еще попасть в список дарителей”. В то же время небольшая
ремарка в его письме свидетельствует, насколько новым и необычным было и
само предприятие Бодлея, и повальное увлечение книжной благотворительно­
стью: “Мой кузен Дормер был бы одним из первых среди дарителей, но жена
разубедила его и сказала, что, должно быть, такое странное настроение, внезап­
но охватившее всех, следует приписать влиянию какой-то планеты”9.
Помимо личных писем с увещеваниями и агитации, которую вели его дру­
зья, Бодлей обращался к архиепископам и епископам англиканской церкви с
просьбой, чтобы они подвигли к пожертвованиям тех джентльменов в их диоце­
зах, которые были выпускниками Оксфорда (впрочем, того же ждали и от быв­
ших кембриджцев). Уже после смерти Бодлея его методы сбора средств и фор­
мирования коллекций продолжали использовать кураторы библиотеки и уни­
верситетские власти.
Большое значение для пополнения библиотеки имело решение лондонской
компании стационеров (издателей и книготорговцев) в 1610 г. поставлять Бод-
лею по одному экземпляру каждой выпускаемой ими книги (хотя сам сэр Томас
считал, что среди современной английской продукции много никчемных и лег­
ковесных книг, предпочитая серьезные работы на древних языках).
На денежные пожертвования и средства, вырученные от продажи дублика­
тов, Бодлей сумел подрядить двух книготорговцев - Джона Нортона и Джона
Билла, которые обеспечивали поставки книг из-за границы, закупая их на
Франкфуртской книжной ярмарке, а также в Венеции, в городах Северной Ита­
лии и во Франции. К 1620 г. библиотека насчитывала уже 16 200 томов.
Огромную роль в становлении Бодлеянской библиотеки сыграл ее первый
хранитель, ученый-библеист Томас Джеймс. Он был правой рукой Бодлея в те­
чение многих лет, и, следует признать, основатель не ошибся в своем выборе,
найдя в Джеймсе энтузиаста, готового трудиться день и ночь, принимая и клас­
сифицируя книги. Как и Бодлей,Т. Джеймс происходил из семейства убежден­
ных протестантов, вынужденных эмигрировать из Англии в эпоху Марии Тю­
дор10. Уже в молодости его прозвали “ходячей библиотекой”, а к 1598 г. этот
эрудит стал широко известен своей публикацией средневекового трактата о
библиотеках “Philobiblon” Ричарда из Бери (второе издание этой работы

202
Джеймс посвятил Бодлею)11. Его следующим самостоятельным начинанием
стала подготовка сводного каталога рукописей в университетских колледжах
Кембриджа и Оксфорда (в 1600 г. этот труд вышел под названием “Ecloga
Oxonio-Cantabrigiensis”).
Согласившись принять пост хранителя, Т. Джеймс взял на себя массу хлопот­
ных обязанностей: он должен был неукоснительно присутствовать в часы рабо­
ты библиотеки, встречать читателей, выдавать им книги и рукописи из запертых
кабинетов и шкафов (а в случае с рукописями всякий раз пересчитывать количе­
ство листов до и после работы с манускриптом). Как явствует из его переписки с
сэром Томасом, хранителю нередко приходилось помогать читателям и с транс­
крибированием старинных текстов, которые они были неспособны прочесть12.
Джеймс также вел регистрационный журнал дарений, принимал и размещал на
полках и в шкафах сотни книг, прибывающих отовсюду, описывал их, результа­
том чего стало появление первого каталога Бодлеянской библиотеки.
В определенной степени Джеймс стал психологической жертвой Бодлея, ко­
торый, выплачивая ему весьма умеренное жалованье, ждал от хранителя пол­
ной самоотдачи и чрезвычайно ревниво относился к его попыткам заниматься
самостоятельными научными изысканиями, не связанными с библиотекой. (Он,
например, крайне неодобрительно воспринял известие о том, что Джеймса при­
гласили войти в комиссию по подготовке новой редакции Библии на английском
языке, известной впоследствии как Библия короля Якова.) В своих посланиях к
Джеймсу Бодлей безуспешно маскировал ревность заботой о библиотекаре, ко­
торый, по его словам, и без того вез непосильный груз, но собирался взвалить
на себя новую ношу13. (Однако, как это всегда случается с истинными “трудого­
ликами”, рациональные доводы не подействовали на Джеймса, так и не отказав­
шегося от работы в комиссии, несмотря на его постоянные жалобы на загру­
женность и просьбы дать ему в помощь младшего библиотекаря.)
В этом вопросе Бодлей выказал себя расчетливым и чрезвычайно эконом­
ным организатором: зная, что Джеймсу совершенно бескорыстно помогает его
брат, он всячески оттягивал решение вопроса о должности младшего храните­
ля, которая была учреждена лишь в 1606 г. Бодлей долго сопротивлялся и брач­
ным планам Джеймса: должно быть, хранитель виделся ему кем-то вроде мона-
ха-книжника, принявшего обет безбрачия, дабы ничто не отвлекало его от свя­
щенной миссии. (Пункт о безбрачии библиотекаря, включенный основателем в
первый устав его книгохранилища, был изъят лишь спустя много лет.) Джеймс
стоически переносил и мелочный контроль со стороны Бодлея, который во вре­
мя своего отсутствия в Оксфорде постоянно бомбардировал библиотекаря пись­
мами с инструкциями и требовал регулярных отчетов.
Переписка Бодлея с Джеймсом позволяет проследить, как в ходе обустрой­
ства библиотеки зародился первый в европейской практике книжного дела ал­
фавитный каталог авторов.
В основу классификации своего собрания Томас Бодлей положил традици­
онный тематический принцип: книги были распределены по четырем основным
специальностям —теология, медицина, право и искусство, а внутри каждого раз­
дела располагались на полках и в шкафах в приблизительном алфавитном по­
рядке. Задача осложнялась тем, что по традиции большие тома in folio помеща­

203
лись на стеллажах, к которым крепились с помощью металлических прутов и
цепей, а издания in quarto и in octavo хранились в специальных закрытых на зам­
ки шкафах. Это не позволяло строго выдерживать алфавитный порядок. Возни­
кали и другие технические проблемы - конволюты, анонимные произведения и
подборки трудов нескольких авторов размещались в алфавитном порядке, но на
первую букву названия. Имя автора (в случае если помимо имени собственного
оно включало и топоним - место его происхождения) также могло стать причи­
ной колебаний относительно того, где разместить книгу. Наконец, универсаль­
ный характер многих научных трудов нередко ставил хранителя в тупик, по­
скольку их было трудно отнести к какой-то одной дисциплине.
После размещения книг библиотекарь составлял для каждого стеллажа
(включавшего 18 полок, по 9 с каждой стороны) рукописную таблицу - список
томов в порядке их расстановки с простейшим шифром, отражавшим номер
полки и место книги на ней. Эти списки прикреплялись к стеллажу, но в то же
время их копии служили и рабочим инструментом Джеймса, прообразом ката­
лога библиотеки - он посылал их Бодлею для анализа и формирования заказов
книготорговцам и издателям.
По-видимому, идея издания печатного каталога библиотеки, который об­
легчил бы читателям поиск имеющихся в наличии книг, а также послужил для
рекламы Бодлеева детища и привлечения новых посетителей и жертвователей,
исходила от Томаса Джеймса. Он полагал, что в его основу могут лечь рабочие
таблицы-списки. Переписка Бодлея и Джеймса за 1602-1604 гг. посвящена пре­
имущественно грандиозной задаче по созданию каталога. Издание стало рево­
люционным для своего времени. Традиционная библиотечная практика той по­
ры предполагала размещение в алфавитном порядке названий книг, а не имен
авторов. Джеймсу, ранее следовавшему ей, пришлось отказаться от этого прин­
ципа под нажимом сэра Томаса: их каталог стал алфавитным каталогом авто­
ров. Имена последних по решению Бодлея ставили перед названием работ в ро­
дительном падеже (такого-то... труд), поскольку ему казалось, что в этом слу­
чае генитив будет лучше отвечать классической манере - “more latin like”. Он
также настоял на том, чтобы указывались год издания, место публикации и ко­
личество томов (принцип, далеко не всегда соблюдавшийся в издательском де­
ле XVI в. и не до конца выдержанный в первом издании каталога Бодлеянской
библиотеки).
Факсимильное издание каталога, составленного Т. Джеймсом и изданное в
1605 г., имеется в собрании РГБ14. Его облик и структура явно указывают на то,
что каталог буквально “вырастал” из рабочих списков библиотекаря: каждый
разворот печатного издания вмещал в себя одну такую таблицу, отражающую
содержание стеллажа (поэтому какие-то из страниц каталога выглядят полупу­
стыми, а на каких-то, напротив, не хватает места для всех названий). Книги
большого формата указывались при этом в первую очередь, a in quarto и in octa­
vo вносились позднее в нижнюю часть страницы с особыми пиктограммами,
указывающими на их формат и размещение в отдельных шкафах.
К осени 1604 г. были готовы гранки первого раздела каталога - коллекции
по теологии. По требованию Бодлея он был дополнен двумя специальными ин­
дексами: предметным указателем комментариев к Св. Писанию (поскольку его

204
библиотека располагала 1098 книгами и рукописями этого рода), а также указа­
телем имеющихся в наличии работ комментаторов к трудам Аристотеля.
Несмотря на общие похвалы, подвижнический труд Джеймса не во всем удо­
влетворял Бодлея. Он обнаружил множество опечаток в названиях древнеев­
рейских книг, за что неоднократно пенял хранителю, не владевшему этим язы­
ком. Впрочем, выход из положения был найден немедленно: гранки передали
для сверки Иоанну Друзу-младшему, профессору древнееврейского языка из
Лейденского университета. Бодлея не устраивало и качество самого шрифта,
которым были набраны древнееврейские слова (подобные литеры были редко­
стью, поскольку закупались печатниками лишь в редких случаях для выполне­
ния какого-либо конкретного заказа). К тому же его поставщик Нортон доно­
сил, что не обнаружил в гранках упоминания о книгах, уже доставленных им в
библиотеку. (Эта проблема была одной из самых мучительных для Джеймса,
поскольку коллекции беспрерывно пополнялись и любая версия каталога тут
же устаревала15.)
Все отмеченные недостатки были устранены при подготовке следующих
разделов каталога - литературы по медицине, праву и свободным искусствам.
По предложению Бодлея они также были снабжены особыми указателями тру­
дов комментаторов к каноническому и гражданскому праву, а также коммента­
торов к работам Галена и Гиппократа.
Наконец, последним и очень важным шагом Джеймса стало помещение в
конце каталога полного алфавитного указателя имен упомянутых авторов, что
существенно облегчало поиск их работ и придавало каталогу практически сов­
ременный облик.
Таким образом, в ходе формирования собрания Бодлеянской библиотеки и
издания его каталога классификация по предметному принципу постепенно ус­
тупила место алфавитному как более удобному для ориентации читателя и по­
иска книг. Окончательный переход к этой практике Джеймс закрепил в своем
втором каталоге, подготовленном к изданию в 1620 г.16
Первое место в собрании Бодлея, естественно, занимали теологические тру­
ды (к 1605 г. они составляли 3500 из 8700 названий в каталоге). Здесь была пре­
красно представлена патристика - предмет особых забот и исследовательского
интереса Т. Джеймса, который принес в дар библиотеке около 60 книг и руко­
писей. Его каталог торжественно открывало эразмовское издание Августина,
отпечатанное Фробеном. Наряду с рукописями, инкунабулами и позднейшими
изданиями отцов церкви, а также авторитетов средневековой схоластики библи­
отека располагала прекрасным собранием современных полемических трудов
как протестантских, так и католических авторов. Жемчужиной библиотеки бы­
ло собрание Библий - рукописи Вульгаты, греческие и древнегреческие версии,
издания параллельных текстов на разных языках, переводы на немецкий, фран­
цузский, испанский, итальянский, голландский, русский.
С теологической частью коллекции были связаны далеко идущие планы как
Джеймса, так и Бодлея. По замыслу этих убежденных протестантов, созданная
ими библиотека должна была стать орудием борьбы за дело Реформации, предо­
ставляя протестантским полемистам доступ к первоисточникам и трудам их оппо­
нентов. По-видимому, одной из причин, по которым Джеймс принял пост храни­

205
теля библиотеки, было его намерение заняться разоблачением заблуждений рим­
ско-католической церкви посредством сопоставления древних святоотеческих ру­
кописей с их “искаженными” католическими изданиями. (Бодлея при этом смуща­
ло лишь то, что Джеймс не владел древнееврейским. Но он, по-видимому, считал,
что для критического сравнительного издания текстов должны быть привлечены
и другие ученые, поэтому и согласился принять на себя общее руководство этим
проектом.) Несмотря на то что коллекция по патристике была превосходно уком­
плектована, Бодлей возлагал большие надежды на обещанный Яковом I Стюар­
том дар - большое количество теологических трудов из личной библиотеки ко­
роля. Когда же выяснилось, что ожидание монаршего дара напрасно и обещан­
ные книги никогда не придут, Бодлей решил расстаться и с идеей грандиозного
сравнительного издания трудов отцов церкви, полагая (или попросту используя
это как предлог), что без этих книг не владеющий древнееврейским Джеймс не
сможет выполнить задуманное на достойном научном уровне.
Несмотря на это разочарование, Бодлеянская библиотека все же активно
служила англиканским теологам в полемике с католиками, поскольку предлага­
ла обширное собрание запрещенных католических авторов, “еретических” и
“схизматических” книг. Все они хранились под замком, и исследователь мог по­
лучить доступ к “опасным” материалам только с разрешения вице-канцлера
университета и ведущего профессора теологии17.
Научные интересы самого Т. Бодлея и многообразие его интеллектуальных
пристрастий ярче всего отражал состав книг, относящихся к семи свободным ис­
кусствам. Его увлечение древнееврейским и арабским языками, а также ориен-
талистскими штудиями в целом привело к тому, что в библиотеке были предста­
влены обширные коллекции восточных рукописей - персидских, арабских, ту­
рецких и даже китайских (!). А среди словарей экзотических языков наряду с
персидским, арабским, древнееврейским были также венгерский, “мексикан­
ский” и японский лексиконы.
В 1603 г. Бодлей, все еще недовольный имеющимися у него еврейскими и
арабскими рукописями, вынашивал план посылки на Восток ученого гебраиста,
который владел бы и арабским языком, для приобретения манускриптов, по­
скольку их чрезвычайная дороговизна в Европе затрудняла изучение этого ре­
гиона. Этот замысел был реализован спустя несколько лет, и в 1611 г. в Бодле-
янскую библиотеку пошел поток рукописей с Востока18.
Благодаря дарам членов Московской купеческой компании и английских
дипломатов, побывавших в Московии, многие из которых были друзьями сэра
Томаса, в библиотеке появились русский букварь и богослужебные книги XVI в.
на русском языке19.
В разделе медицины наряду с греческими, римскими и арабскими классика­
ми - Гиппократом, Галеном, Авиценной - были представлены труды средневе­
ковых ученых-естествоиспытателей, а также современных авторов - Дж. Пон-
тано, Дж. Кардано, Р. Луллия, Г. Агриколы. Рядом с трактатами средневековых
космографов стояли труды Н. Коперника и Т. Браге.
В искусствах были прекрасно представлены весь корпус классических авто­
ров, а также современная литература на новоевропейских языках и латыни - ра­
боты Данте, Петрарки, Боккаччо, Фичино, Пико делла Мирандола, Валлы,

206
Альберти, Полициано, Бруни, Бьондо, Бембо, Макиавелли, Гвиччардини и дру­
гих итальянских гуманистов. Среди французских авторов почетное место зани­
мали Маро, Дю Белле, Ронсар, Монтень, Отман.
Весьма интересен выбор Бодлеем английских авторов. За исключением тео­
логов, число английских писателей и поэтов, вошедших в каталог 1605 г., очень
невелико, что особенно бросается в глаза на фоне великолепно представленной
континентальной литературы. Это, по-видимому, определялось приоритетами, о
которых Бодлей заявил в начале своего предприятия: он предпочитал собирать
серьезные труды на древних языках в первую очередь, на современных иностран­
ных - во вторую и вовсе не приветствовал английской беллетристики. Тем любо­
пытней круг избранных им: среди поэтов это Гауэр, Лидгейт и Чосер (наряду с
этими великими свое место в библиотеке обрело и приписываемое У. Ленгленду
“Видение Петра Пахаря”); среди теоретиков педагогики - Р. Эшам, наставник ко­
ролевы Елизаветы I. Крупнейший из английских гуманистов первой половины
XVI в. Томас Мор “проник” в Бодлеянскую библиотеку только как теолог, пред­
ставляющий враждебный лагерь, его “Утопия” не удостоилась такой чести.
Более полно, чем английские литераторы, были представлены историки
Флоренс Вустерский, Матвей Парижский, Р. Хигден, Дж. Лиланд, Т. Уолсингем,
Р. Холиншед, У. Кемден, Р. Хаклюйт.
Торжественное открытие библиотеки для публики состоялось 8 ноября
1602 г. Таким образом, ей несомненно принадлежит пальма первенства в Евро­
пе в качестве действительно публичной библиотеки в современном понимании
этого слова, поскольку другие, претендующие на это звание, возникли несколь­
ко позже (библиотека Анджело Рокка в Риме - в 1604 г., Амброзиана в Мила­
не - в 1609 г., а публичная библиотека в Париже была основана кардиналом Ма-
зарини лишь в 1643 г.20).
“Бодлеянской” по имени основателя ее впервые назвал в 1604 г. Яков I в
своем патентном письме, подтверждавшем имущественные права библиотеки
на некоторые земли, переданные ей Т. Бодлеем. В 1604 и 1614 гг. король лично
посещал библиотеку. К его первому визиту Бодлей и Джеймс готовились осо­
бенно тщательно: труды государя, имевшиеся в собрании, переплетали в бархат,
полы натирали водой с розмарином, а заодно обсуждали деликатный вопрос:
стоит ли прятать политические трактаты Бьюкенена, наставника Якова I, кото­
рого тот ненавидел до такой степени, что запретил его работы у себя в Шотлан­
дии. К чести Бодлея, он продемонстрировал стойкость, рассудив, что эти книги
законно приобретены во времена королевы Елизаветы в Англии, где подобно­
го цензурного запрета не было, и не убрал их21. Якову понравилось всё: и уст­
ройство читальных залов, и великолепное книжное собрание. Похвала из его
уст (а король был известным книгочеем) много значила для Бодлея, отказавше­
гося от государственной карьеры ради своего детища. Глядя на книжные полки,
Яков сказал, что “он часто встречал доказательства того, что университет по­
ставляет замечательные плоды с точки зрения талантов и способностей, но ни­
когда прежде он не видел сада, в котором эти плоды произрастают”22. Покидая
же эту книжную сокровищницу, государь заметил: “Если бы я не был королем,
то был бы университетским человеком... и если бы мне в моей жизни однажды
случилось стать пленником, я бы хотел, чтобы меня заперли... в этом месте, как

207
в тюрьме, и, прикованный цепями, я проводил бы свои дни среди этих книг как
товарищей по заточению”23.
Возможно, как всякий библиофил, король испытал приступ ревности к об­
ладателю ценнейшей коллекции. Во всяком случае, взглянув на бюст Бодлея,
установленный при входе в его честь канцлером университета графом Дорсе­
том, и ознакомившись с панегирической подписью, Яков не удержался от
шпильки в адрес амбициозного сэра Томаса: “Основателя, видимо, следует ско­
рее величать сэр Боглей, чем Бодлей” (“The founder should rather be called sir
Th. Godly than Bodley”)24. Вероятно поэтому и его щедрые обещания Бодлею
прислать сотни книг в дар и позволить сэру Томасу лично отобрать все, что он
захочет, из королевской библиотеки так и не воплотились в жизнь. Яков по­
жертвовал лишь несколько теологических трактатов, прежде находившихся в
собственности Генриха VIII.
Публичность библиотеки, ее доступность для ученых, даже не принадле­
жавших к корпорации Оксфордского университета, виделись Бодлею важней­
шим условием и целью ее существования. При этом некоторые ограничения
распространялись как раз на оксфордских студиозусов - в Бодлеево святилище
поначалу пускали лишь докторов, магистров и бакалавров высших факульте­
тов: статус бакалавра искусств или студента без степени не давал права проник­
нуть в библиотеку. Зато ее двери были широко открыты для просвещенных
английских джентльменов, придворных, а также иностранных путешественни­
ков и ученых. В 1603 г. среди читателей Бодлеянской библиотеки значилось
уже 20 иностранцев - среди них были французы, испанцы, итальянцы, голланд­
цы, датчане, богемцы, поляки, евреи и один эфиоп25.
В интересах потенциальных посетителей Бодлей был готов лишить храни­
теля библиотеки его законного месячного отпуска во время летних каникул, ус­
тановленного вице-канцлером университета. Он писал Джеймсу: “Я полагаю,
что у библиотеки вообще не должно быть каникул и, если хранитель отсутству­
ет по важным делам, должно найти кого-то другого, кто заменит его в зале до
его возвращения, принимая во внимание, что хорошие студенты могут потерять
много времени, а также потому, что, как полагают, те джентльмены и ино­
странцы, которые захотят провести в этом месте некоторое время, в основном
выберут для этого длинные каникулы; кроме того, высокопоставленные при­
дворные джентльмены также, вероятно, приедут сюда этим летом”26.
Библиотека была открыта по шесть часов в день ежедневно, за исключени­
ем воскресных дней и праздников. Вопреки желаниям многих меценатов Бодлей
категорически запрещал выдавать книги на руки за пределы библиотеки. Его
строгость порицали, но, когда после его смерти этому правилу изменили, книги
стали пропадать (первый случай был зафиксирован в 1624 г.).
Торжественное открытие библиотеки, как и ожидалось, вызвало очеред­
ную волну дарений, и скоро старое здание уже не могло вместить новых посту­
плений. Бодлей на свои средства заложил новое помещение - так называемое
“Крыло искусств” (1610-1612), предполагая в будущем построить еще два и сде­
лать здание библиотеки квадратным в плане, надстроив по всему периметру
еще один этаж. В 1611 г., чувствуя приближение смерти, он учредил имущест­
венный фонд библиотеки, которому передал свои земли и фермы в разных

208
графствах и лондонскую недвижимость. Строительство и обстановка новых за­
лов финансировались из этого фонда, из него же выплачивалось жалованье хра­
нителям.
Это решение Бодлея, как и его абсолютная поглощенность делами библио­
теки, вызвало критику друзей и родни, ожидавших своей доли наследства. Один
из них писал: “Его настолько захватили гордыня и пустая слава его библиотеки,
что он забыл о всяком долге и обязанностях, диктуемых совестью, дружбой или
доброй натурой”27. Другой сетовал на то, что он завещал университету
7000 фунтов стерлингов, “опьяненный тщеславием и аплодисментами в адрес
его библиотеки”28.
Однако, когда сэр Томас скончался в 1613 г., иные оценки возобладали над
неприязнью и завистью: Оксфордский университет, сообщество ученых и все
просвещенное дворянство оплакивали его как истинного “восстановителя
наук”, исполнившего на необычном поприще то, что сам Бодлей называл “ис­
тинной ролью полезного члена государства” (“the true part of the profitable mem­
ber of the state”)29.
Начинание Бодлея было важным шагом в развитии библиотечного дела но­
вого времени; благодаря ему был преодолен корпоративный характер библио­
теки, превратившейся в публичную. Новым веяниям отвечало стремление осно­
вателя широко распространить информацию о книжных фондах, максимально
облегчить читателям поиск книг с помощью периодически обновляемого печат­
ного каталога, привлечь читателей отовсюду, в том числе и из-за границы. Для
остальной Европы Бодлеянская библиотека становилась не только удобным
местом для работы, но и воплощением научных достижений Англии, “лицом” ее
ученого мира.
Признанной вехой в библиотечном деле стало создание Т. Джеймсом ал­
фавитного каталога авторов, существенно упрощавшего поиск необходимых
работ. Его возникновение отражало важную тенденцию в книжной культуре
ренессансной эпохи - всё большее осознание значимости индивидуального ав­
торства.
Достойные восхищения методы привлечения меценатов и сбора книг, опро­
бованные Бодлеем, предвосхитили современные общественные проекты и кам­
пании такого рода, деятельность всевозможных “клубов друзей” и фондов под­
держки библиотек и музеев. А не до конца оцененное сэром Томасом предло­
жение компании стационеров - рассылка “обязательного экземпляра” - со вре­
менем стало обычной практикой.
Библиотека несла на себе явственную печать эпохи: основатель видел ее
задачи во взаимоисключающих вещах - служить просвещению, оставаясь цен­
тром воинствующего протестантизма, поддерживать научную объективность
и критический подход к источникам при явной конфессиональной ангажиро­
ванности.
С другой стороны, состав коллекций отражал существенные сдвиги, произо­
шедшие к концу XVI в. в структуре научного знания и в читательских пристрасти­
ях: при сохранении традиционного пиетета перед теологическими трудами собра­
ние Бодлея демонстрирует значительное приращение гуманистической литерату­
ры, естественно-научных трактатов и работ, посвященных лингвистике.

209
 Наконец, история реализации бодлеевского замысла позволяет почувство­
вать особую интеллектуальную атмосферу, сложившуюся в Англии на рубеже
XVI-XVII вв., когда широчайшее распространение книжной культуры выли­
лось в готовность общества немедленно откликнуться на необычный проект.
И в предприятие, которое сочли привлекательным и престижным дворянство,
церковные деятели, ученые, купечество, издатели, оказалась вовлечена практи­
чески вся образованная часть нации.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Эта оценка содержится в предисловии печатника, издавшего автобиографию Томаса Бод-

лея: The life of sir Thomas Bodley. Oxford, 1983. P. II.
2 О месте “женевской Библии” в английской книжной культуре см.: Дмитриева О.В. Реф ор­
мация и культура массового чтения в Англии XVI - начала XVII в. // Средние века. М., 1997.
Вып. 60. С. 371-377.
3 О внутренней мотивации этого поступка Бодлей подробно написал в автобиографии: The life
of sir Thomas Bodley. Об этом переломном моменте, а также о трактовке Бодлеем частной жизни
и его занятий библиотекой см.: Дмитриева О.В. Полезный член государства // Человек XVII века.
М.: И ВИ РАН, 2002.
4 The history of the University of Oxford. Oxford. 1977. Vol. 4: Seventeenth century; Pietas Oxoniensis:
In memory of sir Thomas Bodley. Oxford. 1902. P. 6-7.
5 The life of sir Thomas Bodley. P. 14.
6 Letters of sir Thomas Bodley to Thomas James / Ed. by G.W. Wheeler. Oxford, 1926. P. 4.
7 Ibid. P. 9.
8 Introduction/ / The first printed catalogue of the Bodleian library... Oxford, 1986. P. VIII; Macray W.D.
Annals of the Bodleian library. Oxford, A.D. 1598-1867. L., 1868. P. 16-17.
f State Papers 12/CCLXVI/87 (1598).
10 Это семейство дало Англии еще одного выдающегося ученого-антиквария и лингвиста - Ри­
чарда Джеймса, составителя русско-английского словаря.
11 The first printed catalogue... P. VIII.
12 Letters... P. 115-117.
и Ibid.
14 The first printed catalogue of the Bodleian library. 1605. Catalogus librorum Bibliothecae publicae
quam vir omatissimus Thomas Bodleius eques auratus in Academia Oxoniensi nuper instituit: A facsimil.
Oxford, 1986.
>5 Letters... P. 113-114.
16 Catalogus universalis librorum in Bibliotheca Bodleiana auctore Thomas James. Oxford, 1620.
17 Macray W.D. Op. cit. P. 48-49.
18 Состав восточных коллекций отражен в каталоге: Bibliothecae Bodleianae Codicum manu-
scriptorum orientalium, videlicet hebraicorum, arabicorum, persicorum, turcicorum, copticorumque
Catalogus... a Joanne Uri confectus. Oxford, 1787. Pt. 1; Oxford, 1821. Pt. 2.
19 The first printed catalogue... P. 349; Macray W.D. Op. cit. P. 19-20, 24-25.
20 Ibid. P. 44.
21 Letters... P. 146-147, 149-151.
22 Macray W.D. Op. cit. P. 26.
23 Ibid. P. 27.
24 Ibid. P. 26.
25 Pietas Oxoniensis... P. 13.
26 Letters... P. 91.
27 Winwood R. Memorials of affairs of state. L., 1725. Vol. 3. P. 429.
28 Calendar of the State Papers: Domestic. 1611-1618. L., 1896. P. 187.
29 The life of sir Thomas Bodley. P. 14.
 КНИГОПЕЧАТАНИЕ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ

ИЗОБРАЖЕНИЕ КНИГИ И ПРОБЛЕМА

АВТОРСТВА В ИЗДАТЕЛЬСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ АНТУАНА ВЕРАРА

И.К. Стаф

В эпоху позднего средневековья представление о книге, ее культурной

роли и функциях претерпевает значительные изменения, связанные прежде
всего с возникновением книгопечатания. Одним из важных показателей про­
исходящих перемен стал ритуал поднесения книги государю (придворному,
заказчику), который на несколько столетий вперед, вплоть до XVIII в.1, за­
дал параметры социального статуса и самосознания писателя, переводчика,
комментатора. Во Франции этот ритуал, получивший распространение по
крайней мере еще в XIII в.2, окончательно сложился, по-видимому, в период
правления Карла V.
Оставляя в стороне его истоки и идеологические предпосылки (среди
которых первостепенное значение имеет тот факт, что в государе видели
не только покровителя и мецената, но и олицетворение национального на­
чала: достаточно вспомнить идею translatio studii, которая легла в основу
широкой программы переводов на французский язык, осуществлявшейся в
окружении Карла V), отметим лишь, что в нем получило реализацию сред­
невековое понятие о литературном а в т о р с т в е . Об этом свидетельст­
вует, в частности, традиционная иконография подносных рукописей. Н аи­
более распространенный тип миниатюры, открывающей манускрипт, вос­
производит сцену поднесения книги: коленопреклоненный “автор” вручает
свое произведение (богато украшенный кодекс) государю, восседающему
на троне. Структура данной сцены повторяет мотив, часто встречающийся
на миниатюрах, фресках, витражах той эпохи: жертвователь протягивает
Богу построенную на свои средства церковь или часовню, изображенную в
виде макета3. В системе этого изоморфизма книга оказывается функцио­
нальным эквивалентом храма, возведенного наместнику Бога на земле, -
иначе говоря, имплицитно сохраняет сакральную функцию, которой она
наделялась в средние века. Сцена фиксирует, с одной стороны, прямой,
“личностный” характер отношений между автором и покровителем (чита­
телем par excellence), а с другой —целостное представление о самой книге,

211
которая, подобно храму, воплощает в зримом совершенстве формы ученый
труд ее создателя.
Возникшая во Франции в 70-х годах XV в. практика книгопечатания не
отменила средневекового ритуала, однако внесла в него значительные кор­
рективы. Известно, сколь непростыми были отношения между автором и
типографом в эпоху раннего Возрождения. Печатники и либрарии первы­
ми стали получать привилегию на публикацию произведений, и сетования
авторов на их “произвол”, невежество и корыстолюбие превратились в
один из топосов литературной жизни XVI в. (как, впрочем, и последующих
столетий). Сугубо личная, даже интимная связь автора с уникальной под­
носной рукописью оказывалась под угрозой, поэтому еще в XVII в. поднос­
ные экземпляры нередко заказывались у мастеров, изготовлявших их вруч­
ную4. Имя либрария и печатника, указанное в incipit и колофоне книги, а
позднее на ее титульном листе, зачастую заслоняло, если не вытесняло, имя
автора. Вместе с тем соперничество “сопроизводителей” печатной книги и
связанное с ним напряженное осмысление ее специфики способствовали
рождению нового авторского самосознания. Именно в этот период стало
очевидно, что “авторы пишут отнюдь не книги, они пишут тексты, которые
другие превращают в печатные объекты ”5. Это помимо прочего вызывало
и некоторые любопытные изменения в иконографии подносных экземпля­
ров. Ярким примером этих процессов является деятельность одного из са­
мых известных и плодовитых французских либрариев рубежа XV-XVI вв. -
Антуана Верара.

Антуан Верар (первая его печатная книга датируется 1485 г., последняя -
1512 г.) прославился главным образом замечательными подносными экземп­
лярами, предназначавшимися для короля и его ближайшего окружения.
К числу его адресатов принадлежали Карл VIII, Людовик XII, Анна Бретон­
ская, Луиза Савойская, Карл Ангулемский и др. Изготовленные Вераром и
для него6 издания отличаются ярко выраженным “авторским” началом. Изве­
стно, что Верар достаточно вольно обращался с публикуемыми текстами,
приводя их в соответствие с потребностями заказчика и собственными пред­
ставлениями об иерархии культурных ценностей; часто он прямо аттестовал
себя “автором” подносимой книги. В недавнем фундаментальном исследова­
нии М.Б. Уинн справедливо подчеркивается именно эта “авторская функция”
парижского либрария, отразившаяся в его прологах, посвящениях, вступи­
тельных стихах7. Известно также, что с его именем оказался связан один из
первых во французской культуре судебных процессов по вопросу авторского
права. Около 1503 г. Верар опубликовал поэму “великого риторика” Жана
Буше, в то время молодого и никому не известного писателя, “Лисы, пересе­
кающие опасные пути дурацкой доверчивости мира”, представив ее на ти­
тульном листе как творение Себастиана Бранта8. Автор подал жалобу в па­
рижский парламент, и она была удовлетворена.
Однако в этом деле есть одна интересная деталь: как явствует из “Второго
Морального послания” Буше (1545), где он задним числом излагает эту исто­

212
рию, его разгневала не столько ложная атрибуция книги, сколько включение в
нее чужих текстов и искажение его собственного:
L e prem ier fut les R egnards traversans,
L ’an m il cinq cens q u ’avois vingt cinq ans
O u feu V erard p o u r m a sim ple jeu n esse
C hangea le nom , ce fut a luy finesse,
L ’intitulant au nom de m onsieur B rand
Un A lem ant en tout sgavoir tresgrand,
Q ui ne sceut one parler langue frangoyse,
D ont je m e teu, sans p o u r ce prendre noise,
Fors que m arri je fuz, dont ce V erard
Y adjousta des choses d ’un aultre art
E t q u ’il laissa tresgrant p art de m a prose,
Q ui m ’est injure et a ce je m ’oppose
A u C hastellet ou il m e paciffia
P our u n present lequel m e dedia.

П ервое (мое сочинение) бы ло “Лисы, пересекаю щ ие”, (написанное) / В году ты сяча пя­
тисотом , когда бы ло мне двадцать пять лет, / И когда покойны й В ерар просто по молодости
моей / И зм енил название (его), то бы ла его уловка, / О заглавив его именем господина Б р ан ­
да, / Н емца, во всех науках величайш его, / К аковой отню дь не знал по-ф ранцузски, / Н о я
смолчал и не стал на то сердиться, / О днако ж е разгневался я, что сей В ерар / П рибавил к ним
изделия чуж ого искусства / И выпустил изрядную долю м оего текста, / Э то мне обида, и я
против того принес протест / В Ш атле, где он примирился со мною , / П однеся мне дар9.

Вынесение на титул чужого известного имени не нанесло “обиды” автору,

он видит в этом не более чем издательскую “уловку”, призванную обеспечить
коммерческий успех книги10; напротив, вторжение либрария в текст его творе­
ния вызывает резкий протест. “Содержание” произведения и книга как таковая
в сознании автора разделяются.
А. Клоден еще в 1900 г. отмечал: “В XV в. автором именовали как сочини­
теля, перу которого принадлежала книга, так и в равной мере тех, кто трудился
над ее материальной частью”11. Однако “дело Буше” заставляет предположить,
что на раннем этапе развития книгопечатания во Франции возникло известное
“разделение” понятия об авторстве книги между автором произведения и его из­
дателем, печатником, либрарием. Мы попытаемся показать, что в книжной про­
дукции Верара использовался особый прием, обозначающий это разделение.
В качестве примера рассмотрим корпус подносных экземпляров, выполненных
для основного покровителя парижского либрария - короля Карла VIII.
Корпус, состоящий из 52 изданий12, позволяет судить о задачах, которые
ставит перед собой Верар, отбирая книги для государя. Он стремится поднес­
ти королю лучшие, освященные традицией образцы “добродетели и мудро­
сти”13 на народном языке. Латинские сочинения (за исключением “Часосло­
вов”14), представлены только во французских переложениях. Творения совре­
менных авторов крайне редки: помимо переводов Октовьена де Сен-Желе, -
выпущенных после смерти и автора, и короля, которые поэтому “встречают­
ся” лишь на пространстве книги, - это “Записки о Галльской войне” Цезаря в
переводе Робера Гагена, “Риторика” Жана Молине и французские произведе­

213
ния королевского чтеца Гийома Тардифа15. Значительная часть экземпляров
содержит миниатюры со сценой поднесения книги Карлу VIII, выполненные
в соответствии с вышеописанным средневековым каноном. От традиционной
иконографии они отличаются лишь в одном, но весьма существенном момен­
те: доказано, что в виде коленопреклоненного автора-донатора на них изо­
бражен сам Верар16. Сцена, впервые появившаяся в 1491 г. и воспроизведен­
ная в 14 поднесенных Карлу экземплярах17 (в общей сложности портрет Ве-
рара-донатора в различных вариантах присутствует примерно в двух дюжи­
нах его изданий), наделяет королевский корпус своего рода визуальным зна­
ком “авторства” Верара, нередко дублирующим его прологи-посвящения. Ли-
брарий, вручающий книгу королю, вступает с ним в отношения, аналогичные
отношениям автора и покровителя.
Однако в те же годы у Верара появляется еще одна серия типовых миниа­
тюр и гравюр, изображающих ритуал поднесения книги государю. В компози­
ции той же сцены фигура либрария замещена иным персонажем, который, стоя
перед восседающим на троне государем, вручает ему книгу. Впервые этот вари­
ант встречается в экземпляре “Искусства достойно умереть”, переведенного с
латыни Гийомом Тардифом18, и повторяется в 19 последующих изданиях Вера­
ра19, из которых 8 содержат посвящения Карлу VIII. Среди них - “Риторика”
Жана Молине (авторство которой Верар приписывает бургундскому сеньору
Анри де Круа20), “Библия” Петра Коместора в переводе Гийяра де Мулена, под­
готовленном к печати королевским исповедником Жаном де Рели, “Часы Муд­
рости” Хайнриха Сузо в анонимном переводе XIV в. и “Апологи, или Басни” Ло­
ренцо Валлы в переложении Тардифа.
Персонаж-донатор (в ряде случаев он облачен в богатые одежды, украшен­
ные королевскими лилиями) отличается от “автопортрета” Верара не только
более независимой позой. Иначе изображена и книга, подносимая королю. Ес­
ли Верар неизменно протягивает государю з а к р ы т у ю книгу, то персонаж
второй серии - книгу о т к р ы т у ю , причем обращенную не к королю, а к чи­
тателю. Благодаря этому книга “выпадает из рамок сцены и предстает перед на­
ми так, как если бы мы читали ее сами; она по самой своей природе является но­
сительницей значения”21. Если семантика миниатюр с “автопортретом” строит­
ся вокруг отношений либрария и государя, то смысловым центром изображений
второго типа служит, напротив, сама книга, как бы “раскрывающая” перед чи­
тателем содержащееся в ней знание.

В средневековой книжной миниатюре изображение открытой книги обыч­

но используется в религиозных сочинениях и символизирует явленную читате­
лю истину Слова Божьего. Открытая книга может выступать атрибутом Хри­
ста во славе. В большом цикле миниатюр к “Морализированной Библии”, кото­
рый был выполнен в начале XV в. братьями Лимбургами для Филиппа Смело­
го, она фигурирует в сценах проповеди22. Подносные манускрипты из библиоте­
ки Карла V также позволяют говорить о непосредственной связи этого изобра­
жения с идеей божественной правды. Так, на миниатюре, предваряющей посвя­
щение королю Раулем де Преслем своего французского перевода “Града Божь­

214
его” бл. Августина (ок. 1376 г.)23, изображены помимо коленопреклоненного
переводчика, протягивающего королю открытую книгу, сам бл. Августин и два
ангела. На миниатюру вераровского издания “Часов Мудрости” Хайнриха Сузо
этот символ также перешел из традиционного изображения: в парижском ману­
скрипте 1445-1450 гг.24 “Мудрость во славе”, окруженная ангелами, держит в
правой руке повернутую к читателю книгу; внизу такая же книга лежит на сто­
ле перед молящимся.
Однако именно сопоставление с традицией позволяет оценить глубину
функциональных изменений, какие претерпело изображение открытой книги в
подносных экземплярах Верара.
Прежде всего у парижского либрария изображение явственно “секуляризи­
руется”, лишается непосредственной связи с идеей божественной истины. Сце­
на поднесения открытой книги встречается в таких далеких от религиозной те­
матики изданиях, как упомянутые выше “Риторика” Молине и “Апологи” Вал-
лы-Тардифа, “Трактат о двух влюбленных” Леонардо Бруни Аретино (1493;
речь идет о стихотворном переводе Жаном Флери латинского переложения зна­
менитой первой новеллы Четвертого дня “Декамерона” о Гвискардо и Гисмон-
де)25 и переводы “Сочинений” Сенеки26 и “Декамерона”27 - вплоть до “Лис, пе­
ресекающих...” Буше, переизданных Вераром ок. 1510 г.28
Обращает на себя внимание и то, что в ряде изданий миниатюры этого ти­
па соседствуют с изображением Верара-донатора: подобные “дублеты” встре­
чаются, например, в “Книге о любви, именуемой Памфил”29, в “Апологах” Вал-
лы-Тардифа, в антологии “Сад удовольствия и цветы риторики” (ок. 1501 г.)30.
Таким образом, можно говорить об определенной дистрибуции функций между
двумя изображениями: оппозиция закрытой и открытой книг в рамках ритуала
их поднесения наполняется новым по сравнению с традицией смыслом.
Миниатюры в различных подносных экземплярах “Часов”, выполненных
Вераром31, свидетельствуют о том, что этот новый смысл связан у либрария с
представлением об а в т о р с т в е книги. На листе 1 экземпляра, хранящего­
ся в Национальной библиотеке Франции (B.N. Res. Velins 359) изображен Верар,
протягивающий государю закрытую книгу; король, в свою очередь, молится пе­
ред открытой книгой. На листе а1 того же экземпляра мы видим автора, кото­
рый сидит перед лежащей на пюпитре открытой книгой. На ее текст указует
перстом левой руки “Дама Мудрость”, держащая в правой руке часы. Читателю
тем самым наглядно представлен истинный “автор” книги, Мудрость, которая
излагает свое учение записывающему клирику; тот, в свою очередь, откроет его
государю. Те же персонажи, Мудрость и клирик (“автор” письменного текста),
присутствуют и в экземпляре “Часов”, предназначенном для Карла Ангулем-
ского (B.N. Res. Velins 360, fol. al), который в структуре изображения замещает
Карла VIII. На миниатюре экземпляра, поднесенного Вераром королю Генриху
VII (B.L. IB 41151, fol. al), оба “автора”, клирик и Мудрость, изображены в ок­
ружении четырех сословий. Та же дистрибуция сохраняется и в двух миниатю­
рах, украшающих лист al экземпляра из Pierpont Morgan Library: на первой Ве­
рар вручает закрытую книгу знатной даме, на второй изображен “автор” с от­
крытой книгой в руках перед представителями разных сословий; за его спиной
стоит Мудрость.

215
 Итак, изображение открытой книги в руках предстоящего королю персона­
жа указывает в подносных миниатюрах Верара на передачу читателю-государю
содержащейся в ней истины. Тем самым персонаж, подносящий книгу (с учетом
также его позы: напомним, что Мудрость, как и бл. Августин на указанной вы­
ше миниатюре, изображается стоящей), отождествляется с источником этого
содержания, с его “гарантом”, т.е. с автором. Средневековая традиция транс­
формируется у Верара в такое символическое изображение книги, где особо
подчеркнута роль ее “первичного” создателя.
Распределение функций между двумя типами изображений отчетливо про­
слеживается на примере знаменитого подносного экземпляра “Апологов” Ло­
ренцо Валлы в переложении Тардифа (B.N. Res. Velins 611). Специально изгото­
вленный для короля, этот веленевый экземпляр отличается сложной и проду­
манной структурой презентации. Он открывается миниатюрой первого типа,
где коленопреклоненный Верар подносит Карлу VIII и Анне Бретонской боль­
шой закрытый кодекс. Миниатюра предшествует прологу переводчика, коро­
левского чтеца, где тот перечисляет труды, выполненные им для государя.
М.Б. Уинн, анализируя этот экземпляр, рассматривает такое соседство как до­
казательство стремления Верара представить именно себя автором книги, узур­
пировать права Тардифа, невзирая на то что притязания либрария опроверга­
ются текстом пролога на пространстве одного листа32. Однако американская ис­
следовательница упускает из виду, что вслед за прологом Верар помещает ми­
ниатюру второго типа (с поднесением королю открытой книги), за которой, в
свою очередь, следует перевод посвящения Валлой своих латинских басен дру­
гу и покровителю Арнальдо Фенолледе, секретарю короля Альфонса V Ара­
гонского. Таким образом, иерархия посвящений в этом уникальном экземпляре
закрепляет четкую иерархию его “авторов”: Верар, подносящий королевской
чете закрытую книгу, изображает себя создателем конкретного кодекса, но не
“содержания”, текста книги, “гарантом” которого выступает второй персонаж-
донатор. Показательно, что в экземплярах на бумаге, предназначавшихся для
продажи, первая миниатюра отсутствует, зато сохраняется гравюра со второй33.

Таким образом, в издательской деятельности Антуана Верара можно просле­

дить отчетливую тенденцию к разграничению “автора” книги в целом, материаль­
ного объекта, и “автора” ее содержания, текста, которая находит выражение в ми­
ниатюрах изготовленных им подносных экземпляров. Изображая себя перед госу­
дарем с закрытой книгой в руке, Верар утверждает свое “авторство” как либрария,
ответственного за презентацию книги; вместе с тем он подчеркивает роль автора
текста, наделяя его таким атрибутом, как открытая перед читателем книга.
Одновременно происходит своеобразное членение книжного пространства.
Либрарий очерчивает границы своего присутствия в кодексе, оставляя за собой
пространство “паратекста” - incipit, колофона и титульного листа, посвящений и
обращений к читателю, иллюстраций. Именно этим можно объяснить позицию ав­
тора в “деле Буше”, упомянутом нами в начале: действительно, если “паратекст” (в
данном случае заглавие с вынесенным в него чужим именем) предстает у него пре­
рогативой печатника, то его собственное имя неотделимо от самого текста “Лис,

216
пересекающих...”: в соответствии со средневековой традицией оно названо в акро­
стихе, завершающем поэму, причем Верар выделяет этот акростих в особую руб­
рику: “Увещание, в первых буквах строк коего найдете вы имя автора этой книги
и место его рождения”. Либрарий, автор презентации книги, и поэт, автор ее содер­
жания, имеют в ее пространстве собственные “зоны ответственности”.

Безусловно, продукция лишь одного, пусть даже знаменитого либрария не

позволяет уверенно судить обо всем многообразии изменений, которые проис­
ходили во Франции эпохи раннего Возрождения в представлениях о книге и ее
авторе. Важнейшую роль в этих процессах играли социальные, экономические,
собственно художественные факторы; анализ книг, выпущенных в данный пе­
риод другими печатниками, скорее всего, существенно скорректирует или даже
опровергнет намеченную здесь картину. Наша задача состояла в том, чтобы по­
казать на единичном (и, возможно, не самом показательном) примере неразрыв­
ную связь культурно-исторических явлений, определивших особенности печат­
ной книги на первом этапе ее развития.

П РИМ ЕЧАНИЯ

1 См.: Chartier R. Patronage et dddicace // Chattier R. Culture ecrite et societe: L ’ordre des livres
(XIV-XVIII siecle). P„ 1996. P. 81-106.
2 Первые известные нам подносные экземпляры (речь идет, как правило, о Книге в высшем
смысле - Библии) относятся еще к IX в., однако устойчивым культурным институтом ритуал под­
несения книги сделался позднее. Блестящий разбор его отражения в рукописях прозаического “Ро­
мана о Тристане” см.: Baumgartner Е. La “premiere page” dans Ies manuscrits du “Tristan en prose” // La
Presentation du livre: Actes du Colloque de Paris X - Nanterre (4, 5, 6 decembre 1985). P., 1987. P. 51-60.
3 Chartier R. Op. cit. P. 86; Duby G. Fondements d ’un nouvel humanisme. 1220-1440. Geneve, 1966.
P. 21-29.
4 Обычным компромиссным решением было предоставление автору в качестве гонорара оп­
ределенного количества несброшюрованных экземпляров, чтобы, заказав для них богатый пере­
плет, он мог рассчитывать на вознаграждение со стороны знатных сеньоров.
5 Chartier R. Le monde comme representation // Chartier R. Au bord de la falaise: L ’histoire entre cer­
titudes et inquietude. P., 1998. P. 77.
6 А. Верар не был печатником и в большинстве случаев осуществлял, говоря современным
языком, “издательские” функции, передавая нужный текст, иногда вместе с досками, кому-либо из
крупных типографов - Пьеру Ле Ружу, Ги Маршану, Пьеру Ле Карону, Антуану Кайо, Этьену
Жанно и др.
7 Winn М.В. Anthoine Verard, Parisian publischer. 1485-1512. Prologues, poems and presentations.
Geneve, 1997 (Travaux d ’Humanisme et Renaissance, N CCCXIII). Полный список адресатов его под­
носных экземпляров, а такж е сотрудничавших с ним печатников см.: Ibid. Appendix III, VI.
8 Les regnars trauersant les perilleuses voyes des folles fiances du monde. Composees par Sebastien
brand, lequel composa la nef des folz derrenierement Imprimee a Paris. Et autres plusieurs choses composees
par autres facteurs... Imprime a paris pour Anthoyne verard. О процессе Буше см.: Picot Е., Piaget A. Une
supercherie d’Antoine Verard: “Les regnars traversants” de Jean Bouchet // Romania. 1893. [Vol.] 22.
P. 244—260; Winn M.B. Publisher vs. Author: Anthoine Vdrard, Jean Bouchet, and T“Amoureux transy” //
Bibliotheque d ’Humanisme et Renaissance. 1988. T. 1, N 1. P. 40-41; Brown C. Poets, patrons, and printers:
Crisis of authority in late medieval France. Ithaca, 1995. P. 17-35.
9 Цит. no: Winn M.B. Anthoine Verard... P. 78-79.
10 Появление имени Себастиана Бранта оправдано тем, что первым текстом, включенным в
книгу, была латинская элегия немецкого поэта (De vulpe), вольным парафразом которой и являют­

217
ся “Лисы” Буше. Возможно, Верар имел в виду представить “Лис” как перевод “из Бранта”: среди
его продукции встречаются и издания-”билингвы”.
11 ClaudinA. Histoire de l’iniprimerie en France au XV et au XVI siecle. P., 1900. T. 1. P. 157.
12 C m.: Winn MB. Anthoine Verard... Appendix III. P. A15-W11. Семь сочинений из этого списка
опубликованы (со всеми посвящениями) в 1500-1508 гг., уже после смерти короля. Перечни книг,
поднесенных другим основным покровителям Верара (Анне Бретонской, Карлу Ангулемскому,
Людовику XII), гораздо короче и во многом повторяют список Карла VIII.
13 Об этом он пишет в своем прологе к изданию “Часов Мудрости” Хайнриха Сузо
1493-1494 гг. (B.N. Res. Velins 359, fol. [1] v°). См.: Winn M B. Anthoine Verard... P. 282.
14 в “Часословах”, впрочем, также может присутствовать значительная доля французского
текста: достаточно упомянуть “Большой королевский часослов” (ок. 1491-1492 гг.) с его обшир­
ными маргиналиями. К ак показала М.Б. Уинн, их автором является Гийом Тардиф (Winn M.B.
Tardif’s hours for Chalres VIII and Verard’s “Grandes heures royales” // Bibliotheque d ’Humanisme et
Renaissance. 1994. N 56. P. 347-383).
15 См.: “Искусство соколиной и псовой хоты” (Liure de lart de laulconnerie et des chiens de chasse.
1493), а такж е переводы “Искусства достойно умереть” (Le Liure intitule lart de bien mourir. 1492 - в
составе сборника религиозных сочинений) и 33 Эзоповых “Аполога, или Басни”, в свою очередь
переложенных на латынь Лоренцо Валлой (ок. 1490 г.; см. ниже), к которым автор добавил ряд
“фацеций”, почерпнутых у П етрарки и из жизнеописаний древних философов и государей.
16 См.: Claudin A. Op. cit. Т. 2. Р. 396; Winn M B. Anthoine Verard... Р. 66-69.
17 Winn M B. Anthoine V erard... P. 475—477; cp.: Macfariane J. Antoine Verard. L., 1900. P. 135.
18 Macfariane J. Op. cit. N 18; см. также: Winn M.B. Anthoine Verard... P. 91.
19 Macfariane J. Op. cit. N 26, 27, 33, 36, 46, 53, 67, 68, 103, 105, 110, 114, 134, 138, 140, 141, 150,
153, 182.
20 Э. Ланглуа обоснованно предполагает, что Анри де Круа был адресатом посвящения “Рито­
рики” Молине (Langlois Е. Recueil d ’arts de seconde rhetorique. P., 1902. P. 214-215).
21 Martinet M.M. Le livre dans les tableaux de la Renaissance: perspective directe ou perspective
inversee? // L'Europe de la Renaissance: Cultures et civilisations. P., 1988. P. 104. Статья M.M. Мартине
посвящена анализу некоторых изданий знаменитого английского печатника Кекстона, продукция
которого представляет собой ряд аналогий с произведениями Верара.
22 См. об этом: Gueret-Laferte J. Aspects de la symbolique religieuse du livre dans l’enluminure de la
fin du Moyen Age // La Symbolique du livre dans Part occidental du Haut Moyen age a Rembrandt.
Bordeaux; Paris, 1995. P. 72.
23 Миниатюра воспроизведена в кн.: Delisle L. Rechersches sur la librairie de Charles V, roi de
France. 1337-1380. Amsterdam, 1967. Part. 2. Appendice. Planche IX.
24 Bibliotheque royale de Bruxelles, ms. IV. I l l , f. 13. Cm.: Delisle L. Op. cit. P. 73, ill.
25 Macfariane J. Op. cit. N 26.
26 Ibid. N 150.
27 Ibid. N 134.
28 Ibid. N 182. Отметим, что все перечисленные произведения имеют одну общую особенность:
они относятся к сфере poetrie, т.е. поэтического вымысла. Возможно, мы имеем дело с характер­
ным для той эпохи расширением понятия сакральности книги: известно, что вераровское издание
переложения “М етаморфоз” Овидия носит заглавие “Библия поэтов” (Macfariane J. Op. cit. N 104).
29 Ibid. N 36.
30 Ibid. N 141.
31 См.: Winn M B. Anthoine Verard... III. 5.6a - 5.6g.
32 Ibid. P. 87-88. Особенно любопытен тот ф акт, что пролог Тардифа, как и миниатюра “Ве-
рара-донатора”, был отпечатан специально для подносного экземпляра.
33 В современном критическом издании труда Тардифа, осуществленном П. Рюэлем на осно­
вании данного экземпляра, содержится характерная ошибка: персонаж-донатор первой миниатю­
ры именуется “автором”, т.е. Гийомом Тардифом, тогда как персонаж второй - Лоренцо Валлой,
вручающим свои басни Арнальдо Фенолледе (Ruelle Р. Les “Apologues” de Guillaume Tardif et les
“Facetiae morales” de Laurent Valla. Geneve; Paris, 1986. P. 59-60). Это свидетельствует лишний раз о
том, насколько важно комплексное историческое изучение книги и связанных с нею представле­
ний в эпоху раннего книгопечатания.
 СТРАСБУРГСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА В ПЕРИОД
КОНФЕССИОНАЛЬНЫХ СПОРОВ
20-х-Н АЧАЛ А 30-х ГОДОВ XVI СТОЛЕТИЯ

Т.В. Б а л т

Страсбургская Реформация, несмотря на обилие конфессиональных споров

вокруг церковных нововведений 20-х - начала 30-х годов, отличалась редкой
для своего времени веротерпимостью и лояльностью к проявлениям инакомыс­
лия. Было ли это связано с гуманистическими воззрениями страсбургских ре­
форматоров или с особой точкой зрения городского совета, осознавшего грани­
цы “свободы выбора” новой религии, - вопрос для специального исследования.
Здесь же мы попытаемся проследить, как печатное слово, это новое средство
коммуникации, отражало положение вещей в процессе проведения реформаци-
онных преобразований.
Как и ряд других городов империи, Страсбург относительно рано включил­
ся в евангелическое движение. Он был в ту пору довольно крупным центром
производства бумаги и книгопечатания. Типографии города работали на извест­
ные издательства Антона Кобергера, имевшего в Нюрнберге предприятие с
24 станками, в котором было занято около 100 человек1.
Следует отметить, что до начала церковных реформ одним из самых мас­
совых религиозных изданий были проповеди. С 1480 по 1484 г. в страсбург­
ских типографиях были напечатаны проповеди в восьми томах - самое боль­
шое издание по сравнению с другими видами религиозной литературы, выхо­
дившей в городе. До 1515-1519 гг. было опубликовано еще 25 томов, с 1520
по 1524 г. - 8 томов католических проповедей и 21 протестантская. После
1524 г. произошли значительные перемены, и публикация проповедей пошла
на убыль. В этот период ни одна католическая проповедь не была издана в
Страсбурге, что же касается протестантских, то за 1525-1548 гг. здесь вы­
шли в свет всего 10; большая часть из них принадлежала перу Лютера2. Та­
кое соотношение сложилось лишь со временем. Список книг, опубликован­
ный в Страсбурге, свидетельствует, что еще в 1518 г. не было издано ни од­
ного труда в защиту евангелического учения, зато был напечатан католиче­
ский трактат с критикой в его адрес.
В 1519 г. в Страсбурге вышли уже четыре книги Лютера, но широкая пуб­
ликация его проповедей и трактатов началась только в 1520 г.3 Пик публикаций
протестантской литературы приходится на 1524—1525 гг., т.е. на время после на­
чала реформ в городе. Видимо, издатели тогда не столько влияли на Реформа­
цию, сколько отражали положение вещей. Можно предположить, что до 1520 г.
в Страсбурге было довольно трудно приобрести лютеранскую литературу. Про­
поведи и трактаты, скорее всего, передавались из рук в руки, а не распростра­
нялись по коммерческим каналам. По всей вероятности, к 1520 г. печатники по­
чувствовали себя в относительной безопасности, чтобы издавать лютеранские

219
книги. Теологические и полемические трактаты, немецкие издания Евангелия и
комментарии к Евангелию и Ветхому Завету становились все более доступны­
ми для широких масс.
Однако более действенное влияние на них оказывало устное слово, т.е.
страсбургские проповедники. До 1523 г. приверженцев Лютера среди них было
очень немного. Матиас Целль, один из первых страсбургских евангелических
проповедников, был обвинен епископскими властями в превратном толковании
Слова Божия. 22 декабря 1522 г. он должен был явиться к викарию епископа,
чтобы ответить на обвинения, которые были предъявлены ему заранее в пись­
менном виде. К своей защите Целль подготовил письменное заявление “Христи­
анский ответ”, которое было опубликовано в Страсбурге в 1523 г.4 Здесь он
поднял важные темы, касающиеся основных положений веры, авторитета Пи­
сания, христианской свободы.
Спор между Целлем и епископскими властями вызвал к жизни появление
так называемых “Flugschriften” (“летучих листков”, памфлетов) в защиту как
одной, так и другой стороны. Иеронимус Гебвилер, учитель кафедральной шко­
лы, написал в адрес Целля ядовитое стихотворение:
Этот учитель злокознен в своих поучениях.
Он изгоняет бесов в зеркалах.
Он выступает так, как будто открывает все своим ученикам,
Читая им Посланье Павла к Титу.
Так ловко он письмо перевирает,
Что вместо “женщина” читается “приход”.
Он просто хочет подшутить над вами5.
В другом анонимном стихотворении содержались еще более едкие нападки
на Целля:
Утопить бы тебя с твоим поучением,
Ты шляешься, оскорбляя людей и болтая чепуху,
Которая не стоит ломаного гроша6.
Один из первых исследователей истории страсбургской Реформации, Рерих,
дает только модернизированную версию оригинала этого текста и нижеследую­
щих. Они, очевидно, были откорректированы, чтобы не оскорблять вкусов ис­
торика церкви XIX в. К сожалению, печатных текстов, которые были доступны
Рериху в Страсбурге, в архиве, а также в муниципальной или университетской
библиотеках не сохранилось.
Некий Стефан фон Бюлбхейм выступил в защиту Целля, опубликовав деся­
тистраничный стих “Братское предостережение мастеру Матеусу крепиться и
защищать себя от своих противников и крепко держаться христианского учения
и нести истинное Слово Божие людям”7. Существовал ли в действительности
Стефан или это псевдоним - неизвестно. Стих был написан в форме диалога от­
ца и сына (как известно, диалог - любимый прием гуманистов). В данном случае
отец придерживался старых обычаев, для него самым главным в жизни были
традиция и власть. В конце концов сыну удается переубедить отца. Однако глав­
ное в этом стихотворении то, какое важное значение оно придает проповедни­
честву.

220
 Теперь они изгоняют Матеуса из собора с помощью лжи,
А мы ничего не можем сделать.
Ничего хорошего из этого не выйдет.
Он обличает их при помощи Писания.
Они ходят по скользкому льду,
Потому что проповедник собора, по имени Мастер Матеус,
Который пользуется только Святым Писанием,
Может преодолеть все их козни,
Читая писание от Павла и евангелистов.
Листовками подобного содержания, которые печатались в страсбургских
типографиях, группа бюргеров оклеила дверь епископского викария. Епископ
Страсбурга был вынужден обратиться к магистрату и потребовать безопасно­
сти для своей администрации.
В 1523 г. один из будущих вождей страсбургской Реформации, Вольфганг
Капито, в то время принадлежавший к верхушке страсбургской католиче­
ской церкви, опубликовал “Оправдательное слово”8. Издание, хранящееся в
архиве Страсбурга, более позднее; оно было опубликовано в Аугсбурге.
В этом произведении Капито увещевал Целля не возбуждать враждебность,
зависть и ненависть. Он обвинял его в том, что тот все перевернул вверх
дном, уничтожил старый добрый порядок, нападал на папу, епископов, уче­
ных и неученых под предлогом интерпретации Писания. Капито утверждал,
что Целль представил Писание в ложном свете, используя его вовсе не для
того, чтобы передавать людям истинные знания о Боге и христианской люб­
ви. Впоследствии, когда позиции Капито изменились, его противники адресо­
вали ему самому подобные упреки.
В 1524 г. в типографии Шотта в Страсбурге один за другим выходит ряд
евангелических трактатов Мартина Буцера, который вместе с Капито воз­
главил реформацию страсбургской церкви9. В то же время в городе появля­
ются и произведения сторонников папства. Печатник Грюндигер между 1520
и 1524 гг. издал около 50 антиевангелических трудов, в том числе И. Кохлея
и Т. Мурнера. Таким образом он оказывал своими действиями явное сопро­
тивление нововведениям. 19 декабря 1522 г. появляется листовка Томаса
Мурнера “О великом лютеранском глупце”10. Листовка была тут же изъята
магистратом, а позднее, в сентябре 1524 г., Мурнер был вынужден бежать из
города, как и архиепископ августинцев Конрад Трегер. Последний требовал
от магистрата проведения открытого диспута с евангелическими проповед­
никами. В 1524 г. в Страсбурге был опубликован трактат Мартина Буцера
против обвинений Трегера.
Однако римская церковь не была единственным противником евангеличе­
ских проповедников и проводимых ими реформ. Им противостояли также те,
кого относят к так называемому “левому крылу Реформации”, - анабаптисты,
радикалы, спиритуалисты и просто инакомыслящие. В 1528 г. в городе их насчи­
тывалось около 500 человек, причем 80% из них были беженцами из других
мест. В Германии хорошо знали о том, что в Страсбурге лояльно относятся к
инакомыслящим. Себастьян Франк писал: “Что в другом месте наказывается
смертной казнью, в Страсбурге - только ударами палок”11. И если за издание

221
антиевангелической литературы печатники города подвергались наказаниям,
то произведения различных спиритуалистов и анабаптистов издавались в это
время весьма широко. Это объясняется не только тем, что большинство страс­
бургских печатников находилось на службе у анабаптистов, но и определенной
позицией в отношении инакомыслящих как страсбургского совета, так и вож­
дей реформационного движения.
Между 1524 и 1552 гг. был опубликован ряд трудов Клеменса Циглера12,
страсбургского садовника, общинного проповедника, который придерживал­
ся спиритуалистических взглядов. Клеменс Циглер выступал против почита­
ния икон и святых, крещения детей. Он считал относительным посредниче­
ство церкви в спасении верующих и надеялся на всеобщее царство Божие на
земле, которое может быть открыто даже для евреев и турок. Наконец, он
защищал идею всеобщего примирения, несмотря на то что не одобрял ана­
баптистов.
Большое влияние на перемены в религиозных взглядах части горожан ока­
зали четыре других представителя радикального крыла Реформации, появив­
шиеся осенью 1526 г. в Страсбурге, - Ханс Денк, Михаэль Заттлер, Мартин
Целлариус Боррхаус и Людвиг Хетцер13.
В 1529 г. в городе появляется Мельхиор Хоффман. В книге, изданной в
Страсбурге14, он предсказывал апокалиптический финал начавшихся реформа-
ционных изменений: вольные имперские города под предводительством Страс­
бурга должны будут защищать правду Евангелия от “дьявольского триединст­
ва” - императора, папы римского и еретиков. После победы истинно верующих
и падения “Вавилона” должна возникнуть новая теократия, при которой некий
набожный король и проповедник, преисполненный духа святого, будут править
рука об руку.
Следовало бы упомянуть различных спиритуалистов, которые все больше
удалялись от официальной церкви. Наряду со страсбуржцами Отто Брунфель-
сом и Вольфгангом Шультхайсом назовем прежде всего Каспара Швенкфельда
и Себастьяна Франка. Они зачастую спорили друг с другом, но все придержива­
лись отказа от официальной страсбургской церкви. Для многих из них она бы­
ла так же ужасна, как и папство. Они требовали терпимого отношения к своим
группам.
В 1530 г. появилось сочинение евангелического проповедника Вольфганга
Шультхайса “Призыв к духовному решению”15. Шультхайс критиковал страс­
бургских проповедников за то, что они высокомерно ставят себя над членами
своей общины, осуждают их веру и поведение.
Книжные издания отразили и тот путь, которым шел Себастьян Франк.
В Страсбурге в 1531 г. он издал у печатника Бека свою знаменитую “Хрони­
ку”16. Здесь он отстаивал идею, что видимая (явная) церковь была предусмо­
трена Богом только для времени апостолов в педагогических целях. Истин­
ная же церковь распространилась по всей земле, даже среди набожных языч­
ников. Только один Бог знает ее членов. Многие набожные люди преследо­
вались в ходе истории как еретики. Идею единого христианского государст­
ва Франк отвергал. Особенно отрицательно он относился к любому принуж­
дению к вере. Франк остро критиковал лютеранскую и цвинглианскую цер-

222
кви, которые обращались к властям с требованием преследовать католиков
и отступников. С другой стороны, Франк критиковал также и односторон­
ность анабаптистов.
Какова же была позиция магистрата в отношении издаваемой в городе пуб­
лицистики и другой евангелической литературы?
27 июля 1527 г. городской совет издал первое предписание против ана­
баптистов, которое явилось основой для всех позднейших мероприятий и ха­
рактеризовало позицию магистрата. Анабаптистов, во-первых, упрекали в
том, что они не признают Богом назначенную власть как христианский ин­
ститут. Отказ признавать законные власти считался тогда крайне тяжким
преступлением. Во-вторых, по мнению Совета, они выступали в еще одной
неблаговидной роли - как “разъединители и оскорбители единого христиан­
ского учения”. Жителям города и близлежащих территорий было запрещено
под угрозой наказания не только принимать у себя анабаптистов, но и всту­
пать с ними в какие-либо контакты.
В страсбургском предписании, однако, не было речи о смертной казни
для анабаптистов. До созыва специального церковного синода в 1533 г. Со­
вет ограничивался тем, что периодически вновь и вновь сажал их в тюрьму
или высылал из города, отвергая предложение городского писаря Бутца при­
менить смертную казнь. Лишь благодаря огромному усилию евангелическим
проповедникам удалось заставить Совет отказаться от его нейтральной по­
зиции и принять более жесткие меры. Мельхиор Хоффман был заключен в
тюрьму за издание своей книги. 28 января 1534 г. проповедники подали в Со­
вет заявление, в котором говорилось, что посещения проповеди и воскрес­
ных служб следует добиваться даже силой, клевете инакомыслящих надо по­
ложить конец, а ересь истребить. Официальное конфессиональное учение
Страсбурга, изложенное в 16 статьях “Тетраполитаны”17, необходимо про­
возгласить как обязательное вероисповедание всего населения города. Про­
поведники угрожали своим уходом, если ничего не будет сделано. В резуль­
тате Совет перешел наконец к решительным действиям: 4 марта 1534 г. он
объявил конфессию “Тетраполитаны” официальным вероисповеданием го­
рода. 13 апреля 1534 г. был издан мандат, который призывал анабаптистов
примириться со страсбургской церковью. Если этого не произойдет, говори­
лось в мандате, тогда они должны будут в течение восьми дней быть высла­
ны из города вместе со своими семьями.
Все это могло создать видимость того, что Совет отказывается от своей
первоначальной линии, чтобы присоединиться к точке зрения проповедни­
ков. Было ли это действительно так? Был ли этим нанесен сильный удар ве­
ротерпимости в Страсбурге? Видимость была обманчива. Совет очень боял­
ся появления некоего “нового папства”, на сей раз в образе евангелического
духовенства, и потому давал возможность высказаться оппонентам офици­
альных проповедников.
Власть города показала себя терпимой по отношению к некоторым спири­
туалистам, в особенности к последователям Швенкфельда, ряд сторонников ко­
торого принадлежал к верхушке страсбургского общества. Их спиритуалисти­
ческая экклезиология давала им возможность участвовать в жизни официаль­

223
ной церкви наряду с их собственными собраниями. Клеменс Циглер также не
подвергся гонениям. Внешне он подчинялся официальной церкви и избегал то­
го, чтобы вокруг него собирались последователи. Однако от своей точки зрения
он не отказывался. Сочинения, представленные им Совету, были полны темных
предсказаний, которые трудно увязывались с точкой зрения страсбургской офи­
циальной церкви. Совет, однако, предпочел не привлекать внимания к этим рас­
хождениям.
Совершенно иную реакцию магистрата вызывали те случаи, когда апока­
липтические пророчества становились конкретными, были связаны с критикой
императора или проповедников города. Совет немедленно принимал необходи­
мые меры. Мельхиор Хоффман не случайно провел последние 10 лет жизни в
страсбургской тюрьме.
Изучение публицистики, опубликованной в Страсбурге, позволяет утвер­
ждать, что было бы неправильно говорить о религиозной свободе в XVI в. в со­
временном смысле слова. Для большинства людей той эпохи, особенно для
евангелических священников, веротерпимость не являлась высшей заповедью.
Своя версия осознанной истины и почитания Бога, благо города были важнее,
чем свобода отдельного человека.
В то же время в Страсбурге существовали, пусть даже в определенных гра­
ницах, небольшие пространства свободы, где инакомыслящие могли печатно
высказать свою точку зрения на устройство церкви и не претерпеть при этом
жестоких гонений. Политики города оказались способны осознать пределы воз­
можного принуждения к коллективной религии. Для официального и радикаль­
ного направлений Реформации именно эта позиция властей города явилась за­
логом свободы слова в описанный период, что и отразила публицистика 1520-х -
начала 1530-х годов.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 Chrisman М. Strasbourg of the Reform. 1967. S. 27.

2 Ibid. S. 102.
3 Benzing J. Lutherbibliographie: Verzeichnis der gedruckten Schriften Martin Luthers bis zu dessen
Tod. Baden-Baden, 1966.
4 Weyer M. L ’Apologie chretienne du Reformateur strasbourgeois Matthien Zell (Christliche
Verantwortung). Strasbourg, 1981. Bd. 1.
5 Rohrich W. Mitteilungen aus der Geschichte der evangelischen Kirche des Elsasses. Strassburg, 1855.
Bd. 3. S. 95.
« Ibid. S. 96.
7 Ibid. S. 100.
8 Capito W. Entschuldigung an der hoch wurdigen fiirsten unseren herren Wilhelmen Bischoffen zu
Strassburg. Augsburg, 1524.
9 Bucer M. Das ym selbs niemant, sonder anderen leben soli... Strassburg, 1523 // Martin Bucers
Deutsche Schriften. Giitersloh, 1960. Bd. 1. S. 29-69 (далее: MBDS); Martin Butzers an ein christlichen Rath
und Gemeyn der statt Weissenburg Summary seiner Predig daselbst gethon 1523 // MBDS. S. 69-149;
Verantwortung M. Butzers Uff das im seine widerwertigen... // MBDS. S. 149-185.
10 Buchner F. Thomas Mumer: Sein Kampf um die Kontinuitat der kirchlichen Lehre und die Identitat
des Christenmenschen in den Jahren 1511-1522. B., 1974.
11 Цит. no: Chrisman M. Op. cit. S. 145.
12 Rodolphe P. Le Maraicher Clement Ziegler: L ’homme et son oeuvre // Revue d ’Histoire et de
Philosophie Religieuses. 1954. N 34. S. 255-282.

224
 13 Goeters G. Ludwig Haetzer, ca. 1500 bis 1529: Eine Randfigur der friihen Tauferbewegung. Zurich,
1955. Teil 2. S. 621-626.
14 Hoffman M. Auslegung der heimliche Offenbarung Joannis des heiligen Apostels und Euangelisten.
[Strassburg], 1530.
15 C m.: Bellardi Wemer. Anton Engelbrecht (1485-1558), Heifer, Mitarbeiter und Gegner Bucers //
ARG. (1978). 64. S. 192.
16 Chrisman M. Op. cit. S. 107.
17 Confessia Tetrapolitana // MBDS. 1969. Bd. 3. S. 37-163.
 ШОТЛАНДСКОЕ КНИГОПЕЧАТАНИЕ В ЭПОХУ
РЕФОРМАЦИИ
К. Г. Челлини

К середине XVI в. книгопечатание заняло достойное место в культурной и

общественной жизни Шотландии. После нескольких не имевших большого ус­
пеха попыток католиков провести реформу церковной доктрины (1540-1550-е
годы) в 1559-1560 гг. в стране победила кальвинистская Реформация. Но като­
лики не сдавались - памфлетные войны продолжались еще долго, их кульмина­
ция пришлась на период гражданских войн (1568-1573). Для пропаганды своих
взглядов протестантам требовался контроль за печатным делом. В основном
они решили эту задачу к середине 60-х годов, а католикам пришлось искать из­
дателей за рубежом.
В британской историографии шотландское книгопечатание исследовали
как в контексте ренессансной культуры (Дж. Дёркан), так и культуры эпохи Ре­
формации (Дж. Доусон)1. В данной статье рассматриваются отражение в шот­
ландском книгопечатании доктринальной полемики и памфлетных войн, при­
оритеты среди сочинений шотландских и европейских авторов (протестантов и
католиков) для местных печатников, их контакты с европейскими центрами
книжного дела с середины XVI в. до унии корон Англии и Шотландии 1603 г.
В 1530-е годы английская Реформация нашла немало единомышленников
среди шотландцев. Заинтересованные в распространении новых идей, они спо­
собствовали притоку в Шотландию Библии Тиндала и так называемой Библии
Мэтью. Увидевшие в том угрозу позициям католицизма в стране, шотландские
католики в 1534 г. убедили Тайный совет принять акт, запрещающий издание
“нечестивых законопроектов, писаний, баллад и памфлетов” и предписали пе­
чатникам уничтожить на своих складах “работы осужденных еретиков”.
В 1549 г. на провинциальном соборе церкви было решено “провести расследо­
вание о книгах стихов или популярных песен, содержащих клеветнические или
позорящие церковь либо церковные власти высказывания, или о бесславных
книгах, или о любого рода ересях”2. Согласно акту 1552 г., правом цензуры и ли­
цензирования любой печатной продукции наделялись “мудрые и сведущие лю­
ди” из духовенства. За печать без лицензии либрариям грозили конфискация
всех книг и изгнание из королевства3. Мощности подпольных станков в то вре­
мя позволяли печатать малотиражные памфлеты, летучие листки, баллады и
прочие несложные с технической и финансовой точек зрения издания, из кото­
рых в результате частых конфискаций даже до победы кальвинистской Рефор­
мации дошли единицы.
Единственным печатником Шотландии в 1542-1556 гг. был Джон Скот, пе­
реехавший из Лондона в Эдинбург в 1539 г., где он, вероятно, начинал помощ­
ником у Томаса Дэвидсона, работавшего в 1535-1542 гг. В 1544 г. он покинул за­
хваченный англичанами Эдинбург, перевезя станок в Данди. В 1547 г. его за­
ключили в Эдинбургский замок “за проступки и ошибки в нарушение законов и

226
обычаев королевства под страхом обвинения в государственной измене”, а
именно за подпольное издание трактатов и стихов вопреки акту 1543 г. Вскоре
после освобождения в Сент-Эндрюсе Скот печатает “Катехизис архиепископа
Гамильтона” (1552), по заказу своего покровителя архиепископа (истинный ав­
тор - ссыльный англичанин-доминиканец из Ньюкасла Ричард Маршалл), став­
ший частью программы внутрицерковной реформы провинциальных Соборов
церкви Шотландии, ориентированной прежде всего на повышение образова­
тельного уровня духовенства и грамотности среди прихожан. “Катехизис” со­
держал ряд уступок реформаторам: под тезисами об оправдании верой, о недо­
статочности одних земных заслуг для вечного спасения и о “реальном и сущно­
стном” присутствии Христа в таинстве Евхаристии4 могли бы подписаться Пат­
рик Гамильтон, Александр Алейн (Алезий) и другие испытавшие лютеранское
влияние реформаторы. В “Катехизисе” цитировались “Книга гомилий” и “Не­
обходимая доктрина” Генриха VIII, что свидетельствует о поддержке шотланд­
скими иерархами более умеренного направления в английской Реформации
(против известных им трактатов Кранмера, Гупера и других “радикалов”)5. Ус­
тупки, шедшие вразрез с программой Тридентского Собора, имели место и в
“Благочестивом увещевании Джона, архиепископа Сент-Эндрюсского на сино­
де в Эдинбурге в 1558 г. ко всем министрам по поводу таинства для зачитывания
христианскому народу” (STC. N 12731.2).
Скот совмещал исполнение заказов патрона-архиепископа с изданием Ак­
тов Парламента (1553) и сочинений протестантов. Он сообразовал свою дея­
тельность не столько с религиозными убеждениями, сколько с финансовыми
интересами6. В 1556 г. Скот опубликовал “Краткий трактат Уильяма Лодера”
(STC. N 15314)7, магистра искусств сент-эндрюсского колледжа св. Леонарда и
драматурга, который, опираясь на традиции жанра “зерцала государей”, адресо­
вал правителям весьма современный призыв “блюсти справедливость” (надпись
на титуле гласит: “Diligite iustitiam qui iudicatis terrain”) и заботиться о компе­
тентности избираемых духовных пастырей. 12-страничную книжечку размером
в 1/л листа украшают гравюры: одна - с фигурой короля в доспехах и со скипет­
ром в руке, другая - со сценой Страшного суда, где, как и в “Катехизисе” Га­
мильтона, символически изображено Божье Око8. Издание уникально тем, что
в нем впервые использована где-то добытая Скотом буква греческого шрифта,
доселе недоступного шотландцам, - это перевернутая X (сигма). Технические
трудности толкали его на импровизации и с латинским шрифтом: для получения
литеры N ему пришлось видоизменить букву М, а О стала прообразом для недо­
стающей буквы Q. Печатавший Библию в 1570-х годах, Томас Бессендайн где
только мог собирал греческие литеры, дабы напечатать одно-единственное сло­
во к х £ й о ( из примечания к 18-му стиху 13-й главы Евангелия от Иоанна9.
Необычайная популярность творчества Дэвида Линдсея (1490-1555), поэта
и гербового короля Льва при дворе Якова V, объяснялась синтезом в его твор­
честве эстетики Ренессанса и идеологии Реформации - резкая критика духовен­
ства и нравов двора облекалась в нем в прекрасную сценическую форму. Его
произведения издавали в 1538 г. в Лондоне, а с середины 1550-х годов и в Шот­
ландии. В предисловии к изданию “Диалога между Опытом и Придворным”, бо­
лее известного как “Монарх”, 1559 г. (1-е издание вышло в 1554 г. - STC.
8 *
227
N 15672), Скот отметил, что параллельно с легальными во Франции распростра­
няют пиратские издания книги (1558 г.10), которые, в отличие от изданной им
“подлинной и истинной книги” Линдсея, по его словам, “совершенно фальши­
вы” и пропагандируются “лишь обманщиками”11. Линдсей пользовался боль­
шим спросом (вышло 13 шотландских изданий, 6 английских и не менее двух
французских тиражом по нескольку тысяч экземпляров каждое12), чем признан­
ный классик средневековой шотландской поэзии слепой Гарри-рифмач (122 экз.
“Деяний и подвигов Уильяма Уоллеса” у Бессендайна), выдержавший лишь три
издания в XVI в.13
К концу 50-х годов идейное противостояние католиков и кальвинистов в
Шотландии приобрело характер подлинной памфлетной войны, шедшей в рус­
ле европейской доктринальной полемики. Центральным в те годы был вопрос
об авторитете церкви в толковании Св. Писания - католики утверждали, что
следует опираться на труды отцов церкви, докторов богословия и Вселенские
Соборы, по их мнению выработавших правильное толкование; кальвинисты,
напротив, считая церковь невидимым сообществом, отрицали католическую
церковную иерархию и уверяли в “Исповедании веры”, (“Confession of Faith”),
принятом на заседании Парламента и опубликованном в 1561 г. Скотом, что
толковать Писание надлежит, следуя заключенному в нем Слову Божьему, ибо
любой авторитет может противоречить духу Св. Писания14. Важным рубежом в
полемике стал выход “Краткого и сжатого трактата, касательно авторитета
Св. Писания Всемогущего Господа...” аббата Кроссрагуэла Квентина Кеннеди
(STC. N 14932), сына католика графа Кассилиса. Утверждая исключительность
авторитета церкви в доктринальных вопросах, автор считал не меньшей власть
церковных Соборов как корпоративного выразителя воли Церкви и увещевал
“частных лиц избегать беспокойства в поисках секретов и тайн Св. Писания,
особенно в вопросах таинств, предопределения, свободы воли и оправдания”15.
С победой Реформации кальвинисты забрали у католиков контроль над пе­
чатным делом и стали осуществлять свою цензуру, подчас не менее жесткую,
чем прежняя католическая. В 1563 г. Роберт Лекпревик напечатал критику в ад­
рес Кеннеди со стороны принципала колледжа Глазго Джона Дэвидсона16 и
позднее известного своим рвением в насаждении протестантизма в абердинском
Кингс-колледже в 1569 г. Джорджа Хэя17. Украшенный арабским орнаментом
титульный лист книги Дэвидсона заполняли строки из Евангелия от Матфея:
“Он же сказал в ответ: всякое растение, которое не Отец Мой Небесный наса­
дил, искоренится” (Мф 15, 13) - и из письма Киприана, призывавшие следовать
повелениям Христа18.
В сентябре 1562 г. Кеннеди имел знаменательный трехдневный спор с Нок­
сом о Евхаристии, в котором, по словам католика епископа Лесли, “святые лю­
ди утвердились в своей правоте, а среди еретиков возникло раздражение против
Нокса”19. Лесли также вспоминал, что, посчитав целесообразным представить
свои аргументы в более убедительной форме, чем на словах, Нокс, дабы “смыть
мрак своего невежества... приказал напечатать дискуссию, смешав ее со свои­
ми выдумками, глупостями и лживыми рассуждениями”20. В том же году Лек­
превик напечатал другую словесную дуэль между доктором права и духовником
Марии Стюарт французом Рене Бенуа21 и шотландским священником из Дум-

228
ферлайна и тестем Нокса Д. Фергюссоном22, поочередно приводя аргументы
оппонентов, как и в случае Кеннеди-Дэвидсон. Другая памятная дуэль состоя­
лась между Ноксом и школьным учителем из Линлитгоу Нинианом Винцетом в
1562-1564 гг. Выступавший в 1562 г. с программой внутреннего обновления ка­
толической церкви в “Некоторых трактатах о реформации доктрины и нравов”
(Scot, 1562 - STC. N 5860), Винцет обратился к Ноксу с письмами. Ставя в них
под сомнение претензии вождя кальвинистов на духовное пастырство, он убеж­
дал Нокса оставить должность. Обличавший Винцета с кафедры Нокс обещал
ответить ему в печати, но так и не сдержал слова. В отчаянии Винцет написал
трактат, название которого навеяно двумя сочинениями эдинбургского священ­
ника23, повторив в нем свой упрек Ноксу в невыполнении обещания.
Получив сведения о подготовке книги к печати, кальвинисты решили “схва­
тить г-на Ниниана и наказать печатника”24. Винцету удалось скрыться из горо­
да неузнанным (он бежал во Фландрию, где опубликовал “Книгу из восьмидеся­
ти трех вопросов”, обращенных к Ноксу25, а затем стал аббатом монастыря в
Регенсбурге), а типография Скота подверглась рейду магистратов, конфиско­
вавших копии книги и арестовавших печатника. “Станок и шрифты” (imis and
letters)26 Скота в счет долга были переданы книгопродавцу Томасу Бессандайну,
который, пользуясь ими, печатал книгу “Падение Римской церкви”; он также
испытал на себе гнет протестантской цензуры. Книга была забракована Гене­
ральной Ассамблеей церкви в 1568 г. за то, что король в ней именовался “Вер­
ховным главой апостольской церкви”, и за вольную песенку “Привет, Фортуна”,
напечатанную там после Псалтыри27. Бессендайну было запрещено продавать
книгу, пока он не изменит заглавия, а впредь “воздерживаться от печатания че­
го бы то ни было без разрешения верховного магистрата и проверки того, что
относится к религии некоторыми представителями церкви, назначенными для
этой цели”28.
В период разразившихся вслед за отречением Марии Стюарт гражданских
войн 1568-1573 гг., поляризовавших общество на две “партии” - короля и коро­
левы, первая вела в 1571-1573 гг. осаду занятого второй Эдинбургского замка, ко­
мендантом которого был перешедший на сторону Марии протестант лэрд Уиль­
ям Керкелди из Гранжа. Политическая борьба иллюстрируется отражавшей ее
“войной памфлетной”, оружием в коей были прокламации, баллады и летучие ли­
стки. Определили свои позиции печатники: Лекпревик встал на сторону “партии
короля”, Бессендайн поддержал “партию королевы”, напечатав для нее около
18 памфлетов, за что в 1571-1572 гг. оппоненты объявили его бунтовщиком и из­
менником. Глашатаем “партии короля” был поэт Роберт Семпилл, выпустивший
у Лекпревика 32 баллады, песни и поэтические воззвания. В одних он сожалеет о
гибели регента Морея (“Трагедия в форме диалога между честью и доброй сла­
вой и автором, пребывающим в трансе”, “Оплакивание жестокого убийства
Джеймса, графа Морея” - STC. N 22192-22193, растиражированная в виде лету­
чего листка баллада “Отравленный выстрел”), в других (“Жалоба Шотландии” -
STC. N 22189)29 указывает на тяготы, постигшие страну после гибели регента, в
третьих (как в балладе о Варфоломеевской ночи - STC. N 22203) привлекает вни­
мание к европейскому контексту религиозной борьбы. Поэт клеймил членов пар­
тии королевы как “папистов”, передавал анекдоты и сплетни о них; его песни и

229
баллады заменяли народу ежедневные газеты благодаря своей дешевизне, дос­
тупности, компактности и простоте исполнения. Памфлетов и летучих листков
“партии королевы” сохранилось меньше, так как они изымались кальвинистами.
Известны “Баллада капитана замка” Керкелди из Гранжа, баллада Томаса Прав­
долюбца “В защиту королевы Шотландии против графа Морея”, изобличавшая
регента как “сатанинское отродье”30. “Партия короля” пыталась дискредитиро­
вать коменданта осажденного замка “Истинной копией взаимного договора меж­
ду замком и городом Эдинбургом... с целью показать, что лэрд Гранж вопреки
обещанию является причиной беспокойства” (STC. N 7485).
Желая укрепить свои позиции в полемике с сочинениями континентальных
католиков, проникавших в печать, несмотря на броню кальвинистской цензуры
(как трактаты Рене Бенуа в 1561 г.), шотландские кальвинисты стали пропаган­
дировать труды своих европейских единоверцев: Кальвина, Теодора де Беза и
др. Вскоре после коллоквиума в доминиканском монастыре Пуасси шотландцы
издали обе речи Теодора де Беза от 4-го (STC. N 2000) и от 9-10 сентября 1561 г.
(STC. N 2026), оценив по достоинству смелость коллеги, вызвавшего замеша­
тельство 36 католических аббатов, епископов, докторов Сорбонны своим от­
вергающим преосуществление заявлением31. Шотландцы также могли прочесть
“Зерцало христианина” (“An mirrour of Christian” - STC. N 18688) Клемана Mapo
в переводе обучавшегося во Франции Роберта Норвелла и несколько памфле­
тов Фр. Отмана, напечатанных в Лондоне, но в выходных данных которых бы­
ли указаны “Стирлинг“ или “Эдинбург"32. В 1565 г. Лекпревик напечатал “Крат­
кое собрание святых знаков, жертв и таинств, установленных Богом от сотво­
рения мира”33 (STC. N 11684), автором которого, как считается, был француз­
ский гугенот, но точно не Т. де Без, а переводчиком - Уильям Стюарт, специ­
ально назначенный для того церковью (впоследствии его осудили за участие в
заговоре против регента Морея).
Не менее известной была полемика между Ноксом и эмигрировавшим из
Шотландии в 1563 г. иезуитом Джоном Тири. Последний написал несколько пи­
сем кальвинистам, убеждая, что Бог создал видимую церковь, коей в силу двух
неотъемлемых характеристик истинной церкви (универсальности и апостолич-
ности) является католическая. Когда одно из писем попало в руки Нокса в
1567 г., он поспешил с ответом, в котором утверждал, что истинная церковь не­
видимая, а многие современные догматы католицизма (о папе и мессе) не явля­
ются апостолическими. Ответ Нокса, хотя и опубликованный лишь после смер­
ти автора (в 1572 г.)34, дошел до Тири в рукописи. Его контрударом стало “Оп­
ровержение на ответ, написанный сэром Джоном Ноксом” (Париж; Брюмен,
1573 г.). Трактат в защиту Нокса под названием “Краткая похвала честности,
усиленная Божьим покровительством в защиту Джона Нокса”35 написал встав­
ший на сторону Реформации регент колледжа св. Леонарда в Сент-Эндрюсе
Джон Дэвидсон. В том же году Лекпревик тайно напечатал его “Диалог между
клириком и придворным о четырех приходских церквах, обращенный к священ­
нику”36 с обвинением в финансовых злоупотреблениях в адрес регента Морто­
на, объединявшего приходы под властью одного священника. Автора арестова­
ли, а после освобождения он покинул Шотландию и не возвращался туда до па­
дения режима Мортона.

230
 Более изощренным методом насаждения кальвинистской идеологии стало
цензурирование рукописей сочинений. Хотя их оперативное издание, казалось
бы, диктовалось невозможностью медлить с ответом католическим оппонентам,
кальвинисты предпочитали прежде рассмотреть предлагаемые тексты ответов.
Так, Совет семи Генеральной Ассамблеи церкви рассматривал ответ священника
Джона Дункансона на названное “Опровержение на написанный сэром Джоном
Ноксом ответ” Тири с целью решить, “достоин ли этот ответ быть напечатан или
нет”37, а Совет четырех в 1588 г. - ответ Патрика Блэкберна на недавнее венское
издание труда иезуита-эмигранта Джеймса Гордона “De puro Dei Verbo” (“О чис­
том Слове Божьем”), но положительный отзыв не ускорил публикации38.
Издание шотландской Библии оказалось делом более ответственным и мно­
готрудным. Еще в 1564 г. Лекпревик получил монопольное право напечатать
любую часть Библии, подтвержденное в 1568 г. как право издавать Псалтырь,
английские и латинские катехизисы и Женевскую Библию. Нарушителей этого
права штрафовали в размере 200 фунтов. Однако Лекпревик ограничился лишь
публикацией Псалтыри (STC. N 16580.7). 7 марта 1574—1575 г. Ассамблея дала
разрешение напечатать Библию “на местном диалекте английского” (in verna­
cular Inglis) по запросу партнеров-печатников Бессендайна и Арбетнота (первый
из них учился в Париже и Лейдене). Она заключила с ними договор, по которо­
му обязывала епископов, суперинтендантов и комиссаров собрать с каждого
прихода по 5 фунтов в качестве аванса в счет издания Библии до “последнего
дня июня” 1575 г. (из которых 4 фунта 13 шиллингов и 4 денье составляли цену
экземпляра, а остальные 6 шиллингов и 8 денье шли на счет прихода за сбор де­
нег). Компаньоны же обязались издать Библию при наличии “хороших шриф­
тов и станка” за 11 месяцев39. Арбетнот просил Ассамблею предоставить ему в
качестве корректора Джорджа Янга, служителя аббата Думферлайна, как “наи­
более подходящего для данной работы, так чтобы начатый великий труд был
завершен вовремя и по всем пунктам”, обещая выплатить ему предусмотренное
Ассамблеей жалованье. Священникам Дэвиду Линдсею, Джеймсу Лоусону, а
также Роберту Понту и Джорджу Янгу была поручена цензура перевода Библии
и определение “благоразумного вознаграждения за счет [печатников] Алексан­
дра и Томаса”40. Аналогичными функциями были наделены Джордж Бьюкенен,
Питер Янг, Эндрю Мелвилл, Джеймс Лоусон, осуществившие цензуру Параф­
раза Патрика Адамсона на книгу Иова41. Финансовые трудности тормозили ра­
боту над Библией, порождая конфликты печатников со своими рабочими42.
18 июля 1576 г. компаньоны попросили отсрочки еще на девять месяцев, обязав­
шись в “последний день марта” 1577 г. представить тираж книги, а в случае не­
удачи вернуть аванс. В конце 1576 г. украшенное выгравированным королев­
ским гербом и гравюрами с инициалами, приобретенными в типографии Кри­
стофера Плантена, издание Нового Завета, “тщательно сверенное с греческим
оригиналом и лучшими одобренными переводами на разных языках”43, было за­
вершено. Хотя Бессендайн никогда не называл себя королевским печатником,
на титуле он поместил королевский герб44.
Неожиданностью стал выход Т. Бессендайна из предприятия с передачей ти­
пографии и оборудования компаньону и с изъятием своей части капитала. В те­
чение двух лет Арбетнот продолжал работу над изданием Ветхого Завета сна­

231
 чала при помощи Джона Росса (кото­
рый делился с ним чернилами и орна­
ментами), а затем в одиночку. Арбет-
нот заимствовал у лондонского печат­
ника 1550—1570 гг. Ричарда Джагга де­
виз с изображением пеликана, кормя­
щего грудью своих птенцов, и двумя
надписями: латинской - “Pro lege, Rege
et grege” и английской - “Love kepyth the
law obeieth the kynge andis good to the
commen wilthe” (“Любовь хранит закон,
повинуется королю и приносит добро
на пользу Общему благу”), заказав его
копию то ли у фламандского (вероят­
но, Антона ван Лееста), то ли у амстер­
дамского художника вместе с другими
гравюрами45. Однако долги (500 фун­
тов покойному Бессендайну и рабочим
Росса до 1580 г.46) осложнили как за­
вершение работы, так и распростране­
ние полного издания Библии.
Ассамблея церкви требовала, чтобы Арбетнот отправил Библию приходам
в соответствии с квитанцией о получении денег, в противном случае он и его по­
веренные получат “письма об объявлении вне закона”47. Из-за высокой цены
Библия Бессендайна-Арбетнота (не в последнюю очередь за счет черного ко­
жаного переплета ценой в две марки, или 1,5 фунта) многим была не по карма­
ну, поэтому актом Парламента 1579 г. церковь обязывала каждого домовла­
дельца с доходом 300 марок в год и каждого йомена или горожанина, владевше­
го недвижимостью стоимостью до 500 фунтов, приобрести экземпляр Библии
под страхом штрафа в 10 фунтов. Местные органы следили за соблюдением за­
кона. 11 ноября 1580 г. Эдинбургский городской совет провел перепись горожан
в присутствии балье кварталов города, предписав им явиться с Библией и Псал­
тырью. Хотя Арбетнот и получил звание королевского печатника, а также ли­
цензию на издание и продажу Библии на народных “английском, шотландском
и латинском языках как полностью, так и по частям” сроком на 10 лет, высокая,
но фиксированная государством цена экземпляра Библии не окупила больших
расходов печатника. Издание Библии сопровождалось посвящением “Якову VI,
королю скоттов”, “Двойным Календарем, т.е. Римским и Еврейским”
(fols. 4—7а), Альманахом и “Правилами для понимания Св. Писания...” Роберта
Понта, несколькими гравюрами и гербом Шотландии с девизом “Боже, хра­
ни короля”48. Большей популярностью пользовались заполонившие рынок
дешевые импортные катехизисы и Псалтырь49, английская Библия Тиндала,
а небольшое количество дорогих экземпляров Библии Арбетнота лежало на
складах.
Недовольная трудами печатника, Генеральная Ассамблея церкви в июле
1580 г. предоставила французу Томасу Вотролье, “изгнанному по религиозным

232
мотивам , привилегию на легальную
книгопечатную деятельность. Прежде,
в 1578-1579 гг., он подпольно печатал
избранные проповеди Мартина Люте­
ра и Псалтырь, не раз подвергаясь
штрафу в 10 шиллингов50. Позиции Во-
тролье при дворе укрепились благода­
ря доставке им книг для библиотеки
Якова из Германии, что было опасно
из-за бесчинств английских пиратов51.
Издание in quarto “Эссе подмастерья о
божественном искусстве поэзии”, авто­
ром которых был Яков VI, выполнен­
ное на английской бумаге и украшен­
ное орнаментами из привезенных из
Англии гравюр, понравилось королю,
который наградил печатника слитком
золота стоимостью 10 фунтов.
Издания сочинений Джорджа Бью­ Гравюра из “Истории и хроник Ш отлан­
кенена (1506-1582) становились важ­ дии" Гектора Бойса. Эдинбург, 1541
ным событием в гуманистической сре­
де не только Шотландии, но и Англии,
Нидерландов, Франции. Но проводивший многие годы в эмиграции Бьюкенен
издавался в основном в типографиях Этьеннов и Плантена. По политическим
мотивам в конце 60-х годов автору пришлось повременить с изданием у Планте­
на знаменитого тираноборческого диалога “De jure regni apud Scotos” (“О закон­
ности королевской власти у скоттов”), иногда преувеличенно именуемого в ис­
ториографии самым влиятельным политическим текстом XVI столетия52. Вос­
пользовавшись моментом, Чартерис спонсировал выход диалога в эдинбург­
ском издании Джона Росса (STC. N 3976), вскоре ставшим основой для последу­
ющих изданий в Англии и на континенте, выполненных “ad exemplar Rossei”53.
После выхода первого издания друг Бьюкенена английский гуманист Роджерс
направил книгопродавца-гугенота Вотролье с письмом к автору в 1579-1580 гг.,
в котором просил предоставить несколько экземпляров в дар друзьям - Иоган­
ну Штурму, Метеллусу, Янусу Дузе, Франсуа Отману и др., “с нетерпением ожи­
давшим выхода” сочинения, а также предлагал издать его “Парафразы на Псал­
мы Давида” в лондонской типографии Вотролье, что долгие годы было невоз­
можно сделать в Шотландии из-за технических трудностей54. Критика оппонен­
тов превзошла ожидания автора: с ней выступили шотландские католики-эмиг­
ранты Адам Блэквуд и Ниниан Винцет55, а позднее и Уильям Барклай.
В 1581 г. в типографии Арбетнота по поручению Чартериса стали печатать
“Rerum Scoticarum Historia” (“История Шотландии”) Бьюкенена, опубликовать
которую прежде пытался Плантен56. Технические трудности отсрочили ее вы­
ход в свет на год, и он состоялся уже после смерти Бьюкенена. С ее печатью свя­
зано одно знаменательное событие. В сентябре 1581 г. Эндрю и Джеймс Мел-
виллы, а также Томас Бьюкенен пришли к умиравшему Бьюкенену с написан-

233
 ным ими письмом-посвящением Яко­
ву VI, надеясь под этим предлогом уго­
ворить автора прекратить печатание
на 17-й книге, на эпизоде о гибели Дэ­
вида Риччио, опасаясь, что данная в ней
характеристика Марии Стюарт вызо­
вет ярость Якова VI. Внеся ряд исправ­
лений в письмо, Бьюкенен категориче­
ски отверг предложение, сказав, что
“готов принять [на себя] гнев короля и
всего его клана и его не заботит ничто,
кроме мыслей о смерти”. Слова Бью­
кенена стали пророческими. 22 мая
1584 г. был издан Парламентский акт,
требовавший вернуть купленные эк­
земпляры “Rerum Scoticarum Historia” и
“De jure regni apud Scotos” для вымары­
вания нескольких пассажей, однако ко-
“Книги Общего Порядка". Эдинбург, 1595 пии “Истории Шотландии”57 продолжа­
ли гулять по стране; одна из них при­
надлежала Э. Мелвиллу. Последний переложил отдельные ее фрагменты на
стихи. Спрос на нее заставил допечатать тираж, и год спустя “Rerum Scoticarum
Historia” и “De jure regni apud Scotos” были выпущены на континенте в одном то­
ме ad exemplar Арбетнота, а в 1584 г. - во Франкфурте Иоганном Векхелем.
Шотландские кальвинисты считали книжное дело важным инструментом
для проведения своих образовательных реформ. Преследуя прежде всего зада­
чи катехизации населения и прививания учащимся кальвинистской догматики,
они нередко требовали от педагогов не столько обучения основам грамматики,
сколько основам благочестия58. Малый катехизис (Parvus catechismvs) Роберта
Понта (1573 г. - STC. N 20105) был призван подготовить юношество к принятию
Евхаристии. Как вспоминал Джеймс Мелвилл, впоследствии видный деятель
пресвитерианского лагеря и профессор теологии Сент-Эндрюсского универси­
тета, в школе его учили “чтению катехизиса, молитв и Св. Писания”. Вероятно,
это был “Катехизис” Кальвина в переводе на латынь П. Констанса, напечатан­
ный Лекпревиком в 1564 г. (STC. N 4382)59. В 1562, 1564 и 1571 гг. Лекпревик
трижды печатал “Книгу Общего порядка [богослужения]” английской конгре­
гации в Женеве, священниками которой в период Контрреформации
1553-1558 гг. в Англии были как английские, так и шотландские (в том числе
Нокс) эмигранты60. Она стала шотландским Служебником без всякой лингвис­
тической правки, которая сделала бы ее более доступной для чтения в равнин­
ной Шотландии61.
Важным событием стал переезд в 1589 г. в Шотландию английского пурита­
нина Роберта Вэлдгрейва (1554—1604), до этого напечатавшего в Англии около
15 антиепископальных памфлетов под псевдонимом “Мартин Марпрелат” (за
которым могли скрываться Джон Пенри, Томас Картрайт и другие пуритане).
С большой семьей и станком Вэлдгрейв скитался по городам и весям страны,

234
скрываясь от преследований Лондон­
ской книгоиздательской гильдии. От­
быв 20-недельное заключение в тюрь­
ме Уайт Лим (по приказу епископа Лон­
донского и архиепископа Кентерберий­
ского) и устав от частых обысков в сво­
ем доме, проводимых по указанию лор­
да Берли, Вэлдгрейв решил больше не
печатать для “полемистов Марпрелата”
и уехал в Ла Рошель, где издал “Апел­
ляцию Пенри к суду Парламента”. В
1589 г. он переезжает в Шотландию, ос­
тавив своим английским агентом от­
крывшего в 1587 г. эдинбургский фили­
ал типографии лондонского книгопро­
давца Джона Нортона, который отны­
не не только ввозил книги из Германии, Девиз печатника Джона Росса к публика­
но и, пользуясь правом на беспошлин­ ции “Парламентских акт о в". 1575
ный ввоз и вывоз книг из Англии, зани­
мался продажей многих эдинбургских
изданий Вэлдгрейва на лондонском рынке. Такое соглашение обеспечивало
Вэлдгрейву безопасность, Нортону - доход. Благосклонно принятый в Шотлан­
дии Яковом VI, Вэлдгрейв 9 октября 1590 г. получил пожизненное звание коро­
левского печатника, дававшее ему монопольное право издавать Акты Парла­
мента Шотландии. Трудно переоценить вклад Вэлдгрейва в шотландское книго­
издательское дело: он напечатал более трети всей книжной продукции, вышед­
шей в XVI в. в стране (138 из 370 названий). Если прежде акты выходили с за­
метным опозданием после сессии Парламента (STC. N 21875, 21882, 21885), то
Вэлдгрейв в 1597 г. выпустил первый полный свод Парламентских актов, начи­
ная с Якова I. Свод включал акты всех его преемников62.
Считая деятельность эмигрировавшего Вэлдгрейва небезопасной для Анг­
лии, английские власти наказали своему послу в Шотландии Роберту Баусу
“зорко следить” за ним и потребовали, чтобы ему запретили печатать “столь от­
крыто и наперекор английскому королевству”. Лондонская книгоиздательская
компания конфисковала новую партию изданных Вэлдгрейвом книг 17 июня
1591 г. (в том числе 600 копий “Жертвы христианской души, содержащей благо­
честивые молитвы” (STC. N 5192), 50 копий “Проповедей о таинстве” шотланд­
ского священника Роберта Брюса (STC. N 3924), 30 копий “Предложений и
принципов богословия” Теодора де Беза (STC. N 2053-2054)63 и др.). Шотланд­
цы не раз обращались к Елизавете, ссылаясь на достоинства печатника, с прось­
бой простить его.
Издание трактатов Джона Пенри имело значение для борьбы шотландских
кальвинистов против епископата, насаждаемого как сверху (Яковом VI, еписко­
пом Сент-Эндрюсским Адамсоном), так и извне - епископом Лондонским Ри­
чардом Бэнкрофтом. Их публикация была рассчитана и на большой английский
рынок64. Лондонской компанией книгопечатников было конфисковано 29 ко-

235
пий “Смиренного прошения” Пенри (STC. N 7754). В 1590 г. Вэлдгрейв печата­
ет анонимное “Краткое открытие неправды и наветов, содержащихся в пропо­
веди, с которой выступил 8 февраля 1588 г. Д. Бэнкрофт у Креста св. Павла”
(STC. N 19603), а также “Трактат, в котором открыто доказывается, что рефор­
мация и ее сторонники несправедливо осуждаются как враги ее величества”
(STC. N 19612). Вместе с трактатом шотландца Джона Дэвидсона “Опрометчи­
вость доктора Бэнкрофта в том, что он бранится на Церковь Шотландии” (STC.
N 6322) они были актуальны для шотландских пресвитериан, в те годы вступив­
ших в борьбу за отмену так называемых “Черных Актов” (1584-1585) Якова VI,
лишавших их свободы выбора места и времени проведения заседаний Генераль­
ной Ассамблеи церкви и оставлявших на усмотрение короны круг обсуждаемых
вопросов. Помимо памфлетов Пенри Вэлдгрейв печатал теологические сочине­
ния англичан: в 1592 г. - “Некоторые благочестивые трактаты” пуританина и
последователя Картрайта Дадли Феннера (STC. N 10769), в 1592-1593 гг. - “Зо­
лотую цепь, или описание теологии, содержащее причины спасения и осужде­
ния согласно Слову Божьему” (STC. N 19661), “Речь о сознании” (STC. N 19666,
19701) и “Руководство по овладению языком” (STC. N 19689) кембриджского
рамиста Уильяма Перкинса (1558-1602).
В 1595 г. Вэлдрейв печатает “Плодотворную и благочестивую проповедь”
представителя умеренного крыла пуританства Ричарда Гринхема, в 1596 г. -
“Краткое изложение Библии” (STC. N 5322) и “Призыв на Страшный суд, по­
сланный возлюбленным англичанам” (Summon to Dorns deie - STC.
N 5345.7-5345.9) пастора англиканской церкви в Амстердаме Хеноха Клефама,
проповеди священника Генри Смита, в 1602 г. - “Ответ на Предисловие к Реймс-
скому изданию Нового Завета” (STC. N 4716), написанный в духе женевской
английской конгрегации пуританином Томасом Картрайтом, в освобождении
которого из тюрьмы Флит принял участие Яков VI. Выходили в Шотландии и
единичные издания католиков: в 1600 г. анонимно напечатали “Жалобу Свято­
го Петра” (STC. N 22960) под редакцией сент-эндрюсского профессора богосло­
вия Джонстона. Ее автором был выпускник римской коллегии иезуитов и духов­
ник графини Арундел Роберт Саутвелл (1560-1595), стремившийся поднять дух
английских католиков и окончивший жизнь на плахе в 1595 г. Круг французских
авторов расширился публикацией комментария на 1 Тим (1590 г. - STC. N 6228)
Ламберта Данно, гугенота, эмигрировавшего в Женеву после Варфоломеевской
ночи. Пиренейских католиков представляли “Сокровище души” каталонца Ми­
геля де Комалады (1598 г. - STC. N 24208) и “Обращение грешника” Луиса Гра­
надского (1599 г. - STC. N 16899.7).
Книгопечатание в 80-90-е годы свидетельствует о заметном росте идео­
логической активности кальвинистов. В 1599 г. была издана Doctrinae chris-
tianae brevis explicatio” Патрика Шарпа (STC. N 22369), учителя грамматиче­
ской школы в Глазго, бывшего коллеги Мелвилла (1575), в начале XVII в. пе­
решедшего на сторону епископалов и короля; в 1594 и 1599 гг. выходили
“евангелические” трактаты (STC. N 13943, 13944, 13941.5) и гимны (STC.
N 13942) директора грамматической школы Эдинбурга священника Алексан­
дра Хьюма, в 1594 г. - “Папист, или происхождение и возрастание искажен­
ной религии” (STC. № 18102) абердинского доктора медицины Томаса Море-

236
зина, в котором утверждалось, что “простота евангелической веры, доказав­
шая свою истинность всем, делает очевидным отсутствие собственной [докт­
рины] у той [католической] религии”. В 1600 г. вышли “Изложение 32-го
псалма”(8ТС. N 3122) священника Дэвида Блэка, называвшего дворянство
“безбожными и лицемерными врагами церкви” и осужденного за оскорбле­
ние с кафедры памяти Марии Стюарт, проповеди Роберта Понта против бо­
гохульства (1599 г. - STC. N 20100), “Духовное наставление пастора своему
народу” Дж. Мелвилла (STC. N 17816, 17815.5).
Апокалиптические и миллениаристские ожидания, характерные для евро­
пейской культуры рубежа XVI-XVII вв., пронизывают изданные в это время
труды натурфилософов Джона Нэпьера и Роберта Понта. Первый выступил с
“Очевидным раскрытием [смысла] книги Откровения” (STC. N 18354)65, в кото­
ром доказывал, что падение Римской империи - историографический миф и что
Европа находилась под гнетом римской тирании. Оспорив утверждение, выдви­
нутое в XV в. Лоренцо Валлой, о недостоверности “Константинова дара”, Нэпь­
ер признавал, что папы, прикрываясь узурпированной ими императорской вла­
стью, на самом деле представляют власть Антихриста. Свержение ее, по его
мысли, поручено семи варварским королевствам (имеются в виду Англия, Фран­
ция, Испания, Швеция, Дания, Венгрия, Шотландия), что, по его подсчетам, про­
изойдет примерно в 1639 г., т.е. спустя 1260 лет после “дара”, и будет сопровож­
даться гибелью Римской империи66. Сходное сочетание натурфилософских изы­
сканий и ярко выраженной миллениаристской риторики характеризовало трак­
тат Роберта Понта “О правильном исчислении лет, человеческих жизней, Воз­
растов Мира и последнего возраста его упадка, [который наступит в] 1600 год
от Р.Х. (называемый Юбилейным годом) с изложением многих отличительных
достойных наблюдения причин смены эпох и революций, [а также] пророчеств
и знаков, предшествующих Дню Страшного суда, со многими доказательствами
в пользу того, что он приближается” (1599 г. - STC. N 20104). Ожидая наступле­
ния грядущего “британского века”, связанного с уже витавшим в воздухе объ­
единением корон Англии и Шотландии под властью “второго Константина” -
Якова VI, оба автора искали подтверждения своим идеям не только в книге
Апокалипсиса, но и в пророчестве Мерлина (Вэлдгрейв, 1603 г. - STC.
N 17841.7).
В конце XVI в. наряду с многочисленными речами, эпиталамами, панегирика­
ми, венками сонетов67 в честь важных событий в жизни короля Якова VI (брако­
сочетание с Анной Датской, ее коронация в 1590 г., рождение принца Генри в
1594 г., восшествие короля на престол Англии под именем Якова I в марте
1603 г.)68 печатаются поэтические экзерсизы монарха и его опыты религиозных
размышлений на гл. XX Откровения (Н. Charteris, 1588 г. - STC. N 14376) и на
XXV-XXIX стихи Первой книги Царств (Н. Charteris, 1589 г. - STC. N 14380).
В них он представлял себя в роли “второго царя Давида”, способного защитить
истинную веру на всем острове от угрозы со стороны католической Испании69.
Благодаря этим публикациям был достигнут компромисс в отношениях между
пресветерианами и королем в начале 90-х годов. В трактатах “Об истинном пра­
ве свободных монархий” (под псевдонимом С. Philopatris) (R. Waldegrave, 1598 г. -
STC. N 14409) и “Basilikon Doron” (Waldegrave, 1599 г. - STC. N 14348) как полити­

237
 ческий мыслитель Яков сформулиро­
вал отличную от Бьюкенена теорию
правления - абсолютистскую. По мыс­
ли Якова, короли - “земные боги”, так
как власть делегируется монарху не
снизу (от народа), а сверху (от Бога).
“Basilikon Doron” был напечатан в семи
экземплярах, предназначавшихся для
Анны, принца Генри, его наставника,
маркиза Гамильтона и трех католиче­
ских графов - Хантли, Эррола и Энгу-
са70, в переплете темно-пурпурного цве­
та с королевским гербом. Но хотя пе­
чатник принес клятву хранить дело в
тайне, трактат каким-то образом дошел
до Эндрю Мелвилла. Лидер пресвите­
риан составил извлечение из 18 “англи-
Девиз печатника Александра Арбет нот а кано-епископально-папистских” пред­
к “П лодот ворному размышлению ложений, на основе которых Синод
на книгу О ткровения (гл. 20, стихи 7-10)"
Файфа в сентябре 1599 г. осудил трак­
Якова VI. Эдинбург, 1588
тат к недовольству Якова71. Автору
пришлось напечатать трактат для пуб­
личного ознакомления. Накануне смерти Елизаветы, последовавшей 24 марта
1603 г., Вэлдгрейв послал экземпляр в Лондон Нортону, который оперативно из­
дал его72.
Важный вклад в пропаганду кальвинизма в конце XVI - начале XVII в. вно­
сило издание диспутов и диссертаций по богословию (о предопределении, грехе,
оправдании человека, таинствах и мессе, свободе воли) и философии, защищав­
шихся в Сент-Эндрюсском и Эдинбургском университетах под председательст­
вом Эндрю Мелвилла, Джона Адамсона, Джона Уиллока, Джона и Уильяма
Крейгов и других авторитетных ученых-кальвинистов (STC. N 25555.1-25555.12
и 7487.1-7487.7). Неоднократное издание трудов шотландского рамиста принци­
пала Эдинбургского университета Роллока в 1590-1600 гг. (STC. N 21269-21286)
свидетельствует о рецепции философской наукой страны принципов П. Раму­
са - Э. Мелвилла в области логического и диалектического анализа текстов
Ветхого и Нового Заветов. Издание первого в стране компендиума сочинений
Аристотеля облегчило шотландским кальвинистам осмысление наследия фило­
софа, хотя подчас они обвиняли его в ереси (“Проблемы Аристотеля [в соотне­
сении] с прочими философами и врачами” - STC. N 763).

В эпоху Реформации книгопечатание стало важным инструментом для на­

саждения кальвинистской идеологии и ознакомления читателей в Шотландии с
трудами европейских единоверцев. Узкая ориентация 1520-1540-х годов на ко­
ролевские заказы сменилась большим разнообразием жанровых форм и тема­
тики в книгоиздании второй половины XVI в.: Псалтырь, проповеди, “Книги об­

238
щего порядка [богослужения]” соседствовали с богословскими трактатами и
памфлетами, научными сочинениями, трактатами и диссертациями шотланд­
ских, английских и иностранных авторов со “своей” и “чужеземной” поэзией.
По нашим подсчетам, общий объем печатной продукции в 1550-1603 гг. в
18,5 раз превзошел объем изданий 1500-1549 гг. (370 против 20)73, из них 61 из­
дание - Библия, Псалтырь и вероисповедные документы Реформации (16,49%),
полемические сочинения эпохи Реформации составили 82 названия (22,16%), из
них 49 (13, 25%) принадлежат перу шотландцев и 33 (8,9%) - иностранных ав­
торов; 31 название (8,1%) - это научные сочинения шотландцев, 21 (5,6%) - по­
собия и учебники, 70 (18,9%) - шотландская и 14 (3,78%) - зарубежная поэзия.
Было издано 12 (3,24%) речей и панегириков, 10 (2,7%) национальных хроник
и историй, 16 (4,3%) зарубежных научных и политических трактатов. Резко
возрос (до 16,4% от общего объема) поток государственной документации
(парламентские акты, прокламации). Сочинения соотечественников имели
приоритет для издателей по сравнению с зарубежными авторами. Соотноше­
ние местных полемических трактатов и иностранных составило 59 и 41%, учеб­
ников - 77 и 23%, изданий поэзии, речей и панегириков - 87 и 13%, государст­
венных документов - 96,9 и 3,1%. Из хроник и биографий не издано ни одной
иностранной. Печать 1560-1570 гг. ярко осветила события гражданских войн,
полемику протестантов и католиков, к 1580-1590 гг. памфлеты и трактаты ус­
тупают пальму первенства в сфере идеологии катехизисам, наставлениям, про­
поведям по Библии. Усиление контактов с Англией привело к росту удельного
веса в книгоиздании английских богословских сочинений, проповедей, памфле­
тов. Работавшие в Шотландии печатники активно участвовали в международ­
ной книготорговле и книгообмене; выпущенные ими в конце XVI в. религиоз­
ные памфлеты были ориентированы во многом на английский рынок. Неспо­
собные заполнить весь местный рынок своей продукцией в связи с возросшими
потребностями, они и в случае технических трудностей отдавали подряды на
предназначенные для отправки в Шотландию издания в типографии Лондона,
Антверпена и Амстердама. Такое разумное разделение труда, отвечавшее ин­
тересам как шотландцев, так и их европейских коллег, вряд ли можно считать
препятствием развитию книжного дела в Шотландии, как это сделал историк
П. Уотри74.

П РИМ ЕЧА НИ Я

1 В историографии проблемы шотландского книгопечатания исследовались в кн.: Watry Р.

Sixteenth century printing types and ornaments of Scotland with an introductory survey of the Scottish book
trade (Oxford University Ph.D. thesis, 1992). P. 24 (рукопись); Dawson J. Anglo-Scottish protestant culture
and integration in sixteenth-century Britain // Conquest and Union: Fashioning the British State. L.; N.Y.,
1995. P. 98; Durkan J. The cultural background in sixteenth century Scotland // Innes review. Edinburgh,
1959. Vol. 10. P. 382—439. Вопрос об англо-шотландских книготорговых связях ставился в кн.:
Bald МЛ. Vernacular books imported into Scotland: 1500-1625 // Scottish Historical Review. Aberdeen,
1926. Vol. 23. Ценными источниками справочного характера о печатниках, их продукции и техни­
ке книжного дела являются: Dickson R., Edmond J.P. Annals of Scottish printing from the introduction of
art in 1507 to the beginning of the XVII century: In 2 vols. Edinburgh, 1890; A dictionary of printers and
booksellers in England, Scotland and Ireland and of foreign printers of English books. 1557-1640 / [ C o c t .]

239
by H.G. Algis, R. Bores et al. L., 1910; McKerrow K.B. Printers’ and publishers’ devices in England and
Scotland. 1485-1640. L., 1913; Short title catalogue of books printed in Britain and of English books printed
on the continent of Europe / Ed. A.F. Pollard. Oxford, 1978. (далее STC).
2 Kirk J. The religion of early Scottish protestants // Humanism and reform: The church in Europe,
England and Scotland. Oxford, 1991. P. 390.
3 Ibid. См. также: Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 153.
4 Kirk J. Op. cit. P. 366.
5 Durkan J. Op. cit. P. 409.
6 А кты Парламента 1553 г. не сохранились (Watry Р. Op. cit. Р. 24).
7 Полное заглавие: “An compendious and breve tractate concemyng ye office and dewtie of Kyngis,
spirituall pastoris and temporall Jugis lovlie compyled be William Lauder”.
8 Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 166.
9 Ibid. P. 215.
10 Dialogue, dream of Schir David Lyndsay, tragedy of most reverend father David / J. Petit at the
expense of S. Jascuy. P„ 1558 (STC. N 15673); 2nd ed. - 1559 r. (STC. N 15674.5).
11 Цит. no: Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 111.
12 Согласно инвентарной описи склада печатника Генри Чартериса, после его смерти в 1599 г.
у него оставалось 788 экземпляров издания “Сочинений” Линдсея 1568 г. - больше, чем в 1579 г. на
складе его конкурента Томаса Бессендайна, умершего в 1577 г. (510 экз.), издавшего Линдсея в
1574 г. (The works [in verse] newly corrected and augmented including works not before imprinted.
Edinburgh: Bassandyne, 1574 - STC. N 15660).
I3l-e издание - Чэпмена и Миллара в 1508 г., 2-е - Лекпревика на средства Чартериса в 1570 г.
и 3-е - самого Чартериса в 1594 г. Тенденция еще более заметна в XVII в. - в 1646 г. Роберт Бри-
сон располагал 1150 копиями сочинений Линдсея по цене 4 шиллинга, что в два раза дешевле, чем
у Чартериса (Lynch М. Scotland: A new history. Edinburgh, 1992. Р. 260).
14 KnoxJ. History of the Reformation in Scotland. Edinburgh, 1949. Vol. 2. P. 266-267.
15 Taylor M. The conflicting doctrines of Scottish Reformation // Innes Review. 1959. Vol. 10. P. 113.
16 “О твет на Трактат, напечатанный в 1558 г. Квентином Кеннеди с его письмом протестан­
там” (STC. N 6320).
17 “Опровержение мессы аббата Кроссрагуэла” (STC. N 12968).
18 Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 212-213.
19 Leslie J. Histone of Scotland. Edinburgh: Scottish Text Society, 1888. P. 469.
20 Ibid. Лекпревик издал этот текст под заглавием “Неге follows the copy of the reasoning which
was between the Abbot of Crossraguel and John Knox in Mayboll concerning the Mass. 1563” (STC.
N 15074).
21 Рене Бенуа ратовал за компромисс между протестантами и католиками в трактате: Benoist R.
The necessare and assurit way to pluk awa al discord in religion / [Пер. Винцета.] Paris: Briere, 1561 (STC.
N 1884.5). Вероятно, Скот издал также его “The maner to take away the controversie of religioun”
(1561).
22 An answer to an epistle written by Renat Benedict (Benoist) the French doctor to John Knox. 8°.
Edinburgh: Lekprevik, 1563 (STC. N 10819). Перевод латинского текста Бенуа выполнил Ниниан
Винцет.
23 “Последний трубный глас Божьего Слова против узурпированной Джоном Ноксом и его
братьями-кальвинистами, навязавшимися в качестве Проповедников, власти” (Edinburgh: Scot,
1562-STC. N25961).
24 Leslie J. Op. cit. P. 468.
25 The book of fourscoir-three questions touching doctrine, ordour and maners proponit to ye preachers
of ye protestants in Scotland. Antwerpiae: ex officia Drest, 1563 (STC. N 25859). В ехидном постскрипту­
ме Винцет упрекает Нокса за не сдержанное им обещание: “Мне кажется, брат, что у тебя было
какое-то серьезное препятствие, которое помешало тебе выполнить обещание и ответить на этот
наш трактат после столь долгого размышления” (цит. по: Taylor М. Op. cit. Р. 122).
26 Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 157.
27 Ibid. P. 274.
28 Acts and proceedings of the general assemblies of the kirk of Scotland from the year MDLX.
Edinburgh: Bannatyne Club, 1839-1845. P. 125-126 (далее - Book of the Universal Kirk).

240
 29 Ему такж е приписывают “The lamentation of lady Scotland... speaking in manner of an epistle” (in
verse, Sanctandrois, Lekprevik, 1572-STC. N 22011).
30 Watry P. Op. cit. P. 37.
31 LeclerJ. Histoire de la tolerance au siecle de la Reforme. P., 1994. P. 446.
32 A true... report of the furious outrages of France... [by Francois Hotman]. 8°. Sniveling [L.:
H. Bynneman], 1573 (STC. N 13847); De fvroribus gallicis... vera et simplex narratio. Edimbvrgi [истинное
место издания London: H. Bynneman или Basel: Guerin], 1573 (STC. N 13844) (данные официального
сайта в Интернете Национальной библиотеки Шотландии www. nls. со. uk).
33 Breif gathering of the halie signes, sacrifices and sacraments, translated of French into Scottis be ane
faithful brother [William Stewart] [= Sommaire recueil des signes sacrez, sacrifices et sacremens instituez de
Dieu. Paris, 1561]. 4°. Edinburgh: R. Lekpreuik, 1565 (STC. N 11684).
34 St. Andrews: R. Lekpreuik, 1572 (STC. N 15062).
35 Davidson J. Ane breif commendatiovn of Vprichtnes... 4°. St Andrews: R. Lekpreuik, 1573 (STC.
N 6321).
36 Dialog or mutuall talking betuix a clerk and ane courteour, concerning foure parische kirks till ane
minister [by John Davidson]. 8°. [Edinburgh (?): R. Lekpreuik, Jan. 1573/4] (STC. N 6323).
32 Book of the Universal Kirk. Edinburgh, 1839-1845. P. 289.
38 Shaw D. The General Assemblies of the Church of Scotland. Edinburgh, 1979. P. 223.
39 Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 270-273.
40 Ibid. P. 277.
41 Watry P. Op. cit. P. 42.
42 Один из печатников, наборщик из Фландрии Соломон Кеннет, жаловался, что Бессендайн
отказался выплатить ему даже часть положенных по контракту 49 шиллингов в неделю. Н а осно­
вании ж алобы суд обязал Бессендайна предстать перед регентом и выплатить обещанную сумму
(Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 285).
« Ib id . P. 317.
44 Ibid. P. 219.
45 Watry P. Op. cit. P. 44. На голландское происхождение гравюр в конце XIX в. указывал Юбер,
на антверпенское - Лэйнг (Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 317).
46 Dickson R., Edmond J.P. Op. cit. P. 288.
42 Ibid. P. 314.
48 Ibid. P. 318.
49 На складе Г. Чартериса обнаружили 2380 экз. Псалтыри, в том числе 320 напечатанных в
Лондоне, 285 катехизисов, 37 “Катехизисов” Кальвина, 22 экз. Нового Завета (видимо, Бессендай­
на 1576 г.), 416 экз. “Двойного катехизиса” Р. Вэлдгрейва (Dickson A., Edmond J.P. Op. cit. P. 350).
50 Ibid. P. 314, 379.
51 У печатника Чартериса пираты отняли кошелек и “небольшую пачку” книг для библиоте­
ки Якова VI на сумму 120 фунтов, Вотролье лишился трех кип бумаги и четырех пачек книг (об­
щий убыток составил 200 фунтов). Представитель Генеральной Ассамблеи Лоусон и английский
посол Баус ответили протестом, указав, что ущерб, нанесенный пиратами, превосходит обычный
для военного времени (Watry Р. Op. cit. Р. 56).
52 Мнение профессора Г. Ласки цит. по: Burns J.H. Institution and ideology: The Scottish estates and
resistance theory: An electronic seminars in history presentation (ihr. sas.ac.uk/ihr/esh/estate.html).
53 De Jure Regni apud Scotos, dialogus. Editio tertia. 8°. Edinburgh: Ad exemplar J. Rossei [London:
T. Dawson forE. Aggas], 1581 (STC. N 3977).
54 Первое издание “П арафразов” вышло без датировки у Этьенна; оно относится скорее все­
го к 1565 - весне 1566 г., 2-е - у Плантена в 1566 г. (Macfarlane ID . Notes on the composition and recep­
tion of George Buchanan’s psalm paraphrases // Renaissance studies: Six essays. Totowa, 1972. P. 24—62).
55 Blackwood A. Contra Buchananum pro regibus apologia (Пуатье, 1581; Париж, 1588); Winzet N.
Velitatio in Georgium Buchananum circa dialogum De Jure Regni apud Scotos. Ingolstadt, 1582.
56 Публикация не состоялась из-за ареста посредника - гуманиста Роджерса.
52 Издание вышло с массой опечаток и, несмотря на многочисленные исправления, сделанные
в последний момент, и на заимствованные у Плантена гравюрные инициалы, уступало по изящест­
ву изданиям антверпенского печатника.
38 Watry Р. Op. cit. Р. 32.

9. Книга в культуре Возрождения 241

 59 “Катехизис” Кальвина выдержал четыре переиздания до 1603 г.: “Катехизис в двух частях”
в издании Росса для Чартериса (1574) и Генри Смита (1599 и 1602), “Psalms (CL forms of Prayers)”,
выпущенные Бессендайном в 1575 г., “Наставление в христианской вере” (на титуле Эдинбург, но
возможно Лондон: Элиот Корте Пресс, 1587). www.nls.co.uk// digital library/.
60 The form of prayers and ministration of sacraments used in the English church of Geneva. Edinburgh,
1562 (STC. N 16564). Книга переиздана в 1564 и 1571 гг. (STC. N 16577, 16579).
61 Перевод книги на гэльский язык, выполненный епископом Аргайла и Островов Джоном
Карсвеллом, изданный в 1567 г. и адресованный жителям Хайленда и Ирландии, был напечатан
благодаря приобретенным накануне особым римским шрифтам: Foirm па nurmuidheadh ags freasdal
па sacramuinteadh [tr. J. Carswell] undun Edin. R. Lekprevik, 1567 (24 april) (STC. N 16604).
62 The laws and Acts of Parliament, made by king James I and his successors Kings of Scotland... col­
lected and extracted from the Register (STC. N 21877). К своду прилагались латинские двустишия То­
маса Крейга в честь каждого монарха, а также один из первых в Шотландии тезаурусов местного
права - “De verborum significatione” хранителя Регистра Свитков Тайного совета Шотландии сэра
Джона Скина (STC. N 21877; переиздан в 1599 г. - STC. N 22622).
63 Вэлдгрейв трижды (в 1591, 1594, 1595 гг.) издал “Принципы богословия” де Беза: [Six]
Propositions and principles of divinitie, disputed in the universitie of Geneva under T. Beza and A. Faims. Tr.
out of Lat. [by J. Pluny]: R. Waldegrave, 1591 (STC. N 2053-2054).
64 Dawson J. Op. cit. P. 98.
65 Переиздание для Дж. Нортона в 1594 г. (STC. N 18355).
66 Williamson А.Н. Scottish national consciousness in the time of James VI. Edinburgh, 1979. P. 24—25.
В Комментарии P. Роллока (1591 г. - STC. N 21280) к Книге П ророка Даниила Вэлдгрейв напеча­
тал посвящение Якову VI и “королеве скоттов” Анне, а в книге Н эпьера (1599) - объединенный
герб Шотландии и Дании.
67 А вторы - директор эдинбургской Хай скулл Эркюль Роллок (STC. N 21266), адвокат Джон
Рассел (STC. N 21459), филолог Адриан Дамман (STC. N 6217) и Эндрю Мелвилл, приветствовав­
ший рождение наследника как принца “скоттобританцев” (1594 г. - STC. N 17807).
68 Вступление Якова VI на английский престол приветствовали сент-эндрюсский профессор
философии Джон Эхлин (STC. N 7481), юрист Томас Крейг, поэт и хронист Дэвид Хьюм из Годск-
роф та и Э. Мелвилл. Власти ругали Вэлдгрейва за издание поэмы Э. Мелвилла, именовавшего
Якова VI “правителем всей Британии”, в чем усмотрели оскорбление “ее величества королевы
Англии”. В качестве оправдания Вэлдгрейв сослался на свое незнание латыни.
69 “Демонология” (STC. N 14364) вышла в 1597 г.
70 Wormald J. James VI and I, Basilikon Doron and The Trew law of Free Monarchies: The Scottish con­
text and the English translation // The mental world of Jacobean court. Cambridge, 1991. P. 51.
71 Lee M. Great Britain’s Solomon James VI and I in his three kingdoms. Chicago, 1990. P. 85.
72 Вэлдгрейв издавал английские трактаты о праве Якова VI на трон Англии в 1598 г., в том
числе “К раткое увещевание, [адресованное] ее величеству для решения вопроса о престолонасле­
дии” 1594 г. (STC. N 25245) парламентария Питера Уэнтворта (в полемике с иезуитом Р. Парсон­
сом) и “Трактат, устраняющий все возражения против справедливого титула Якова Шестого, [да­
ющего право] на наследование короны Англии” (1599 г. - STC. N 19881.5), напечатанный под псев­
донимом “Иреникус Филодикайос”.
73 Расчеты выполнены по каталогу STC за 1550-1603 гг. По данным w ww .nls.co.uk, где учте­
на продукция строго до 1600 г. (т.е. без учета книг 1600-1603 гг.), при общем количестве 341 кни­
га за весь XVI в. на первую половину XVI в. приходятся 23 книги, на вторую - 318, и объем про­
дукции возрос в 13,8 раз.
74 Watry Р. Op. cit. Р. 66.
 МЕЛАНТРИХ И ВЕЛЕСЛАВИН - КРУПНЕЙШИЕ
ПРАЖСКИЕ КНИГОИЗДАТЕЛИ XVI в.*
Г.П. Мельников

Специфика чешского гуманизма, его практическая, даже прагматическая

направленность в полной мере проявилась в книгопечатании как в одной из
важнейших сфер культурной деятельности XVI в. Расцвет чешского типограф­
ского дела во второй половине XVI в. во многом обязан двум пражским печат­
никам - Иржи Мелантриху и его зятю Даниэлю Адаму из Велеславина. Они
подняли чешское книгопечатание на уровень совершенства как в отношении
языка печатавшихся книг, так и техники печати, художественного оформления
печатной продукции. Объем, континуитет, размах и культурно-общественное
значение их деятельности резко выделяли их на общем фоне чешского книгопе­
чатания, что позволило современным историкам книги охарактеризовать их
предприятие как “первый чешский издательский дом”1. Их значение для чеш­
ской культуры было ясно уже современникам, называвшим обоих “архипечат­
никами пражскими”. Вместе с тем каждый из них являл собой определенный
тип издателя. Если для Мелантриха его широкая издательская деятельность
преследовала не только просветительские, но в значительной мере и коммерче­
ские цели, то Велеславин полностью поставил книгопечатание на службу чеш­
скому просвещению, программному выражению национальных интересов, не­
посредственно участвуя в составлении текстов публикуемых им изданий. Его
деятельность стала вершиной и одновременно финалом чешского гуманизма.
К сожалению, в российской науке оба крупнейших чешских типографа ос­
таются недостаточно известными. Имеются лишь старая популярная брошюра
В.А. Францева 1900 г. издания2, несколько абзацев в работе А.С. Мыльникова
“Чешская книга. Очерки истории”3, изобилующие неточностями и фактически­
ми ошибками, а также чрезвычайно скупые и иногда неверные сведения в изда­
нии “Книга. Энциклопедия” (автор - В.Е. Горбась), где Мелантриху отведены
три строчки в статье “Чехия”, а Велеславин почему-то помещен на букву А -
как Адам4. Не указаны крупнейшие публикации издателя, из всех его словарей
приведен как раз не самый важный, а сам он не совсем верно характеризуется
как писатель и автор многих исторических трудов; кроме того, отсутствует
библиография. Все это не позволяет считать статью в “Книге” энциклопедиче­
ской. Мелантриху и Велеславину уделено некоторое внимание в весьма инфор­
мативной, но уже устаревшей капитальной работе И.Н. Голенищева-Кутузова о
славянских литературах эпохи Ренессанса5. Напротив, емкая и научно выверен­
ная характеристика Велеславина дана в новейшей “Истории литератур запад­
ных и южных славян” (автор главы - В.В. Мочалова)6; как издатель словарей он
упомянут в энциклопедической статье “Чешский язык” (автор - А.Г. Широко-

* Работа подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного

фонда (РГНФ), проект 00-01-00291а.

9 *
243
 Герб Д аниэля Адама из Велеславина

ва)7; его имя встречается и в работах исторического характера8. Однако этого

недостаточно, тем более что для русского читателя главным источником сведе­
ний о пражских “архипечатниках” продолжает оставаться устаревший текст
А.С. Мыльникова. Поэтому весьма актуально, учитывая неослабевающий инте­
рес к истории печатной книги, представить деятельность крупнейших пражских
книгоиздателей эпохи Ренессанса на основе новейших данных.
Общеевропейской известностью чешское книгопечатание обязано Мелан-
триху (1511-1580). Свое настоящее имя Иржи Черный Рождяловский в 1530-е
годы изменил на греческий манер, может быть по примеру немецких гумани­
стов, и стал называться Мелантрихом (Черноволосый). В 1557 г. от Фердинан­

244
да I он получил герб “из Авентина” по его просьбе в честь первой древнерим­
ской библиотеки, стоявшей на Авентинском холме. Таким образом, его полное
имя Иржи Мелантрих из Авентина программно соединяло в себе апелляцию к
древнегреческой и древнеримской культурам, что знаменовало единство ан­
тичной культуры в глазах деятелей эпохи Возрождения. Подчеркнув предан­
ность книжному делу в своем гербе, Мелантрих сделал это и в девизе на своем
типографском знаке 1561 г. - “Ни огнем, ни мечом” (не уничтожить книжного
знания)9.
О ранней деятельности Мелантриха точно ничего не известно, сохранилось
лишь устное предание, очевидно позднейшее, о его учебе в Германии и дружбе
с лидерами лютеранства. Мы знаем лишь, что он закончил Пражский универси­
тет со степенью бакалавра свободных искусств, а по своей конфессиональной
принадлежности сначала был утраквистом, затем, по некоторым данным, люте­
ранином10. Свою типографскую деятельность Мелантрих начал в 1545 г. в го­
роде Простейов в печатне Яна Гюнтера. Его первенцем стало сочинение попу­
лярного в Чехии лютеранского богослова и моралиста Урбана Регия “Разговор
доктора Урбана Регия с Анной, женой своей” (1545, 2-е и 3-е издания в Праге в
1571 и 1573 гг.). Три предпринятых им издания книги свидетельствуют о том,
что ее содержание было духовно близко Мелантриху. Интересно, что имя Анна
станет любимым для Мелантриха. Так будут звать его первую жену, в брак с ко­
торой он вступил в 1554 г. уже 43-летним: для горожанина такой брак считался
поздним. Двадцатилетняя Анна умерла через несколько месяцев после свадьбы.
Элегию на ее смерть написал друг Мелантриха, магистр Пражского университе­
та известный гуманист Матей Колин из Хотержины, а безутешный супруг опуб­
ликовал ее в сборнике стихов (1557), посвященных памяти выдающихся чехов и
написанных другим чешским гуманистом и историком - Мартином Кутеном.
Вторую жену Мелантриха также звали Анной. Их свадьба была воспета в ла­
тинских стихах “на случай” (кстати, жанр, очень популярный в Чехии среди об­
разованных людей), сочиненных профессором Каролинума Шимоном Проксе-
нусом. Старшую дочь от этого брака Мелантрих тоже назвал Анной. Именно
она впоследствии стала женой продолжателя дела Мелантриха - Д.А. Велесла-
вина, после смерти которого некоторое время самостоятельно продолжала тра­
дицию своего отца и мужа. (Непонятно, почему И. Пешек в замечательной
работе о Мелантрихе называет женой Велеславина вторую дочь Мелантри­
ха, Альжбету; очевидно, это просто описка11.) Пристрастие к имени Анна
тоже можно объяснить тем, что идеальный с точки зрения лютеранства жен­
ский образ, созданный Урбаном Регием, на всю жизнь остался эталонным для
Мелантриха.
В 1546 г. Мелантрих в поисках более широкого, чем в провинциальном мо­
равском городке, поля деятельности переселяется в Прагу. Хотя в Праге рабо­
тало много типографов, конъюнктура была благоприятной, так как развитие
чешского гуманизма, приобщение к нему бюргерства создавало повышенную
потребность в книгопечатании на чешском языке, поскольку привозные ино­
язычные книги (в основном на латинском и немецком языках) находили спрос,
притом весьма ограниченный, лишь среди высшего дворянства и пражской про­
фессуры. Чешскоязычный книжный рынок требовал новых, более разнообраз­

245
ных и высококвалифицированных изданий. То, что именно Мелантрих смог
адекватно ответить на этот запрос эпохи и среды, сделало его самым знамени­
тым из пражских типографов. Этому также способствовала политическая изво­
ротливость мастера.
Самостоятельно в Праге Мелантрих успел издать только одну книгу —“Ка­
техизис” того же Урбана Регия в своем переводе (1547). Дальнейшей работе
помешало восстание чешских сословий против власти Фердинанда I Габсбур-
га, разразившееся в 1547 г. Одним из последствий поражения этого восстания
был королевский запрет печатать любую литературу где-либо, кроме типо­
графии верного королю католика Бартоломея Нетолицкого. Сам Ферди­
нанд I в соответствующем патенте дал исчерпывающее объяснение своей ме­
ры: “Чтобы нигде никакой печатник не жил и книг не печатал бы, ибо они (пе­
чатники. - Г.М.) в недавнем времени в своих изданиях ложных трактатов и из­
девательских песенок допустили оскорбления не только Господа Бога, добрых
порядков Священной христианской империи, но и римского императора (Кар­
ла V. - Г.М.), и нас, короля”12. Пражские печатники были вынуждены перей­
ти к торговле книгами, хотя иногда кое-что печатали, ставя на изданиях дату
до издания указа Фердинанда I.
Несмотря на то что симпатии Мелантриха явно были на стороне восставших
(хотя бы потому, что в восстании главную роль играли члены Общины чешских
братьев, к которой сочувственно относились пражские чехи-лютеране), он по­
ступает на работу к католику Нетолицкому. В его типографии Мелантрих при­
нимает участие в публикации “Актов всех этих дел” - сборника документов, со­
ставленного самим Фердинандом I с целью доказать нелегитимность восстания
сословий. Выполнение королевского заказа обеспечило типографии Нетолиц­
кого дальнейшее процветание.
В 1549 г. Мелантрих вместе с Нетолицким осуществили грандиозный и пре­
стижный проект - полное новое издание “Чешской Библии”, получив королев­
скую привилегию на эту публикацию и ее продажу сроком на 10 лет. В этом из­
дании вместе с Мелантрихом, написавшим предисловие, сотрудничал его друг,
бывший канцлер Старого Места Пражского, один из лидеров недавно подавлен­
ного восстания - Сикст из Оттерсдорфа13, который в это время тайно писал хро­
нику восстания - “Памятные книги” как ответ городского сословия на искаже­
ние событий в королевских “Актах всех этих дел”, опубликованных при участии
Мелантриха. Хотя Сикст в своей хронике резко негативно высказался о Нето-
лицком, он согласился на предложение друга участвовать в этом грандиозном
проекте своего врага. За отсутствием точных данных мы можем лишь предпо­
лагать, что именно Мелантрих привлек Сикста к изданию Библии, может быть
для того, чтобы дать тому легальную возможность заниматься литературной
деятельностью. Сикст, кроме того, что отредактировал текст Нового Завета,
сравнив его с греческим, написал очерк “Путешествие св. Павла” и перевел по-
луапокрифическую Третью книгу Маккавейскую. Ее выбор для перевода был
внутренне оправдан и актуален, так как в ней содержится идея оправдания вос­
стания народа против тирана. Можно предположить, что это был завуалирован­
ный ответ Сикста Фердинанду I, что, как оказалось, не прошло незамеченным.
Хотя специально роскошно оформленный экземпляр Библии был подарен на-

246
 С?й УЗЙ:ШЙ/оЬййа<■'
t>o/6мгй>оуНо«!фо
/ , ш 5Д««Л

(Г*prajfNm /ptAcfa ШКлЬш <Ш<

ftjt* Ш<1ашгу<!>л j У к а п ум и ^
Л^фд/М D LXX.

reoriSjid.Annos Ouodccim.

Титульный лист “ Чешской Б иб лии". Издание Иржи Мелантриха.

Прага, 1570

247
следнику престола (будущему Максимилиану II), Фердинанд I осудил это изда­
ние (но привилегию, данную на 10 лет, не отобрал!) именно за то, что в него бы­
ли включены апокрифы, заявив также, что в тексте есть несколько сотен оши­
бок и ересей14. Последнее обстоятельство очень интересно, ибо по-чешски ко­
роль не говорил и не читал, следовательно, сам не мог ознакомиться с текстом.
Очевидно, он лишь озвучил мнение своих чешских советников-католиков, же­
лавших дискредитировать чешское издание полного текста Библии.
“Чешская Библия” была роскошно напечатана, ее украшали 135 гравюр на
дереве с досок, купленных в Германии, тираж достиг 2000 экземпляров. Финан­
совый успех и слава были обеспечены, тем более что предыдущее издание Биб­
лии, не такое полное, вышло давно - в 1537 г.
В 1552 г. Мелантрих стал полностью самостоятельным издателем: он купил
типографию у Нетолицкого и перенес ее с Малой Страны в Старое Место
Пражское, в самый центр города. Он женился, занялся домашним виноделием и
купил лавку для торговли сукном. Очевидно, ремесло типографа не могло обес­
печить необходимый доход для большой семьи. Характерно, что старый друг, с
которым дружили семьями, - Сикст из Оттерсдорфа - в это время также при­
торговывал сукном15. Иметь же дома виноградный пресс было обычным делом
у зажиточных пражских бюргеров, владевших виноградниками в окрестностях
города. Именно в эту среду вступил Мелантрих, став уважаемым горожанином.
В 1558 г. его избирают городским коншелом (членом магистрата). Его переиз­
бирали на эту высокую должность 8 раз, что свидетельствует о стабильности
его положения.
В 1550-е годы Мелантрих вошел в кружок Яна Годейовского из Годейова -
покровителя чешских гуманистов и мецената, близкого ко двору. Мелантрих
также сближается с двором чешского наместника эрцгерцога Фердинанда Ти­
рольского и участвует в его книгоиздательских проектах, получает герб и в
1558 г. издает брошюру в честь визита в Прагу Фердинанда I. Его издательская
деятельность становится не столь интенсивной. Он ограничивается изданиями
“на случай” и переиздает Библию, снабдив ее указателями. В это время он всту­
пает в деловые связи с типографией Фробена в Базеле и книжной ярмаркой во
Франкфурте-на-Майне, продает книги в Польше, хотя эти контакты не перерас­
тают в широкую международную деятельность.
В 1561 г. Мелантрих сближается с П.А. Маттиоли - жившим в Праге выда­
ющимся итальянским ботаником, лекарем Фердинанда Тирольского. Он издает
его “Медицинские письма в пяти книгах” (1561) с гравюрами (на латыни). В со­
чинении содержались полезные сведения по медицине, гигиене и траволечению,
рассчитанные не только на аристократию, но и на широкие слои дворянства и
бюргерства. Книгу финансировал и распространял в Европе венецианский из­
датель В. Вальгризий. Судя по привилегиям, включенным в книгу, она предна­
значалась для продажи во всех владениях Габсбургов, в Италии и Франции. Сле­
довательно, перед нами - первое чешское издание европейского масштаба.
Вторым стал “Гербарий” Маттиоли (1563) - уже широко известное сочине­
ние, отредактированное автором и снабженное сделанными под его руководст­
вом почти 600 большими гравюрами с изображением растений. Мелантрих за­
думал издать гербарий уже в 1554 г., когда появилось венецианское издание тру­

248
да Маттиоли. Тогда же он получил от короля привилегию на его печатание сро­
ком на пять лет. Желание Мелантриха совпало с намерениями Фердинанда Ти­
рольского, давшего на осуществление проекта необходимые деньги, правда не
столько из своей казны, сколько за счет земской субсидии, равной цене большо­
го городского дома. Огромное значение издатель придавал иллюстративной ча­
сти. Рисунки для гравюр сделал Джорджо Либерале - автор иллюстраций к ве­
нецианскому изданию16. Около 60 гравюр уже было сделано в Германии Геор­
гом Штирляйном, но основная часть выполнена в Праге. Над ней трудились спе­
циально приглашенные в Прагу немецкий гравер Даниэль и рисовальщик Ганс
Миних, который в приступе гнева совершил убийство, за что оба были посаже­
ны в городскую тюрьму, откуда их вызволили лишь благодаря связям Мелант­
риха и ходатайству эрцгерцога.
“Гербарий” вышел в чешской и немецкой версиях. Чешский перевод и до­
полнения принадлежат выдающемуся чешскому ботанику и медику Тадеашу Га-
еку из Гайка, впоследствии главному врачу Чешского королевства и научному
советнику Рудольфа II. Немецкий перевод сделал Георг Гандш, ставший позд­
нее личным врачом Фердинанда Тирольского и смотрителем его научных и ху­
дожественных коллекций. Таким образом, круг лиц, работавших над изданием,
был тесно связан с двором чешского наместника.
В своем предисловии Маттиоли как автор книги выразил восхищение при­
ютившей его Чехией и благодарность Т. Гаеку за перевод, который тот допол­
нил точными чешскими названиями растений, по сути создав чешскую ботани­
ческую научную терминологию, и указаниями мест их произрастания, а также
Мелантриху, позаботившемуся о том, чтобы красота книги не уступала полез­
ности ее содержания. Автор подчеркнул значение чешской ботанической тер­
минологии для других славянских культур, не имевших собственных печатных
гербариев. В этом контексте Маттиоли, явно с подачи Мелантриха, называет
поляков, далматинцев и московитов (русских)17. И действительно, “Гербарий”,
часто встречавшийся в составе польских библиотек, повлиял на становление
польской ботанической лексики, он также был известен на Руси: выписки из не­
го были обнаружены в составе лечебника из библиотеки Соловецкого монасты­
ря18. Успех “Гербария”, несмотря на его большую цену, был огромен: он имел­
ся во всех престижных библиотеках XVI в. как в Чехии, так и в немецкоязыч­
ных землях; в городской среде им широко пользовались как сборником рецеп­
тов по траволечению. В целом издание, имевшее одновременно научный и
практический характер, стало апогеем чешской ренессансной книжной культу­
ры, ее репрезентантом в Европе.
Наряду с такими солидными, ставшими широко известными изданиями Ме-
лантрих печатает много небольших популярных и специальных книг, в том чис­
ле учебники для городских латинских школ (он выбрал наиболее прогрессив­
ные учебники Меланхтона и Эразма Роттердамского), которые мгновенно рас­
купались, решения земских сеймов, сборники изречений, латинскую поэзию “на
случай” и более серьезные поэтические опусы, нравоучительную литературу.
К последней относится курьезное издание чешской переделки книжечки Муску­
ла под названием “О нехристианской и ужасной ругани, брани, богохульстве”,
где было представлено все богатство чешской лексики означенного содержа­

249
ния. Мелантрих издает почти весь репертуар так называемой забавной литера­
туры - народные книги, такие, как “Александрия”, “Фортунат”, “Эленшпи-
гель”, “Брунцвик”, “Мелузина”, “Пирам и Тисба”, “Геркулесова хроника”,
“Хроника семи мудрецов”. Большим спросом пользовался чешско-немецкий
разговорник Ондржея Клатовского из Дальмангорста, поскольку пражане уже
плохо или совсем не владели немецкой речью. Подобные популярные издания,
печатавшиеся после объемных трудов, обеспечивали Мелантриху значитель­
ный стабильный доход, делая его предприятие финансово выгодным.
В первой половине 1560-х годов Мелантрих продолжает публикацию куль­
турно значимых сочинений. В 1563 г. выходит “Книга Эразма Роттердамского,
в которой каждому христианину дается поучение, как к смерти готовиться
должно” - чешский вариант базельского издания Фробена с предисловием Сик­
ста из Оттерсдорфа и самого Мелантриха в переводе Яна Попела из Лобковиц,
кстати не только верховного земского судьи, представителя одного из крупней­
ших аристократических родов, но и цензора чешских книг со времени подавле­
ния восстания 1547 г., ревностного сторонника Габсбургов и католика. Издание
было проиллюстрировано знаменитым циклом гравюр Ганса Гольбейна Млад­
шего “Пляска смерти”. Однако сами гравюры вновь были выполнены в Праге с
незначительными изменениями цензурного характера, в частности была изме­
нена карикатура на папу римского. Показательно, что в этом издании книги ве­
ликого гуманиста и проповедника толерантности объединились католики, утра­
квисты, “чешские братья” и лютеране, что чрезвычайно характерно для веро­
терпимой обстановки в чешской общественной жизни периода подготовки
Чешской конфессии19. Важной публикацией 1564 г. стали “Права и земские ус­
тановления Чешского королевства”. За ними последовали проповеди Савонаро­
лы (1565), имевшие большой резонанс в чешском обществе.
Во второй половине 1560-х годов с отъездом из Праги Фердинанда Тироль­
ского культурная жизнь чешской столицы и вместе с ней дело Мелантриха пе­
реживают период упадка. Однако в 1570 г. Мелантрих предпринимает новое из­
дание Библии, переработанное, с новыми указателями и с новыми гравюрами,
рисунки для которых в Праге делали сначала Флориан Абель из Кёльна, а за­
тем придворный художник Фердинанда Тирольского Франческо Терци в мод­
ном маньеристическом стиле. В нижнем поле гравюры на титульном листе бы­
ло помещено изображение самого Мелантриха - почтенного бородатого стар­
ца, коленопреклоненно молящегося перед распятием. Это единственный при­
жизненный портрет “архипечатника пражского”. Первый тираж этой Библии
был посвящен Максимилиану II, второй (1577) - Рудольфу II. Мелантрих про­
должает издавать религиозную и нравоучительную литературу, широкий
спектр которой (сочинения католические, лютеранские, раннехристианские,
Фомы Кемпийского, Эразма Роттердамского) говорит не только о толерантно­
сти и широте кругозора их издателя, но скорее о его стремлении дать каждому
христианину душеспасительную книгу в соответствии с его конфессией, что,
безусловно, диктовалось спросом и приносило солидный доход.
В издание Библии 1570 г. вмешалась духовная цензура (архиепископ А. Брус
и иезуиты), опасавшаяся проникновения в нее протестантских элементов. Но
Мелантриху удалось столь удачно уладить конфликт, что в 1575 г. сам архиепи­

250
скоп вместе с крупнейшим аристократом и ведущим государственным деятелем
Вилемом из Рожмберка оказали ему финансовую поддержку в издании на чеш­
ском языке книги немецкого католика Иоганна Феруса “Постилла, или Пропо­
веди евангельской правды”. Этот последний шедевр типографского искусства
Мелантриха был связан с подготовкой Чешской конфессии 1575 г. и борьбой
религиозно-политических партий вокруг нее. В подготовке ее текста и дебатах
на земском сейме самое активное участие со стороны протестантов приняли
друзья и помощники Мелантриха, в том числе Сикст из Оттерсдорфа, написав­
ший “Диариум” данного сейма. Однако сам Мелантрих остался в стороне: текст
Чешской конфессии он не напечатал; вместо этого он опубликовал стихотворе­
ние Павла Селлера в честь коронации Рудольфа II чешским королем.
К концу жизни Мелантрих стал очень уважаемым и богатым человеком: он
владел домом с типографией и суконной лавкой, несколькими виноградниками,
домиком с виноградным прессом, пустошью и двором в окрестностях Праги20.
В его доме пражские интеллектуалы могли за чашей вина ознакомиться с но­
вейшими книжными изданиями. Вокруг Мелантриха сложилась целая “дружи­
на” помощников и сотрудников, в которую входили многие видные представи­
тели культурной жизни Праги. За одного из них, тридцатилетнего профессора
Пражского университета Даниэля Адама из Велеславина, он в 1576 г. выдал за­
муж свою старшую дочь Анну, дав в приданое суконную лавку, значительную
сумму денег и выпустив в свет маленький сборник латинских стихов, написан­
ных друзьями в честь бракосочетания. Так в лице зятя он обрел продолжателя
своего дела. Устроив судьбу дочери, уже старый Мелантрих вновь, в третий раз,
женился на вдове Людмиле, так как его социальное положение должно было
соответствовать нравам эпохи, не терпевшим холостого состояния уважаемого
горожанина.
Последними изданиями (1579-1580) самого Мелантриха, не считая совмест­
ных с Велеславином, в которых именно последний был главным лицом, стали
“Песни” выдающегося поэта Шимона Ломницкого из Будче, “Диалоги” швей­
царского гуманиста С. Кастеллио и “Масленица” (по-чешски “Мясопуст”)
В.Л. Рвачовского - веселое описание карнавала, правда с морализаторским ук­
лоном, украшенное замечательными сатирическими гравюрами.
Умер Мелантрих в 1580 г. и был погребен в знаменитой со времен Яна Гуса
Вифлеемской часовне, что, кстати, свидетельствует о его официальной принад­
лежности к утраквистской церкви. За свою долгую жизнь он издал, по одним
данным21, 223, по другим - 233 публикации22, из них 111 на чешском языке, не
считая многоязычных словарей. Его издательская политика была глубоко про­
думанной, совмещавшей престижные, репрезентативные издания, вносившие
существенный вклад в чешскую культуру, с популярными и дешевыми (по со­
держанию и цене), что создавало оптимальный баланс книгоиздательского де­
ла. Умелая экономическо-финансовая организация позволила его типографии
процветать многие десятилетия, несмотря на колебания конъюнктуры чешско­
го книжного рынка и политической жизни. К последней он умел всегда приспо­
собиться. Позднейшие моралисты могли бы упрекнуть его в беспринципности,
в приспособленчестве, однако этические реалии XVI в. были иными. Поликон-
фессионализация чешского общества, в отличие, допустим, от немецкого или

251
французского, привела к осознанию неизбежности толерантности, правда вы­
нужденной, как реального баланса политических сил. В такой атмосфере дея­
тельность Мелантриха с его умением избегать конфликтов, привлекать к своим
проектам людей враждующих конфессий во имя общего дела христианского
просветительства заслуживает глубокого уважения, которым, кстати, он уже
пользовался у современников. Он не просто жил и выживал, как считает автор
лучшей современной работы о нем И. Пешек23; он осуществлял свою програм­
му, адекватно отвечавшую общественной ситуации, включая и материальную
сторону типографского дела, и ее культурное содержание. Характерный при­
мер: в 1557 г. Мелантрих при посредничестве одного из своих помощников на­
ладил контакт с католическим священником из провинции Томашем Решелем,
выполнившим перевод с немецкого языка сочинения друга Лютера Каспара Гу-
берина “Иисус Сирах, или Екклезиаст”, поскольку нашел общеполезным издать
для чехов это популярнейшее моралистическое произведение своего времени,
имевшее подзаголовок: “Зерцало набожности, честности, дисциплины и цело­
мудрия”. В своих предисловиях к изданиям Мелантрих всегда предстает набож­
ным христианином, пекущимся о нравственности общества. Мелантрих поднял
чешское книгопечатание на европейский уровень, способствовал его междуна­
родной известности, заложил традицию высокого полиграфического мастерст­
ва, присущую чешской книге вплоть до наших дней. Заслуги Мелантриха высо­
ко оценили потомки: улица в центре Праги, где стоял его дом, в XX в. стала на­
зываться Мелантриховой, в его честь было названо издательство “Мелантрих”,
прославившееся высоким уровнем своих изданий, адресованных широкому кру­
гу читателей.
Наследник дела Мелантриха Велеславин придал чешскому книгопечатанию
несколько иной характер, полностью подчинив типографское дело культурно­
просветительским и патриотическим задачам.
В своем завещании Мелантрих ничего не отказал зятю, передав типогра­
фию своему малолетнему сыну Иржи. По предположению И. Пешека24, здесь
сказался конфликт поколений: толерантному и осторожному Мелантриху был
чужд наступательный характер Даниэля Адама - тайного “чешского брата” и
кальвиниста, противника компромиссов с католиками, человека амбициозного.
К тому же во время их совместной работы Велеславин привел свою “команду”
молодых радикально настроенных гуманистов. Однако Велеславин так повел
дела после смерти свекра, что молодой наследник оказался на грани разорения.
Когда в 1586 г. Иржи-младший неожиданно умер, Велеславин, обойдя условия
завещания, взял все дело в свои руки к великой пользе для чешского книгопеча­
тания и культуры в целом.
Деятельность Велеславина была весьма многогранной: всесторонний гума­
нист, он был историком, политическим публицистом-патриотом, лингвистом,
книгоиздателем и организатором переводческой и типографской деятельности.
В глазах деятелей Национального возрождения конца XVIII - первой половины
XIX в. он стал символом расцвета старой чешской культуры, поэтому конец
XVI в. даже стали называть “эпохой Велеславина”, что, конечно, было явным
преувеличением. Как политический мыслитель, моралист и историк, Велесла­
вин у нас в некоторой мере известен25, поэтому мы остановимся лишь на его

252
книгоиздательской деятельности, прославившей чешскую культуру в эпоху Ру­
дольфа II.
Даниэль Адам из Велеславина (1546-1599) родился в предместье тогдашней
Праги Велеславине в семье мельника, закончил Пражский университет и стал
его профессором, затем покинул его ради сотрудничества с Мелантрихом (с
1576 г.). Велеславин с большой энергией взялся за дело, видя в книгоиздании,
если им заниматься не с коммерческими, а с программно-идеологическими уст­
ремлениями, мощное средство развития национальной чешской культуры, ее
приобщения к мировым достижениям, к отстаиванию своей самобытности в
эпоху Рудольфа II, когда Прага стала международным культурным центром.
Такое сочетание своего и чужого, традиционно-консервативного, вылившего­
ся у Велеславина-моралиста в осуждение всего заимствованного, в особенно­
сти в сфере нравов и обычаев, что привело его к ряду ксенофобских высказы­
ваний, и прогрессивного, открытости, заинтересованности во включении чехов
в современную культурную жизнь Европы, создало парадокс противоречия ме­
жду Велеславином - политическим мыслителем и моралистом и Велеслави-
ном-издателем, осуществлявшим программу ознакомления чешской публики с
широким кругом европейской литературы, прежде всего исторической. Изоля­
ционист, считавший, что чужое, иностранное влияние разрушает нравствен­
ность чешского народа, основанную на гуситских традициях, резко выступав­
ший против интернационализации рудольфинской Праги (“Предрекали стар­
цы, что в будущие времена на Пражском мосту настоящего чеха будет также
трудно встретить, как оленя с золотыми рогами”26), поставил своей целью рез­
ко расширить кругозор, поднять культурный уровень чешского бюргерства, на
которое была ориентирована его книжная продукция, - именно на уровень ев-
ропейски-международный, что полностью соответствовало парадигме рудоль­
финской культуры. Необходимо также отметить принципиальный демокра­
тизм книгоиздательской программы Велеславина. Он печатал капитальные
труды только на чешском языке, считая латынь языком узкого круга образо­
ванных людей, которые должны сообщать народу (т.е. городскому сословию)
необходимые ему гуманитарные знания лишь на родном языке. Поэтому он ад­
ресует свои издания “нашим обычным и простым людям, которые иных язы­
ков, кроме родного, не знают”27.
На этом основывалась его программа защиты чешского языка, который он
ограждает от презрения и злобы современников. Как установил М. Копецкий,
такая апология была направлена не против немецкого языка, экспансии кото­
рого в Чешских землях конца XVI в. не отмечалось, а против чрезмерного увле­
чения латынью в среде чешских гуманистов28. Сам он издает на латыни только
тоненькие сборники стихов “на случай”, написанных его учеными друзьями
(всего 63 издания) и предназначенных для узкого круга городской элиты.
Чешская книга для Велеславина служит основой общей и языковой культу­
ры. Он справедливо предупреждал, что утрата языковой идентичности влечет
за собой деградацию культуры: чехи, презирающие свой язык и свои книги и
толком не освоившие иностранные языки, вообще разучились выражать свои
мысли29. Поэтому в своих изданиях Велеславин огромное внимание уделял лин­
гвистической стороне, совершенствуя чешский литературный язык, приближая

253
его к разговорной речи своего времени. Язык изданий Велеславина, ставший
наряду с языком “Кралицкой Библии”, изданной Общиной чешских братьев,
вершиной развития чешского языка ренессансной эпохи, в эпоху Национально­
го возрождения считался эталонным для становления новой чешской литерату­
ры, хотя в XIX в. он уже был далек от живой речи.
Велеславин считается основателем современной чешской лексикографии.
Он издал несколько словарей, в том числе четырехъязычный чешско-латинско-
греческо-немецкий “Silva quadrilinguis” (1598). В этом наиболее значительном
из всех чешских словарей XVI в. первое место занимает чешский язык, к словам
которого подбираются эквиваленты из других, считавшихся более развитыми,
языков, а не наоборот, как это было принято в многоязычных словарях того
времени. В предисловии издатель, воспевая хвалу чешскому языку, четко обо­
значил цель издания - показать богатство и благозвучие родного языка, не ус­
тупающего по своим возможностям классическим и западноевропейским язы­
кам30. Такая позиция Велеславина полностью соответствовала позиции “италь-
янистов” в их споре с “латинистами” в итальянской лингвистической мысли и
литературе XVI в.31 “Лингвистический патриотизм”, например П. Бембо и Веле­
славина, имеет единую теоретическую и историческую основу.
Слава к Велеславину пришла в 1578 г., когда он опубликовал, еще совмест­
но с Мелантрихом, свой “Исторический календарь”. В нем для занятых людей,
которым некогда много читать, даются краткие поучения из истории, располо­
женные в соответствии с календарем, на каждый день указываются памятные
исторические события. Это единственное оригинальное сочинение Велеслави­
на. Его цель - привить чешскому горожанину историко-патриотическое созна­
ние, поэтому в календарь включены многочисленные сведения по чешской ис­
тории, прежде всего о Яне Гусе и славных битвах гуситов. Как отмечают совре­
менные чешские исследователи, сама “фактологическая конструкция” календа­
ря, т.е. необходимое для всех количество фактов прошлого, приобрела большое
общественное значение32. Второе издание вышло в 1590 г. и значительно отли­
чалось от первого: был увеличен объем, включены родословия монархов, спи­
сок земских сеймов, различные указатели; материал был рассчитан на более
подготовленного читателя, типографическое оформление сделано роскошно:
книга была адресована патрициату. Во втором издании Велеславин-историк пы­
тается указать читателю на причины событий, использует обширную литерату­
ру (247 источников по сравнению с 33 в первом издании)33. Одной из характер­
ных черт “Календаря” стала его ориентация на “новейшую историю”, так как
большинство сообщений относится к историческим реалиям XVI в.
Велеславин явил собой совершенно новый для Чехии тип книгоиздателя: он
не только печатник и автор принципиально важных обширных предисловий, в
которых излагает свою патриотическую программу, но и редактор-соавтор пуб­
ликуемых текстов, в основном переводов. Переводную историческую литерату­
ру он дополнял примерами из чешской истории, корректировал некоторые вы­
сказывания авторов, главным образом о чешском народе.
Из исторической продукции, изданной Велеславином в присущем ему стиле,
отметим важнейшие книги. “Две хроники об основании Чешской земли” (1585)
представляют собой объединенные под одной обложкой новый перевод знаме-

254
нитой “Чешской хроники” Энея Сильвия Пикколомини и “Хронику” утраквиста
Мартина Кутена. Объединяя антигуситскую и прогуситскую хроники, Велесла-
вин ставил целью подробное фактологическое повествование. Для этого он на
полях текста Пикколомини добавил свои комментарии, снимающие католиче­
скую тенденциозность автора, например “Поспешный суд об учителях и воите­
лях чешских”34. К хроникам он добавил письмо Поджо Браччолини о героиче­
ской смерти сподвижника Яна Гуса Иеронима Пражского на костре инквизиции
в Констанце. В предисловии Велеславин выступает защитником гуситской тра­
диции как специфически чешской.
“Еврейская история” (1592) представляет собой контаминацию материалов
знаменитых “Иудейских древностей” Иосифа Флавия с другими источниками, вы­
полненную Вацлавом Плацелем из Эльбунка на основе его перевода, отредакти­
рованного самим Велеславином, немецкого сочинения на эту тему, написанного
его родственником Вацлавом из Калисте и Оттерсфельда. Таким образом, перед
нами не перевод труда Иосифа Флавия, как повсеместно указывается в литерату­
ре о Велеславине, хотя М. Копецкий давно уточнил источники публикации35, а
компилятивное сочинение по древнееврейской истории, и в этом его оригиналь­
ность. Интересно, что в тексте нет никаких элементов антисемитизма, что выгод­
но отличает издание Велеславина от современной ему продукции на еврейскую
тему, хотя в других текстах Велеславина есть выпады против современного ему
еврейства36.
Большой интерес вызывает “Московская хроника” А. Гуаньини37 - итальян­
ца на службе Речи Посполитой в ее войнах с Московским государством, автора
нескольких сочинений по истории Восточной Европы. Чешская версия (1590,
1602), отличается не только редактурой текста, но и широкой панорамой сла­
вянства, которую дает Велеславин в своем предисловии. Здесь можно говорить
о преломлении “славянской идеи” в чешской мысли XVI в.38, о ее связи с идеей
патриотической, поскольку Велеславин утверждает, что все славяне произошли
от чехов, а те - от скифов, что противоречит существовавшей со времен Козь­
мы Пражского легендарной этногенеалогии чехов. Сочинение в сущности анти­
русское, и не столько потому, что осуждаются деяния Ивана Грозного, сколько
потому, что сам Велеславин характеризует русских наряду с турками и татара­
ми как врагов христианских народов, которых следует опасаться39. Поэтому вы­
зывает недоумение оценка книги Велеславина как вклада в чешско-русские свя­
зи, содержащаяся в работах В. Варжейковой40 и А.С. Мыльникова41 и основан­
ная лишь на констатации Велеславином этногенетического и языкового родст­
ва двух славянских народов.
Восточноевропейские интересы отразила “Турецкая хроника” И. Лёвенк-
лау в чешской переделке Яна Корина из Коцинета (1593), изданием которой Ве­
леславин приобщился к широкому кругу литературы о войнах с Османской им­
перией, так называемых “турцик”, особенно популярных в Польше.
О широте исторических интересов Велеславина свидетельствует “Хроника
мира” И. Кариона, где чешскому читателю предлагается широкая панорама
всемирной истории. К переведенному им заново (старый чешский перевод Бу-
риана Собека, изданный в 1541 г., его не удовлетворил) тексту немецкого авто­
ра Велеславин добавил (1584, 1602) собственное описание царствования Макси­

255
милиана П. Желание дать чешскому поликонфессиональному обществу поуче­
ние из истории раннего христианства обусловило публикацию перевода “Цер­
ковной истории” Евсевия Памфила (1594). Уже после смерти Велеславина был
выпущен подготовленный им перевод Абрахама из Гинтерроде знаменитой
“Киропедии” Ксенофонта непосредственно с греческого языка (1605).
Большое методологическое значение имела “Politia historica” Георга Лау-
тербека, в чешской версии которой Велеславин выразил свои патриотические
убеждения и критику городских властей. К этой группе изданий можно отнести
и “Городские права Чешского королевства” Павла из Колдина с замечательны­
ми предметными указателями, посвященные молодому Рудольфу II. Книга, из­
данная еще совместно с Мелантрихом (1579), имела столь широкий резонанс,
что стала официальным сводом законов, хранящим привилегии и свободы го­
родского сословия, для магистратов чешских городов. Не случайно сын Веле­
славина переиздал ее в 1618 г., когда сословиям пришлось защищать свои права
от наступления габсбургского абсолютизма.
Кроме исторической литературы Велеславин издавал религиозные, морали­
стические, медицинские и естественно-научные сочинения, но никогда - художе­
ственную литературу, считая ее пустым развлечением для людей с неразвитым
вкусом. Из нравоучительной литературы центральным изданием стали “Настав­
ления к Демонику” Исократа в переводе Вацлава Писецкого, отредактированном
Велеславином и снабженном параллельным латинским переводом (1586). Собст­
венно религиозную литературу Велеславин печатал мало [например, “Правило
христианской жизни” (1587), “Толкование на Верую” (1588,1592), “Щит веры пра­
вой” (1591)], выходившие из его типографии сочинения такого рода имели скорее
историко-географический характер. Так, “Itinerarium sacrae scripturae to jest
Putovanl svatych” (1592) представляет собой перевод немецкого сочинения люте­
ранского священника Генриха Бунтига о пребывании библейских персонажей в
Святой Земле, к которому Велеславин в предисловии добавил сведения о путеше­
ствиях чехов в Палестину. “Описание города Иерусалима и его предместий”
(1592) - перевод латинского сочинения нидерландца К. Андрихомия о местах, свя­
занных с земной жизнью Иисуса Христа. Такие сочинения преследовали скорее
христианско-просветительские цели, чем конфессиональные.
Эпидемия чумы побудила Велеславина в 1582 г. издать два сочинения этиче­
ского плана, в которых обсуждался вопрос, можно ли бежать из зачумленного
города. “Краткое поучение о том, как люди набожные в час мора вести себя
должны” и “Рассуждение о чуме...” дают однозначный ответ: по религиозным,
моральным и социальным причинам бежать от чумы нельзя - это греховно. Ин­
тересно отметить, что набожный Велеславин к концу XVI в. увеличил число ре­
лигиозно-просветительских дешевых изданий, ожидая конца света, на некото­
рых изданиях он даже ставил дату: “Последний век”. Эсхатологические настро­
ения на рубеже XVI-XVII вв. разделялись не всеми. Может быть, поэтому праж­
ский архиепископ Збынек Берка в 1599 г., незадолго до смерти Велеславина, по­
дал Рудольфу II жалобу на него, требуя предварительной цензуры его религиоз­
ных изданий.
Из собственно научной литературы необходимо отметить новое издание
“Гербария” (1596). Прославленное Мелантрихом сочинение Маттиоли предста­

256
ло в новом чешском переводе, сделанном с немецкого текста, отредактирован­
ного германским врачом Иоахимом Камерарием. Переводил сам Велеславин и
врач Адам Губер из Ризенпаха. Новое обращение к популярной книге свиде­
тельствует о стремлении Велеславина соответствовать требованиям времени,
совершенствуя прежние публикации. К публикуемому тексту издатель подошел
по-новому: он графически маркирует текст Маттиоли, дополнения Камерария и
дополнения из других гербариев. Так возникла научная классификация источни­
ков, составляющих текст книги. Иллюстрации были взяты из издания Камера­
рия. Вновь большое внимание было уделено польской терминологии. В целом
же “Гербарий” Велеславина уступал “Гербарию” Мелантриха: исчезла былая
репрезентативность. Зато он стал практичнее: малый размер, более низкая це­
на, новейшие дополнения делали “Гербарий” доступным и полезным для более
широких слоев потребителей.
Им же было адресовано издание под названием “Хозяин” (1587) - практиче­
ское руководство по домашнему и сельскому хозяйству, возникшее из перера­
ботки трактатов чешских авторов Яна Бртвина из Плосковиц и Микулаша Чер­
нобыла. К этой же группе следует отнести “Регламент здоровья” Генриха фон
Рантцау” (1587) и “Домашнюю аптеку” П. Маттиоли (1595), специально ориен­
тированную на малоимущие слои населения.
В социальном плане харитативной (от лат. сharitas - милосердие) теме отве­
чал “Трактат о заботе о бедных” (1592) немецкого реформатора из Марбурга
Андреаса Гиперия в переводе Трояна Гержманомнестецкого. В предисловии ав­
тор перевода специально говорит об инициативе Велеславина в издании на чеш­
ском языке этого латинского сочинения, так как не все городские чиновники
понимают латынь, а руководствоваться милосердием к беднякам и уметь орга­
низовать соответствующие меры они обязаны.
Велеславин был великолепным организатором, привлекавшим к сотрудни­
честву многих крупных чешских гуманистов конца XVI в. “Дружина” Велесла­
вина включала в себя как уже заявивших о себе литераторов, так и начинаю­
щих, которые под руководством мастера (не забудем, что он имел хорошие на­
выки университетского преподавания) становились известными, о чем свиде­
тельствуют публикации работ, подготовленных еще при жизни и с участием Ве­
леславина.
Ожидавший конца света вместе с концом века Даниэль Адам скоропостижно
скончался в 1599 г. в возрасте 53 лет. На его смерть откликнулись многие гума­
нисты: 35 авторов написали элегии, составившие сборник памяти Велеславина,
изданный его вдовой под названием “Lugubra” (1599). За 18 лет своей деятельно­
сти Велеславин опубликовал 137 изданий: 59 на чешском языке, 14 многоязыч­
ных словарей, один на немецком и 63 на латинском (стихи “на случай”)42; таким
образом, превалирование чешской печатной продукции очевидно.
После смерти Велеславина его дело продолжила вдова, дочь Мелантриха
Анна, женщина явно незаурядная, о которой мы, к сожалению, почти ничего не
знаем. Чтобы поддержать дело, в 1605 г. она вышла замуж за типографа, быв­
шего подмастерья Велеславина Ионату Богутского из Границ, но в том же году
умерла. До 1607 г. книги выходили под маркой “Наследники Даниэля Адама из
Велеславина”, затем - просто “Наследник”. Так обозначил себя его сын Саму-

257
эль, с 1612 г. уже начавший ставить на изданиях собственное имя. Он печатал до
1620 г. решения сеймов, новые редакции изданий отца, стихи “на случай”. Самой
выдающейся его работой стало “Путешествие, или Путь из Чешского королев­
ства в город Венецию... и далее до Египта” знаменитого чешского гуманиста,
политического деятеля и композитора К. Гаранта из Полжиц (1608), впоследст­
вии казненного за участие в антигабсбургском восстании 1618-1620 гг. Это вос­
стание перевернуло и жизнь Самуэля из Велеславина: он бежал в Голландию,
был наемником в Англии, где принял кальвинизм, затем, испросив прощение у
императора, вернулся в Чехию и перешел в католичество. Типография же Да­
ниэля Адама досталась иезуитам, обратившим ее на пользу своего рекатолиза-
ционного дела43.
Книгоиздательская деятельность Велеславина типична для чешского гума­
низма с его прагматической направленностью. Созданная во многом благодаря
его усилиям чешскоязычная “научная” литература (здесь более уместен англий­
ский термин “nonfiction”) способствовала распространению гуманитарных и ес­
тественно-научных знаний в среде чешского бюргерства. Именно в этом заклю­
чается главный смысл его сознательного, программно сформулированного слу­
жения чешской культуре как крупнейшего организатора и практика типограф­
ского дела в XVI в. Традиция высокого и всестороннего профессионализма чеш­
ской книги, заложенная Мелантрихом, получила у Велеславина новое идейное
наполнение, позволившее сделать книгопечатание одной из самых важных сфер
культуры чешского Ренессанса.

П РИМ ЕЧАНИЯ

1Bohatcova М. et al. teska kniha v promgnach staled. Pr., 1990. S. 214.

2 Францев В.А. Даниил Адам Велеславин, “архитипограф пражский". СПб., 1900.
3 Мыльников А.С. Чешская книга: Очерки истории: (Книга. Культура. Общество). М., 1971.
С. 68-73.
4 Книга: Энциклопедия. М., 1999. С. 21,705.
5 Голенищев-Кутузов И.Н. Итальянское Возрождение и славянские литературы XV-XVI ве­
ков. М„ 1963. С. 178, 205-207, 209 и др.
6 История литератур западных и южных славян. М., 1997. Т. 1. С. 638, 655.
7 К раткая литературная энциклопедия. М., 1975. Т. 8. С. 512.
8 См., например: Лаптева Л.П. Письменные источники по истории Чехии периода феодализма.
М., 1985. С. 135, 139; Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы: Эт-
ногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI - начала XVIII века. СПб., 1996. С. 90, 175,
176, 263 и др.; Он же. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы: Представления об эт­
нической номинации и этничности XVI - начала XVIII века. СПб., 1999. С. 30, 94 и др.
9 PeSekJ. Jill Melantrich z Aventyna. Pr., 1991. S. 15, 18.
Ibid. S. 2-3.
" Ibid. S. 36.
12 Цит. no: PeSekJ. Op. cit. S. 5.
13 О нем подробнее см.: Мельников Г.П. Чешское восстание 1547 г. и Сикст из Оттерсдорфа
как его хронист // Сикст из Оттерсдорфа: Хроника событий, свершившихся в Чехии в бурный 1547
год. М., 1989.
14 PeiekJ. Op. cit. S. 8.
15 Мельников Г.П. Указ. соч. С. 28.
16 HejnovdМ., Нй1ек J ., Uhlif Z. Ve znamenl nove doby: Prvnl dve stoleti tiStSne knihy v Cechach. Pr.,
2000. S. 49.

258
 17 Bohatcova M. Op. cit. S. 219.
18 Немировский E. Возникновение книгопечатания в Москве: Иван Федоров. М., 1964. С. 75.
19 Мельников Г.П. Поликонфессиональность и культура чешского общества XVI в. // Культу­
ра Возрождения и религиозная жизнь эпохи. М.: Наука, 1997.
20PeSekJ. Op. cit. S. 35, 38.
21 Bohatcova M. Op. cit. S. 216.
22 Pekek J. Op. cit. S. 37.
23 Ibid. S. 38.
24 Ibid. S. 38-39.
25 См.: Мельников Г.П. Историческое сознание западнославянских народов Габсбургской мо­
нархии и его отражение в исторической литературе XVI в. // История, культура, этнография и
фольклор славянских народов: XI Международный съезд славистов (Братислава, 1993): Доклады
российской делегации. М., 1993. С. 166-168; Он же. Идея славянской общности в чешской мысли
средневековья // Славянские литературы, культура и фольклор славянских народов: XII Междуна­
родный съезд славистов (Краков, 1998): Доклады российской делегации. М., 1998. С. 317; Он же.
Представление о национальных особенностях у поздних чешских гуманистов // А втопортрет сла­
вянина. М., 1999. С. 174—175; Мыльников А.С. Картина... Этногенетические легенды... С. 90, 175,
263; Он же. К артина... Представления... С. 30, 94.
26 Цит. по: Kopecky М. Cesky humanismus. Pr., 1988. S. 167.
27 Цит. no: Kopecky М. Daniel Adam z Veleslavina. Pr., 1962. S. 76.
28 Ibid. S. 33.
29 Ibid.
30 Текст предисловия см.: Ibid. S. 173-174.
31 Степанова Л.Г. Итальянская лингвистическая мысль XIV-XVI веков. СПб., 2000. С. 224
и след.
32 Hejnova М., Нй1ек J„ UhlirZ. Op. cit. S. 71-74.
33 Kopecky M. Daniel Adam... S. 22.
34 Ibid. S. 29.
35 Ibid. S. 64.
36 Мельников Г.П. Еврейское население Праги в системе внутригородских конфессиональ­
ных, этнических, экономических и социально-культурных отношений (XIV - начало XVII в.) // Сла­
вяне и их соседи: Этнопсихологические стереотипы в средние века. М., 1990. С. 53-54.
37 Есть ее русское издание: Гваньини А. Описание Московии / Пер. с лат., вступит, ст., ком-
мент. Г.Г. Козловой. М., 1997.
38 Мельников Г.П. Идея славянской общности... С. 317.
39 См.: Kopecky М. Daniel Adam... S. 63.
40 Varejkova V. Rronika moskevska // Bulletin Vysoke Skoly ruskeho jazyka a literatury. Pr., 1956. T. 1.
S. 153-178.
41 Мыльников А.С. Чешская книга... С. 72; Он же. Картина... Этногенетические легенды...
С. 263; Он же. К артина... Представления... С. 160.
42 Bohatcova М. Op. cit. S. 225. У А.С. Мыльникова приведены неверные цифры: 33 поэта и
81 книга (Мыльников А.С. Чешская книга... С. 73 и 70 соответственно).
43 Bohatcova М. Op. cit. S. 225-227.
 ХОББИ КОРОЛЕВСКОГО СЕКРЕТАРЯ
ПРИ ВЕНСКОМ ДВОРЕ.
ЛЁРИНЦ ФЕРЕНЦФИ И ЕГО КНИГОИЗДАТЕЛВСКОЕ
ДЕЛО В XVII в.*
Т.П. Гусарова

В начале XVII в. представители формирующегося чиновничьего сословия

Венгерского королевства более активно включаются в культурный процесс.
Имена служащих венгерской королевской канцелярии, венгерского казначейст­
ва, городских магистратур, а также служащих администрации во владениях ча­
стных магнатов все чаще встречаются среди тех, кто поддерживает культуру в
целом и литературу в частности как авторы, меценаты, книгоиздатели. К числу
таких людей принадлежал и Лёринц Ференцфи, секретарь Венгерской придвор­
ной канцелярии с 1608 по 1640 г., посвящавший свободное от государственной
службы время книгоиздательству1.
Лёринц Ференцфи попал в поле моего зрения уже давно и отнюдь не как
книгоиздатель. Несколько лет назад, составляя на основе дневников государст­
венных собраний второй четверти XVII в. списки их участников, я внесла в них
имя Лёринца Ференцфи2. Изучая архивы государственных учреждений в Вене и
Будапеште, я встречала подписи секретаря Венгерской придворной канцелярии
на многих документах. Находились сведения и о нем самом, например в бумагах
Венгерского казначейства, в канцелярии надора (высшее должностное лицо в
Венгерском королевстве). Постепенно обрисовывались контуры скромной, не­
заметной, но очень важной личности этого государственного чиновника, от ко­
торого зависели судьбы многих его соотечественников. Надо сказать, портрет
был довольно сухой, фрагментарный и односторонний. Так было до тех пор, по­
ка в связи с подготовкой статьи о Балинте Балашши я не узнала о том, что Лё­
ринц Ференцфи был первым, кто опубликовал стихи (правда, только религиоз­
ные) этого крупнейшего венгерского поэта3.
О предках Лёринца Ференцфи ничего не известно. По всей вероятности, он
относился к тем выходцам из низших, малосостоятельных слоев, которые под­
нялись по социальной лестнице благодаря своим знаниям и полученному обра­
зованию. Не исключено, что Балаж Ференцфи, служивший при дворе главы
венгерской церкви, эстергомского архиепископа, венгерского гуманиста Мик-
лоша Олаха середины XVI в., был родственником Лёринца4. В многотомном
справочнике венгерских дворянских родов Ивана Надя упоминается только сам
Лёринц Ференцфи, первый и последний дворянин в роду, поскольку королев­
ский секретарь не имел семьи5.
Лёринц получил высшее образование за границей. Вместе с братом (всту­
пившим впоследствии в орден иезуитов) он изучал философию в Оломоуцкой

* Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда

(РГНФ), проект 00-01-00291а.

260
иезуитской гимназии. С 1602 г., уже в 25-летнем возрасте, он продолжил учебу
в Болонском университете, где прослушал полный курс права. В Болонье тогда
действовал Collegium Illyrico-Hungaricum, принявший немало студентов из Вен­
грии6, и Ференцфи завел там много знакомств. Среди его соучеников были по­
добные ему выходцы из интеллигентской (разночинской) среды, например Гаш-
пар Партингер, а также представители знатных венгерских фамилий, с которы­
ми венгерский студент встретится позже на государственной службе. В Болонье
он купил право на рыцарский герб, а вместе с ним и дворянство7. Герб Ференц­
фи, на верхнем поле которого изображен лев, несущий колонну, а на нижнем -
две линии, разделенные розой, позднее встречается на письмах с личной печа­
тью королевского секретаря. За годы учебы Лёринц Ференцфи получил сте­
пень доктора права, овладел нотариальным делом, а вместе с ним и искусством
каллиграфии. К знанию немецкого и латыни он добавил итальянский язык.
Трудно сказать, кто оплачивал обучение Ференцфи. Но можно предположить,
что его специально готовили для государственной службы, поскольку уже в
1608 г. - через два года после возвращения на родину - мы встречаем его под­
пись как секретаря Венской канцелярии эрцгерцога Матиаса, в то время прави­
теля Венгрии. Окончательно он был утвержден в должности секретаря в 1610 г.
1606 г. - очень важный в истории Венгрии. Венский мир, который Иштван
Бочкаи и венгерские сословия вынудили подписать Рудольфа II Габсбурга, пре­
дусматривал восстановление самостоятельной работы венгерских сословных
учреждений: института надора, Венгерского придворного совета, Венгерской
придворной канцелярии, Венгерского казначейства8. Венгерское дворянство та­
ким образом стремилось сохранить свои политические и социальные позиции в
государстве и само сословное государство, требуя для себя участия во всех сфе­
рах управления. Последующие 60 лет венгерской истории не без основания на­
зывают дворянскими. Став венгерским королем в июне 1608 г., Матиас произ­
вел значительные замены в высших венгерских правительственных учреждени­
ях в соответствии с требованиями Венского мира, предполагавшими более мяг­
кую линию в решении политических и религиозных вопросов. В то же время,
несмотря на условия Венского мира, предусматривавшие равные права для ка­
толиков и протестантов при назначении на должности, и Матиас, и его преем­
ники старались предоставлять посты в государственном аппарате католикам9.
В многочисленных представлениях на должности государственных служащих
обязательным требованием к кандидату была его принадлежность к католиче­
ской церкви и верность династии. Именно таким человеком оказался Лёринц
Ференцфи, на протяжении 30 лет занимавший должность королевского секре­
таря и служивший трем монархам: Матиасу II, Фердинанду II и Фердинанду III.
В руках секретаря королевской Венгерской канцелярии - одного из первых
представителей современного светского чиновничества - была сосредоточена
большая власть. Вместе с канцелярией секретарь постоянно сопровождал коро­
ля, где бы тот ни находился: в стране или за ее пределами. Он руководил дело­
производством Венгерской канцелярии и являлся административным посредни­
ком между королем и его венгерскими подданными. В отсутствие канцлера, яв­
лявшегося одним из высших церковных чинов Венгрии, секретарь канцелярии
фактически возглавлял работу этого органа и получал в свое распоряжение от

261
канцлера малую королевскую печать. От компетентности секретаря зависела
судьба любого дела, представленного через канцелярию королю, а через канце­
лярию проходили горы таких дел частного и публичного характера. Многие ис­
кали дружбы и расположения этого человека. Ференцфи обладал широкими об­
щественными связями и знакомствами в различных сферах и на разных уровнях.
Среди его близких знакомых можно назвать надора Миклоша Эстерхази, эстер-
гомского архиепископа, примаса венгерской церкви Петера Пазманя, педагога
и литератора Альберта Мольнара Сенчи и многих других выдающихся людей
эпохи. Не раз Ференцфи поручались деликатные дипломатические посольства.
Обширные знания в области права, богатые связи, служебные посты обуслов­
ливали высокий авторитет Лёринца Ференцфи при венском дворе и среди сооте­
чественников. Янош Кемень, будущий трансильванский князь10, описывая в ав­
тобиографии11 одно из своих первых посещений Вены (в 1629 г.), упоминал и о
Ференцфи. Именно к нему Петер Пазмань направил молодого дипломата с тем,
чтобы добиться в Вене аудиенции у Фердинанда II, что Ференцфи тотчас же уст­
роил12. Во время своего второго пребывания в Вене в 1630 г. Янош Кемень
пользовался гостеприимством королевского секретаря, остановившись в его
тесной венской квартирке13. Кемень охарактеризовал своего благодетеля как
“могущественного главного посредника и человека необыкновенного ума и па­
мяти”, “надежного человека”14.
Выполняя работу большой государственной важности, обладая большим
политическим авторитетом и находясь вблизи верховной власти, Лёринц Фе­
ренцфи тем не менее оставался в тени и не сделал карьеры, начав и закончив
свою трудовую жизнь секретарем Венгерской канцелярии. Он получал жалова­
нье, в 4—5 раз превышающее жалованье комитатских нотариев, но ложившая­
ся на его плечи ответственность, конечно, не шла ни в какое сравнение с обя­
занностями младших коллег. К тому же, как показывают посмертные счета Фе­
ренцфи в Венгерском казначействе, жалованье нередко задерживалось, так что
в итоге казначейство осталось его должником15. Большую часть жизни Ференц­
фи арендовал скромное, довольно тесное жилье в Вене в доме одного бюргера
и только к концу жизни (в 1638 г.) купил в Вене у торговца полотном трехэтаж­
ный дом, который когда-то принадлежал гуманисту Иоганну Куспиану. Коро­
левский секретарь жил холостяком и слыл большим чудаком. Тот же Янош Ке­
мень подсмеивался над Ференцфи и пересказывал анекдоты, ходившие о нем
при дворе16.
При всей своей занятости государственными делами и скромном достатке
королевский секретарь находил время для того, чтобы издавать книги. В его
книгоиздательской деятельности можно выделить два периода: до и после при­
обретения типографского оборудования (соответственно 1613-1628 и
1628-1640 гг.). Сначала он выступал скорее в роли посредника между авторами,
спонсорами и книгоиздателями, своего рода “менеджером” книги. Для этих из­
даний Ференцфи заказывал иллюстрации в виде гравюр, чаще на дереве, кото­
рые он неоднократно использовал на протяжении своей издательской деятель­
ности. Таким образом Лёринц подготовил к изданию 17 книг.
Однако Ференцфи смог по-настоящему развернуть свою деятельность толь­
ко начиная с 1628 г., когда, находясь вместе с королем и канцелярией в Праге,

262
приобрел типографское оборудование, состоявшее из различных шрифтов,
инициалов, декоративных рамок, орнаментов. Существует предположение о
том, что Ференцфи выкупил у казны конфискованную и долго остававшуюся не
у дел типографию пражского книгопечатника Йоната Бохутски, понесшего на­
казание за то, что печатал листовки в связи с чешскими событиями
1618-1620 гг.17 Этого типографского оборудования, несмотря на небольшой
объем и неполную комплектацию, было достаточно для того, чтобы подготав­
ливать довольно сложные для набора и весьма объемные издания. Подготовив
набор, Ференцфи отдавал его в одну из венских типографий, с хозяевами кото­
рых он был тесно связан. Таким образом вышло в свет 15 книг.
Анализ подготовленных королевским секретарем изданий свидетельствует
о том, что это занятие было для него не только увлечением, но и своего рода
продолжением государственной и общественной деятельности. Книгоиздатель­
ская деятельность Лёринца Ференцфи раскрывает также его политические и ду­
ховные ориентиры. Тематически изданные им самим или при его содействии
книги распадаются на три группы: религиозные произведения, юридическая ли­
тература и исторические труды.
Большую часть курируемой и напечатанной Ференцфи литературы состав­
ляет религиозная: памфлеты, поэзия, молитвенники, катехизисы. Воспитанный
иезуитами, убежденный католик Ференцфи решительно выступил на стороне
Контрреформации. Он понимал значение книгопечатания в деле религиозной
пропаганды, как понимал и то, что католики в этой сфере значительно отстали
от протестантов, давно поставивших открытие Гутенберга на службу Реформа­
ции. На территории Венгрии и Трансильвании в начале XVII в. действовало все­
го шесть постоянных типографий (из 20 возникших в XVI в.), и из них только
одна принадлежала католикам: в иезуитском коллегиуме в Надьсомбате (Трна-
ве)18. Ймевшиеся в большом числе так называемые “странствующие” типогра­
фии не могли удовлетворить потребностей в книжной продукции ни хотевших
издать книгу, ни желавших ее прочитать. Типографиям, находившимся во вла­
дении частных лиц, не была гарантирована стабильная работа, их функциони­
рование в немалой степени зависело от перипетий личных судеб их владельцев.
Лёринц Ференцфи придавал огромное значение приобретению собственной
типографии, ставя на первый план задачи пропаганды католической веры. Его
личная позиция в вопросах веры и способах укрепления католицизма как высо­
кообразованного человека, осторожного политика, уже самой своей должно­
стью предназначенного улаживать сложные конфликтные вопросы, была дале­
ка от воинствующего католицизма. Образцом для Ференцфи мог служить глава
венгерской церкви, в прошлом иезуит, кардинал Петер Пазмань, который мето­
дами убеждения в вопросах веры достиг за относительно короткое время выда­
ющихся успехов, вернув в лоно католицизма практически все аристократиче­
ские семьи Венгрии19. Будучи последовательным проводником Контрреформа­
ции, Пазмань тем не менее был одним из немногих высших католических иерар­
хов Венгрии, кто на запрос Матиаса II в 1608 г. о политике в отношении проте­
стантизма высказался за свободу вероисповедания для всех20. И хотя Пазмань не
отказывался от насильственных методов рекатолизации21, в первую очередь
своими произведениями, написанными на венгерском языке и обращенными к

263
самым разным слоям читателей и слушателей, он отвоевывал у протестантов
души верующих для своей церкви. Доступным языком он терпеливо разъяснял
пастве основы христианской католической веры и ошибки протестантских уче­
ний, сочинял гимны, псалмы, молитвы. Лёринцу Ференцфи импонировали имен­
но такие методы обращения, иначе в его типографской продукции произведе­
ния Петера Пазманя не заняли бы такого выдающегося места.
Публиковавшаяся Ференцфи литература религиозного содержания отража­
ет его приверженность к распространившемуся в то время в Венгрии пиетизму.
Он не брался за издание острополемических трактатов и памфлетов. Исключе­
ние составляет памфлет “Христианский ответ”, написанный боснийским епи­
скопом Тамашем Балашфи в 1621 г.22 по просьбе Ференцфи в ответ на “Юби­
лейную проповедь” (1618) популярного в Венгрии протестантского проповедни­
ка и педагога Альберта Мольнара Сенчи23. Ференцфи, вероятно, посчитал сво­
им личным долгом подготовить ответ Мольнару Сенчи, с которым был лично
знаком и состоял в хороших отношениях, которого глубоко уважал как учено­
го и педагога и от которого и получил в подарок “Юбилейную проповедь” во
время личной встречи в 1619 г. в Оппенгейме. Может быть, Ференцфи и оста­
вил бы подарок без ответа, но в “Проповеди” затрагивались чувствительные
струны именно католика-венгра. Мольнар Сенчи отвергал как суеверие два
важнейших оформившихся к этому времени религиозно-политических учения,
любезных сердцу боровшихся с наступающим абсолютизмом Габсбургов вен­
герских сословий: учение о святой венгерской короне и о Венгрии как стране,
находящейся под особым покровительством Девы Марии (Венгрия как царство
Девы Марии). На этих вопросах Тамаш Балашфи и заострил особое внимание,
может быть даже по специальной просьбе заказчика - Лёринца Ференцфи, ко­
торому написал посвящение в начале своего труда: “Венгерскому секретарю ко­
роля Фердинанда III... благородному господину Лёринцу Ференцфи, имеющему
выдающиеся заслуги в делах Церкви, родины и литературы...”24.
В других случаях намеки Лёринца на политико-религиозные страсти, кипев­
шие в стране, весьма тонки и осторожны. Так, в 1632 г. он печатает в своей ти­
пографии латинские стихи французского иезуита бельгийского происхождения
Франсуа Монморанси “Cantica et Idyllia”25, представлявшие собой переложение
в изысканных, свойственных барокко витиеватых стихах библейских историй.
В этой далекой от венгерских запросов книге лишь одно обстоятельство указы­
вает на то, что Ференцфи опубликовал ее с определенной целью: примирить
враждующих между собой католиков. Ференцфи написал посвящение дьерско-
му капеллану Иштвану Шеньеи и его коллегам. Именно в это время в Дьерском
капелланстве, богатом гуманистическими литературными традициями, разгоре­
лась борьба между сторонниками и противниками иезуитов. Публикуя стихи
Монморанси, Ференцфи призывал соотечественников оставить раздоры, подоб­
но тому как поступил Монморанси, отказавшись ради религиозных идеалов от
титулов и высоких постов. Посвящение книги дьерскому капелланству имело и
практический смысл. По обычаю, издатель и автор рассчитывали на то, что ад­
ресат посвящения материально поддержит издание. Ференцфи намекал в посвя­
щении, что это издание сделает честь дьерцам и оставит о них добрую память у
потомков.

264
 Остальная религиозная литература, увидевшая свет благодаря Лёринцу
Ференцфи, была адресована скорее верующим. Первую свою “Молитвен­
ную книжицу” он составил сам и выпустил в 1615 г. в Праге в типографии
Паулуса Сессиуса. Один из людей, знавших эту книгу, ставил в заслугу Фе­
ренцфи то, что он “написал благочестивую книжечку, несмотря на свою
большую занятость”26. Это был сборник лучших молитв, принадлежавших
разным авторам близкого Ференцфи направления в католицизме, в том чис­
ле Петеру Пазманю.
Приверженность Ференцфи к пиетизму проявилась и в появившейся на свет
в 1626 г. “Сердечной книжечке27, опубликованной им в Вене в типографии Ми-
каэля Рикеса. Ее составителем, как предполагают, мог быть венский иезуит, ду­
ховник супруги венгерского надора (Миклоша Эстерхази), Кристины Няри, Ма-
тяш Хайнал28. Книга специально предназначена для Кристины Няри. Будучи
протестанткой и выйдя замуж за католика Миклоша Эстерхази, Кристина пере­
шла в веру мужа и остро нуждалась в нравственной и духовной поддержке для
укрепления своей веры. Ведущая тема книги - завоевание Христом людских
сердец, а в связи с этим - личное религиозное переживание верующего. Книга
представляет собой собрание иллюстраций к Новому Завету, всевозможных
эмблем и символов, снабженных витиеватыми и громоздкими подписями-объяс­
нениями в стихотворной форме.
Но, пожалуй, наибольшая заслуга Лёринца Ференцфи как издателя религи­
озной литературы и пропагандиста идей пиетизма состоит в том, что в 1632 г. он
опубликовал томик религиозной поэзии под названием “Божественные песно­
пения”29, в котором среди прочих стихов впервые были напечатаны стихи Ба-
линта Балашши. Издание поэзии Балашши - светской и религиозной - давно
готовилось его учеником и другом поэтом Яношем Римаи, но не увидело света
при жизни Римаи. В своем томике Ференцфи поместил также поэму Яноша Ри­
маи “Апология Балашши” (“Balassi-epicedium”), посвященную героической
смерти Балинта Балашши и его брата Ференца. Перекомпоновывая произведе­
ния Римаи в соответствии со своими идейными установками, Ференцфи компо­
зиционно подчеркнул два обстоятельства: возвращение Балинта Балашши в ка­
толицизм, гибель братьев, защищавших “царство Девы Марии” в борьбе с не­
верными - турками, татарами.
Политические взгляды секретаря Венгерской придворной канцелярии на­
шли отражение в его интересе к историческим трудам современников. Ференц­
фи верно служил Габсбургам и доступными ему средствами старался укрепить
их авторитет как венгерских королей среди мятежных венгерских подданных.
Он активно поддерживал творчество придворного венского историка Илиаса
Бергера. При участии Ференцфи Бергер издал свою торжественную оду, посвя­
щенную вступлению на престол и коронованию святой венгерской короной
Фердинанда IIГабсбурга, а позже - коронации его жены. В последние годы жиз­
ни Ференцфи готовил к публикации “Историю венгерских королей в картин­
ках” (“Liber Iconum Regum Hungariae”) от Аттилы до Фердинанда II того же
Илиаса Бергера. В 1632 г. была сделана пробная печать части произведения и
изготовлено несколько гравюр на меди с портретами королей. Но, видимо, из­
дание требовало больших расходов; более того, возможностей его типографии

265
не хватало для такого издания. Ференцфи обращался за поддержкой к некото­
рым венгерским магнатам, убеждая их тем, что и их предки появятся на страни­
цах книги. Издание поддержали Янош Хоманнаи, хранитель венгерской короны
Петер Реваи и др. В 1635 г. королевский секретарь просил Ференца Баттяни пе­
редать в его распоряжение для издания “Книги королей” одну из частных вен­
герских типографий (типографию владельца местечка Папы). Тем не менее Фе­
ренцфи не смог осуществить задуманное: несмотря на предпринимавшиеся поз­
же Бергером шаги, книга так и не увидела свет.
Третьим направлением издательской деятельности королевского секретаря
было “юридическое”. Ференцфи вместе с канцелярией готовил государствен­
ные собрания (составлял списки приглашенных, рассылал приглашения). Под
его надзором решения собраний тиражировались и рассылались адресатам. Во
время государственных собраний Ференцфи без устали сновал между нижней и
верхней палатой, представляя на их рассмотрение королевские предложения и
рескрипции, координировал работу сословий. Он оформлял королевские про­
позиции к государственному собранию, а по завершении собраний и после дол­
гой переписки с комитатами осуществлял окончательную редакцию статей за­
конов, принятых государственными собраниями. Из сказанного становится яс­
ным, что Ференцфи, как никто другой, понимал значение публикации этих за­
конов. Они способствовали сохранению порядка, соблюдению сословной “кон­
ституции”, помогали избежать недоразумений, вызванных ошибками перепис­
чиков и т.д. Уже с 1613 г. королевский секретарь организует публикацию зако­
нов, принятых государственными собраниями, а законы 1634/1635 и
1637/1638 гг. издает в своей типографии. Типографские расходы в этом случае
компенсировались королевскому секретарю Венгерским казначейством, о чем
свидетельствуют распоряжения за подписью Фердинанда, присланные из Вены
в Венгерское казначейство в Пожони. Соблюдению правопорядка, по убежде­
нию Ференцфи, способствовало знание населением законов и права. В подтвер­
ждение этого Лёринц Ференцфи в 1634 г. публикует в своей типографии “Учеб­
ник по процессуальному праву” Яноша Китонича. Это был известный юрист,
практиковавший в Венгрии и получивший, как и Ференцфи, юридическое обра­
зование в Италии. Как опытный юрист, Китонич участвовал от имени далма­
тинских и хорватских сословий в подписании Венского мира 1606 г. Его учебник
предназначался в помощь судьям, поскольку, как отмечалось в предисловии,
“в этой сфере в судах царит неразбериха”.
Обращает на себя внимание состав как авторов публиковавшихся по инициа­
тиве Лёринца Ференцфи произведений, так и тех, кому они посвящались, и,
стало быть, тех, кто материально поддерживал выходящую в свет книжную
продукцию. Среди них мы находим людей, по роду занятий близких Ференцфи:
членов городских магистратов, юристов, иногда это - соученики королевского
секретаря в Оломоуце и Риме. Таким образом, происходит становление того
слоя интеллигенции, который, с одной стороны, происходил из разночинцев, а с
другой - своим восхождением по социальной лестнице (т.е. аноблированием)
был обязан государственной службе.

266
 ПРИМЕЧАНИЯ
1 О типографской деятельности Лёринда Балаш фи см.: Holl В. Ferenczffy Lorinc: Egy magyar
konyvkiado a XVII. szazadban. Bp., 1980. А втор провел скрупулезную работу по реконструкции кни­
гоиздательской продукции Лёринца Ференцфи, далеко не всегда обозначенной его именем.
Б. Холл, кроме того, по крупицам собрал сведения о студенческих годах Ференцфи и его возмож­
ных родственниках. В качестве источника названий книг, в издании которых Ференцфи принимал
то или иное участие, я использовала данные Б. Холла, а такж е издания: Regi Magyar Konyvtar. Bp.,
1898. 3. kot.; Regi Magyarorszagi Nyomtatvanyok. Bp., 1971.
2 Berenyi Gyorgy naploja az 1634/35-ik evi soproni ez az 1637/38-ik evi pozsonyi orsz£ggyffl6srol //
Tortenelmi Tar. 1888. 119-143.1.
3 Balassi Balint. Osszes Versei, Szep Magyar Comediaja es levelezese / A szoveget gond. Stoll. B.;
utoszo szotar, ford. Eckhardt S. Bp., 1974.
*HollB. Op. cit. 9-11.1.
5 Nagy I. Magyarorszag csaladai czimerekkel es nemzekrendi tablakkal. Pest, 1858. 3. kot. 154. 1
(reprint).
6 Коллегиум под этим названием был основан в 1537 г. эстергомским каноником Палом Сон-
ди специально для студентов из Венгрии и Хорватии (Forchielli G. II collegio ungaro-illirico di Bologna
// Notter-emlekkonyv. Bp., 1941. 208-226.1.).
7 Юридический факультет Болонского университета получил от императора Карла V право жа­
ловать рыцарский герб. Те, кто внес определенную денежную сумму, мог в соответствии с приобретен­
ным правом носить праздничное платье имперских рыцарей, меч, а на стену университета поместить
свой новый герб. Герб Лёринца Ференцфи до сих пор украшает вместе с другими девятью тысячами
гербов стены главного корпуса (Archigennasio) Болонского университета (Holl В. Op. cit. 24-25.1.).
8 О Венском мире см.: Медведева К.Т. Венский мир и предпосылки создания сословной кон­
федерации 1608 года // Славяноведение. 1999. № 2. С. 85-92.
9 Ember Gy. Az ujkori magyar kozigazgatas tortenete Mohacstdl a torok kiuzeseig. Bp., 1946. 116-118,
134-136.1.
10 Янош Кемень - трансильванский полководец, государственный деятель, служивший при
дворе Габора Бетлена, Дьердя I и Дьердя II Ракоци, занимал трансильванский трон с 1660 по 1662 г.
11 Свою биографию Янош Кемень написал, находясь в татарском плену, куда он попал вместе
со всей трансильванской армией после неудачного похода Дьердя II Ракоци в Польшу. См.: Кешёпу
Janos oneletirisa // Кешёпу Janos es Bethlen Miklos muvei. (Magyar remekirok). Bp., 1980.
12 Ibid. 104.1.
13 Ibid. 116.1.
‘4 Ibid.
15 До 1616 г. Ференцфи получал жалованье в размере 400 форинтов, после 1616 г. - на 100 ф о­
ринтов больше. Из общей суммы жалованья за все годы службы в канцелярии, составлявшей
14401 форинт, ему не выплатили 2978 форинтов (см.: Orszagos Sz6ch6nyi Konyvtar. K6zirattar. Fol.
Lat. 965: Status solutionum Camerae Hungariae. I. vol. 133-134. fol.; Д. vol. 146-147. fol.).
16 Сам Янош Кемень жаловался на то, что Ференцфи доставил ему много неприятностей, за­
ставляя пить вместе с собой. Такие попойки продолжались иногда до утра, но при этом, удивлялся
Кемень, Ференцфи не терял ясности ума и способности решать государственные дела (Кешёпу
Janos 6n61etlrasa. 116.1.). Кемень рассказал и один анекдот о Ференцфи, услышанный им, вероятно,
при венском дворе. Ференцфи, который сам ходил на рынок за продуктами для своего стола, одна­
жды купил каплуна и спрятал его в свою сумку с официальными бумагами. С этой ношей он пред­
стал перед королем, и, когда он открывал сумку, каплун выскочил из нее и принялся бегать по ком­
нате. З а каплуном погнались с лаем собаки; сам секретарь пытался поймать птицу и тоже бегал за
ней. Поднялся страшный шум и суматоха. Находившиеся в комнате король и королева, а также
придворные хохотали так громко, что сбежался весь двор (Ibid.).
17 Volf J. Geschichte des Buchdrucks in Bohmem und Mahren bis 1848. Weimar, 1928. S. 71-72, 90,
94-99; Holl B. Op. cit. 57.1.
18 Makkai L. Muvelod6s a XVII. szazadban // Magyarorszag tortenete 1526-1686 / Fo'szerkeszto Pach
Zs. P. 2. kot. 544.1.; V. EcsedyJ., Rozsondai M. Nyomdaszat 6s konyvkiadas // Pannon Enciklop6dia: Magyar
nyelv 6s irodalom. Bp., 2000. 257-258.1.

267
 19 Bitskey /. Pazmany Peter: (Magyar historia. Eletrajzok). Bp., 1986. 81.1.
20 Ibid. 78-79.1.
20 Peter K. Pazmdny Peter es a protestantok // Peter K. Papok es nemesek. Bp., 1995. 181-185.1.
22 Balasfi Th. Christiana rersponsio ad libellum Calvinisticum Alberti Molnar Hungari, paedagogi
Oppenhemiensis: in quo et Saecularis concio Abrahami Sculteti Calvinistae praedicantis, ex Germanico idio-
mate in Hungaricum versa est; et sacrosancta B. Virginis aedes Lauretana, idoli Lauretani convicio blasphe-
mata. Viennae, Austriae, MDCXXI. Typis Gregorii Gelbhaar, in Bursa Agni.
23 Secularis concio evangelica, azaz Jubilaeus esztendei predikacio. Cum appendice latina, de idolo
Lauretano, et horribile papatus Romanae idolomania, et thyranide; quibus subjunctae admonitiones...
P. Pvergerii, S. Hulderici et al. Oppenheim, 1618.
24 Holl B. Op. cit. 195.1.
25 Francisci Montmorenci e Societate Iesu Cantica. Viennae, Austriae. Anno MDCXXXII. [Typ.
Ferenczffy.]
26 [Ferenczffy Lorincl] Imadsagos keonyvechke magyar nyelven, melyben foglaltanak szep es aitatos
isteni dicheretek, hala adasok, es konyorgesek. [Bees] MDCXVII. [Gelbhaar.]
27 [Hajnal Matyas.] Az Jesus szivet szereto sziveknek aytatossagara szives kepekkel ki formaltatott, es
azokrul valo elmelkedesekkel es imadsagokkal megh magyarazott konyvechke. Bechben, MDCXXIX.
Rickhes Mihal altal.
28 Holl B. Op. cit. 93-94. 1.
29 1) Balassi Balint, Rimay Janos. Istenes enekek; 2) Nyeky Voros Matyas. Istenes es aetatos enekes
form an vald szerzettdichiretek es konyorgesek.
 СОДЕРЖАНИЕ

О т редколлегии .......................................................................................................................................... 3

КНИГА КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ

О.С. Воскобойников. У истоков ренессансной книги: две рукописны е версии тр ак тата
Ф ридриха II “О б искусстве соколиной охо ты ” .............................................................................. 5
Н.И. Девятайкина. Н ачал о ф орм ирования гуманистического культа книги в эпоху
П е т р а р к и ........................................................................................................................................................ 24
Т.В. Сонина. Рисунки Б отти ч ел л и к “Б ож ественной комедии” Данте. Традиционное и
о р и ги н ал ь н о е................................................................................................................................................ 34
О.Г. Махо. С екуляризация книги и книга к ак элем ент секуляризации в итальянской
живописи XV в.............................................................................................................................................. 45
В.Е. Анисимова. Гимн книге в эпоху В озрож дения и его парадоксы . К изображ ению
книги в итальянской живописи к ватр о ч ен то .................................................................................... 54
Н .А. Багровников. Л ю бекская Б иблия 1534 г. как памятник книж ного дела эпохи
Р е ф о р м а ц и и .................................................................................................................................................. 69
А.Д . Михайлов. “С ож аления” Д ю Б е л л е к ак книга ...................................................................... 85
И.Я. Эльфонд. Libelli в политической борьбе во Ф ранции эпохи гражданских войн
XVI в ................................................................................................................................................................. 91
Е.Б. Мурзин. Т р актаты немецких авторов второй половины XVI в. о колдовстве и ведь­
мах ....................................................................................................................................................................... 103
А.Ю. Серегина. А нглийская благочестивая литература рубеж а X VI-XV II вв., религиоз­
ная п олем ика и обращ ения в “истинную веру” ............................................................................... 118

РЕНЕССАНСНЫЕ БИБЛИОТЕКИ
Н.В. Ревякина. Б и бл и о тека В итторино да Ф ельтре ....................................................................... 129
Л.М. Брагина. Б и бл и отека Сан М арко во Ф лоренции ................................................................ 138
И .Х. Черняк. П рограм м а урбинской библиотеки Ф едерико да М о н теф ельтро в кон ­
тексте культуры итальянского В озрож дения .................................................................................... 149
Л.С. Чиколини. “Б и б л и о тек а” А нтон а Ф ранческо Дони ............................................................ 162
Н.Н. Шевченко. “К ам ерн ая” би блиотека к ак отраж ение личности герцога А льбрехта
Бранденбургского (1 5 2 5 -1 5 6 8 )................................................................................................................. 176
А .В . Доронин. И оганн А вентин и м онасты рские библиотеки ................................................. 189
О.В. Дмитриева. Том ас Б одлей и первая публичная библиотека в Е в р о п е ........................ 198

КНИГОПЕЧАТАНИЕ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ

И.К. Стаф. И зображ ени е книги и проблем а авторства в издательской деятельности
А нтуана В е р а р а ............................................................................................................................................. 211
Т.В. Балт. С трасбургская публицистика в период конф ессиональны х споров 20-х -
начала 30-х годов XVI с т о л е т и я .............................................................................................................. 219
К.Г. Челлини. Ш отландское книгопечатание в эпоху Реф орм ации .......................................... 226
Г.П. М ельников. М елантрих и В елеславин - крупнейш ие праж ские книгоиздатели
XVI в.................................................................................................................................................................... 243
Т.П. Гусарова. Х обби королевского секретаря при венском дворе. Л ёринц Ф еренцфи
и его книгоиздательское дело в XVII в .................................................................................................. 260
 CONTENTS

Editorial ........................................................................................................................................................... 3

BOOK AS A PHENOMENON OF CULTURE

O.S. Voskoboinikov. The origins of the Renaissance book: two manuscript versions of the trea­
tise “On the art of falconry” by Frederic I I .............................................................................................. 5
N.I. Devyataikina. The creating of the Renaissance cult of book at the age o f Petrarca ................ 24
T.V. Sonina. The designs by Botticelli to D ante’s “Divine Comedy”: traditional and original
features ............................................................................................................................................................ 34
O. G. Makho. The secularization o f book and book as an elem ent of secularization in the Italian
painting of the 15th century ....................................................................................................................... 45
V.E. Anisimova. Renaissance hym n to book and its paradoxes. On the pictures of book on the
Italian painting of Quattrocento ................................................................................................................... 54
N.A. Bagrovnikov. The Lubeck Bible of 1534 as a masterpiece of printing art of the Reformation
p e rio d ................................................................................................................................................................ 69
A.D. Mikhailov. “Regrets” by Du Belle as a b o o k .................................................................................. 85
I.Ya. Elfond. Libelli in the political conflict in France during the civil wars o f the late 16th
century ............................................................................................................................................................. 91
E.B. Murzin. The German treatises of the late 16th century on witchcraft and w itc h e s ................. 103
A.Yu. Seregina. The English devotional literature of the late 16th - early 17th centuries,
religious polemic and conversion.................................................................................................................... 118

RENAISSANCE LIBRARIES
N.V. Revyakina. The library of Vittorino da F e ltre ................................................................................. 129
L.M. Braguina. The San Marco library in Florence ............................................................................... 138
I.Kh. Chernyak. The programme of the library o f Federico da M ontefeltro on Urbino in the con­
text of Italian Renaissance culture ................................................................................................................ 149
L.S. Chikolini. The “Library” of Antonio Francesco D o n i................................................................... 162
N. N. Shevchenko. The “Chamber” library as a reflection of the personality of Duke Albrecht of
Brandenburg (1525-1568) ........................................................................................................................... 176
A.V. Doronin. Iohann Aventin and monastery libraries ........................................................................... 189
O. V. Dmitrieva. Thomas Bodley and the first public library in E u ro p e ........................................ 198

THE PRINTING AT THE AGE OF RENAISSANCE

I.K. Staf. The image of book and the problem o f authorship in the work of a printer Antuan
V e r a r ................................................................................................................................................................... 211
T.V. Balt. Strasbourg polemical writings in the period of confessional conflict in 1520-1530s.... 219
K.G. Chellini. The Scottish printing at the age of Reformation .......................................................... 226
G.P. Melnikov. M elantrikh and Veleslavin: major Prague printers of the 16th century ................. 243
T.P. Gousarova. A hobby of a royal secretary at the court of Vienna: Lerintz Ferentzfi and
printing in the 16th century ............................................................................................................................ 260
 Book in the Renaissance
The epoch of Renaissance appeared to be the period when a revolution in information took place;
it was generated by the invention and spreading of printing press. The present volume deals with influ­
ences of the printing on different aspects o f political, religious and cultural history of Europe in the
15—17th centuries. The articles are devoted to the content o f Renaissance libraries and their particular
features, the specific of Renaissance book decoration and to the impact o f humanists, printers, collec­
tors on cultural renewal.
The book is intended for historians, historians o f culture and art, philologists, specialists in the cul­
tural studies, publishers, printing trades workers and for all who would be interested in the history of
Renaissance and the history o f book.

В сборник включены иллюстрации

из следующих источников:
Арсенишвили И.В. Карло Кривелли. М., 2000.
Арчимбольдо. Текст Р. Барта. М.: Мир знаний, 1997.
Гращенков В.Н. П ортрет в итальянской живописи Раннего Возрождения. М., 1996.
Лазурский В.В. Альд и зльдины. М., 1977.
Микелетти Э. Доменико Гирландайо. М.: Слово, 1996.
AmmannJ. Das Standebuch. Leipzig, 1960.
Bo C. L ’opera completa del Botticelli. Milano, 1967.
Bovero A. L ’opera completa del Crivelli. Milano, 1975.
Doni A.F. La Libraria / A cura di Vanni Bramanti. Milano, 1972.
Brown P.-F. Venetian narrative painting in the age of Carpaccio. New Haven; London, 1998.
Eckert W.P. Erasmus von Rotterdam. Werk und Wirkung. Koln, 1967. Bd. 2.
Facsimileausgabe und Kommentar von Carl A. Willemsen. Graz, 1969.
Ferretti M. I maestri della prospettiva // Storia dell’arte italiana. Torino, 1982. Vol. 4.
Garin E. La biblioteca di San Marco. Firenze, 1999.
Hartt F. History of Italian Renaissance art: Painting. Sculpture. Architecture. N.Y., 1987.
Ioannis, Wieri de Lamiis liber. Basel, 1582.
Kopecky M. Daniel Adam z Veleslavina. Pr., 1962.
Laclotte M., Cuzin J.-P. The Louvre: European paintings. P., 1993.
Lightbown R. Sandro Botticelli. L., 1978. Vol. 1: Life and work.
Otlino della Chiesa A. Pittura lombarda del Quattrocento. Bergamo, 1961.
PeSekJ. ЛИ Melantrich z Aventyna. Pr., 1991.
Pignatti T. Carpaccio: San Giorgio degli Schiavoni. Milano, 1967.
Rinaschimento da Brunelleschi a Michelangelo: La rappresentazione dell’architettura / A cura di
H. Millon, V.-M. Lampugnani. Milano, 1994.
Server friihe neuzeit. (http: // www. sfn. uni-muenchen. de) (2001, November 15).
The history of University of Oxford. Oxford, 1997. Vol. 4: Seventeenth-century Oxford.
Vedere i Classici: L ’illustrazione libraria dei testi antichi dall’eta romana al tardo medioevo. Roma, 1996.
Vsevolozhskaya S.N. Italian painting from the Hermitage Museum, 13th to 18th century. New York;
Leningrad, 1981.

Качество иллюстраций соответствует качеству

представленных авторами оригиналов

Для оформления переплета использованы:

Книгопечатня. Гравюра на дереве Йоста Аммана к его “Описанию всех сословий” со стихами
Ганса Сакса. Издание Зигмунда Фейерабенда. Франкфурт, 1568
Издательская марка Лукантонио Джунта. Конец XV в. Венеция
 Н а у ч н о е и зд ан и е

КНИГА
В КУЛЬТУРЕ
ВОЗРОЖДЕНИЯ

Утверждено к печати
Научным советом
по истории мировой культ уры
РАН

Заведую щ ая редакцией
“ Н аука - культура” А.И . Кучинская
Р едактор издательства В.С. Матюхина
Х удожник В.Ю. Яковлев
Х удож ественны й редактор Т.В. Болот ина
Т ехнический редактор В.В. Лебедева
К орректоры
А .Б . Васильев, Н.П. Круглова, Н.И. Харламова

ЛР № 020297 от 23.06.1997

Подписано к печати 05.02.2002

Формат 70 х 90Vi6- Гарнитура Таймс
Печать офсетная
Усл.печ.л. 19,9 +2,1 вкл. Усл.кр.-отт. 28,0. Уч.-изд.л. 24,7
Тираж 950 экз. Тип. зак. 3095

Издательство “Наука”
117997 ГСП-7, Москва, Профсоюзная ул„ 90
E-mail: [email protected]
Internet: www.naukaran.ru

Санкт-Петербургская типография “Н аука”

199034, Санкт-Петербург В-34, 9-я линия, 12

ISBN 5-02-022645-9
 ' UELLt
VITE DE* P I V ECCELLENTI
PlT T O R I SCV ETO RI ET A R C H iT S T T O R I
Scrttte dd Jrt.Qwrgto XJdfart
P it t o r x x t A x c h it x t t o Arxtzro

Primo Volume della

Terzfc Parte.

КНИГА
В КУЛЬТУРЕ
ВОЗРОЖДЕНИЯ

«НАУКА»